Текст книги "Когда тебя нет"

– Нет.

– Ну вот и славно. Мы позвоним вам, если вскроются новые обстоятельства. Всего хорошего.

Он кладет трубку. Я снова прижимаюсь лицом к стеклу. Тридцать семь параллельных линий дождя бегут вдоль моей щеки.

Париж, 21 февраля

– Месье… – Я чувствую легкое прикосновение к своему плечу и открываю глаза. – Конечная станция, Монпарнас.

– Конечно, извините, – говорю я руке в перчатке, все еще тыкающей меня в плечо, лишь через секунду разобрав прилагающееся к ней лицо. – Я уже выхожу.

– Оревуар.

Я хватаю рюкзак и делаю шаг на пустую платформу.

Я спускаюсь в подземку. Тут же мне в лицо ударяет тревожный теплый ветер, принесший с собой запах паленой резины и чего-то органического, омерзительного и сладкого одновременно.

Я пропускаю нужную станцию, пересаживаюсь на другую ветку и выхожу на станции «Сталинград». Дальше, мимо череды витрин с опущенными жалюзи, я иду по залитому желтым светом фонарей бульвару. Та же самая промасленная дизельным выхлопом вывеска с приземистыми розовыми буквами – «Отель де Пари». Как могу аккуратно, я переступаю через спящего на ступеньках клошара. Им оказывается пожилая китаянка. Ее лохматый маленький пес, одетый в розовую детскую распашонку, бросает на меня сердитый взгляд, но не издает ни звука. Я нажимаю на дверной звонок – в аэропорт я могу доехать с утра, надо будет только пораньше встать. Слышится жужжание домофона, я дергаю за ручку и оказываюсь внутри. Холл все такой же тесный, ковер – замызганно-синий. Возможно, даже парень-мигрант за стойкой регистрации тот же самый, только постарел на пять лет.

– Скажите, у вас есть свободные номера?

– Да, на сколько ночей?

– На одну.

– Шестьдесят евро, пожалуйста, и заполните анкету.

Я киваю и вписываю свою фамилию в поле на коротеньком бланке.

– А номер пятьсот пять свободен?

– Сейчас посмотрю. – Парень смотрит в экран древнего монитора, его лицо озаряет синеватое электрическое сияние, делающее его похожим на мертвеца. – Да.

Я протягиваю портье заполненную бумажку и наличные. Он делает копию моего паспорта, затем парень кладет на стойку магнитный ключ. Конечно, вряд ли это тот самый ключ, который держала в руках Ида Линн, но все же. Я зажимаю его в ладони.

Говорят, телу нужно семь лет, чтобы обновить себя полностью. Это полная чушь. Я гляжу на ключ на своей ладони, потом на свои пальцы, никогда не прикасавшиеся ни к этому ключу, ни к самой Иде Линн. Кожа меняется каждые семь дней. Только кора мозга у нас одна на всю жизнь. Это значит, все, что осталось от нее – у меня в голове.

Пока лифт со стоном ползет наверх, я представляю себе экран монитора, подключенный к аппарату МРТ, и желто-оранжевые всполохи в затылочной области, с которой соединены нейроны, посылающие зрительные сигналы в мои глаза, которые тоже никогда ее не видели. Я поднимаюсь на последний этаж, вставляю ключ в замок полосой вниз. Мигает зеленый глазок, я отворяю дверь комнаты номер 505.

Мы провели здесь пять ночей. Днем она работала, а вечерами мы слушали джазистов с Берега Слоновой Кости в маленьком баре напротив, жутко напивались домашним вином, которое подавали в заляпанном жирными пальцами хрустальном графине, а потом катались на арендованных велосипедах или просто бродили, не зная, куда ведут нас ноги, пока не трезвели и не упирались в пахнущий тиной берег реки. На следующий день, в Экспоцентре, от Иды Линн все еще пахло выпитым, но это не смущало тех, кто раздевался перед ней и давал ей водить жужжащей электрической иглой по своей коже, навеки вживляя в нее видения из ее беспокойных снов.

Я захожу в ванную и окатываю лицо холодной водой. На белой поверхности раковины я замечаю крошечный треугольный скол и провожу по нему пальцем – края затупились от времени. Она уронила туда стакан с зубными щетками, кругом было битое стекло, и она страшно боялась, что отель спишет с моей кредитки деньги за ущерб. Но они так ничего и не списали.

Циферблат электронных часов на телевизоре напротив кровати показывает десять вечера. Сквозь открытое окно в комнату врывается запах гари, наверное, где-то под окнами подожгли мусорку. Я закрываю ставни и навзничь падаю на жесткую полутороспальную кровать, не снимая обуви.

Кто бы знал, что я вернусь сюда?

Здесь не случилось ничего особенного, ни плохого, ни хорошего, просто мы спали здесь когда-то. Я вспоминаю, как она лежала на боку, ладони зажаты между бедер, глаза полузакрыты, такая тихая, почти спящая. Я моргаю, отгоняя видение, и перещелкиваю каналы в поисках чего-нибудь не на французском. Наконец, перед глазами мелькает знакомая картинка.

Темный дом, широкая уходящая вверх лестница. Парень останавливается в дверях, у его ног мелькает черная кошка, потом еще одна.

– О, дежавю.

– Что ты сказал?

– Черная кошка, а за ней другая такая же.

Кроме дежавю, есть еще одна штука, гораздо более странная, это стало случаться со мной после Иды Линн. Жаме векю, или как-то так. Ты делаешь что-то, что делал уже миллион раз, но тебе вдруг кажется, что это с тобой впервые, и ты болезненно концентрируешься на каждой мелочи, будто боишься упасть. Так бывает, когда я подношу к губам чашку с кофе или захожу в лифт. В Интернете написано, это последствие сильного потрясения. Оно и понятно.

После смерти Иды Линн я не всегда узнаю себя в зеркале, думаю я, глядя на отражение чужого лица в оконном стекле.

Я перевожу глаза на экран.

– Дежавю означает сбой в матрице, когда кто-то меняет код, – говорит Морфеус, и тут до меня, наконец, доходит.

Телевизор. Это я выключил его. Вот что смутило меня в рассказе копа. Грабители не могли не заметить его звука, раз я услышал его с нижнего этажа. Значит, они знали, что в доме кто-то есть, когда зашли внутрь, значит, они пришли с намерением убить Илая.

Я выключаю звук, вскакиваю с кровати и начинаю наматывать круги по комнате, потом выглядываю на улицу. В свете фонаря я вижу стоящую напротив входа в отель машину, черный автомобиль. Внутри мерцает огонек тлеющей сигареты.

Я хватаю телефон, звоню по одному из номеров, вбитых в быстрый набор.

– Амир?

– Серж, привет! Как обычно? Куриный с двойной картошкой и чили-соусом?

– Нет, Амир, я… мне надо, чтоб ты пошел ко мне домой и проверил.

– Что проверил, Серж?

– Был ли… запер ли я дверь. Я уехал на выходные, понимаешь, и тут вдруг… Ты ведь знаешь мой адрес, столько раз приносил мне доставку. Это всего за углом от тебя.

– Конечно, я тебе перезвоню, жди.

Он вешает трубку. Я ложусь на кровать и закрываю глаза. Мне надо просто поспать, это все переутомление. Так не может быть, так не бывает. Это бред, чушь, конспирология. Сейчас Амир перезвонит мне, и я сам посмеюсь. Минут тридцать спустя телефон вибрирует где-то под подушкой.

– Серж, – его голос прерывается, он переходит на сбивчивый шепот, – Серж, квартира номер 9?

– Да. Что там?

– Черт…

– Да что там?

– Дверь приоткрыта. Тут кто-то был, думаю, только что, Серж. Такое чувство, будто это я их спугнул. Вызвать полицию?

– Что внутри?

– Сейчас загляну. – В трубке слышатся шорохи. – Бардак внутри. Вещи на полу, посуда битая. Кто-то тут был, Серж. – Что делать?

– Захлопни просто покрепче, хорошо? Я приеду, разберусь. Красть у меня нечего.

Я кладу трубку. Мерцание телевизора в темноте усиливается, контуры фигур становятся яркими и плывут у меня перед глазами, дробясь на тысячу линий. Комната номер пятьсот пять становится тесной, размером со спичечный коробок, мне нечем дышать. Стены дрожат и рушатся куда-то вниз, в пустоту. Я стою посреди огромного белого пространства, как единственная точка в пустом поле ввода. Я нашел Трона. Они нашли меня. Они думают, что я знаю секрет Илая. Я – их мишень.

Как давно они следят за мной? Что они знают? Приподняв край занавески, я вижу уголек сигареты, движущейся по параболе. Надо уходить. Я хватаю куртку и тут замечаю тяжесть в кармане – Алекса. Все ясно, они слушали все, что я говорил с помощью этой штуки! Как называл при ней полицейским свой адрес, имя и фамилию, как спрашивал ее про планы Илая. Его хостинг. Черт.

Куда мне идти? Домой нельзя. Бежать. Что, если они убили Илая сейчас, потому что он не должен был лететь в Барселону? Марцелла? Марселла? Как называлось то место?

Я втыкаю Алексу в розетку, ее нимб загорается зловещим красным светом. Нет сети. Нужно настроить ее через приложение, а для этого нужен телефон Илая или его логин и пароль. Ни того ни другого у меня нет.

– Алекса, ты «Скайнет»? – спрашиваю я, глядя а ее алый светодиодный глаз. Она только молчит в ответ. Я беру ее в руки и с силой швыряю в открытое окно. Внизу слышится тихий хлопок, вой сигнализации, а потом тявканье маленькой собачонки.

Я чувствую себя Эдом Сноуденом, отключившим телефон из розетки в гонконгском отеле. И полным придурком. Мне страшно, но в то же время я чувствую странный прилив сил, такой, что у меня начинает белеть в глазах. Адреналин и отсутствие кислорода. Я высовываю голову в окно.

Перед глазами возникает моя улица. Ступеньки вверх, дверь с окном-иллюминатором, серые стены коридора, сухой щелчок замка. Стол с кругами от горячей чашки. Блестящий монитор. Шкаф с одеждой Иды Линн. Окно во двор. Ночной крик соседского кота. Утро, дорога в офис, лицо Бекки из отдела кадров и горький вкус кофе. Мне нельзя домой Внезапно на меня находит что-то похожее на эйфорию.

Мне нельзя домой.

Барселона. 11 вечера, бар «Марселла». Мне нужно добраться туда завтра к 11 вечера. Но как? Самолетом я лететь не могу, поездом – тоже, у меня попросят паспорт. Лучше переоценить этих подонков, лучше предположить, что они могут отследить все: мои карты, паспорта, сим-карту. Если даже Илаю не удалось от них уйти, а он пытался. Перед глазами всплывает его бескровное лицо, шелест черной клеенки на сквозняке, голоса в телевизоре. Голоса в телевизоре… они настоящие. Я поворачиваюсь к нему лицом и тупо смотрю на мелькающие по экрану пиксели – зеленые клетки мироздания.

Конечно! Есть же такой сервис попуток. Я нахожу сайт. Ближайшая машина до Барселоны отъезжает в шесть утра от Северного вокзала, отсюда он в пешей доступности. Это слишком удобно, слишком подозрительно. Разве так может быть? Я кликаю на профайл водителя – Карлос, без фотографии. Потом проверяю другие сайты – это единственный вариант. Тогда я отправляю ему сообщение, он отвечает в ту же секунду. Пятьдесят евро, он даже не спрашивает мою фамилию.

Я собираю рюкзак и иду к вокзалу, сворачивая на каждом перекрестке так, что если смотреть на траекторию моего пути сверху, она будет представлять из себя череду угловатых, как на старых конвертах с почтовыми индексами, восьмерок. В зале ожидания я занимаю место в углу, такое, с которого мне видны все входы и выходы. Я достаю телефон и открываю папку с играми. Их немного, но я вспоминаю, что еще не пробовал одну, скачанную по совету Илая пару месяцев назад. Она начинается с того, что ты получаешь послание от незнакомца, который просит тебя о помощи.

Франция, 21 февраля

Когда раздается телефонный звонок, под сводами потолка уже искрится нерешительный утренний свет. Я вызволял бедолагу с разбившегося на Марсе корабля почти до самого рассвета под грохот мусорной машины под окнами. Потом просто сидел, уставившись в потолок и закусив до крови кончик языка, чтобы выгнать из головы улыбающийся мешок с торчащей из него головой Илая, а потом Иду Линн, лежащую на боку и смотрящую на меня из-под тяжелых накладных ресниц.

Номер незнакомый, с французским префиксом. С опаской я поднимаю трубку, ожидая услышать голос инспектора из Бретани.

– Серж, привет! – произносит голос с акцентом. – Мы немного опоздаем, минут на двадцать, ты подождешь нас, это не проблема?

Нет, не проблема. Это преимущество. Я закидываю рюкзак на плечо и выхожу на улицу. Утренний Париж встречает холодным ветром с запахом свежего хлеба и застарелой мочи. Я захожу в киоск и покупаю у красноглазого ночного продавца новую сим-карту, такую, которая не требует регистрации, – просто клади на нее деньги. Свою старую я вытаскиваю и убираю на дно рюкзака, предварительно написав Бекке короткое сообщение, начинавшееся со слов, что она права, и мне правда потребуется пара дней отгула.

Минуты через три мне приходит ответ: «Ок. Звони, если буду тебе нужна. Целую».

Потом я нахожу банкомат и опустошаю свой накопительный счет – с этого момента надо пользоваться только наличными.

Я все жду, когда бессонная ночь даст знать о себе чувством ненависти к миру или песком в глазах, но вместо этого я чувствую, как энергия бурлит во мне при каждом шаге по мокрой от ночной мороси мостовой.

«Бей или беги» – так говорят. Мне угрожает опасность, я еду за сотни километров от дома в поисках человека, который, скорее всего, сочтет меня психом. Но, черт знает почему, мне почти хорошо.

На стоянке у вокзала мигает фарами припаркованный вторым рядом маленький черный седан «Ситроен». Заросший кудрями парень в белой футболке с надписью «Республика Калифорния» курит, облокотившись на водительскую дверь, уставившись на носки своих ботинок. Я смотрю на него издали, считывая траекторию движения его руки – нет, не парабола, другая, резкая, как молния, разломленная в середине. Значит ночью в машине у ворот моей гостиницы сидел не он.

– Серж, доброе утро, – окликает вдруг он с вязнущим на кончике языка акцентом и протягивает мне руку. – Я Хосе, это я звонил тебе. А Карлос сейчас придет, он пошел в туалет на вокзал. Кофе – враг любого роуд трипа. Ты пьешь кофе?

Я смотрю на него в упор, отмечая, как он назвал имя водителя – Карлёс, по-каталонски. Значит, их двое. Как странно, в объявлении был указан только один водитель. Он будто слышит мои мысли.

– Я должен был лететь через три дня, но в последний момент сменились планы.

Я киваю. Через пару минут из боковой двери здания вокзала выскакивает невысокий розовощекий парень и бодрым шагом направляется к нам.

– Серж, рад познакомиться, – он улыбается, обнажив щербинку между передних зубов, какие бывают у детей. – Ты такой длинный! В смысле высокий. Садись-ка лучше на переднее. Этим стартаперам надо дать совет – добавить параметры пассажира на свой сайт, вы не находите? Чтоб высокие и низкие могли рассчитывать, сколько места займут в машине, нет?

Он открывает передо мной переднюю дверь. Второй парень забирается на заднее сиденье. Это слишком похоже на ловушку. Но тут я вижу под стеклом парковочный талон – вчера они были в Париже, они не могли быть там, в деревне в Бретани. Или они настолько хитры, что знали, что я подмечу эту деталь. Опускаясь на сиденье, я почти жду холодное дуло у своего виска, но вместо этого получаю лавину вопросов. Я думал, если платишь за поездку, не нужно развлекать водителя. Я ошибался.

– Ну что, давайте знакомиться! Я – Карлёс из Барселоны, учусь в магистратуре на журналиста, у меня свой ютуб-канал, про айти. Хосе… мой давний друг, мы вместе снимаем квартиру. У Хосе несколько собственных проектов, в этой же сфере. Кстати, где ты сейчас работаешь?

Хосе делает неопределенный взмах рукой. Карлос лопается от смеха. Все это кажется мне абсолютно нереальным и неадекватным. Мои пальцы тянутся к ручке двери, но как раз в этот момент машина входит в резкий поворот. Они оба из мира айти-технологий? Каковы шансы?

– А ты чем занимаешься, Сержио? Ты, кстати, британец или итальянец, я так и не понял?

– Я… отовсюду понемногу.

– Что ж, справедливо. А где работаешь?

Я смотрю перед собой, но боковым зрением чувствую его цепкий взгляд у себя на лице. Придется отвечать.

– Работаю в айти, еду в Барселону в командировку.

«Врать куда легче, если смешать ложь с правдой в разумных пропорциях», – напоминаю себе я.

– На мобильный конгресс? Я тоже там буду, – Карлос одобрительно кивает.

– Конгресс, да.

Какой, к чертям, конгресс?

– Ага, я ж типа журналист, – усмехается Карлос.

– Влогер, – поправляет его Хосе, очевидно, в качестве отмщения за вопрос о своей работе. Карлос недовольно кривится.

– Влогер-шмлогер. Я – независимый журналист в поисках сенсации. А кем ты работаешь в айти? – Карлос кидает на меня быстрый оценивающий взгляд. – Может, я захочу взять у тебя интервью?

– Это вряд ли. Я – никто, – отзываюсь я, провожая глазами растворившийся в утренней дымке город.

– Да ну, не скромничай. Расскажи о себе побольше, Серж, а то дорога длинная – десять часов езды. Ты уже бывал в Барсе? Надолго едешь? Один или с коллегами? Почему на машине, а не самолетом? – закидывает вопросами Карлос.

– Летать боюсь.

– Бедолага! – Он хлопает меня по плечу. – Я тоже раньше боялся, а потом мы полетели в Таиланд и попали в такую турбулентность, что я правда думал, это конец. Я как раз в туалете был, когда случилась воздушная яма. Можешь себе представить, как это было. Неохота встречать свой конец со спущенными штанами. – Карлос нервно смеется. – А в какой сфере ты хоть работаешь? А то айти бывает всякое.

– Безопасное хранение данных, если говорить в общем.

– Значит, ты один из этих? – щурит глаза водитель.

– Из каких?

– Помешанных. Хотя я это вполне уважаю – желание быть «никем» онлайн. Раз ты занимаешься данными.

– Можно и так сказать.

– Круто! – Карлос вновь одобрительно кивает. – У меня как раз недавно на канале было видео на схожую тему – по скайпу говорил с парнем, который даже лицо свое не показал. Раньше был хакером, а сейчас за деньги ищет уязвимости в серверах корпораций. Кстати, Фейсбук недавно отстегнул ему тридцать штук баксов за найденную брешь, ты прикинь. Хактивист! Повезло, что дядя в полиции Каталунии работает, он иногда подбрасывает мне хорошие наводки. Когда-нибудь я раскручу свой канал, у меня будут миллионы просмотров, я точно знаю. Сейчас чуть ли не половина преступлений, если это не драки по пьянке и не мелкие кражи, совершаются онлайн, это безумие какое-то просто. А люди даже не задумываются об этом!

Я невольно провожу рукой по своим затянутым в тугой узел на макушке волосам.

– А что за компания, где ты работаешь?

– Магазин товаров для женщин.

– Значит, ты хорошо разбираешь в том, чего они хотят.

– Кто?

– Женщины, конечно.

– Это вряд ли, – усмехаюсь я.

За окном начинаются унылые пригороды, которые тянутся и тянутся, все ветшая и ветшая, пока не сменяются безграничными серыми промзонами. В зеркале заднего вида отражается уснувший головой на рюкзаках Хосе. Карлос насвистывает мелодию и набивает пальцами ритм. Он явно хочет что-то сказать, он из тех, кто никогда не затыкается.

– Вот говорят, високосный год, точно он будет плохим, – начинает он после короткого молчания. – А я вот не верю в эти вещи. Это как будто ты заранее себя программируешь на провал, так нельзя жить. Я верю в успех, в свой, личный. Знаешь, у меня в семье все так запрограммированы, все выбирают практичные профессии, востребованные в кризис, рано заводят детей, покупают машины в кредит. А я… я влез в долги и пошел в магистратуру, потому что хочу быть кем-то, чтобы мое имя что-то значило. Знал бы ты, что мать сказала, когда узнала, что я потратил пятьсот евро на рекламу своего канала. Они все думают, я дурак, а потом сами придут ко мне, вот увидишь.

Его слова гулко отдаются в моей голове, будто я не раз слышал все это раньше.

Он болтает так еще часа три, о стартапах и хакерах, об утечках данных и новых технологиях, о погоде, университетской жизни, американских выборах, Париже и Барселоне. Потом, где-то на подъездах к Виши, слушая рассказ Карлоса о том, как известные косметические компании тестируют свои продукты на животных, я, наконец, понимаю, что если бы они правда хотели меня убить, я был бы уже мертв. Я знаю, они придут за мной, те люди, что убили Илая, но не сейчас. Одновременно с этой мыслью меня накрывает тяжелая черная волна – я проваливаюсь в глубокий беспокойный сон.

Барселона, 21 февраля

За окном уже смеркается. Через опущенное водительское окно в салон врывается ветер, липкий и тревожный, как будто мы глубоко в метро. За рулем Карлос, он держит руль двумя руками, в правой у него зажата сигарета. Он улыбается мне между затяжками и выдыхает дым в окно.

– Ну, наконец-то, Белоснежка проснулась! А то Хосе запретил включать музыку, чтоб тебя не разбудить.

Он поворачивает рычажок стереосистемы, слышится болтовня ведущего. Карлос с хрустом крутит колесико, пока не ловит нужную волну. Я гляжу в окно на пролетающие мимо огни, расфокусировав взгляд и углубившись в свои мысли.

– Серж, – сквозь толщу воды до меня доносится голос Карлоса. – Серж, а ты в каком районе будешь жить в Барсе?

– Не знаю еще, – рассеянно отзываюсь я. – Найду какое-нибудь жилье, когда доберемся.

Сказать по правде, я не успел обдумать вопрос ночлега, я был слишком шокирован открытиями прошлой ночи, чтобы мыслить на столько шагов вперед. Удивительно, но отсутствие места, где спать, меня совершенно не пугает.

– Серьезно? Ничего не забронировал? – В голосе Карлоса сквозит удивление. – Я думаю, с поиском жилья сейчас у тебя могут возникнуть проблемы.

– Почему?

– Так мобильный конгресс же! Двести тысяч гостей. Город забит под завязку, ничего не найти.

– Конгресс…

– Живи у нас! – восклицает каталонец, сворачивая на большой, переполненный машинами круг. – Мы снимаем квартиру в Эль Равал вместе с Хосе и еще двумя другими ребятами. Перекантуешься пару ночей, никто не будет против, уверен. Правда же?

Как это может быть – предлагать ночлег незнакомцу?

– Нет, спасибо.

– Да брось ты, – слышится голос Хосе с заднего сиденья. – Почему нет? Отеля ты сегодня точно не найдешь, а мы, сказать тебе честно, сейчас позарез нуждаемся в деньгах. Недавно съехала одна из квартиранток, девушка Карлёса. Ну и мы оказались в достаточно отчаянном положении – либо найдем деньги до конца месяца, либо хозяин турнет нас с квартиры… Так что ты нам еще и одолжение сделаешь.

Они просят у меня деньги. Деньги в обмен на ночлег, это я могу понять, в этом есть смысл, это не похоже на случайную щедрость, которая, в моем случае, может быть какой угодно, кроме как случайной. Карлос тушит сигарету и выкидывает в окно окурок, успев напоследок обдать меня запахом дыма. Я успеваю поймать глазами траекторию – перевернутая семерка.

– Ну хорошо, уговорили.

Что-то во всей этой попутке и их предложении напоминает мне тот день, когда я встретил Иду Линн на автобусной остановке. Вещи просто случаются, решения принимаются сами собой. Моей жизни грозит опасность, но в то же время я чувствую подъем и радостное волнение, ведь, наконец, самым странным образом, в хаосе вокруг начало появляться какое-то подобие смысла.

Когда вижу Барселону впервые, она залита густым, как венозная кровь, закатным солнцем. Впрочем, ей куда больше к лицу тьма.

Мостовая покрыта прыщами старых жвачек, мои кеды липнут к какой-то сладкой жиже. Почти сразу меня обдает волной уже знакомого теплого ветра, принесшего с собой запах серы и застоявшейся канализации, будто прямо из преисподней.

Я захожусь кашлем, чтобы подавить скрутивший пищевод спазм.

– Дыши ртом, Серж! – смеется Карлос. – Это местный аромат, Eau de Barcelona! Тут недалеко была римская канализация. В девятнадцатом веке испанцы построили новую, но, как оказалось, многого не учли, поэтому тут порой мерзейше воняет.

Мы сворачиваем направо и оказываемся на маленькой прямоугольной площади, середина которой засажена толстыми голыми деревьями, торчавшими из земли, как гигантская буква «Y», если бы ее написал курсивом сам Сальвадор Дали. Кора слетает с них тонкими лоскутками, как обгоревшая в отпуске кожа с плеч.

Дома нависают над головой, стараясь заглянуть мне в лицо блестящими глазами высоких окон. У дальней границы площади журчит фонтан, от желтоватой воды несет хлоркой и собачьим дерьмом. Мимо с визгом пролетает мотороллер, затем еще один. Я поднимаю глаза и пытаюсь прочесть название улицы, но оно замазано черной краской, поверх кривая надпись красным баллончиком – «Carrer de Vampira»[27]27
  Улица Вампира (исп.).


[Закрыть]. Засохшие капли стекают вниз алой бахромой поверх черных разводов.

Мне на макушку приземляется несколько ледяных капель, сорвавшихся с гирлянды детских распашонок на балконе, я делаю резкий шаг влево, лишь на сантиметр избегая столкновения с мотороллером. Я отмахиваюсь от роя каталонских ругательств, едва поспевая за Хосе и Карлосом вдоль вереницы раскрашенных неряшливыми граффити дверей подъездов, аптек и компьютерных кафе, заполненных дочерна загоревшими от работы под открытым небом мужчинами. На перекрестке я резко останавливаюсь, чтобы пропустить грузовик доставки. Поодаль стоит грязный старик с растрепанным седым хвостом и лысой макушкой. Из-под его расстегнутой кожанки виднеется застиранная эмблема «Роллинг Стоунс» – губы и высунутый розовый язык. Его круглые, как у слепого кота, темные очки, немного съехали вниз по переносице, и он нагло ловит мой взгляд своими желтыми глазами, лыбится, потом показывает пальцем через улицу, на бомжа в небесно-голубом пальто, который устраивается на ночлег в коконе из одеял. Бомж говорит будто бы по телефону, но, присмотревшись, я замечаю, что в его руках пластиковый стакан, который он прижимает к уху с озабоченным видом, что-то объясняя в пустоту.

– Локо, – выкрикивает старик и оскаливается на меня беззубым ртом. – Локо. Локолоколоко.

Я оглядываюсь и смотрю через плечо, мне кажется, что я чувствую на затылке чей-то взгляд. В толпе позади мелькает что-то красное, шмыгает в подворотню.

– Серж? – окликает меня Карлос, и я прибавляю шагу.

Из незавешенных окон льется липкий желтоватый свет, слышатся голоса, много голосов, говорящих невпопад, орущих и хохочущих. Из этого невыносимого шума вдруг выбивается один, который говорит со мной.

– Кстати, забыл тебя предупредить. – Карлос оборачивается ко мне и чуть приотстает от второго парня, ожидая, пока я поравняюсь с ним. – Мы живем в доме с историей…

Он таинственно улыбается и замолкает, явно ожидая от меня уточняющего вопроса.

– С какой историей?

– Очень темной и страшной! Му-ха-ха! А вот и он.

Когда мы останавливаемся возле выкрашенного в популярный здесь грязно-песочный цвет здания с заляпанной пальцами узенькой дверью, на улице уже почти совсем темно. Я осматриваюсь по сторонам. Слева от входа овощная лавка. Похожие на сжатые кулаки ребристые тыквы и артишоки выставлены прямо на улицу в отсыревших картонных коробках. Слева – аптека, тяжелые ставни уже опущены на ночь.

Пока Карлос роется в рюкзаке в поисках ключа, я рассматриваю остатки рисунков, проступающих из-под призывов заниматься сексом, а не войной. Кричащие дети, сползающие в огонь преисподней, над ними – смеющееся безобразное лицо в алых всполохах. Поверх – уголок афиши концерта «Placebo» в клубе «Razzmatazz», я узнаю лукавый глаз Брайна Молко, рядом – объявления о пропавших котах. Эта витрина похожа на содержимое моей головы – кошмары, обрывки воспоминаний, призывы к действию, без конца тонущие под слоями собственной апатии.

– Знакомься, – торжественно произносит Карлос, поймав мой блуждающий взгляд на рисунке, – Энрикетта Марти, более известная как Барселонская Вампирша.

– Она кто, художник? – спрашиваю я, зайдя в дом вслед за парнями. Внутри густо пахнет подгоревшим вечерним уловом и марихуаной. Я следую за Карлосом вверх по почти отвесной лестнице, держась за шаткие перила.

Рисунок все еще стоит у меня перед глазами во всем своем багровом великолепии.

– Она – серийная убийца. Жила в этом доме, – поясняет, наконец, Хосе. – Лет эдак сто назад.

– Не просто убийца, а детоубийца, людоед и порнограф, – добавляет Карлос таким тоном, будто рассказывает о знаменитой родственнице. Мы останавливаемся возле темно-коричневой двери на третьем этаже. – Днем она ходила в лохмотьях и собирала милостыню на Рамбле, а вечером надевала золото и алую парчу и отправлялась в театр «Лицеум», где знакомилась с богатыми извращенцами, которым потом поставляла детей. А когда с детьми наигрывались, она убивала их и делала из их крови, волос и костей эликсир от рака и туберкулеза…

– Карлос просто недавно посмотрел документалку про криминальную Каталонию и теперь всем пересказывает, – почти извинительным тоном произносит Хосе, поворачивая ручку двери. – Добро пожаловать, Серж. Ми каса э су каса[28]28
  Мой дом – ваш дом (исп.).


[Закрыть].

Они пропускают меня вперед. Квартира оказывается просторной и неприбранной, в воздухе витает запах старых книг и то ли сигаретного, то ли лампадного дыма. На одной из стен, как тень, запечатлен узор резной полки, где когда-то, вероятно, стояла и смотрела печальным укоризненным взором на катящийся к чертям мир белоликая дева Мария. Бросив свой рюкзак в прихожей, я следую в гостиную вслед за парнями.

– Твоя комната там, – Карлос кивает на крайнюю дверь в коридоре. – Тут – кухня.

Башня из грязных чашек в раковине, переполненная пепельница, учебники и конспекты на столе, разноцветные бумажки с напоминаниями вынести мусор и заплатить за воду на холодильнике. Студенческая жизнь, одним словом. Я спрашиваю пароль от вайфая, плюхаюсь на диван и принимаюсь изучать карту города у себя в телефоне.

Тем временем Карлос накрывает на стол простой ужин из хлеба и пасты с томатным соусом, Хосе откупоривает бутылку вина. Меня приглашают за стол; разговор снова заходит о стартапах.

– А кто-нибудь знает, что такое «Марселла»? – спрашиваю я, воспользовавшись паузой в разговоре. – Далеко отсюда?

– Недалеко. Но это довольно стремный старый бар, где крутится толпа туристов в надежде встретить дух Хемингуэя. Есть места гораздо круче. Зачем тебе туда?

– Встреча, – уклончиво бросаю я, промакивая губы салфеткой. – Спасибо за ужин.

Я встаю из-за стола и направляюсь в прихожую.

– Тебе рассказать, как туда дойти?

– У меня есть карта.

– Ну, смотри сам, Барселона любит подшутить над теми, кто здесь впервые.

– Ну, что ж, посмотрим, хорошее ли у нее чувство юмора.

Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что приезд сюда – отчаянная попытка моего мозга ухватиться за соломинку, чтобы только не утонуть в этом море невероятных, не связанных друг с другом рандомных фактов, выстроить новую систему, упорядочить хаос, воссоздать тот утраченный четыре года назад идеально симметричный мир, только вокруг какой-то новой, еще неизведанной мною точки опоры. Пусть даже этой точкой будет смерть моего единственного друга.

Ночное небо нависает над самой головой, блестящее и влажное, будто бы живое. Если смотреть на него достаточно долго, можно поймать во мраке чей-то взгляд.

Мимо с грохотом проскакивает мопед, и я, испугавшись грохота, сворачиваю не туда, в одну боковую улочку, потом в другую. Мне кажется, я двигаюсь параллельно зеленой стрелке на дисплее телефона. Вокруг меня живет своей жизнью вечерняя Барселона.

Одна старая женщина что-то твердит другой на каталонском, звонко постукивая по брусчатке клюкой. На крыльце магазина парочка студентов скручивают языки в поцелуе, тонкая нитка слюны между их ртами блестит в свете чьей-то фотовспышки серным сиянием ада. Я чуть не сбиваю прилавок, уставленный зеленовато-лиловыми пучками спаржи. Впереди показывается глухая стена. Я озираюсь вокруг. Подойдя ближе, я понимаю, что тупик – лишь иллюзия, свернув направо, я оказываюсь в гулком переулке.