Текст книги "Все о советской россиянке. повесть"

Как правило, сдавали новые жилые дома к праздникам. Приближалась очередная годовщина Великой Октябрьской революции. По бараку пошли слухи, что на контору бурения выделили одну трехкомнатную квартиру. Папа зашел в профком, но, оказывается, нашелся опять кто-то еще более остронуждающийся. Домой папа вернулся вне себя от ярости:

– Фашисты, вот ведь какие фашисты!

Фашистами он называл всех мужчин-чиновников, а женщин-чиновниц – проститутками.

Кто такие «фашисты» я хорошо знала, а вот насчет «проституток», у меня понятий не было никаких, и я для себя решила, что это, наверное, жены фашистов. Неожиданно для папы мама собралась и сама пошла на приеме к директору, который выслушал ее и велел профкому организовать комиссию для проверки наших жилищных условий.

Была осень, в углу нашей комнаты горой лежали вилки капусты, закупленной на засолку. Посередине комнаты стоял стол, на котором капуста рубилась, а рядом кадушка, куда она, нарезанная, укладывалась.

Кроме меня и Славика в комнате были еще и две мои подружки, которые зашли поиграть. В бараке двери комнаты закрывались только на ночь или когда все куда-нибудь уходили. В остальное время двери были не заперты, и мы, дети, по очереди ходили играть то к одним в комнату, то к другим, так как на улице лили дожди, и во дворе барака была сплошная грязь.

Все наши жилищные условия находились в этой вот барачной комнате, которую и пришли проверять. Во главе комиссии была разнаряженная, пахнущая духами женщина, которая с порога начала возмущаться:

– Зачем ходить с жалобами к директору, вы же стоите первые в очереди, в следующий раз обязательно получите.

Но, увидев кучу детей, беременную маму, окинув взглядом комнату произнесла:

– Да, действительно тесновато у вас.

И перед Ноябрьскими праздниками мы переехали в новый белокаменный четырехэтажный дом, который находился прямо на центральной площади города.

Квартира была трехкомнатная на первом этаже, а папе в это время было уже почти сорок лет. Надо сказать, что переехав в новую квартиру, родители ссориться стали все реже, а потом их скандалы и вообще сошли на нет.

Разнаряженная женщина из профкома не обманывала, когда говорила, что в следующий раз обязательно получите квартиру.

Вниз от площади параллельно друг другу отстраивались новые улицы с новыми домами – «хрущобами», и вскоре все барачные жители были переселены в них, а затем и бараки были сломаны, а на их месте тоже появились панельные пятиэтажки, но вот большегабаритные дома больше не строились.

Недалеко от нашего дома была заложена и новая школа, к следующему учебному году ее должны были достроить, а я пока продолжала учиться в своей школе. Встречать меня после уроков не могли, дома был маленький братишка и грудная сестренка, но я была нетруслива и храбро добиралась сама, а до автобусной остановки меня провожали мои школьные подружки, которые в выходные приезжали иногда к нам в гости.

Я закончила четвертый класс, из деревни, как всегда, приехал за мной и Славиком дедушка и увез нас с собой на все лето. А осенью я пошла учиться уже в новую школу. Класс, в котором я оказалась, был очень хорошим. Классный руководитель, Раиса Матвеевна, преподавала русский язык и литературу. Когда она начала работать с нами, ей было тридцать лет, а когда выпускала нас после окончания десятого класса, ей было уже тридцать шесть, но личную жизнь она так и не устроила, зато много времени уделяла нам, своим ученикам.

Все было хорошо, но я становилась подростком, переходила из беззаботного детства в закомплексованное отрочество. Моя закомплексованность началась с того, что я влюбилась в одноклассника, который обладал всеми необходимыми качествами, чтобы влюблять в себя: учился плохо и умел хамить учителям. Признаться ему в своих чувствах я, конечно же, не решилась, не настолько я была уверенной в себе, в отличие от моей подружки Лили, которая считалась первой модницей в классе, а поэтому, влюбившись в мальчика из параллельного класса, написала ему письмо. Но, к сожалению, Лиля, как и все мы, не знала, что девочка-семиклассница намного взрослее своего ровесника, который, явно, не мог оценить ее чувств, но, тем не менее, он понял, что должен что-то предпринять. И когда мы с Лилей спускались по школьной лестнице, ее «возлюбленный» вместе с таким же другом-оболтусом со свистом пронесся по перилам мимо нас. В руке у него было Лилино письмо, а, поравнявшись с нами, он сорвал с Лили ее фетровую шляпку, нацепил себе на голову, и, оказавшись внизу и, продолжая сидеть на перилах, стал читать «любовное письмо» вслух, громко, демонстрируя при этом ужасную технику чтения… Перед ним прыгала Лиля, пытаясь дотянуться и до письма и до шляпки и кричала:

– Отдай, дурак!

Чем бы все это закончилось, неизвестно, но в этовремя мимо проходил «совет дружины», который отобрал и письмо, и шляпку и вернул Лиле, естественно, сконцентрировав внимание на шляпке, а не на письме. Очередная школьная стенгазета была «посвящена» лилиному избраннику. Карикатура изображала его на перилах в девчоночьей шляпке на голове, а внизу были стихи:

Шляпы с девочек срывает,

А учиться не желает,

Разве это пионер,

Всем ребятам пример!

Этот случай сделал меня еще менее решительной, и я молча «сохла» от любви все школьные годы. Да и как могло быть иначе, если мама моя, побывав на очередном родительском собрании, всегда возмущалась:

– Опять полсобрания Раиса Матвеевна говорила о вашем Касиянове, сплошные двойки, да и на уроках только и делает, что мешает всем.

В старших классах у Касиянова начался бурный роман с нашей же одноклассницей, а вскоре после окончания школы, они поженились. Так что подростковый период моей жизни был омрачен «неразделенной любовью» к моему однокласснику.

Глава 6

Еще когда я училась в начальных классах, жители поселка Красная Поляна стали потихоньку разъезжаться. Несколько семей перебрались в города, но большинство вернулись в соседнее село Сергунькино, откуда лет сорок тому назад и переехали. Дед тоже купил дом в Сергунькино, а свой пятистенник в Красной Поляне очень задешево продал бабушкиному племяннику Ваньке.

Ванька был сыном бабушкиной младшей сестры, которая вышла замуж против воли своих родителей за деревенского красавца Константина. Ваньке было лет пять, когда мама его умерла, не прошло и сорока дней со дня ее смерти, как Константин привел в дом свою любовницу, которая впоследствие стала его женой, родила ему двоих сыновей, которых очень любила, а к пасынку никаких чувств не испытывала и не особо заботилась о нем, да и Константину мало было дела до старшего сына, вот и проводил Ванька большую часть времени у тетки, то есть у моей бабушки. Бабушка с дедушкой хотели совсем забрать Ваньку к себе, но Константин воспротивился:

– При живом отце нечего ему жить с теткой.

Так и жил Ванька на два дома. Бабушка его подкармливала, стирала, и штопала его одежду, вязала носки и варежки, а дед на зиму валял ему валенки. Ванька вырос, выучился на тракториста, женился очень рано, взял девушку из многодетной семьи, которая тоже начала рожать ему детей чуть ли не каждый год.

К этому времени Константин скоропостижно умер, и самыми близкими для Ваньки были мои бабушка и дедушка, которые продолжали ему помогать.

Как-то так получилось, что дом, который купил дед в Сергунькино, находился рядом с маленьким Ванькиным домишкой. Пятистенник деда в Красной Поляне разобрали, перевезли, а затем уже снова собрали во дворе у Ваньки.

«У бедного ребята, у богатого телята». Детей у Ваньки уже было предостаточно, а вот скотина всегда была не ко двору. Ни одна корова в деревенском стаде не давала меньше молока, чем Ванькина. Зато бабушкина «ведерница» давала столько, что хватало и им самим и Ванькиным детям.

Теперь летние каникулы я проводила в Сергунькино, где так же мне нравилось, тем более, что мои подружки из Красной Поляны тоже переехали сюда.

Глава 7

Осенью, когда я училась в восьмом классе, умер мой дед Кузьма. Умер легко и неожиданно.

– Смерть пришла, – говорят в таких случаях.

Дед умер, а колхозы не развалились, а спустя где-то пару лет после его смерти колхозникам пенсионного возраста стали даже выплачивать пенсии, и бабушка ежемесячно начала получать двенадцать рублей, чему она была очень рада.

Последнее лето мы провели в деревне уже без дедушки, а к осени, распродав скотину и наказав Ваньке подыскать покупателя для дома, бабушка переехала жить к нам.

Места у нас, конечно же, хватало, но бабушка тосковала по деревне, по деду-покойнику, по родственникам и соседям, с которыми прожила всю свою жизнь. К зиме нашелся и покупатель для ее дома, и это было кстати, пока он был в хорошем состоянии, ведь всем известно, что заброшенный без хозяина дом быстро ветшает.

Квартира у нас была большая, но почему-то холодная: батареи грели плохо, да и полы на первом этаже особой теплотой не отличались. К тому времени, когда бабушка поселилась у нас, мы уже к холодным комнатам зимой привыкли, а вот бабушка-никак.

– Эх, печку бы мою сюда, как сковородочка, все косточки мои прогревала, – частенько приговаривала она.

Иногда летом за ней приезжал Ванька и забирал в деревню, чаще тогда, когда жена его рожала очередного ребенка и надо было помочь, а бабушка с радостью ехала в свою родную деревню. И все годы, пока жила с нами, бабушка сокрушалась о том, что вот не осталось в живых сыновей, которых она рожала. Жила бы вот тогда в деревне до самой смерти при сыне и при своем доме. Мама, как только бабушка переехала к нам, тут же устроилась на работу в НИИ, которое сокращено называлось Нивц, но мама почему-то называла его Ивц и начала чуть ли не ежедневно петь оды образованным девушкам.

– Вот у нас в Ивце сколько их: умные, грамотные, красивые, – и о замужестве не думают.

Насчет «умных и грамотных» в этом я не сомневалась, а вот по поводу замужества, я не была уверена, чтобы они говорили моей маме-вахтеру, думают они о нем или не думают.

Но мама была в своем репертуаре:

– Учитесь, становитесь образованными, ничто вам не мешает: одеты, обуты и школа рядом с домом.

С подобными напутствиями я закончила среднюю школу, получила аттестат без троек и поехала в областной город, где поступила в педагогический институт.

Мест в общежитии не хватало, и два года я снимала комнату у пожилой женщиныв частном секторе города. Улица, где находился ее дом, называлась Архивной, и сама женщина тоже была похожа на архивную даму, а не на обычную тетку, но требования у нее были точно такие же, как и у всех остальных хозяек:

– Поздно не приходить, никого к себе не водить.

Когда я перешла на третий курс, то произошли события, которые стали началом моей личной жизни.

После второго курса у нас, студентов, была пионерская практика. Надо было два летних месяца отработать в пионерских лагерях воспитателями и пионервожатыми. Перед тем, как ехать в лагерь, нас собирали группами, в зависимости от того, в какой пионерский лагерь нас направляли, а преподаватели института проводили инструктаж: как надо работать с детьми, какую вести при этом документацию.

В нашей подгруппе оказалось несколько студентов-парней с исторического, всех, кроме одного, я знала, но вот этот-то незнакомый, с нагловатым взглядом, подсаживаясь ко мне спросил:

– А ты откуда?

– А ты? – в свою очередь поинтересовалась я.

Как же так получилось, что проучившись два года, мы не видели друг друга? А у нас ведь были общие лекции по педагогике, психологии и по истории партии. Мы познакомились. Его звали Максим. В пионерском лагере, куда мы впоследствие прибыли на работу, наше знакомство продолжилось, тем более, что мы, студенты, должны были приехать на неделю раньше детей, чтобы подготовить все для их отдыха.

Всю первую смену Максим ухаживал за мной, мне он очень нравился. С ним было легко и комфортно, он был душой нашей студенческой компании в пионерском лагере: разговорчив, остроумен, без комплексов.

Первая смена для меня пролетела как один день. Во вторую смену отрядов в лагере стало больше, и работать приехали еще девушки-студентки с математического факультета, и, неожиданно, Максим начал ухаживать за одной из них. Я еле дождалась, когда закончится вторая смена, но выяснять отношения с Максимом не стала, решив, что «насильно мил не будешь…»

Когда начался новый учебный год, меня ждал сюрприз. Мне дали место в общежитии. Переехав, я узнала, что и Максим живет здесь. Но как-то прежних отношений мы с ним не возобновили, хотя здоровались и миролюбиво беседовали о том, о сем.

В комнате, куда меня вселили, нас было пятеро, но сдружилась я только с одной. Ее звали Анна.

Рядом с нашим общежитием находился филиал политехнического института. Многие студенты-политехники приходили к нам на праздничные вечера, которые проходили на первом этаже общежития в читальном зале. Естественно, некоторые из них знакомились с нашими девушками и встречались с ними.

Вот и Анна уже год как дружила с Вадимом красавцем-парнем из политехнического.

Приближался праздник Седьмое ноября, праздник, когда после демонстрации, собрав дорожную сумку, можно отправиться на вокзал и поехать домой.

Но накануне Анна завела со мной разговор о том, что у Вадима есть друг Юра, который когда-то начинал ухаживать за Верочкой, она учится на нашем факультете, только курсом ниже. Потом, похоже, по вине Юры, отношения между ними разладились, а теперь ему хотелось бы снова их восстановить. Поэтому Вадим попросил Анну пригласить на праздник Верочку в гости, а он приедет с Юрой. Анне затея провести праздник с Вадимом, понравилась, но она плохо знала и Верочку, и Юру, поэтому ей не хотелось находиться в малознакомой компании, и тогда они с Вадимом договорились, что Анна уговорит остаться на праздник меня, а он уговорит кого-нибудь из политехнического придти к нам в гости. Я от всего этого в восторг не пришла, но Анна не сдавалась:

– Ты же сама видишь, какие симпатичные парни учатся в политехническом. А потом, Марина, тебе уже скоро двадцать и пора задуматься о своей личной жизни.

Я задумалась и осталась, хотя в нашей комнате только у Анны и была личная жизнь.

Итак, наступил праздник. Ближе к вечеру мы с Анной сделали винегрет и салат, затем сварили картошку и отварили сардельки. Затем привели себя в порядок, накрыли на стол и стали ждать гостей. Сначала пришла Верочка, она тоже принесла салат. Затем пришли парни. На фоне Вадима и Юры, третий приведенный для компании, смотрелся не очень симпатично. Худой, как дистрофик, лицо какое-то незапоминающееся, да и одет так себе.

– Вот, -сказал Вадим, -знакомьтесь, это Саша. Иду я по коридору общежития, -продолжал воодушевленно Вадим, а навстречу Саша

– Саш, хочешь поесть по-человечески? -спросил я его.

– Хочу, -ответил он.

– Тогда пошли к девчонкам, поедим. Вот и привел.

– А все симпатичные парни к празднику уже были, похоже, накормлены, -подумала я, глядя на Сашу.

Желания понравиться такому Саше у меня и в помине не было. Я была сильно расстроена. Праздники, а я нахожусь не дома, а в опустевшем общежитии, вместо маминых пирогов на столе наши нехитрые блюда и еще в довершении ко всему этот Саша. Но кого винить, я же сама дала уговорить себя на все на это. А Саша, по-моему, действительно пришел поесть. Сидел, ел и молчал. Правда сказал, что винегрет он не любит. Я тоже ни готовить, ни есть его не любила.

Гости в общежитии могли находиться только до двенадцати часов, нас самих тоже после двенадцати в общежитие уже не впускали, так что к ночи мы распрощались со всеми гостями и начали с Анной уборку в комнате. Анна была на вершине счастья, в отличие от меня, но я не стала омрачать ее настроения.

Через два дня праздники закончились, вернулись девчонки из комнаты, навезли из дома гостинцев и жизнь пошла своим чередом.

Приближался Новый год. В то время рождественских каникул не было, и сразу где-то со 2 января уже начиналась зимняя сессия, поэтому на Новый год редко, кто уезжал домой, а гостям разрешалось находиться в общежитии всю ночь.

Мы все праздновали Новый год у себя в комнате. В качестве кавалера пришел Вадим и неожиданно привел и Сашу. Когда Саша вешал пальто на вешалку, то я обратила внимание, что у него новые брюки, которые очень хорошо сидят на нем. За столом Саша сел рядом со мной и пытался даже ухаживать.

Как только пробило двенадцать, и мы поздравили друг друга с новым годом, вся общага высыпала на первый этаж в читальный зал, где были танцы. Саша пригласил меня, после танца молча стоял рядом. Через какое-то время мы все вернулись в комнату, но Саши с нами не было, хотя его пальто и шапка висели у нас на вешалке. Вадим прошелся по всем мужским туалетам, но, не обнаружив нигде Сашу, через какое-то время тоже ушел. К вечеру следующего дня Вадим пришел к нам, чтобы забрать Сашины вещи. Оказывается, Саша почувствовал себя плохо, возможно, выпил больше нормы, и решил уйти, ничего никому не сказав.

Сдав зимнюю сессию, я уехала домой на каникулы. Сашу до моего отъезда ни разу не вспомнила. Как-то мама вместе с газетами достала из почтового ящика письмо от какого-то Шувалова Александра, адресованное мне. Я распечатала конверт и начала читать какую-то несусветную чушь, письмом-то это нельзя было назвать, ну а Шувалов Александр был не кто иной, как мой знакомый Саша. А я и не знала, что он Шувалов, однако, какая графская фамилия у такого слегка неадекватного парня. А писать письма, впрочем, как и говорить, он совсем не умеет. Интересно, а откуда он узнал и фамилию мою и мой домашний адрес?

Каникулы закончились, началась учеба. Саша не появлялся, но зато часто стал заглядывать в нашу комнату Максим, и мы иногда вечером стояли допоздна в темном коридоре у окна.

Наступила весна. Неожиданно опять появился Саша и стал приглашать меня или прогуляться или брал билеты в кино и предлагал сходить с ним посмотреть новый фильм. Постепенно его визиты начали учащаться и становились чуть ли не ежедневными. Я не была в институте отличницей, но стипендия мне была очень нужна, в семье нас было трое, и лишних денег у родителей не было. Но тут, вечерами, вместо того, чтобы сидеть за книгами, я гуляла по гроду с молчащим всю дорогу Сашей. Поэтому я предложила ему встречаться раз в неделю, а среди недели писать письма и класть их в ячейки для писем на первом этаже нашего общежития. Саша согласился, но иногда не выдерживал и появлялся все-таки чаще одного раза.

Постепенно я узнала, что он из города Алма-Ата. У него есть старшая сестра, младший брат и папа, а вот мама его умерла, когда Саше было четырнадцать лет. Это известие, что у него нет мамы, меня как-то сильно потрясло, и возникло какое-то желание опекать Сашу, как обездоленного жизнью, и появилось чувство сострадательной любви.

Поскольку Саша стал часто приходить в наше общежитие ко мне, всем стало понятно, что он мой парень. Напротив нашей комнаты жили девушки-старшекурсницы. Одну из них звали Тая Маслова. Так вот она, без всякой дипломатии, однажды мне заявила:

– Марина, откуда ты такого невзрачного парня откопала?

В ответ я промолчала, так как старшекурсницам перечить было не принято.

Как-то так получалось, что когда Максим заходил вечером в нашу комнату, меня, как правило, дома не было. И вот однажды, поздно вечером, после свидания с Сашей, когда я поднималась по лестнице на свой этаж, путь мне преградил Максим.

– Привет, – сказал он.

– Ты где это все время вечерами пропадаешь?

– А что я должна отчитываться перед тобой?

– Нет, конечно, просто я хотел узнать, сколько еще собираешься встречаться с этим малайкой?

– Всю оставшуюся жизнь, у нас все очень серьезно, – пафосно ответила я, и, оттолкнув Максима, поскольку он не хотел пропускать меня, гордо пошла к своей комнате по темному коридору общежития. В комнате было тоже темно и тихо. Девочки уже спали. Я быстренько разделась и нырнула под одеяло. После разговора с Максимом мне почему-то стало жаль себя, и я лежала и тихонько плакала, стараясь не всхлипывать, чтобы никто не услышал.

Глава 8

В Советском Союзе, конечно же «секса не было», но были яркие, рано оформившиеся, хорошо одетые девушки, которые выгодно отличались от нас, обыкновенных, и вокруг которых всегда крутилось много парней. Вот и у нас в общежитии в одной из комнат жили такие красавицы: Лида, Зоя и Женя. С большим трудом коменданту удалось к ним подселились еще одну девушку, совсем обычную Любу, которая уже длительное время встречалась с однокурсником Саши Ромой, и когда Люба, как и я, заканчивала институт, Рома сделал ей предложение. Так вот, возвращаюсь я из института, а возле общежития толпа, «выкупают невесту». В толпе я увидела Сашу, которого Рома пригласил в качестве свидетеля. Саша увидел меня, обрадовался, поздоровался, но в это время на крыльцо вместе с невестой вышли и наши красавицы, которые выглядели очень нарядно и эффектно и вели себя, как всегда, очень раскованно. Саша тут же переключил свое внимание на них, глаза у него заблестели, и он переводил свой восхищенный взгляд с одной девушки на другую. Это был не лучший день в моей жизни.

Я заканчивала учебу. В пединституте, на нашем факультете обучение длилось четыре года, а вот у Саши в политехническом пять лет. В любви Саша мне признался, а вот предложения выйти за него замуж так и не сделал.

Лето я провела дома, а с середины августа должна была ехать работать в деревню по распределению.

Мой братишка Славик закончил школу и поступил в один из Московских технических вузов. Папа продолжал работать на буровой, теперь он был бурильщиком и имел звания «Ветеран войны» и «Ветеран труда». Многолетняя работа на буровой, конечно же, изнуряла его.

– Война уже давно мне не снится, а вот тяжелые железки, которые ежедневно ворочаю на буровой, снятся очень часто, -ворчал он и мечтал поскорее уйти на пенсию.