Текст книги "Дорогие мне люди. Автобиографический роман"

Дорогие мне люди
Автобиографический роман
Валентина Осиповна Сабристова

© Валентина Осиповна Сабристова, 2023

ISBN 978-5-0060-3569-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Валентина Нилова
ДОРОГИЕ МНЕ ЛЮДИ

Автобиографический роман

Я родилась 16 мая 1940 года, в деревне Узмень,

Новгородской области.

В 1958 году закончила среднюю школу в г. Боровичи.

В 1961г. Ленинградский техникум ЦБДП.

Работала 40 лет на предприятиях СССР инженером-технологом.

Часть 1 Дедушки и бабушки

Глава 1
Григорий и Аграфена

Я хочу рассказать в этой книге о своей длинной, тяжелой жизни, но счастливой. О своей большой, дружной и огромной семье – труженицы земли нашей русской. Я родилась в «глубинке», так называли старожилы Новгородской области это место, в деревне Узмень. Почему эту деревню назвали так, потому что озеро Пирос в том месте, где была расположена наша деревенька, имеет узкое место перехода нашего озера в «луку». Красивый песчаный берег и летом это место перешеек можно было переплыть вплавь раз десять туда и обратно. Деревня стояла в живописном месте, озеро окружал со всех сторон красивый сосновый бор. На другом берегу озера начиналась Калининская область.

Сосны росли прямо около воды. Озеро было длиной восемь километров, шириной четыре, и настолько красивое, что в русском языке нет даже столько красивых эпитетов, чтобы восхвалить это чудо природы. Озеро проточное, и мы ходили с коромыслами за водой, заходили глубже, набирали полные ведра этой целебной воды, ставили самовары и пили это чудо – родниковую водичку. В этом озере водилось много рыбы: щука, окунь, плотва, налим, лещ, а также ценные породы рыб – судак. В июне месяце мальки приплывали к берегу, и мы – детьми подолом платья их ловили, а затем отпускали на волю. В любую погоду озеро было настолько красивое, что любуясь им, наслаждаешься красотой этого уголка России. Эту любовь к Родине я пронесла через всю свою длинную жизнь. Я родилась перед войной, в мае 1940 года, в семье Ниловых. Отец мой Осип, был молодым, красивым двадцатисемилетним мужчиной. Я была третьим ребенком в семье: Вера, Мария, и я – Валентина. Но вскоре сестра Вера умерла, ей было от роду три года. Мама моя Ксения была очень красивой женщиной, и она была моложе моего отца Осипа на три года.

Моя мама часто рассказывала о своей семье и о своих родителях. Ее родители: мой дед Григорий Никитин и бабушка Аграфена имели пятерых детей: два сына – Василий, Степан и три дочери – Дарья, Мария и моя мама Ксения.

Дедушка Григорий и бабушка Аграфена вели род свой из Тверской губернии, деревни Михалева. Это был тихий промежуток времени после Октябрьской революции, отгремела гражданская война и до коллективизации и образования колхозов оставалось немного времени.

На картонной выцветшей фотографии красуются два молодых человека, сзади их двое уже подросших ребят – Степан и Василий. Ближе к матери по краям дочери Дарья и Мария, а на руках у бабушки годовалая Ксеньюшка, как они ее называли.

Григорий глава семьи – видать, что характер дерзкий, своенравный и энергичный. По рассказу моей мамы Ксении, он очень обожал семью, детей просто лелеял. Он работал в колхозе: сеял, пахал, косил. Они были зажиточные крестьяне. Полный двор скотины: корова, две телки, свиньи и много птиц: утки, гуси, курочки разных мастей от крупных белых до цветных маленьких. Бабушка управлялась большим хозяйством сама. Вставала с зарей и ложилась с заходом солнца. Ее муж Григорий всегда был в поле. На двух красивых лошадях вспахивали землю, сажали картофель и косили траву. Нужно было накосить десять копен сена и перевезти в огромный сарай, который находился вблизи дома. Дети подросли, помогали отцу по хозяйству. Отец Григорий всегда давал посильную работу своим сыновьям, любил их до безумия. Бабушка Аграфена часто его вспоминала с трепетом и теплотой в голосе. Рано он умер, говорила она, очень сильно любил своих детей и меня, а особенно младшенькую Ксеньюшку. Как бы он не уставал, он брал ее на руки и пел песню.

 
Ты рябая, я рябой,
Поцелуемся с тобой,
Пусть люди любуются
Как рябы целуются
 
 
Пошли плясать,
Дома нечего кусать
Сухари да корки
На ногах опорки
 

В воспоминаниях бабушки я много узнала о дедушке Григории, жажда жизни, любовь к земле русской светились в ее словах о нем. Плясал он искусно, выделывал до двенадцати колен. Сын Василий тоже выходил на круг и учился от отца как правильно ставить ноги, перед тем как исполнить это колено. Василий пускался вприсядку, припевая

 
Антон козочку ведет,
А она совсем нейдет,
А он ее подгоняет,
Хвостик поднимает,
Он ее вожжами,
А она его рогами.
 

Праздники проходили весело, Григорий чаще всего любил застолья. Пил он совсем мало. Больше всего он любил рассказывать разные небылицы. Сочинял их сам на ходу. Сам он никогда не смеялся, зато сидящие за столом родственники «умирали со смеху». Он смотрел внимательно на них и думал, удалось ли мне их рассмешить, это для него было самое главное. Если у человека появились слезы на глазах, значит, небылицу поняли, и он был счастлив. Присказки, поговорки, у него были на каждом шагу: во время косьбы, уборки сена, жатвы, возке снопов к риге. В окружении толпы людей, он выплескивал свои штучки, а они надрывали животики. А он тихо стоял и наблюдал за ними: «Вот дурачье, от чего они так смеются, а мне не смешно!!!».

Бабушка Аграфена говорила, что она не запоминала нечего, а вот Ксеньюшка многое помнит, многому научилась от отца, да и всем своим существом внешне и внутренне она походила на своего отца Григория. Их жизнь мне напоминает какую-то сказку.

Их старший сын Василий вырос высоким, красивым, мужественным парнем. Всегда помогал отцу в поле, косил и выполнял самую тяжелую работу. В двадцать три года он женился на девушке из своей деревни, которую звали Анна. У них родилось шестеро детей. У Степана личная жизнь сложилась не очень удачно. Он женился на женщине с ребенком, с которой потом развелся.

Три дочери Дарья, Мария и Ксения росли вместе. Были очень дружные и послушные девочки. Очень рано начали помогать родителям по хозяйству. Дарья и Мария рано вышли замуж и уехали жить в соседнюю деревню Узмень.

Дочка Ксения подросла и пошла в первый класс. Ей мама сказала: «Учиться некогда, нужно работать, бери косу, грабли и иди, помогай отцу». Ксения научилась немного читать и писать и больше не пошла в школу. Она помогала отцу и работала по дому.

Мама моя – Ксения была девушкой статной, с красивыми чертами лица: узкий лоб, красивые, большие светло-зеленые глаза с глубоким разрезом, небольшой тонкий носик, четко выраженный подбородок. В этом лице было что-то свое особенное. Ксения была грациозно сложена, но росточком не высока. Бог наградил ее красивыми сильными руками. Девушкой она любила вязать крючком. Дома, на видных местах и иконах, висели полотенца, на краях которых по одному метру вязания. У нее был приданный сундук, целый сундук кружевных полотенец и скатертей. Замуж ее выдали в восемнадцать лет. Она уехала жить в ту же деревню, где жили две ее родные сестры: Дарья и Мария.

Муж ее Осип, мой родной отец, симпатичный мужчина: высокого роста, глаза зеленые, немного вытянутое лицо. Говорили про него, что он большой труженик. Совершеннолетним юношей он построил большой дом рядом с родительским домом. Мой отец Осип привел мою маму Ксению в свой дом и сказал, что будем жить с тобой счастливо, и пусть появятся у нас красивые, добрые и желанные дети. Так моя мама вошла в семью моего отца.

Глава 2
Дмитрий и Прасковья

Родители моего отца дедушка Нилов Дмитрий и бабушка Прасковья – Новгородские потомки из деревни Узмень. У них было трое детей: Иван, Осип и дочь Груша.

У дедушки Дмитрия светлое лицо, взгляд уверенный, спокойный, глаза искрящие светло-зеленые. Дедушка небольшого ростика и широк в плечах. Фигура атлетическая, крепкие руки. Его жена Прасковья женщина высокая, статная. Она управлялась своим небольшим хозяйством, корова и куры. Дедушка работал в артели рыбаком. Чаще всего зимой рыбаки выезжали облавливать озера в Новгородской губернии, возвращались с рыбной ловли веселые, жизнерадостные и с песнями. Бабушка помнила и пела их песни. Привозили целые мешки гостинцев: баранки, бублики, конфеты, тульские пряники и разноцветные платки с большими кистями.

Шли годы, старший сын Иван построил дом на краю деревни Узмень и женился на девушке Евдокии из соседней деревни Речка и привел ее в свой дом. Сестра Ивана и Осипа – Груша вышла замуж за красивого парня и уехала жить в деревню Михайловское.

Той суровой зимой, когда были морозы, и температура опускалась за минус сорок градусов, рыбаки после длительной ловли из Петербургской губернии возвращались домой. Три подводы хороших лошадей везли рыбаков в санях, дедушка Дмитрий ехал третьим. Мороз, крепко выпили. Дедушка заснул в санях, лошадь часто останавливалась, отстала от подвод. Когда рыбаки дождались отстающую подводу, увидели, у Дмитрия вокруг шеи затянута веревка. Мороз поспособствовал, дедушка видно замерз, спрятался под тулуп и веревка на его шее затянула петлю. Смерть наступила сразу. Из воспоминаний бабушки Прасковьи мы узнали об этой страшной истории. Вдруг она замолчала, слезы потекли из ее глаз, она села как «истукан» на скамейку, сказать больше ничего не могла. Беда крепко подкосила ее, посидев, немного бабушка, сказала: Похоронили хорошо, а вот кто теперь будет веселить людей в деревне? Гармошка осталась сиротой, эту гармошку ему отец еще подростком купил, а старую он разобрал и сделал губную гармошку. Как он на ней играл плясовую, ноги у людей сами пускались в пляс. Дедушка Дмитрий, часто вечерами, садился и играл на гармони и пел старинные песни. Любимой его песней была «Меж крутых бережков».

Меж крутых бережков Волга-речка течет

А по ней по волнам легко лодка плывет.

Бабушка Прасковья взяла охапку постиранного белья, взяла каталки (одна была круглая, вторая с глубокими насечками) и стала катать белье. У нее это получалось так красиво, что полотенца и скатерти вылетали глаженными, накрахмаленными, чистейшими, безукоризненными. Бабушка после стирки выкладывала их на снег «помост» и они белоснежные сливались с ним. Она держала в морозные дни их по двое суток, затем приносила в избу уже почти сухими.

Женщиной она была очень чистоплотной, в руках у нее все «горело», по словам моей матери Ксении. В доме идеальная чистота. На кухне вся утварь деревянная, намыта до блеска. Все религиозные праздники бабушка знала по своим подсчетам. Некоторые женщины приходили и спрашивали, когда будет пасха или троица. Она еще травами и заговорами лечила людей в деревне. В основном топили русскую баньку, и целебные травы заваривали там. Парили ноги, натирали тело. Люди исцелялись и с благодарностью говорили о ней.

Мои родители прожили самые счастливые годы своей жизни с 1936 по 1941 годы. Но война быстро разрушила их счастье. Великая Отечественная война навсегда разлучила моих родителей. В мае 1941 года моего отца Осипа взяли на маневры, а в июне 1941 года Германия объявила нам войну. Как гром среди ясного неба началась война с фашистами. И я всю свою долгую жизнь искала отца и нашла. Расскажу об этом позже. Мама мне рассказывала, что когда отец в мае уходил на маневры, он прощался с нами так; поцеловал старшую дочь Марию, а меня маленькую, годовалую девочку, завернутую в одеяльце, нес два километра на руках и все время целовал и плакал. Он чувствовал, что больше никогда не увидит нас.

Маму, мы с сестрой Машей, беспрекословно слушались, игрушек у нас никогда не было. Помню, бабушка Прасковья делала нам куклы из тряпок, шила одеяльце сворачивала его, сверху надевала платочек, углем делала рот, нос, глаза, вставляла в одеяльце четыре палочки, внизу две ноги, вверху две руки. Кукла была готова. Играли в нее по очереди. Когда мне исполнилось четыре года, мама привела меня на огород, и показала, как поливать и полоть овощи. С тех пор летом я не расставалась с грядками, до тех дней, пока не ушла, насовсем, из дома. Я была очень хрупкая, маленькая девочка, но умная.

Военные годы достались маме трудно. Меня с сестрой мама оставляла под присмотром бабушки Прасковьи, а сама уезжала валить деревья в лес для блиндажей. Целый месяц, а иногда и больше, мы ее не видели, а когда она приезжала, рассказывала, как они голодные и холодные заготавливали лес для фронта. Конечно, точно, что она говорила, я смутно помню. Два года 1942—43гг она ездила на лесозаготовки. 4 июня 1943 года маму наградили медалью «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной Войны». Мучительно больно было видеть маму, как она ждала почтальона с весточкой от отца Осипа. Так и не пришла эта весточка ни с фронта, ни после победы. В 1946 году пришла с Опеченского военкомата бумага, что Осип пропал без вести в марте 1944 года.

Мы с сестрой Машей видели, как мама ходила несколько дней, а в руках держала какую-то бумажку, открывала, читала, затем убегала во двор и плакала. Я ничего не понимала, а сестра мне говорила: «Папка не придет, никогда не придет, мы его больше никогда не увидим». Мы с сестрой плакали, обнимались и снова плакали. Мама сказала: «Мы должны работать, зарабатывать себе на хлеб, кормиться огородом и надо завести животных». Через полгода мама купила телку, привела ее во двор и сказала: «Через два года у нас будет молоко, только нужно ее растить, пасти будете по очереди. Так с сестрой мы стали втягиваться в работу, помогать матери. Маме было тяжело нас растить одной. Она нам купила на двоих одну фуфайку и одни резиновые сапоги. Мы с сестрой их одевали по очереди. Хотелось зимой кататься на санках, но валенки тоже были одни. Мы с мамой посадили два огорода, шел 1947 год. Мама продолжала ждать отца, она говорила: Не может быть, чтобы он погиб, он так любил нас!». Я смотрела на нее и тоже верила, что папа придет. Вернулся и брат Осипа – Иван. Он очень сильно болел, потому что был ранен. У Ивана и его жены Евдокии было много детей, родился еще мальчик после войны, и бабушка Прасковья перешла жить к сыну. Иван не долго прожил после войны, вскоре умер. Заболела и бабушка Прасковья. Она долго лежала, за ней ухаживала жена Ивана, Евдокия. Их большая семья была настолько бедна, что у них совсем не было ни хлеба, ни другой еды.

Я очень любила бабушку Прасковью. Я навещала мою больную бабушку и всегда приносила ей что-нибудь из еды. Моя любимая бабушка умерла летом 1951 года, так и не дождавшись, своего сына, моего отца Осипа. Ее похоронили на Пиросском кладбище рядом с ее мужем моим дедом Дмитрием.

Часть 2. Родители и я, Валентина

Глава 3
Федор и Ксения

В 1948 году к маме в дом пришел молодой солдат. Мы его знали. Это был родной брат мужа маминой сестры Марии. Звали его Федор. Долго они с мамой разговаривали, разговор был серьезный. Нам они запретили подслушивать, выгнали нас с сестрой в коридор. Но сестра все поняла и мне сказала, что чужой дядька будет жить с нами.

Федор полюбил нашу маму, и они поженились. Я помню, как мама наряжалась перед ЗАГСом. Она сделала себе красивую прическу, украсила свое платьице белым воротничком, но туфлей у нее не было. Мама помыла свои хромовые сапожки и одела их. Федор нарядный пришел за ней очень рано. Он был одет в костюм с белой рубашкой. В руках у него был маленький букетик цветов. Свадьбы у них не было, только роспись в ЗАГСе и одна свадебная фотография на память.

Была суббота, начали топить баню. Банька стояла на берегу озера. Обычно мылись под вечер. В предбаннике раздевались. Поснимав с себя одежду, голышом заскакивали в баню. От печи каменки веяло жаром. Из ковша на каменку плескалась холодная вода. Обычно детей сажали на полог и распаренным березовым веником хлестали по спине. Еще заготавливали веники из можжевельника и крапивы. Чаще всего мама парилась крапивным веником. В котле и в тазах запаривалась разная трава, которой потом мама споласкивала нас после мытья. Летом мама хлестала нас веником по ногам, чтобы каталки грязи отлетели от наших ног, потому что мы все лето ходили и работали босиком. После мытья мы бежали голышом в озеро, несколько секунд купались, затем одевались. Мама, забравшись на полог, долго настегивала себя разными вениками и приговаривала: «Хороша банька. После косьбы и метания стогов тело все чешется от сена».

Зимой мама разрешала нам выходить босыми и натираться снегом, а мы успевали еще и поиграть в снежки. Мама быстро загоняла нас в баню и начинала парить нас веником, а затем как всегда парилась сама.

Выходим из бани, идем домой, по дороге мама нам сказала: «Дети, придете домой, и скажите, здравствуй папа! И он даст Вам по конфетке». Конечно, я была послушной девочкой, так и сделала, но сестра Маша сказала: «Это чужой дядька, я буду его так называть». Отец Федор нас сильно полюбил к нам очень хорошо относился. После бани взрослые садились за стол, кушали и выпивали по бокалу красного портвейна, нас кормили отдельно на кухне и мы с сестрой шли спать. Федор выпивал стакан красного портвейна и выходил плясать, припевая.

Ножки мои ножки,

Винца Вам или сапожки

Он никогда не был пьяным, а всегда был веселым.

Наши традиции по субботам топить и мыться в бане остались в моей памяти на всю жизнь.

Глава 4
Отец Федор Яковлевич

Отец мой (отчим), буду называть его отцом Федором, по отчеству был Яковлевич 1922 года рождения. Его отец Яков коренной новгородец. Их семья большая и дружная так же жила в Новгородской губернии деревни Узмень. Неподалеку от города Боровичи, который издавна славился керамическими изделиями, а впоследствии выпускали кирпич и отправляли его на строительство городов. Яков имел хорошее образование, работал заведующим Загсом, был умный и грамотный человек. Жена Якова умерла рано и фотографий не осталось. Мой отец Федор помнил ее смутно.

В семье у них было четыре сына: Иван, Федор, Павел, Александр, сестра Екатерина. По рассказам отца братья очень любили сестру. Вскоре сестра Катюша сильно простудилась, заболела воспалением легких, лечилась в больнице, затем за ней ухаживали братья по очереди. Но лечение поддавалось трудно и в 1940 году она умерла. На похоронах было много цветов, отец и братья сильно плакали.

У Якова было два брата: Иван и Павел, и сестра Александра. Они тоже жили в деревне Узмень. Иван, его жена Евгения и трое их детей: Иван, Андрей и Александра – семья по тем временам имела хорошее образование. Иван окончил Университет в городе Новгороде. Учительствовал в Новгородской области в деревне Речка до семидесяти лет и выучил не одно поколение советских детей. Преподавал русский язык и литературу. Андрей после войны вернулся без руки. Но, несмотря на это, был отправлен в город Томск и работал Первым секретарем Томского Горкома партии.

Второй брат дядя моего отца – Павел был женат и имел единственную дочь – Марью. Она была очень красивой девушкой с огромной черной косой вьющихся волос. Павел ее звал – ангелочек ненаглядный мой. Павел умер сразу после войны. Марью полюбил молодой парень из деревни Рютино. Он служил в Пскове в армии. Когда он отслужил армию приехал за ней в деревню. Она дала согласие на брак, и они уехали в Псков. Там они прожили долгую и счастливую жизнь.

У Якова все четыре сына были на войне. Иван и Александр с войны не вернулись. Пришли с военкомата вести; пропали без вести в 1944 году. Вернулись с войны Павел и мой отец Федор. До войны все четыре брата окончили семь классов. Семья славилась трудовыми подвигами. Любовь к земле, к природе, эти самобытные люди пронесли через всю свою недолгую жизнь. Они работали от зари до зари, запрягали лошадей, чтобы ехать в поле на покос или жатву. С собой брали вкуснейший квас из черных сухарей, который утолял жажду в поле. Брат моего отца Федора – Иван был женат на сестре моей мамы Марии. В 1934 году у них родилась дочь – Екатерина, затем 1936 году сын – Василий, 1938 году сын Алексей и 1940 году последняя дочь Людмила. Их отец Иван не вернулся с фронта, а мать Мария сильно переживала за мужа и вскоре умерла. Моя мама забрала двух детей Алексея и Людмилу к себе в семью. Екатерина вышла рано замуж и уехала с мужем в Подмосковье, станция Узловая. Василий в 1952 году уехал на Целину, затем вернулся и уехал жить в Узловую, где жила его старшая сестра.

Мой отец (отчим) Федор пришел с фронта в 1946 году. Дом его отца Якова стоял пустой. Он стал жить в доме брата Ивана. Затем уехал в город Боровичи и устроился на комбинат огнеупоров. Работа была очень тяжелой, и жить было негде. Проработав там несколько месяцев, он вернулся в деревню Узмень. Так и свела судьба нашу маму с Федором.

После того как родители поженились, через год папа на сарае смастерил из четырех небольших бревен шалаш. Нам не разрешали залазить в сарай и шалаш. Там всегда было много сена. Мама в этот шалаш унесла набитый соломой матрац и две подушки. Я видела, как мама что– то долго делала в шалаше. Оказывается, она повесила там красивые занавески, иногда вечером родители уединялись в нем. Домой заходили редко.

Весна. Пробуждается земля. Появляются первые зеленые побеги травы. Голубой покров неба, залитый пламенем солнца. Легкий ветерок дует в лицо. Кругом щебечут птицы, повсюду раздается пение жаворонков. Вокруг дома мама высадила много сирени, они на цвету. Пахнет сильно сирень! Озеро освободилось от льда. Запрет ловли, идет нерест рыбы. Вместе с весной в родителях просыпается жажда бесконечного счастья, упиваться запахом сирени и трав. После холодной зимы, потребность обновления и расцвета овладевает ими, чувствуется прилив сил, бьющих через край сердец.

Вечер, вижу, родители зашли в шалаш. Мама ранней весной вся расцветала. Она была удивительно хорошенькой женщиной, в ней было, что-то пьянящее, какая-то прелесть, что-то такое особенное. Это как вино когда его пьешь. Родители меня не видели. Я стояла в уголке кладовки, где хранились продукты. Мама вышла из шалаша. Ей нужно было что-то взять, отец вышел следом. Он взял ее в свои объятия и долго, долго целовал. Двое любящих людей очутились телом к телу, они сладостно упоенные своей близостью. Что может быть слаще, совершеннее этих объятий, дающих одну и ту же мысль, одну и ту же радость любви. Позднее, когда я уже была замужем, вспомнила свои стихи.

 
Если ляжем на кровать
И сплетемся нам под стать
Все восторги, как бывалым
Тем любовникам, чья страсть
Перепробует и всласть-
Сто затей под одеялом.
 

Наш Иисус Христос никогда не нуждался в постели. Он родился на соломе, а умер на Кресте. Сколько еще других мыслей приходит мне в голову, разве все вспомнишь! Когда родители вышли из шалаша и ушли, я решила заглянуть хоть одним глазком туда. На высокой куче сена лежал матрас с двумя подушками. Постель настолько была белой, что у меня заломили глаза. В уголке был привязан букет белых ромашек, а внизу на доске стоял раскрытый букет сирени. Шалаш был наполнен пьянящим ароматом. Осторожно, на цыпочках, я вышла из кельи и была под впечатлением их любви.

Через год в семье родилась дочь – Светлана, она как две капли воды была похожа на отца Федора. Девочка была здоровенькая и красивая. Мы с Машей ее полюбили, целовали и носили на руках. Отец смотрел на нас и говорил: «Хорошие Вы мои дорогие, детки, любите друг друга, когда вы даже станете взрослыми». Когда вырастите, ездите, друг к другу в гости. А мы с матерью к Вам будем приезжать в гости. Будем собираться за столом, и говорить будем только ласковые и добрые слова.

После войны нужно было выживать. В 1947 году не уродился картофель, а на трудодни, которые маме в колхозную книжку ставили, одну полторы палочки давали сто – сто пятьдесят граммов зерна, пшеницы или ржи. Отец запрягал лошадь в сани, таскал мешки с зерном, и мама везла их семнадцать километров в деревню Поречье, чтобы размолоть и привезти назад муку. Отец устроился на работу в рыболовецкое хозяйство. На работу уезжал вечером на всю ночь.

Голод 1947 года застал нас врасплох. В основном мы жили и питались картофелем, а она не уродилась. Я помню, у мамы был металлический савок, в него входило пол килограмма муки, если он был с горочкой, мама этот верх снимала, чтобы хватило на три месяца. В Сталинские годы расправлялись с людьми жестоко. Моя двоюродная сестра Тоня, пятнадцатилетний подросток, залезла в амбар в небольшую дырку и украла два килограмма пшеницы. За это она получила семь лет колонии. И чтобы не заработать срок, мама надевала на меня широкое платье и отправляла в два часа ночи на поле за клеверными сосульками. Она смешивала клевер с мукой пополам и пекла хлеб. Она приговаривала: «Если попадешься, то тебя заберут в детскую колонию». Мы жили настолько бедно, что я часто маме говорила: « Пойду в поле, поищу сладкую травку, там ее поем и еще маленькой Светочке принесу». В сталинские годы не могу вспомнить ничего хорошего. В деревне в каждой семье, в которой были корова, теленок, овцы, был введен обязательный оброк. Необходимо в летний период сдать сто пятьдесят литров молока, кожу от теленка (если он будет зарезан на мясо) и шерсть овечья (вся стрижка весенняя уходила на уплату оброка). Молоко каждый день я носила за два километра в деревню Сухоедово, а рано утром тетя Пелагея должна на лошади увезти его в деревню Речку, а затем в город Боровичи. Семья жила впроголодь, а все, что таким посильным трудом зарабатывалось, отдавалось государству.

В колхозных трудовых книжках ставились палочки. Две палочки, заработанные за день, ставились, если вся семья выходила на покос. От зари до зари. Уехать в город было нельзя, так как закон говорил, что сельскому труженику не выдавать паспорта, пусть работают в колхозе, создают блага. Помню эти годы с 1948 по 1953 гг., как жил город. Зарплаты от 80 до 120 рублей. На прилавках качественные продукты, совсем дешевые: молоко – 20 копеек; яйца -60 копеек; мясо-1 рубль 20 копеек. Цены снижались каждый год. В городе люди радовались жизни, а в деревне люди думали, как бы из деревни убежать в город. И убегали, находили лазейки, получали паспорта и больше никогда не возвращались. А сейчас когда партия КПСС Г. Зюганова возлагает цветы к вождю и эти цветы покрывают до головы монумент И. В. Сталина я не нахожу слов, только сама себе говорю, Я никогда в жизни не положу вождю ни одного цветочка, никогда! Как горько вспоминаются эти годы, иногда видя это, я стараюсь вычеркнуть детство, странное, по сути его не было, только сплошная черная дыра, как в пропасть сверлит мою душу, мое сердце.

В 1945– 1947 годы мама работала председателем колхоза. Она садилась верхом на лошадь и ехала в район Опеченский Посад, за указаниями, что в первую очередь сеять какие озимые и что из овощей. В годы правления Сталина многие семьи выехали из деревень, а также уехали из Узмени. Мама переживала, работать никто не хотел за палочки, и она тоже не очень хотела работать председателем. Вскоре она перешла работать простой колхозницей.

Хочу особо рассказать о заготовке сена скоту на зиму. Покосы делили, маме досталось вдоль озера. Она никому не доверяла отбивать и точить косу. Всегда косу отбивал отец. Он садился на чурбак из сосны. Впереди его железная «бабка». Он клал косу-литовку на «бабку» и специальным молоточком вытягивал железо вперед, затем молоточек переворачивал и по тонкому краю вдоль косы литовки проводил силой молотком. Острое лезвие, как бритва, блестело и сверкало на солнце.

Мама вставала рано и шла на покос. А мы всей семьей потом собирали сено в кучи, а затем выбирали солнечные, теплые дни и метали сено в стога. Мама очень любила косить. Десять мужчин за ней не могли угнаться. За летний сезон она накашивала сорок тонн сена – это десять стогов, для колхоза 1 Мая, а одиннадцатый стог себе на коровушку. Господь наделил маму сказочной богатырской силой. Эта богатырская сила возникает в момент труда. Она всегда косила мощно и вдохновенно.

Весь этот пыл в труде отражен у поэта А. Кольцова.

 
Ах, ты, степь моя,
Степь привольна.
 

В траве мама толк знала. Колхозники кидали жребий, и если плохая трава попадалась, то мама говорила трава «отаева» – такую траву животные не хотят есть, она жесткая, грубая, острая. Мама шла собирать по кустам. Так мы три – четыре недели в августе лазили между кустов и собирали траву в валки, затем вывозили сено на лошади и метали в стог для нашей коровушки.

В 1950 году в нашей семье родилась еще одна девочка, пухленькой, очень красивой, с вьющимися волосами. Девочка – настоящий ангелочек. Отец очень хотел, чтобы родился сын, но родился такой ангелочек, что он даже ни разу не вспомнил о сыне. Папа назвал ее Тамарой. Нас очень интересовало, почему Тамара? Отец ответил: «Когда мы освобождали Польшу, во время войны, в одном из селений к нам подбежала девушка, необыкновенной красоты. Она стала обнимать солдат, что-то говорила, но солдаты ее не понимали. Потом она подбежала к отцу (по его рассказу) и сказала: «я – Тамара». Если останешься жив, то приезжай. Я полюбила тебя. Она в руки сунула фотографию и адрес. Возвратившись с войны, отец написал письмо Тамаре. Ответ долго не приходил. Но спустя какое-то время пришел ответ от соседки. Она писала, что Тамара погибла. Отец вспоминал, спустя много лет, что ее смерть загадочная.

Мама вставала рано и топила русскую печку, ставила чугуны с супом, кашами, картошкой. В деревне не было электричества. Во всех избах горели керосиновые лампы. Лампы наполнялись керосином, вставлялся фитиль. Иногда он коптил, лампа вешалась над столом, где выполнялись все утренние работы. Замешивание теста, чистка овощей и другое. Русская печь занимала почти всю кухню и часть прихожей. Выполнена она из глины, ошостик из огнеупорного кирпича: свод, чело, изогнетка для дров. Возле печи стояли: ухваты, сковородник, щипцы, нож – косарь. Широкая заслонка, помело из веточек сосны, деревянная лопата. Уложив поленья дров рядками, секачем щепала лучинку, зажигала над сводом ее и подкладывала под первый ряд дров. Дрова, пыхтя, потрескивали и через несколько минут пламя охватывало всю печь. Дрова сгорали, жар оседал, помелом в загнеток заметались горящие угли. Затем ставились котлы, горшки и чело прикрывалось заслонкой. Часто в русской печи выпекался хлеб-каравай. Хоть вези на выставку этот красавец каравай, с румяной, блестящей корочкой. Запах душистого хлеба стоял целый день. В горшках ставили молоко и топили его до золотой корочки. Русская печь была спасителем от холода, на ней спали, прогревались при простудах, сушили одежду и обувь. Зимой, когда вставал тонкий лед на озере, отец отправлял нас на озеро ловить рыбу. Он нам давал в руки «чухмарь» и острый топорик. Около берега налимы и щучки зарывались в водоросли и смирно лежали. Через тонкий, прозрачный ледок просматривались рыбешки. Отец нас приучил с малолетства ловить рыбу в этот период года. Он приговаривал: «Что смотрите не провались под лед, чухмарьте около берега». Спустившись с горки, мы выходили на лед тонкий и прозрачный. Увидев через лед рыбку, со всей силой чухмарем делали удар, оглушив рыбу, которая всплывала, и через лунку во льду вытаскивали налимчиков в корзинку. Обычно рыбка подо льдом стоит парами, головами друг к другу. Наловив несколько рыбин на пирог, мы возвращались домой. До снега и трескучих морозов несколько раз мы выходили на лед. Сильные морозы сковывали льдом озеро, а затем выпадало много снега. С приходом снега катались на санях. Одни санки на всю семью и одни валенки. Высокая горка была на другой стороне озера. Санки большие самодельные, круто загнутыми полозьями из березы. В гору мы дети все вместе затаскивали санки. А затем все вместе спускались с горы. Санки набирали скорость, а у нас захватывало дух, затем санки натыкались на сугроб и останавливались, смех, потехи, крики неслись по озеру. Однажды отец решил сделать нам маленькие салазки. Он их выточил из куска березы. Впереди прикрепил два колокольчика, мама достала их из своего сундука. Кусок металлической пластины, отец закрепил на салазки, а сверху с помощью гвоздиков прибил по краям два колокольчика. На них мы сажали куклу и медвежонка (отец из шубы сделал его), колокольчики звенели, а мы радостно смеялись и под звуки колокольчиков пели песенки. Эту игрушку отца мы сильно берегли и любили.