Текст книги "Прикосновение Купидона"

Валери Кинг
Прикосновение Купидона

ПРОЛОГ

Лето 1818 года

«Летом 1818 года в порыве полного отчаяния я начала одно довольно безнадежное дело. Принимаясь за него, я никак не могла предположить, что мне придется испытать так много минут истинной радости, достичь таких высот счастья, изведать такую глубину полнейшей безысходности. Сколько раз я впадала в непреодолимую тоску, но, увы, от природы я наделена не слишком нежною душою. В своей жизни я руководствуюсь стойким здравым смыслом, чувством юмора и строго следую самым взыскательным требованиям общества.

Хотела бы я, лежа в шезлонге, кутаться в бесчисленные шелковые и кашемировые шали, вдыхать аромат горящих курительных палочек – или даже свечей, раз на то пошло, – и чтобы горничная прикладывала к моим векам примочки с лавандовой водой, а я прижимала бы к своему бедному сердцу флакон с нюхательной солью – как это было бы замечательно, но абсолютно не для меня! Что касается обмороков, это случилось со мной однажды и, я надеюсь, больше не повторится. Правда, в тот раз, придя в себя от сильного запаха, исходящего от косынки Джулии, чересчур надушенной амброй, я чуть было тут же не упала без чувств снова.

Но довольно об этом! Я не предрасположена ни к обморокам, ни к судорогам или ипохондрии. Неудивительно, что капитан Эверард не мог любить меня – я была слишком здравомыслящей и практичной особой, чтобы вызвать в его душе что-либо, кроме стойкого отвращения к моей приземленности и нечувствительности.

К тому же его любовью была моя сестра Джулия – сверкающий бриллиант великолепной огранки с птичьими мозгами и скверным характером. Я помню, что однажды мы сидели и спокойно болтали у нас дома в Девоншире, и вдруг она ударилась в слезы, увидев, как муха попала в стакан с лимонадом и не сумела выбраться. Джулия была безутешна. Я совала ей в руки свой платок, называла ее дурехой, велела ей высморкаться и наконец выплеснула содержимое стакана вместе с мухой за ограду. К большому изумлению Джулии, я не пролила ни единой слезинки, она же весь остаток дня убивалась, лежа на своей кушетке. А я сидела и думала о плачевном состоянии общества, в котором живут такие бесполезные и бестолковые особы.

И все же я всегда подозревала, что за моей строгой внешностью, аккуратно заплетенными косами, опрятным платьем и непоколебимым спокойствием духа скрывается поэтическая душа. Не потому, что я могу слагать рифмы – нет, этого я не умела и не умею, – но потому, что я совершила самый непрактичный, самый неразумный и нелепый поступок на свете – я влюбилась в капитана Эверарда.

Когда я поняла это? Когда в день святого Михаила он поцеловал меня в щеку, и я вдруг почувствовала, что страстно желаю большего. Я помню, что с трудом сдержала себя, чтобы не броситься ему на шею, не обвить его руками и не поцеловать. Он было спросил, отчего у меня на щеках выступил такой яркий румянец, но тут же его взгляд устремился, как обычно, на Джулию, и я поняла, что могу уже не отвечать ему.

С тех пор я была осторожна и держала свое сердце в узде, но с чем я была не в силах бороться, так это с тем, что Эверард проник в мои сны. Там он был со мной повсюду, и с приближением вечера я начинала томиться, словно лунатик, ожидая, когда же окажусь в своей постели и наступит ночь и, может быть, я опять увижу его.

Что мне оставалось делать? Конечно, я не могла позволить событиям идти своим чередом, не могла позволить судьбе благословить темные локоны Джулии, а не мою бедную светлую голову. Не в моих правилах сдаваться без боя. Нет! Тысячу раз нет!

Со мной произошло то, что происходит с каждой влюбленной женщиной от сотворения мира – я превратилась в полную дуру. На ум приходят и другие выражения, но дура – это довольно точно. Не могу сосчитать, сколько глупостей я наделала, и остается только удивляться, как за эти несколько сумасшедших недель поздней весны 1818 года я не потеряла рассудок окончательно. Сказать по правде, я не думаю, что ко мне когда-нибудь вернется мое прежнее хваленое здравомыслие. Я надеюсь, что этого никогда не случится».

1

Диана Хартланд наблюдала за тем, как капитан Эверард танцует контрданс, и с отвращением ощущала, как в ее груди нарастает уже знакомое волнение. Никогда раньше любовь не настигала ее, и этот первый опыт оказался крайне тяжким и утомительным. Во-первых, ее начали беспокоить собственные недостатки – мысли о них неотступно терзали, как гончие, травящие лисицу. Диана чувствовала, что, в надежде привлечь к себе внимание Эверарда, она пытается стать такой, какой на самом деле не была и быть не могла. Кусая губы, она посмотрела на свои руки в перчатках и обрадовалась – впервые в жизни обрадовалась – чему? – тому, что, танцуя с ней, Эверард не увидел веснушки на ее руках. Что за отвратительная мысль! В душе она тут же осудила себя, ведь никогда раньше она не стыдилась своих веснушек. Почему же надо делать это сейчас, пусть даже она влюблена?! Но она их стыдилась.

Мало того, она начала каждый вечер делать клубничные маски на лицо и смазывать руки лимонным соком и мужественно сносила эту утомительную процедуру, пока у нее оставалась надежда избавиться хотя бы от одной из этих проклятых веснушек, усыпавших ее кожу. Если она сделает это – она будет удовлетворена, по крайней мере в том, что касается ее внешности. Что до характера, все свойства ее натуры отдаляли Диану от предмета ее любви.

За этот сезон в Лондоне, уже стремительно приближающийся к закрытию, она пришла к выводу, что капитан Эверард видел в ней лишь благопристойную и скучную особу, заслуживающую презрения за то, что она ужасно боится дать злым языкам повод для сплетен. Джулия же, казалось, наслаждалась тем, что вызывала недовольство столпов высшего света, а Эверард, в свою очередь, не только сочувствовал неприятностям Джулии и с радостью выносил ее отчаянный флирт и хлопанье веером по его персоне, но и являл все признаки того, что намерения у него самые серьезные.

Ягненок, которого ведут на убой, – думала о нем Диана, потому что, по ее наблюдениям, Джулия не любила капитана Эверарда.

Что с ней происходит? Какая сумятица в ее бедной глупой голове! И как ее угораздило безнадежно влюбиться в мужчину, который видел в ней только статистку в восхитительной пьесе под названием «Джулия»? Однако собственное сердце было сильнее ее, сильнее ее характера. И потому ее не могли обескуражить ни веснушки, ни все различия между нею и той, кого капитан Эверард избрал предметом своего обожания. Да, в ее душе всегда теплилась надежда, и если иногда она уступала место сомнениям и отчаянию, то лишь для того, чтобы потом возродиться с силой, неведомой прежде. Способность надеяться была, возможно, лучшей частью ее натуры, и сегодня вечером эта надежда разгорелась ярким светом. Ее сердце было полно предчувствия, что Эверард наконец обратит внимание на нее, потому что Джулия не выходила из дома уже больше недели, подхватив корь. Диане казалось справедливым, что ее сестра – ее младшая сестра, очень красивая и совершенно пустоголовая – заболела детской болезнью, которая раз в жизни сравняла их: Диану с ее веснушками и Джулию с ее гадкой красной сыпью.

Диана очень старалась не злорадствовать, но чем чаще Джулия надувала губы и, накрыв голову подушкой, начинала оплакивать свою судьбу, тем чаще Диана находила предлог покинуть комнату больной и танцевала джигу в зале. Это было нехорошо с ее стороны, очень нехорошо! Но после пяти лет страданий, когда она танцевала сезон за сезоном, приглашаемая – и она об этом знала! – только как сестра Прекрасной Джулии, Диане казалось, что боги наконец сжалились над ней и поразили Джулию похожей бедой – сыпью.

Сестры были как день и ночь – Джулия с ее темно-каштановыми волосами и большими карими глазами и Диана с ее светлыми косами и ясными глазами небесного цвета. Джулия с рождения походила на мать, тогда как Диана была вся в отца. За различием их обликов не скрывалось никакой тайны, было только неравенство, но теперь – теперь Джулия покрылась сыпью.

Если бы только Эверард мог увидеть ее такой, может быть, он понял бы наконец, что она – простая смертная и к тому же еще довольно тщеславная особа, которую интересуют лишь бездомные животные, собственное отражение в зеркале и любовь и обожание общества. Была ли Диана злой? Она надеялась, что нет. Она рассчитывала на то, что еще была в состоянии трезво и здраво оценивать себя.

Трезво и здраво! Эти слова приводили ее в отчаяние. Именно здравомыслие и рассудительность были теми ее свойствами, которые капитан Эверард не упускал случая отметить. И именно их она презирала все больше с тех пор, как Эверард предпочел восхищаться ее характером вместо того, чтобы полюбить ее сердце.

Музыка смолкла, и Эверард стоял, улыбаясь, глядя в пышущее здоровьем круглое лицо своей партнерши. Мисс Куртин улыбалась в ответ, покрываясь румянцем от комплиментов, которые Эверард, несомненно, расточал юной леди, только недавно появившейся в свете. Как нежно он держал ее руку, как внимательно слушал всякий вздор, пока провожал ее к месту, где она сидела, какая довольная улыбка была на его лице, когда он заявил во всеуслышание, что находит мисс Куртин – эту пухлую и зубастую юную особу – великолепной партнершей.

Диана наблюдала за ним с восторгом, поднимавшимся из самых глубин ее сердца и заливавшим ее щеки румянцем. Никто в Лондоне не мог сравниться с Эверардом! Ни в этом сезоне, ни в прошлом, ни в том, что будет в следующем году.

Эверард был высок и красив, с ухоженными светлыми волосами, расчесанными á la Брут, пронзительными голубыми глазами и улыбкой, способной смягчить сердце даже самых старых сплетниц. Пожалуй, в его внешности был лишь один недостаток – черты его лица были слегка обезображены ножевой раной, полученной во время войны в Испании. Шрам рассекал его щеку сверху вниз, до самого подбородка, но, по мнению Дианы, он лишь подчеркивал, что перед вами был мужчина исключительной храбрости.

В дополнение к мужественной внешности манеры Эверарда были безупречны, и он был принят во всех лондонских домах. Он мог ходить куда хотел и когда хотел. Даже если бы он был из тех несносных типов, которые никогда не утруждают себя отвечать на приглашения, и тогда его бы везде привечали, поскольку он вращался в самых высоких кругах, был частым гостем в доме Карлтонов и, кроме того, являлся наследником солидного состояния. Но он был неизменно внимателен к своим друзьям и знакомым и завоевал всеобщее уважение.

Словом, в нем было все, что так нравилось Диане, и надо же было случиться такому несчастью – он влюбился в ее сестру!

Тем временем Эверард возвратил мисс Куртин ее сияющей матери и стоял, оглядывая переполненную залу, будто ища кого-то.

«Пусть он найдет меня!» – кричало сердце Дианы.

Она следила за тем, как Эверард внимательно смотрит по сторонам, и, когда его взгляд упал на нее, его лицо осветилось искренней радостью. Она ответила ему улыбкой и легким наклоном головы и, замирая от блаженства, увидела, что он направляется к ней.

Сердце Дианы билось часто и громко. Следующим танцем был вальс. Конечно же, он собирается пригласить ее на вальс! Как страстно она хотела, чтобы он взял ее руку в перчатке, обнял за талию и они заскользили бы по паркету в чудесном кружащемся танце. Она станет предметом зависти для всех подруг и знакомых, ведь Эверард славился как прекрасный танцор, нежный со своими партнершами, как только можно быть нежным, когда боишься помять пальцами лепестки хрупкого цветка. Она знала, что румянец покрыл ее щеки. Музыканты начали настраивать инструменты, а ее ноги уже готовы были сорваться с места. Гул голосов окружал Диану, но чем ближе Эверард подходил к ней, тем слабее становился этот гул, растворяясь и превращаясь в слабое журчание. Она будто уплывала в сон, так счастлива она была. Внезапно она испугалась, что сейчас Эверард подойдет к ней близко и услышит бешеное биение ее сердца. Тогда он узнает правду прежде, чем она хотела бы ее открыть – он поймет, что она любит его!

Он уже стоял перед ней, склоняясь, чтобы поцеловать ее руку. Его улыбка проникла ей в самое сердце – даже если он улыбался просто по-дружески! Он поцеловал ее пальцы и, когда она поднялась со стула – о Господи! – взял ее под руку и повел в конец залы. Они будут танцевать вальс! Цвет высшего общества во всем своем блеске окружал ее. Свечи ярко горели в хрустальных люстрах под потолком залы, и их свет ослепил ее, когда она подняла глаза и взглянула на Эверарда. Ей уже не было дела до звуков, доносившихся до ее слуха; она могла думать только о сладости его прикосновения, а он тем временем вел ее – но что это? – мимо оркестра, сквозь распахнутые двери, направляясь в переднюю часть дома, вверх по лестнице… Куда они шли?

Диана знала, что многие внимательно наблюдают за ней. Любой женщине, которую держал под руку Эверард, приходилось быть готовой к недоброжелательному вниманию, хотела она того или нет. Джулия определенно хотела – она этим упивалась. Диана же ощущала только некоторый дискомфорт от этих взглядов.

– Я должен сообщить вам нечто чрезвычайно важное, дражайшая Диана! – зашептал Эверард, наклоняясь к ней. – Только вы можете дать мне ответ, которого я жажду.

Действительно ли он назвал ее дражайшей и какой вопрос он хочет задать? Где-то в мозгу предостерегающе пробил колокол, но она предпочла не заметить его, наслаждаясь тем, что Эверард только что назвал ее дражайшей… Как нежно и в то же время с какой силой он сжимал ее руку! Может быть, все эти недели она ошибалась, думая, что он влюблен в Джулию? Может быть, его многочисленные визиты в их дом на Гросвенор-сквер наносились ради нее, а не ради ее сестры?

Колокол зазвучал уже громко, эхом отдаваясь в ее сердце. Неужели она станет обманывать себя? Никогда, никогда Диана Хартланд не позволяла себе обольщаться, и, если она знала, что удача не на ее стороне, она предпочитала смотреть правде в глаза.

Было ли это возможно? В конце концов, ведь именно с ней Эверард всегда так горячо и оживленно беседовал, в то время как Джулия все больше скучала и искала утешение в фортепиано. Разве не обсуждали они вместе любимые книги и поэмы? И именно ей он подарил экземпляр модного романа Джейн Остен «Гордость и предубеждение» с надписью, сделанной рукой автора. Ее Эверард искал, когда хотел поделиться остроумной цитатой из Байрона.

Они прошли в отделанную голубым с золотом гостиную, по которой кружило множество народа. В воздухе висел гул разговора, время от времени взрывы смеха доносились от группы молодых щеголей, расположившихся у окна, выходящего на Беркли-сквер. У входа столпилось особенно много людей, и было трудно войти внутрь. Но, похлопывая кого-то по плечу здесь, шепча кому-то извинения там, Эверард легко прокладывал им путь по гостиной. Казалось, толпа расступалась перед ним, как Красное море перед Моисеем, пока они не дошли до камина, и вновь Диана почувствовала глубокое уважение к его способностям.

Усадив ее на софу, обитую голубым в золотистую полоску шелком, он осторожно откинул назад фалды своего черного фрака и сел подле нее, повернувшись спиной ко всем остальным присутствующим, явно показывая, что его не надо сейчас беспокоить. Стоящие поблизости молокососы, жаждущие поговорить с ним, тяжело вздохнули и отошли обратно к стене, ожидая другого момента, чтобы приблизиться к одному из национальных героев Англии.

Диана, как всегда, поразилась его умению обращаться с людьми. Он превосходно владел этим искусством, и она хорошо поняла, почему он был одним из любимых офицеров Веллингтона. Характера он был прямого и твердого, как сталь, и не приведи Бог кому-нибудь рассердить его, но в обществе отличался обходительностью и учтивостью.

И хотя он всегда был мягок с ней, она знала, что его голос мог звенеть металлом, его взгляд в мгновение ока стать тяжелым и пронзительным, и во всем его теле чувствовалась грозная сила.

Задумавшись, она сидела, совсем не слушая его, пока он не спросил:

– Вы слышите меня, Диана? Ваши глаза так странно блестят, хотя это очень идет вам. Если бы я не знал вас лучше, я бы подумал, что вы слишком усердно освежали себя ледяным шампанским. – Он шутливо улыбнулся. – Или вы думали об одном из своих многочисленных кавалеров?

Диана, поняв лишь последние слова, молча кивнула.

– О да, о моем кавалере, – ответила она с тихим вздохом. – То есть нет, конечно, нет! Простите меня, Эверард! Я даже не помню точно, о чем я думала.

Она глубоко вздохнула и постаралась привести в порядок свои мысли. Глядя в его удивленные синие глаза, она почувствовала странное желание хлопнуть веером по его руке, как, она видела, это делала Джулия. «Что за странный порыв», – подумала она.

– Я желаю лишь одного, дражайшая Диана! – сказал он, опуская взгляд вниз, на абиссинский ковер под ногами.

О, опять это слово. Если бы только он называл ее дражайшей не как брат, но как влюбленный мужчина!

– Чтобы скорее наступил тот день, – продолжал он тихо, – когда я смогу назвать вас…

Диана замерла, затаив дыхание.

«Женой. Господи! Пусть он скажет женой«. Она напряженно вглядывалась в выражение его лица.

– …сестрой, – произнес он наконец. Повернувшись к ней, он дотронулся до ее руки. Его глаза вероломно светились любовью, когда он смотрел на нее.

– Смею ли я надеяться, что Джулия согласится стать моей женой? Только вы можете сказать мне, что у нее на сердце. Вы ее сестра, вы посвящены в ее сокровенные тайные мысли. Просто скажите мне, выйдет ли она за меня? Скажите правду. Я должен знать это?

Что ж, правда в том, хотелось ответить Диане, что у Джулии вообще нет мыслей, ни тайных, ни каких-то других. Ну, может быть, так, небольшие мыслишки. Иногда ей удавалось запомнить половину интересного анекдота, но она всегда забывала, в чем его соль. Какие уж тут мысли! Но как она могла сказать все это Эверарду?

Она открыла рот, готовая ринуться в бой и попытаться образумить его, объяснить, что он заблуждается относительно ее сестры, но поняла, что он не будет, просто не захочет слушать ее. Что же теперь ответить ему? Это обычная слабость, он так легко купился на красивое лицо и живой кокетливый нрав, как почти любой мужчина на его месте. Он полюбил не Джулию, а придуманный им образ. Диана могла бы простить ему эту ошибку, если бы ей самой она не стоила так дорого.

– Почему вы молчите, Диана? – спросил он, склоняя голову, чтобы поймать ее взгляд. – Раньше я не замечал за вами такой молчаливости. Вам кажется, что я слишком прямо поставил вопрос?

Не зная, что сказать, Диана посмотрела на него. Совершенно не думая, что делает, она с треском закрыла свой веер и легонько хлопнула его по плечу, но не кокетливо, а скорее в расстройстве.

Эверард удивленно убрал свою руку и, слегка нахмурившись, спросил:

– Что-нибудь не так? Можно подумать, что вы сердитесь на меня. Но я знаю, что это не так. Значит, вы боитесь огорчить меня, сказав правду?

Она покачала головой.

– Нет, я не боюсь вас огорчить. Просто вы застали меня врасплох. Я не подозревала о ваших намерениях. Я, конечно, знала, что вы вообразили, будто любите мою сестру…

– Нет, нет! – воскликнул он, протестующе поднимая руку и смеясь. – Тут вы ошибаетесь. Я ничего не вообразил. Я действительно люблю ее.

– О! – только и смогла воскликнуть Диана. Вот он и наступил – тот момент, которого она боялась. Но почему так? Почему он решил раскрыть свои планы перед ней? Зачем решил помучить ее, вместо того чтобы сразу поговорить с Джулией?

Глубоко вздохнув, она наконец почувствовала, что в состоянии продолжать.

– Да, о чем мы говорили? – спросила она, глядя вниз на свой веер, лежащий теперь на коленях. Она рассеянно перебирала его пальцами, чувствуя, как подкатывается комок к горлу.

– Что касается сердца Джулии и ее мыслей, я не думаю, что смогу дать вам ответ. Откровенно говоря, хотя мы и сестры, она не очень-то доверяет мне свои тайны.

– Почему же? – изумился он. – Кому же ей доверять их, как не вам? Трудно найти другого такого человека, которому можно было бы довериться. Такую постоянную, верную, снисходительную подругу…

– Подождите, прошу вас! – воскликнула она, поднимая свой веер и раскрывая его. Держа его прямо перед лицом, чтобы скрыться от внимательного взгляда Эверарда, она начала обмахивать свои щеки, чувствуя, как они начинают гореть, заливаясь румянцем.

– Вы прямо-таки описываете свою любимую гончую! – пошутила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Взглянув на него, она увидела, что он улыбнулся, но тут же стал серьезным.

– Я женюсь на Джулии, – сказал он, и его голос зазвучал мягче и нежнее, – хотя бы для того, чтобы быть подле вас, чтобы я всегда мог наслаждаться вашим остроумием, вашими быстрыми и безыскусными ответами. Вы будете лучшей сестрой на свете, и я буду счастлив называться вашим братом. Надеюсь, вы чувствуете то же.

«Какой абсурд! – подумала она. – Он что, всерьез полагает, что одно из преимуществ брака с Джулией то, что он сможет находиться рядом с ней?» Ей страстно хотелось обратить его внимание на то, что если бы он попросил руки у нее, а не у Джулии, то мог бы быть рядом с ней всегда.

Стараясь перебороть тяжелое чувство внезапной слабости, которое охватило ее, она ответила ему на его первоначальный вопрос:

– Что касается Джулии и согласится ли она стать вашей женой, то, хотя она и не доверяет мне, но я убеждена, что она скорей прогонит сотню раненых зверюшек, чем откажется от вашего предложения.

Сначала Эверард заметно обрадовался, но потом смутился.

– Вы имеете в виду ее пристрастие заботиться о бездомных животных? – спросил он, внимательно изучая ее лицо, чтобы понять смысл ее слов.

Диана кивнула.

– Я полагаю, мне следует объяснить. Вы знаете, что она чувствует себя обязанной спасать эти беззащитные создания. Одна мысль о том, что кто-то из них страдает от боли или отсутствия приюта, разбивает ей сердце. И я хотела сказать…

– Я слышал, что вы сказали, – перебил он ее, – что она даже не подумает отказать мне. Но я хочу знать, Диана, что вы имели в виду.

Она взглянула на него, сознавая, что он понял ее мысль. Он был слишком умен и услышал приговор в ее словах, несмотря на то, что они сообщали ему счастливый ответ, который он жаждал услышать.

– Вы не одобряете союз между мной и вашей сестрой, – продолжил он. – Вы не верите, что я сумею сделать Джулию счастливой?

Диана никогда не думала о браке между Эверардом и Джулией в таком аспекте. Она просто знала, что ее сестра не годится в жены Эверарду. Но, впервые взглянув на их отношения с этой стороны, она должна была признать, что, да, по ее мнению, он не принесет счастья Джулии.

– Да, я не думаю, что вы сумеете это сделать, – ответила она тихо. – Хотя я и считаю вас прекрасным человеком, даже великим человеком, но я не думаю, что вы составите счастье моей сестры.

Услышав эти слова, он резко встал, лицо его побледнело. Прежде чем она успела остановить его или объясниться с ним, он по-военному выпрямился, сдержанно поклонился и быстро ушел прочь.

Она осталась сидеть одна, краснея и не зная, что сказать по крайней мере полдюжине своих ближайших друзей, которые тут же обрушились на нее с вопросами – что же она сделала, чем оскорбила капитана Чарльза Эверарда, что ему пришлось так поспешно покинуть гостиную.