Текст книги "Спартанец"

Глава 6. Периалла

Пока Талос сидел дома, приходя в себя после побоев, он долго размышлял над переменами, произошедшими в его жизни за последние несколько месяцев. После смерти Критолаоса он унаследовал моральный авторитет деда среди жителей Тайгета и, может быть, не только среди них, но и других илотов, как выяснилось со слов Караса, его нового друга. Хотя они были неразлучны, Талос ничего о нем не знал. Он понял лишь то, что Карас пришел из Мессении со своим стадом и поселился в хижине у верхнего ручья.

Юноша много думал о ночном набеге спартанцев; он знал, что к нему пришли те же люди, с которыми он дрался в долине, защищая Антинею. Кажется, один из них даже назвал Бритоса по имени. Талос был убежден, что этот Бритос – его заклятый враг. Но он решил, что Бритос не убил его, потому что не считал опасным. Ведь что бы ни говорил Карас, если бы Бритос действительно захотел смерти Талоса, он бы давно прикончил его.

Талос старался разобраться в своих мыслях, но совсем запутался из-за всех этих разных впечатлений и противоречивых чувств. В тот день в долине что-то остановило руку Бритоса. Почему-то молодой спартанец не приказал своим товарищам и кровожадному зверю убить Талоса. Юноша тщетно ломал себе голову, пытаясь отыскать причину произошедшего. Он знал, что спартанцев восхищают проявления доблести, но речь шла об илоте, мятежнике, осмелившемся защищаться и даже напасть на спартанцев. Талос так и не смог понять, за что его пощадили. Что-то сильно влекло его в город спартанцев, и это было то же чувство, которое в детстве привело его в долину. Порой он вспоминал воина с драконом на щите, но теперь Талос знал, что этот воин был отцом его заклятого врага.

Он чувствовал, что любит Антинею, и это чувство согревало его сердце в самые мучительные минуты одиночества и страха. Талос надеялся, что она придет к нему, хотя и понимал, что это подвергло бы ее опасности. Кое-что начинало постепенно проясняться в его сознании. Во-первых, он не мог сбежать потому, что у него был долг перед его народом; во-вторых, он помнил об обещании, данном Критолаосу на смертном одре. И наконец, ему не хотелось расставаться с Антинеей. Он тысячу раз предпочел бы остаться дома, где ему угрожала смертельная опасность, чем сбежать в чужие края и прятаться там, как зверь от охотников. Вдали от родины ему не с кем будет поговорить, не на кого положиться, не с кем поделиться страхом.

Однажды утром Антинея тихо вошла в его комнату.

– Талос, мой бедный Талос, – сказала она, подбежала к нему и крепко обняла. Он почувствовал, как к голове приливает жар, и его сердце бешено заколотилось. Талос прижал девушку к себе и сразу же отпустил.

– Зря ты пришла, – сказал Талос, прекрасно сознавая, что это ложь. – В лесу много опасностей, да и в долине неспокойно.

– Не бойся, обо мне все забыли. К тому же я пришла вместе с отцом. До нас дошли слухи о том, что случилось, и мы пришли помочь. Я останусь с вами и буду пасти стадо, пока ты не поправишься. А отец сам справится с нашей работой. Через месяц, когда ты окрепнешь, ты сам придешь к нам и поможешь собрать урожай, договорились?

– Да, конечно, – ответил Талос смущенно и взволнованно, – конечно, я приду… – Он ненадолго задумался, словно подыскивая слова, затем продолжил: – Антинея… Я буду с нетерпением ждать, когда настанет время сбора урожая… чтобы вернуться к тебе. – Он посмотрел на нее. Волна глубоких чувств охватила его, когда он увидел, как засветились ее глаза. Талос взял ее за руку. – Антинея… Антинея, почему мы в рабстве? Почему я не могу думать о тебе без страха за то, что может случиться с нами?

Девушка прикрыла его губы рукой:

– Не говори так, Талос, ты не раб для меня, а я не рабыня для тебя. Не так ли? Я вижу в тебе великого воина, самого доблестного, самого щедрого из мужчин. Ты не раб, Талос.

– Я понимаю тебя, Антинея. Но я также знаю, что меня мучает страх, что кошмары будят меня посреди ночи. Моя судьба предопределена, но я не знаю, куда она приведет меня, потому что она в чужих руках. И если я свяжу свою жизнь с твоей, я не знаю, чем это кончится для тебя… Понимаешь?

– Я понимаю, Талос, – ответила девушка и потупилась.

– Поэтому я иногда жалею, что встретил тебя.

Антинея подняла на него блестящие от слез глаза:

– Талос, я всего лишь дочь крестьянина. Многие из наших смотрят на тебя как на человека, которого учил Критолаос.

Талос приподнялся и сел на постели:

– Учил… да, Антинея, Критолаос учил меня. Он научил меня всему, чему успел, и оставил мне темное и тяжелое наследие. Но я не знаю почему… Когда-нибудь, возможно, я пойму.

– Да, Талос, настанет день, и ты все поймешь. Мы не должны вмешиваться в ход судьбы. Если боги что-то уготовили тебе и нашему народу, настанет день – и ты узнаешь об этом. Это случится в должное время. А сейчас нам не следует задаваться лишними вопросами.

Антинея медленно склонилась над Талосом, погладила его лоб и нежно поцеловала. Затем она положила свою белокурую голову ему на грудь и стала слушать стук его сердца, медленный и могучий, как барабан воинов.

Кончилось лето, а за ним миновала и осень. Удивительно, но за эти месяцы так ничего и не случилось, и Талос продолжил свою работу. Всякий раз, когда он уходил к верхнему ручью, он брал с собой лук, пряча его под плащом. Он возобновил тренировки в лесу и на уединенных полянах, вдали от посторонних глаз. Теперь он учился под руководством своего загадочного друга Караса. Они вместе ходили на охоту, и стрелы Талоса без промаха попадали в оленей и кабанов. Потом, в хижине Караса, они тайком снимали с них шкуры и разрывали их на куски. Никто не должен был увидеть этот великолепный лук в руках илота.

Талос чувствовал, что его новый друг каким-то образом связан с Критолаосом; он понимал, что, хотя великан говорил загадочными словами, Карасу многое было известно. Под его руководством Талос научился еще лучше драться посохом. Он вступал в изнурительные поединки со своим новым учителем и обучался боевому искусству. Иногда юноша возвращался домой весь в ушибах, и его кости ныли от железной хватки Караса. Взволнованные, Антинея с матерью пытались узнать, откуда берутся все эти синяки. Но Талос лишь улыбался в ответ и успокаивал их, уверяя, что это просто игра, способ скоротать время на горных пастбищах. Мало-помалу прошлогодние приключения начали забываться, и казалось, что все эти страшные события случились давным-давно. Талос стал привыкать к мысли о том, что можно провести жизнь вот так: в тепле робкой, скромной материнской ласки, под защитой сильного и верного Караса, пылая страстью к Антинее.

И Антинея любила его так сильно, что порой забывала обо всем. Всего лишь несколько месяцев назад на ферме отца Талос казался ей хромым мальчишкой, горным пастухом и грубияном, который вечно дразнил ее и которому ей хотелось отплатить той же монетой. А теперь она жила ради Талоса. Если его лоб морщился, она чувствовала, как ею овладевает грусть; когда она видела, как он улыбается, свет озарял ее лицо и сердце. Она с бесконечной нежностью вспоминала, как любила его в первый раз, осторожно, чтобы не причинить ему боли; в тот день неведомая, чудесная сила вела ее тело, и волна жара захлестнула ее чрево и сердце, пока руки Талоса лежали на ее бедрах. Ей казалось, что она овладела самым прекрасным, что есть на свете, и была уверена, что счастью ее не будет конца. Когда она была у отца, то с нетерпением ждала приезда любимого. Перед рассветом долгожданного дня она лежала ночью в постели и видела, как Талос зашнуровывает ботинки, берет посох и выходит к утренним звездам, открывает ограду и выпускает стадо… Она видела, как он спускается по склону, идет через лес и выходит из него на рассвете с влажными от росы волосами. Рядом с ним шагает огромный баран с витыми рогами. И вот Талос идет через поле под оливковыми деревьями, похожий на молодого бога. Когда она выходила во двор, чтобы умыться у источника, она смотрела вперед, зная, что вот-вот услышит блеяние ягнят. И тогда она увидит его. Он будет улыбаться и смотреть на нее мудрыми и добрыми глазами, исполненными любви к ней. Она бежала к нему босиком, громко звала его по имени и висла на шее, прижималась к нему, смеялась, ерошила его волосы, играя в игру, которая никогда не наскучит.

Антинея знала, что, когда приходит время, молодые люди выбирают себе пару. Она знала, что Талос выберет ее; в глубине души ее не беспокоили его страхи и тревоги. Когда-нибудь она сможет спать рядом с ним каждую ночь, готовить ему еду и воду для умывания, когда он вернется с пастбищ, ткать для него одежду зимними ночами при свете огня. А если он проснется от дурных снов, она вытрет пот с его лба и станет гладить по волосам, пока он снова не заснет.

В таких мыслях она провела лето и осень. Антинея работала с Талосом в поле, и они вместе ходили на высокие пастбища. Настало время, и Борей согнал листья с деревьев в лесу. Как в природе все идет своим чередом, так и Антинея верила в то, что ее жизнь пройдет рядом с любимым мужчиной. Но у богов были свои замыслы.

Как-то раз, когда зима близилась к концу, Талос сидел около дома и смотрел, как солнце садится за голыми верхушками деревьев. Вдруг он увидел, как по тропинке через поляну идет его судьба. Судьба оказалась странной горбатой старушкой с узлом из тряпья, длинным посохом и седыми волосами, собранными в пучок на затылке и украшенными белой шерстяной лентой с маленькими металлическими дисками. Она заметила Талоса и, сойдя с тропинки, направилась к нему. Талос посмотрел на старуху с тревогой и некоторой опаской. Лицо ее было исхудалым и морщинистым, но твердая и быстрая поступь выдавала наличие какой-то неведомой внутренней силы.

Талос ощутил, как по его коже пробежали мурашки. Ее вид напомнил ему об историях, которые Критолаос часто рассказывал перед сном, пытаясь помочь мальчику заснуть без капризов и слез. В одной из таких историй гарпия Келенос бродила по ночам в образе старухи, похищала детей и уносила их в свое грязное гнездо на далеком острове. «Глупости, – подумал Талос и посмотрел на приближавшуюся женщину. – Но почему старуха бродит одна по горам в столь поздний час?»

Женщина тем временем остановилась перед юношей и посмотрела на него серыми глазами, на дне которых мерцал зловещий огонек.

– Пастух, – молвила она хриплым голосом, – в этих краях живет человек по имени Карас. Я должна срочно увидеть его. Не скажешь ли, где я могу его найти?

Талос вздрогнул. Этого вопроса из уст странной женщины он никак не ожидал.

– Откуда ты знаешь его имя? – спросил он в изумлении.

– Не задавай мне вопросов, – властным голосом ответила старуха. – Лучше сам ответь на мой вопрос, если можешь.

Талос указал ей на тропинку, с которой она сошла.

– Вернись на тропинку, – сказал он, – и направляйся к горе. На развилке поверни налево, потом зайди в лес и иди прямо, пока не попадешь на поляну. На поляне ты увидишь родник, а у родника – хижину. Постучи в дверь три раза, и тебе откроет Карас. Ты уверена, – добавил он, – что тебе надо идти прямо сейчас? Скоро стемнеет, в ночном лесу очень опасно. Голодные волки часто нападают на наши стада.

– Я не боюсь волков, – ответила старуха с загадочной улыбкой и посмотрела на Талоса холодными глазами. – Да и ты, кажется, их не боишься. Может быть, ты и сам молодой волк?

Сказав это, она повернулась и молча продолжила путь. На ее длинном посохе висели систрумы, чей звон еще долго раздавался в сумерках. Талос зашел в дом, чтобы погреться у огня, но мурашки по его спине бегали не от холода.

– С кем ты там разговаривал? – спросила мать и подала Талосу миску с супом.

– С какой-то старухой, которую я никогда прежде не видел в наших краях. Она искала Караса.

– Караса? И где она сейчас?

– Пошла к верхнему ручью, к нему домой.

– Тебе не стоило ей говорить, где он живет. Карас, наверное, не хочет, чтобы к нему ходили незнакомцы.

– Что ты, мама, какой вред может причинить бедная старуха? Она, конечно, странная, но неопасная. Просто, наверное, она немного безумна. Одной отправиться в лес в столь поздний час…

Талос молча принялся за суп, вспоминая странный вопрос старухи: «Ты и сам молодой волк?» Именно так назвал его Критолаос перед смертью, и так его приветствовал Карас. Талос быстро доел суп, затем взял плащ и направился к двери.

– Куда ты собрался? – с тревогой спросила мать. – Уже стемнело, ночь сегодня безлунная. Ты же сам сказал, что не стоит беспокоиться о Карасе.

– Я не за него беспокоюсь. Бедную старушку могут растерзать волки.

– Она уже дошла до Караса, скорее всего. А если на нее действительно напали волки, то ей ничем не поможешь.

– Значит, я хочу узнать, кто она. И я хочу знать это сейчас. Не волнуйся и не переживай, если я не вернусь. Я вооружен и могу за себя постоять, а до дома Караса рукой подать. Ложись-ка спать, мама, ты, наверное, устала.

Юноша вышел и вскоре скрылся в темноте. Мать постояла в дверях, слушая, как его шаги растворяются в ночной тишине.

Грузная фигура Караса вырисовывалась в дверном проеме. За ним виднелась комната, освещенная красноватым пламенем, полыхающим в очаге. Мужчина широко раскрыл глаза, словно не мог им поверить.

– Периалла! – воскликнул он. – Как ты здесь очутилась?

– Впусти меня поскорее, – сказала старуха, – я продрогла.

Карас тотчас впустил ее. Старуха тут же села на табуретку и протянула руки к огню. Карас уселся рядом с ней.

– Ты проголодалась? – спросил он.

– Еще как. Я вышла из дома на рассвете и ничего не ела, кроме куска хлеба и сыра. У тебя есть вино? – спросила она. – У меня во рту пересохло.

Карас достал из шкафа бутыль и налил красного вина в деревянную чашу.

Старуха сделала несколько глотков, а Карас встал, чтобы убедиться, что дверь закрыта как следует, затем вернулся на свое место.

– Так что же у тебя стряслось? Ума не приложу, как ты здесь оказалась и как нашла меня, – сказал он и окинул ее подозрительным взглядом.

– Как я нашла тебя? О, Карас, – усмехнулась она, – разве кто-то может скрыться от Периаллы, пророчицы, голоса Дельфийского бога?

Карас опустил взгляд.

– Нет, – продолжила женщина, – не бойся, за мной никто не следил, но…

– Но?

– Но сдается мне, что у нас скоро будут гости.

Карас вздрогнул и тут же протянул руку к тяжелой дубине, прислоненной к стене за его спиной.

– Успокойся, – сказала старуха, – нам не угрожает опасность. Если чутье меня не подводит, по моим следам только что пошел молодой волк.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что к нам идет не зверь, а молодой пастух, у которого я спросила, где ты живешь. Его дом стоит внизу, на поляне. – Периалла наморщила седые брови, словно пытаясь что-то вспомнить. – Я внимательно посмотрела на него, – продолжила она, отчетливо произнося каждое слово. – У него сердце волка… Вот почему он не боится идти в лес ночью. Он смотрел на меня с подозрением… Он скоро придет.

Карас устремил на нее взгляд и нахмурился:

– Ты знаешь, кто он?

– Нет, – ответила женщина, – но он не пастух.

Карас налил ей еще вина.

– Почему ты ушла из храма?

– Мне пришлось уйти, – вздохнула женщина. – Я поддалась обману и продала свою душу… дорого продала. – Она залпом выпила вино и разразилась бурным смехом. – Знаешь ли ты, почему в городе спартанцев на троне, принадлежащем Демарату, сидит Леотихид, а сам Демарат давно живет в изгнании? – Карас не знал. Женщина ухватила крючковатыми пальцами прядь волос Караса и дернула ее. – Я расскажу тебе, – продолжила она, – хоть ты и тупоголовый. Ибо я, Периалла, дельфийская пифия, голос Феба, продала царя. – Она вновь безудержно расхохоталась.

– Я слышал, что его свергли перед сражением афинян при Марафоне, потому что стало известно, что он не сын своего отца.

– Глупец, – прошипела женщина, – это я превратила его в незаконнорожденного. Меня уговорил царь Клеомен, ненавидящий его, а также убедило золото Кобона, его афинского друга. – (У Караса расширились глаза.) – Я получила столько золота, сколько тебе не суждено увидеть за всю жизнь. И я могла бы поделиться им с тобой, – добавила она и покачала головой. – Я не забыла о том, как пастух Карас подобрал меня, измученную и голодную, когда я бежала от людей, обративших меня в рабство.

– Зря ты это сделала, – озадаченно пробормотал Карас.

– Но я сделала это, и казалось, что правда никогда не раскроется. Прошло почти четыре года.

– Кобон… – задумчиво промолвил Карас. – Я помню его… Кажется, он работал писцом в храме?

– Да, правильно. Я почти уверена в том, что Кобону заплатили афиняне. Они так и не простили царя Демарата, ведь именно он выступил против Клеомена, когда тот захотел наказать эгинцев за то, что они покорились персам после Марафонской битвы.

– Выходит, если я правильно понимаю, афиняне сговорились с Клеоменом уничтожить Демарата!

Старуха посмотрела на него со странной гримасой.

– Может быть, Карас. Но вряд ли это теперь имеет для нас большое значение. Совет амфиктионии вынес мне приговор: я проклята… навсегда. – Она подняла голову, и металлические диски на ее повязке зазвенели. – Меня изгнали. Но они не посмели вынести мне смертный приговор. Они испугались… Периаллы. – Ее глаза заискрились, отражая тусклое пламя очага.

– Ты можешь остаться здесь, если хочешь, – сказал Карас, – у меня есть отара…

– Тихо! – перебила его женщина и прислушалась. – Кто-то стоит за дверью.

Карас схватил дубинку и выскочил наружу.

– Стой, Карас, это я! – раздался голос Талоса: юноша как раз собирался войти. – Быстрей, бежим за этим человеком, – добавил он, схватив Караса за руку, и указал на человека в капюшоне, который отскочил к краю поляны. Друзья тут же бросились за ним. Карас почти догнал его, но человек в капюшоне рванулся вперед и скрылся в густых зарослях. Карос потерял его след. Вскоре появился запыхавшийся Талос.

– Проклятье! Я бы мог схватить его, но споткнулся из-за хромой ноги. Потом ты вышел из дома и чуть не разбил мне череп своим бревном.

– Извини, Талос, но сегодня так темно… Кто это был?

– Не знаю, кажется, спартанец. Я решил подняться к тебе, потому что какая-то странная старуха…

– Я знаю, – перебил его Карас.

– Так вот, по пути я увидел человека, вышедшего из леса, и решил пойти за ним. Я старался идти так, чтобы он меня не заметил, но мне пришлось держаться от него довольно далеко из-за сухих листьев и веток на тропинке. Мужчина подошел к твоему дому и встал под окном, явно подслушивая. Я подкрался к нему и собирался наброситься, но в темноте наступил на сухую ветку. Человек вырвался, я упал, а он убежал. Но почему твой пес не напал на него?

– Этот мерзавец снова сбежал: сейчас у самок сезон течки. Он, наверное, сейчас воет под забором какой-нибудь сучки.

Они вошли в дом. Талос замер на пороге, увидев, что у огня сидит старуха, которая недавно разговаривала с ним на поляне.

– Молодой волк, – сказала она, не оборачиваясь. – Я знала, что он придет.

– Да, – сказал Карас, – но до него к нам приполз спартанский змей, который шпионил за нами.

– Я кое-что заметила, – ответила женщина, – но в последнее время мой разум затуманился. Я не вижу так ясно, как раньше.

– Подойди, Талос, – сказал Карас юноше, боязливо застывшему у двери. – Эта женщина нам не враг. Она может сделать добро или причинить зло, в зависимости от того, куда поведет ее сердце. Но тебе не следует бояться ее. Когда-нибудь ты узнаешь, кто она на самом деле. А пока она поживет у меня, потому что ей некуда идти. На нее обрушилось большое несчастье.

– Подойди, – велела женщина, так и не обернувшись. Талос подошел и сел на циновку напротив нее. В тусклом свете догоравших углей лицо старухи выглядело призрачным. Ее серые глаза, узкие, как щели, посмотрели на Талоса.

– В нем есть что-то пугающее, – вдруг вымолвила она, повернувшись к Карасу, – но я не понимаю, что это.

Талос вздрогнул. Как эта женщина может так говорить? И кто она такая? Ему никогда не доводилось встречать таких людей. Старуха закрыла глаза, достала что-то из сумки и бросила на угли очага. Комната тут же наполнилась густым, душистым дымом.

– Периалла! Нет! – воскликнул Карас.

Женщина и не взглянула на него. Она склонилась над очагом и принялась глубоко вдыхать дым. Ее лицо перекосилось.

Она схватила свой посох и стала ритмично потряхивать им, побрякивая систрумами. Талос почувствовал себя так, словно ему в голову ударило крепкое вино и он опьянел. Периалла часто и тяжело дышала, дрожа всем своим напряженным телом; на лбу выступили крупные капли пота. Вдруг из ее груди вырвался пронзительный стон, как если бы в нее вонзили нож.

– Могучие боги! – крикнула она. – Могучие боги, позвольте Периалле увидеть.

Она упала и склонила голову вперед, обливаясь слезами. Затем резко встала, опираясь на свой посох, и открыла глаза. У нее были застывшие, остекленевшие глаза. Из глубины леса донесся волчий вой. Женщина вздрогнула.

– Это твой знак… О владыка волков Феб! Периалла слышит тебя… Периалла видит…

Она вновь стала трясти систрумами, напевая странную мелодию. Мужчины молча завороженно смотрели на нее, не осмеливаясь пошевелиться. Вдруг на поверхность загадочного течения ее пения начали всплывать какие-то слова – так верхушки деревьев выглядывают из пелены густого тумана. Постепенно слова стали соединяться в текст:

 
Дракон и волк с лютой ненавистью
рвут друг друга в клочья;
потом, укрощенный дротиком,
пущенным со страшной силой
долгокудрым мидянином,
пал пронзенный лев Спарты;
тот, кто струсил, берет в руки меч,
изогнутый лук хватает пастух,
и вместе к нетленной славе они бегут…
 

Периалла умолкла, закрыла глаза и начала трясти посохом. Из ее уст вновь полилась странная и однообразная мелодия. Поначалу она была тихой и приглушенной, но постепенно стала нарастать и превратилась в резкий и пронзительный напев. Казалось, пророчица что-то искала в своих видениях. Мрачные мысли вспыхивали искрами в ее глазах и отражались на лбу, который временами она болезненно морщила. Вдруг глаза, устремленные в пустоту, остановились на лице Талоса. И снова полились из ее уст слова:

 
Сияющая слава клонится к горизонту.
К народу бронзовому он повернулся спиной,
когда Эносигей сотрясает землю Пелопа.
Зову крови не внемлет он,
когда в городе мертвых
могучий голос сердца к нему взывает.
 

После этих слов она, обессилев, с глухим стоном рухнула на пол.

С этого дня начала свершаться судьба Талоса.

Периалла исчезла так же внезапно, как и появилась, но горные пастухи еще долго рассказывали истории о странствующей старухе-пророчице. Царь Клеомен раскрыл обман с изгнанием Демарата и был, в свою очередь, свергнут. Однажды вечером он закутался в плащ и ускакал на своем черном породистом коне. С ним уехали его друзья, среди которых был и Кратиппос, хозяин Талоса и Пелиаса. Крестьянину пришлось бросить хозяйство и вместе с дочерью последовать за своим господином в далекие края. В тот летний вечер Талос один стоял у молотилки и смотрел, как Антинея удаляется на ослике вместе с отцом. Он долго махал ей на прощание, подняв вверх обе руки, пока она не исчезла за пеленой жгучих слез. Тогда Талос понял, что его сердце сжалось в комок, словно раненый дикобраз: ни одна женщина не покажется ему столь красивой и желанной. Он пошел домой на гору.

Тем временем в городе чествовали нового царя Леонида, сына Анаксандрида, из рода Геракла.