Текст книги "Неокантианство. Десятый том. Сборник эссе, статей, текстов книг"

Но что же тогда означает фраза "истина есть не что иное, как признание долженствования?"? Если это предложение истинно, то по определению оно должно означать: стало быть, истина есть не что иное, как признание долженствования. И если это "следует судить" имеет претензию на истинность, то, согласно Риккерту, она основана на том, что следует судить, истина есть не что иное, как признание долженствования. И так далее в бесконечном регрессе. Ибо, согласно учению самого Риккерта, истинность всякого суждения состоит в том, что его требуют; и в этом определении объясняемое понятие вновь предстает в скрытом виде.

Теперь можно было бы – и это сделал Липпс 2121
  THEODOR LIPPS, Psychologische Untersuchungen, Bd. 1, Heft 1, 1905


[Закрыть]– предположить, что истинность суждения обнаруживает себя не в требовании его высказать, а только в его характеристике. Но даже этот более умеренный вариант эпистемологической теоремы не позволяет избежать кардинальной ошибки. Откуда Липпс знает, что критерий истинности суждения заключается в требовании его вынесения? Поскольку требование судить существует, то критерий истинности суждения состоит в требовании его высказать. А суждение о том, что это требование существует, является познанием лишь постольку, поскольку существует требование судить о том, что существует требование судить о том, что критерий истинности суждения состоит в требовании его высказать. И здесь – неполный ряд!

Конечно, познание в суждении возможно только при желании устранить произвол нашей образной связи, при желании знать. Понятно, что знание об этой зависимости суждения от воли есть психологически-эмпирическое знание. Но вместе с тем психологический эмпиризм показывает нам, что существуют и такие познания, которые не являются суждениями, например, чувственные восприятия, которые, следовательно, не произвольны и не являются косвенной ассерторической [утверждаемой как действительная – wp] связью ранее сформированных представлений. Скорее, это непосредственные восприятия со столь же непосредственным утверждением, которое ни в коем случае не отделено от восприятий, а лишь добавляется к ним. Поэтому, когда моя воля к истине заставляет меня высказать суждение и придать ему утверждение, она делает это потому, что в этом суждении присутствует именно та связь идей, которая была для меня непосредственно утверждающей. Таким образом, мое непосредственное познание косвенно отражается в познании суждения. Я могу быть побужден к суждению волей к истине, долженствованием; то, каким оно окажется, насколько оно истинно, определяется исключительно содержанием моего непосредственного познания, которое, в свою очередь, не зависит от моей воли.

II.

Но не означает ли, как спрашивает Нельсон во второй части своей работы, отказ от эпистемологического вопроса «провозглашение очевидного догматизма?».2222
  NELSON, a. a. O., Seite 521


[Закрыть] Именно так и кажется. Эпистемология требует обоснования всех знаний в соответствии с теоремой разума. И мы видели, что это обоснование ведет к неизбывному обращению, должно вести снова и снова в любой форме, – на чем эпистемология и проваливается. Так неужели не остается ничего другого, как продолжать пытаться достичь знания путем догматических спекуляций?

Обе стороны альтернативы между эпистемологией и догмой разделяют ложную предпосылку о том, что знание и суждение тождественны. Вследствие этой ложной предпосылки эпистемология теперь применяет теорему об основании вне суждений к знанию вообще, и в итоге остается лишь смутная попытка обосновать знание через его объект.

От этой альтернативы нас освобождает одно обстоятельство: различие между рассудком и рефлексией.  Всякое размышление, всякое суждение лишь повторяет непосредственное познание, и в нем кроется критерий правильности и неправильности наших суждений. Поэтому все суждения должны к нему возвращаться; но само оно не может быть оправдано (например, по отношению к своему объекту) или заподозрено в своей обоснованности: ведь и оправдание, и сомнение возможны только на его основе, при условии его обоснованности.

После того как мы это ясно осознали, возникает задача обосновать метафизику именно таким образом: проследить синтетические суждения a priori до принципов с помощью простых понятий и обеспечить доказательство их истинности, продемонстрировав их происхождение из непосредственного знания чистого разума. Эта проблема, эта критика чистого разума, привела Канта к решению.

Какова же модальность этого критического обоснования знания? Изначальная неясность и неосознанность нашего непосредственного знания является причиной того, что нам не дано проверить метафизические суждения на их законную силу путем непосредственного сравнения с ним, как это может сделать математик, демонстрируя свои пропозиции в чистом наблюдении. Напротив, непосредственное знание разума должно быть сначала сделано объектом исследования, а это делается именно путем демонстрации его существования, его данности как факта внутреннего опыта.

Внутренний опыт. Именно здесь критика Якоба Фридриха Фриза и его школы всегда обнаруживала самый тяжелый камень преткновения. «То, что является априорным, не может быть признано апостериорным», – такова была анафема [пророчество – wp] уже у Куно Фишера.2323
  KUNO FISCHER, Die beiden kantischen Schulen in Jena, Seite


[Закрыть] В этом есть столько правды, что основание априорного знания может лежать только в априорном знании. Это, однако, столь же несомненно является чистой догмой, что и метод отсылки к этому априорному основанию – которого оно, следовательно, вообще не содержит, но существование которого доказывает – сам должен быть априорным. Нельзя не подчеркнуть произвольность этого предположения.

В эпистемологии, конечно, все обстоит иначе. Она не должна показывать основание всякого знания, а должна его содержать; она не объект, а содержание.  Поэтому она имеет ту же модальность, что и знание, основание которого она содержит. Таким образом, если вместо критики использовать эпистемологию, то эта проблема должна привести к трансцендентализму. И наоборот, психологизм из того факта, что эпистемологическое обоснование возможно только через внутренний опыт, делает вывод, что основание всякого знания лежит во внутреннем опыте. Оба вывода – и трансцендентализма, и психологизма – ошибочны, и ошибка заключается в формулировке понятия эпистемологии.

Конечно, эпистемологи ставят вопрос и о модальности метода установления знания. Но здесь почти никогда не проводится резкого разграничения между основанием и обоснованием, а используются расплывчатые термины, заимствованные из ярких аналогий, к которым можно отнести оба термина («корень» – Наторп, «первооснова» – Фреге, «родное место» – Гуссерль). Возражение, которое выдвигают Фреге и особенно Гуссерль, безусловно, обосновано: основание логики лежит не в психологии, невозможно, чтобы «из предложений, относящихся к простой форме, выводились предложения совершенно разнородного содержания».2424
  EDMUND HUSSERL, Logische Untersuchungen, Bd. 1, 1900, Seite 166


[Закрыть] Оправданно: ведь в «умозаключении» заключается гипостазирование [подчинение объективной реальности мысли – wp] этой психологической процедуры как способа доказательства, а в доказательстве должно требоваться модальное равенство посылок и заключения. Но в критике речь идет не о доказательстве принципов, а об их дедукции, которая, как мы уже видели, не содержит основания принципов.

Кстати, антипсихологическая тенденция, которую Гуссерль вносит в «Критику», не лишена своей специфики, поскольку требует описательной феноменологии опыта познания и мышления как предварительной работы и основания самих логических статутов. Несомненно, что содержание такой феноменологической предварительной работы должно быть взято из внутреннего опыта, т.е. является составной частью психологии. Необходимость психологического обоснования рационального познания, по-видимому, непреодолимо навязывается тем, кто следит за ходом мысли Гуссерля и его мастерскими индивидуальными исследованиями, ставшими основополагающими для науки. Однако здесь Гуссерль, похоже, делает скачок и, чтобы лишить область феноменологического описания ее эмпирического характера, применяет «категориальный взгляд».2525
  HUSSERL, a. a. O., Bd. 2, Seite 616. Vgl. hierüber die späteren Abhandlungen dieses Buches.


[Закрыть] Очевидно, при догматической предпосылке, что всякое непосредственное познание является представлением. Но зачем тогда вообще нужна рефлексия? Более того, в другом месте он прямо заявляет, что внутреннее восприятие – это чувственное восприятие, и его модальность не имеет никакого отношения к модальности его возможных объектов.

Таким образом, антипсихолог Гуссерль находится на том же пути психологической критики, что и мы. И все же он отвергает психологическое теоретизирование, из которого должны быть сделаны выводы принципов. Как нам кажется, ошибочно.

Наконец, Нельсон подробно разбирает эпистемологическую критику Липпса. Липпс 2626
  THEODOR LIPPS, Inhalt und Gegenstand, Psychologie und Logik. Vgl. zu LIPPS Lehre die späteren Arbeiten des Buches.


[Закрыть]довольно близко подходит к решению проблемы критического метода, однако на извилистом пути, внезапно приводящем его к ложному психологизму. Он призывает к созданию «фундаментальной науки», которая «извлечет априорное из всего познания».2727
  LIPPS, Psychologische Untersuchungen, Seite 557


[Закрыть] Эта наука, таким образом, имела бы своим объектом априори, «то, что изначально превращает все познание в познание», основание всякого познания. При этом Липпс называет эту науку «чистой», или «первой», или «фундаментальной», исходя из того, что она содержит основание всякого знания, что она имеет его в качестве своего содержания. Это неверно. И поскольку ЛИППС приходит к «метафизическим выводам» в этой основной науке, начиная «от индивидуального сознания» (т.е. от психологических фактов) «к чистому сознанию», то он впадает в психологическую ошибку.

III.

Наиболее глубокие и ценные сведения Нельсон дает в третьей части своей работы, которую он называет "История эпистемологии". До сих пор остается нерешенной историческая проблема: в чем причина невыразимо глубокого осознания Кантом идеи критики разума, призванной освободить метафизику от всякого спекулятивного догматизма и возвести ее в ранг консолидированной науки, – что, собственно, в работе Канта привело к тем зияющим расхождениям в работах его последователей, из которых мы не можем выйти до сих пор?

Ответ на этот вопрос может быть получен только при критическом рассмотрении учения Канта.

Кант учил трансцендентальному идеализму, невозможности позитивного познания вещей-в-себе. Его обоснование сводилось к разрешению антиномий. Сам он считал это обоснование менее важным, но мы, вместе с Нельсоном, который рассматривает его подробно, должны признать в нем действительное и подлинное обоснование трансцендентального идеализма. Рядом с ним, что всегда наиболее отчетливо подчеркивается Кантом, стоит формальный идеализм. Всякое знание об опыте основывается на знании a priori как его форме, т.е. как условии его возможности. О вещах же мы познаем a priori только то, что сами в них вкладываем.2828
  KANT, Kritik der reinen Vernunft, Vorrede zur 2. Auflage


[Закрыть] Поэтому объектами всякого эмпирического знания не могут быть вещи в себе.

Здесь возникает вопрос об отношении познания к объекту. Согласно Канту, необходимое соответствие между познанием и объектом может иметь место только при одном из следующих двух возможных условий: «Либо объект делает возможным представление, либо только представление делает возможным объект». 2929
  KANT, Kr. d. r. V., §14


[Закрыть]Эта теория отношения между познанием и объектом имеет, в свою очередь, две суперординатные посылки: во-первых, что между познанием и объектом существует причинная связь; во-вторых, что эта причинная связь является непосредственной – так, например, заранее стабилизированная [предварительно сформированная – wp] гармония исключается с самого начала. Об этом будет сказано ниже. Кроме того, предпосылки о временной связи необходимы для того, чтобы решить для различных типов познания, какое из указанных условий для них присутствует. Ведь критерием применимости («схемой») категории причинности является отношение времени. Исходя из общего отношения чувственности к пониманию,3030
  KANT, Kr. d. r. V., Transzendentale Logik, Einleitung I.


[Закрыть] Кант предполагает, что сущность чувственного познания заключается в восприимчивости, в пассивном воздействии на предметы. Соответственно, познание a posteriori – это «такое познание, которое непосредственно зависело бы от наличия объекта».3131
  KANT, Prolegomena, §8


[Закрыть] Познание априорное, напротив, предшествует самому объекту.

Эти предпосылки являются синтетическими суждениями: никакая логико-аналитическая необходимость их не подтверждает. Они априорны, поскольку предполагают, что они применимы вообще и с необходимостью. Они не имеют описательного характера. Поэтому они являются подлинными метафизическими суждениями.

Метафизические суждения должны быть обоснованы. Но нигде в "Таблице принципов чистого рассудка" Кант не показал основание этих четырех предположений. И вывести их отсюда совершенно невозможно. Они являются необоснованными; догмами. Более того, они содержат утверждения об отношении вещей-в-себе к нашему познанию. Но возможность такого утверждения противоречит доказательствам самого Канта, противоречит основному содержанию самого формального идеализма. Ведь само утверждение: вещи-в-себе априори непознаваемы – само допущение этого утверждения противоречит его содержанию: если вещи-в-себе априори непознаваемы, то никакое знание об этой непознаваемости невозможно. Утверждение об этом знании противоречит его содержанию. Каждая из четырех посылок формального идеализма противоречит самому формальному идеализму. Таким образом, формальный идеализм прекращает свое существование.

Кант пришел к своей дизъюнкции, согласно которой либо познание делает возможным объект, либо объект делает возможным познание, на основании следующего соображения: Он поставил перед собой вопрос о том, как возможно необходимое соответствие опыта понятиям его предметов.3232
  KANT, Kr. d. r. V., Ausgabe B, §27


[Закрыть] И ответил: либо опыт делает эти понятия возможными, либо, наоборот, эти понятия делают опыт возможным. Но последнее имеет место в случае с категориями, ибо они, понятия априорные, содержат в себе основание возможности всякого опыта вообще.

Это утверждение совершенно верно и является одним из величайших интеллектуальных достижений Канта. Но оно лишь говорит об отношении априорного познания к опыту и совершенно ничего не говорит об отношении априорного познания к его объекту. Кант действительно запутал это, причем в нескольких местах,3333
  z. B. KANT, Prolegomena §36.


[Закрыть] что очень хорошо объясняет Нельсон.

Более того, сам Кант признавал неполноту обсуждавшейся им дизъюнкции [Unterscheidung – wp] возможных отношений между познанием и объектом, что остается открытым третий путь: ипостась заранее стабилизированной гармонии, как если бы наша субъективная психическая диспозиция была организована таким образом, "чтобы ее использование было точно согласовано с законами природы, по которым протекает опыт" ("Preformationssystem der reinen Vernunft"). Возражение Тренделенбурга о том, что Кант упустил возможность такого допущения в своей дизъюнкции, как уже показал Куно Фишер, неправомерно.

Однако Кант отвергает систему преформации. С одной стороны, с телеологической точки зрения, такое "предположение о предопределенной предрасположенности к будущим суждениям" оставляет неясным во всех наших суждениях, "что внушил нам дух истины или отец лжи", т.е. не имеет критерия истинности и ложности в наших суждениях. Это верно, однако сама по себе преформация еще не опровергнута. – Против системы преформации Кант возражает еще и тем, что в случае ее принятия категории потеряли бы необходимую обоснованность; если бы, например, категории отношения приписывались только субъективной, "вживленной в нас" необходимости мыслить определенные эмпирические данные связанными в определенные отношения. "Я не мог бы сказать: следствие связано с причиной в объекте (т.е. обязательно), но я только так устроен, что не могу мыслить эту идею иначе, как связанной". Но это не так. Если я "устроен" так, что должен думать:  A есть B, то я думаю:  A есть B, а не: я устроен так, что должен думать, что A есть B. Более того, преформация предполагает, что наше мышление действительно находится в заранее устойчивом согласии с процессами природы. Поэтому аргумент Канта несостоятелен. Более того, знание о том, как я устроен, также содержит претензию на объективную истинность. Следовательно, Кант должен был бы сказать: я устроен только так, что должен мыслить, я устроен только так, что должен мыслить, и т.д. – и снова возникает знакомый бесконечный регресс.

По идее, так и должно быть: субъективная необходимость мышления фактического отношения еще не позволяет сделать вывод о том, что это фактическое отношение объективно необходимо. В случае с преформационной системой дело обстояло бы так: категориальные базовые формы действительно не обладали бы аналитической, логической необходимостью. Их объективная обоснованность была бы логически случайной. Однако они не обязаны обладать метафизической необходимостью. Впрочем, это должно быть показано не доказательно (id est logisch), а непосредственно.

Принципиально решающий момент в суждении о учении о преформации заключается в следующем рассуждении: для того чтобы быть возможной, всякая эпистемология должна основываться на предпосылке, что трансцендентальная истина (хотя бы отчасти) присуща нашему знанию. Формальный идеализм тоже. По какому же праву Кант отрицает трансцендентальную реальность формальных условий опыта? Он должен утверждать трансцендентальную истину для эпистемологических суперсентеций этого суждения. Поскольку мы называем трансцендентальную истину эпистемологического суждения преформационной системой, то это утверждение Канта имеет в своей основе преформационную систему. Отрицание преформационной системы, таким образом, влечет за собой противоречие.

Разумеется, от этой версии преформационной системы следует тщательно отличать попытку установить ее на теологической основе. Здесь Кант совершенно прав в своем великолепном письме (к Маркусу Герцу), направленном против Крузиуса и Deus ex machina [дух из машины – wp]. Ибо откуда, если не посредством правил нашего суждения, мы должны получать знание от духа, который вживляет в нас правила нашего суждения? Истинностные утверждения которых обосновываются только предположением о возможности знания, передаваемого нам духом! Таким образом, это круговой аргумент.

Таким образом, даже если Кант справедливо называет вторую форму преформации "самой непоследовательной из всех, какие только можно выбрать", он ни в коем случае не отбрасывает первую форму преформации; напротив, эпистемологу всегда придется неявно предполагать ее.

В качестве предпосылки формального идеализма мы установили: отношение познания к объекту является каузальным, причем непосредственно каузальным. Но что такое causa в каждом конкретном случае – познание или объект – определяется временным соотношением того, что из двух "предшествует" другому. В априорном познании познание предшествует объекту. Что это означает? Во-первых, под "объектом", очевидно, понимается перцептивное содержание, эмпирический материал. Тогда предложение имеет смысл: априорное знание не зависит от опыта. Однако в более широком смысле объектом познания может быть любая мыслимая вещь, любой предмет, от которого что-то предицируется. Тогда для априорного познания объектом может быть общее, простая форма, закон. В этом случае, однако, предложение Канта об отношении времени было бы ложным; каждое априорное познание также имело бы свой объект непосредственно с самим собой.

Если понимать предмет как эмпирическую данность, то великий вопрос Канта: как возможно априорное познание предметов – справедливо нашел свое решение: ведь каждый предмет (опыта) становится возможным в своей форме только благодаря законам, познанным априори. То, что мы познаем априори, есть, следовательно, форма предметов опыта. Эта форма, однако, в свою очередь является предметом априорного познания – предметом во втором значении этого слова!

Однако Кант не проводит резкого различия между этими двумя значениями, и именно так он приходит к своей теории познания. Он спрашивает (когда демонстрирует чистую интуицию как основание возможности математики): "Как можно смотреть на что-то априорное? Взгляд – это концепция, поскольку он напрямую зависел бы от наличия объекта. Но как может созерцание объекта предшествовать самому объекту?". Путаница здесь совершенно очевидна. "Объект", в той мере, в какой он обозначает эмпирический факт, действительно предшествует чистому восприятию. Но если "объект" познания обозначает то, что в нем познается, то и чисто зрительное познание имеет свой объект непосредственно при себе, и препятствия отпадают, – отпадает, конечно, и предпосылка о временной связи между познанием и объектом.

Мы приходим к выводу, что формальный идеализм несостоятелен, ошибочен и не может быть использован в качестве обоснования трансцендентального идеализма. – – -

Второй важной аберрацией в творчестве Канта, имевшей серьезные последствия для эпистемологии, является его трансцендентальное доказательство принципов. Принципиальная невозможность трансцендентального доказательства вообще уже была показана в первой части. Как же Кант осуществляет эту невозможность?

Начнем с того, что Кант слишком часто все еще воспринимает разделение логики – как априорного знания в аналитических суждениях – и эмпирики – как апостериорного знания в синтетических суждениях – как правильную и полную дизъюнкцию в аристотелевской традиции. Хотя он первым выделил синтетические суждения a priori и показал причину части из них – математических, он отнюдь не достиг той же ясности в случае синтетических суждений a priori через простые понятия. Возможность этих априорных синтетических суждений должна быть обоснована, в этом и состоит его проблема. Понятие "возможность" имеет теперь двойной смысл.

Во-первых, объективная, связанная с действительностью. Затем субъективный – психологического происхождения (от которого также следует тщательно отличать генетическую проблему «физиологической деривации» у Канта). Для Канта первый смысл – это объективная возможность. Исходя из допущения только что упомянутой традиционной дизъюнкции, критерием истинности синтетических суждений является либо эмпиризм, либо логика. Если бы это был эмпиризм, то не могло бы быть синтетического суждения, априори обладающего объективной достоверностью. Остается логика. Знаменитое доказательство приводится следующим образом: В рамках эмпирического знания мы можем провести различие между истиной и видимостью. Критериями этого различения служат априорные синтетические суждения как принципы возможности опыта. Понятие научной истины может быть определено только этими принципами. «Познание a priori обладает истиной лишь в том смысле, что оно не содержит ничего более того, что необходимо для синтетического единства опыта вообще».3434
  KANT, Kr. d. r. V. (Reclam) Seite 155


[Закрыть] «Возможность опыта есть, следовательно, то, что придает объективную реальность всем нашим априорным познаниям».3535
  KANT, Kr. d. r. V. (Reclam) Seite 222


[Закрыть]

То, что мы уже установили в принципе, мы применяем к данному доказательству в качестве критерия убедительности. Априорные принципы возможны на основе реальности опыта; но сам опыт возможен только при условии объективности априорных принципов! Круг.

Как бы мы ни представляли себе это "доказательство": мы никогда не достигаем большего, чем чисто аналитическое утверждение, что некоторые принципы действительны в области, которая определяется этими принципами.

Если метафизические принципы содержат основание возможности опыта, то возможность опыта не может содержать основание метафизических принципов. Это ясно. Но эти синтетические принципы должны иметь основание, и Кант стремится найти его.3636
  KANT, Kr. d. r. V. (Reclam) Seite 238 und öfter


[Закрыть] Нельсон во второй части своей книги уже обнаружил это основание: им оказалось недискретное непосредственное знание чистого разума. Канту не удалось его найти, поскольку он был озабочен догматическим разделением знания на созерцание и суждение, а потому, поскольку он признал метафизическое знание неконцептуальным, ему пришлось искать его в рефлексии. Так он пришел к трансцендентальному доказательству.

На его место, как актуальная проблема критики разума, теперь приходит дедукция принципов из этого непосредственного познания субъективно-психологическим путем. Кант также знал задачу «субъективной дедукции»,3737
  KANT, Kr. d. r., Seite 113f


[Закрыть] но он отводил ей лишь подготовительную второстепенную функцию. Скорее, он предполагал, что критика имеет задачу доказательства метафизических принципов; она, таким образом, содержит их основание – чего, собственно, не бывает в дедукции – и, следовательно, по своей модальности сходна с обосновываемыми ею метафизическими предложениями. Критику и метафизику он объединил общим термином трансцендентальной логики – науки, которая, во-первых, содержит априорное знание разума синтетического типа (метафизика) и, во-вторых, определяет его происхождение (критика).3838
  KANT lehrt dies ganz genau so. Vgl. Kr. d. r. V. Seite 81f; Logik, Einleitung, Seite VII


[Закрыть] Критика, таким образом, ставится во главу системы рационального знания, из чего вытекают две возможности: С одной стороны, мы в принципе знаем и в любой момент можем фактически доказать, что пропозиции «Критики» основаны на внутреннем опыте; тем самым мы признаем в версии трансцендентальной логики Канта неминуемую ошибку психологического выведения системы рассудочного знания из эмпирических высших пропозиций.

Однако, с другой стороны, пропозиции системы метафизического знания являются, как определенно заявил Кант, синтетическими суждениями a priori из понятий; таким образом, если трансцендентальная логика Канта имеет своим содержанием логическое, силлогистическое выведение пропозиций системы из пропозиций критики, то верхние пропозиции этого логического выведения, т.е. содержание критики, также должны быть синтетическими суждениями a priori через понятия. Таким образом, ложное отождествление модальностей критики и системы явно приводит к "трансценденталистскому предрассудку" (о чем подробнее говорилось выше). Уже в имплицитном варианте концепции трансцендентальной логики Канта заложена возможность этих двух фундаментальных ошибок всей позднейшей эпистемологии; падает критическое достижение и обновляется догма.

Из "аксиоматизирующего" расчленения Нельсоном предпосылок, лежащих в основе мысли Канта, видно, что за всеми ними в конечном счете всегда стоит ошибка: Кант не разделял резко рефлексию и непосредственное знание. Это тем более примечательно, что величайшее открытие Канта – синтетические суждения a priori из простых понятий, вместе с их математическим аналогом, должно было фактически привести его к такому разграничению. Ведь как только установлен факт возникновения синтетических суждений a priori из простых понятий, возникает вопрос об их основании – и при ответе на него интуиция и рефлексия должны быть отвергнуты так же, как и это основание.  Таким образом, мы имеем в руках решение.

Вывод четко следует из трех предпосылок: Первая – мы обладаем метафизическими суждениями. Во-вторых, рефлексивное познание является опосредованным. Или, что то же самое: рефлексия не содержит основания синтетических суждений, логический критерий материальной истины невозможен.3939
  KANT, Kr. d. r. V., Seite 80


[Закрыть] В-третьих, осознание метафизического знания возможно только через рефлексию (интеллектуального восприятия у нас нет). – Отсюда следует существование непосредственного внепонятийного познания чистого разума как основания метафизического познания.

Теперь Кант допускает некорректность, не придерживаясь последовательно второй посылки, хотя сам же ее и учит. Наряду с ней вновь и вновь появляется традиционный догмат, который не озвучивается: всякое знание есть либо созерцание, либо рефлексия. Если принять эту догматическую посылку, то одна из трех фактических должна быть отменена. Либо первое: тогда следует эмпиризм.  Либо второе: тогда следует логический догматизм.  Либо третья: далее следуют интеллектуальный взгляд, интуитивизм и мистицизм.  – Либо отменяется догма: тогда остается предположение о непосредственном познании чистого разума (критицизм).

IV.

Эти четыре принципиально возможных вывода – и основанные на каждом из них философские построения – теперь также отстаиваются и систематически реализуются в историческом ходе событий последователями Канта. Эмпиризм праздновал свое воскрешение благодаря Бенеке, логический догматизм – благодаря Гегелю, мистицизм – благодаря Шеллингу; Якоб Фридрих Фриз, однако, довел до совершенства собственно критику, как ее начал Кант. Если не величайшей заслугой, то, по крайней мере, наиболее проницательным достижением Нельсона является то, что он вывел принципиальную необходимость этого исторического развития из самой работы Канта.

Об этом следует сказать подробнее. Нельсон прежде всего разбирает творчество мыслителя, который, хотя и отстает сегодня от своих более значительных преемников, тем не менее считается фактическим создателем методологической работы и материального фундамента, на котором Бенике и Фихте, Шеллинг и Гегель смогли возвести свои догматические сооружения: Карл Леонгард Рейнгольд.

Методологическим принципом кантовской критики Рейнгольд считает аналитический регресс. Однако анализ не заходит для него достаточно далеко. Ведь принцип возможности опыта, из которого регрессивно доказываются полученные метафизические принципы, сам требует дальнейшей редукции к верхним пропозициям. В качестве высшего, окончательного основания должен быть найден принцип, который имел бы в качестве следствий и метафизические принципы, и этот принцип возможности опыта; более того: который лежал бы также в основе практической метафизики, который представлял бы собой высшую пропозицию всей логики.

Изучение этого принципа, «элементарной философии», должно начинаться с понятия простого представления, которое мы выводим из сознания. Факт сознания должен в конечном счете обосновать фундамент элементарной философии. И мы знаем через простое размышление об этом факте: «что идея в сознании отличается от объекта и субъекта субъектом и связана с обоими» 4040
  K. L. REINHOLD, «Über das Fundament des philosophischen Wissens», 1791, Seite 78. Desgleichen «Versuch einer neuen Theorie des menschlichen Vorstellungsvermögens», Seite 258 und öfter.


[Закрыть](«Теорема о сознании»).

Теперь, однако, неясно, как может быть выполнено требование Рейнгольда о высшем принципе для логики и метафизики. Этот принцип должен быть либо аналитическим, либо синтетическим. Аналитические принципы сами по себе никогда не приводят к синтетическим выводам, а синтетические предложения никогда не приводят к аналитическим! Сингулярность этого принципа заставляет нас также вспомнить, что в каждом силлогизме присутствуют две посылки, т.е. из одного принципа вообще ничего нельзя вывести. Далее, вообще не может быть высших пропозиций, из которых можно было бы доказать метафизические принципы. Ведь поскольку доказываемые принципы синтетичны, то по крайней мере одна посылка также должна быть синтетической. Но она не может быть эмпирической – ведь вывод метафизический; не может быть и метафизической – ведь среди метафизических предложений доказываемые принципы являются наиболее общими. Поэтому вся попытка обоснования неверна.