Текст книги "Викинг туманного берега"

Глава 11. Эльвёр, дочь Освивра. Рюрик

Гардарики, Алдейгьюборг. 25 мая 871 года

День клонился к вечеру, когда караван вошел в устье мутной Олкоги и начал медленно выгребать против течения.

По первости на берегах поднимался лес, но затем он отошел, освобождая место для множества курганов, – под ними издавна хоронили местных конунгов, ярлов и просто храбрых воинов.

А вот река будто оживала, все больше судов появлялось на ней – широкие и емкие, как скулы, они везли дрова и золу, какие-то бочки, рыбу.

Мимо, направляясь к Нево, проследовал арабский зав с высоко поднятой кормой, где стоял нахуза, начальствующий над кораблем.

Эльвёр так долго ждала появления Альдейгьюборга, что прозевала сам момент. Город неторопливо распахивался перед нею.

Так же, как и Бирка, Альдейга открывалась к реке, окруженная крепостной стеной со стороны леса. Сваи, торчавшие из воды, красноречиво указывали на запрет – здесь причаливать нельзя.

А где можно? А можно напротив шумного Торга, что прикрыт сильной крепостью, рубленной из дуба. Ее черные стены из бревен в обхват внушали почтение.

У причалов не было свободного места, многие корабли стояли на реке, а их швартовы натягивались, повязанные на те самые сваи, что не подпускали суда к берегу.

Эйнар Пешеход поступил так же – мореходы с четырех скейдов накрутили канаты на мокрые столбы, вбитые в дно, а остальные караванщики швартовались уже к этим судам.

Единственный скейд – «Морской ястреб» – проследовал к пристани. По дороге Эйнар вытребовал, чтобы Эльвёр сопровождала его.

– К Рюрику-конунгу заявимся, – прогудел Пешеход, – поднесешь ему дары. И не зыркай на меня так! У Рюрика жена есть, и она ему дорога. Пошли.

Эйнар и сам принарядился – рубаха шелкова, штаны атласны, сапоги из сафьяну да с тиснением. Первый парень на деревне, как Эваранди говаривал.

Сойдя на берег, Пешеход поручил тащить ларец да шкатулку подручным, а сам шагал впереди.

Торг не слишком поразил Эльвёр – те же продавцы и покупатели, как везде, а вот сама Альдейга…

Дома здесь стояли громадные, подчас в два этажа, на мощных срубах, да и ворота такие, что и в крепости иметь не соромно. Но главное, что поражало, – улицы были замощены деревянными плахами. Ни луж, ни пыли.

В Сокнхейде не во всяком дому полы деревянные имелись, а здесь – целые улицы.

Жители не обращали внимания на Эйнара со свитой – и не таковских видали. Холопы, как и повсюду на севере, были стрижены и бегали, очень озабоченные. Мужики ходили степенно, рассуждая о ценах на мед или о какой иной надобности. Жены их тоже важничали, меряясь бусами да монистами, – у кого больше побрякивало на груди стеклянных «глазков» или продырявленных монет, у той и муж, и дом богаче.

А вот девки были куда шустрее, походя на своих сверстниц в Норэгр, только волосы они не распускали по плечам, а заплетали в косы – эта мужская привычка смешила Эльвёр.

Когда процессия выбралась за город, девушка удивилась: в лес они, что ли, собрались? А оказалось, что князьям, как тут частенько именовали званых конунгов, не полагалось жить в самом городе.

Рюрик Альдейгьюборгский со всею своей дружиной обитал в загородной крепости Бравлинсхов. Туда-то и держал путь Пешеход.

Дорога была короткой, а ворота Бравлинсхова распахнуты настежь. Дозорный поприветствовал Эйнара, узнал, «за каким лешим им занадобился конунг», и проводил делегацию в терем.

Рюрик сам вышел встречать гостей. Было ему далеко за сорок, но по наружности этого не скажешь, разве что седые пряди выдавали возраст.

Второй десяток лет правил Рюрик страной. Призвали его как раз в тот год, когда Эйрик, конунг свеев, напал на Альдейгу и всю спалил начисто. Варяги тогда дали сдачи свеям, мало кто из находников воротился до родных берегов.

Эльвёр и раньше спрашивала, отчего жители Гардов призывают конунгов со стороны. Оказалось, что это у них закон такой – дабы своим неповадно было. А то местные живо всех в оборот возьмут, как тот Харальд Косматый, а вот конунг призванный ничего-то и не может. Тому же Рюрику не позволено ни землю покупать, ни какое хозяйство в Альдейге иметь. Он должен Гарды от ворога защищать, за что ему платят щедро да почет оказывают.

И будь этим доволен.

До Рюрика в Альдейге правил Хакан, отец Ефанды и сын Бравлина. Хакана прозывали Гостомыслом, то бишь привечающим гостей. Тот и впрямь гостей любил, но вот незваных гонял.

Бравлин-конунг и вовсе страх наводил по всему морю Русскому, грабил города ромейские, не боясь ни Бога христианского, ни черта.

И отец Бравлина, Рёгнвальд Русский, которого местные живо перекрестили в Рогволта, такой же был, а сына своего назвал в честь победы в битве при Бровалле, где он поддержал конунга свеев Сигурда Метателя Колец, сражавшегося против данов во главе с Харальдом Боезубом.

А прадед Рогволта, зовомый Радбардом Гардским, побил самого Ивара Широкие Объятия, напавшего на западные пределы Гардов. Там Ивара и закопали…

Рюрик не отличался безбашенностью Бравлина, он больше походил на своего тестя – был осторожен, обдумывал каждый шаг, но уж, когда все становилось ясно, действовал решительно.

Сам Рюрик был из вендов, что облюбовали южный берег Восточного моря, которое в Гардах именовали Варяжским. И тут была прямая связь – именно из Вендланда пошли первые варяги, «люди моря». Варяги – это то же самое, что викинги. Воины и морские разбойники.

Викингом мог стать норег, или дан, или свей, а в братство варягов шли венды и русы. Говорят, они даже хазар принимают, но это редкость – не много найдется кочевников, готовых сменить седло на скамью гребца.

За десять минувших лет Рюрик прочно встал на всем пути от Нюйи до Непра, а когда он привел дружину в крепость Сюрнес, где сходились пути с запада – по Двине и с востока – по Оке, то стал владыкой всей Гардарики.

Азартные ярлы и князья, кунингасы и рейксы подзуживают Рюрика, зовут в поход на Кенугард, который местные жители кличут Киевом, а ромеи – Самбатасом.

Вот только Рюрик не торопится. Да, власть над Киевом расширила бы его владения, но что брать в том вшивом Кенугарде? Сало? Или жито?

Спору нет, хлебец с сальцем – штука вкусная, но это не та цель, к которой должен стремиться истинный конунг. Разве можно сравнить Кенугард с Альдейгьюборгом?

Каждый год в Альдейгу прибывают арабские купцы и оставляют на берегу Олкоги груды серебра. А за дирхемы можно купить все.

Много ли купишь за жито с салом? То-то и оно.

Нет, когда-то Кенугард, вернее, Самбат был местом весьма оживленным, ведь его основали сарматы, чтобы менять товар из степи на то, что дает лес.

Сарматов давно нет, а город остался. Правда, его завоевал один из самых видных варягов, Аскольд-сэконунг. Будучи при кораблях, да с дружиной, но без земли, Аскольд заявился в Киев и объявил себя новым правителем.

Что сталось со старым, история умалчивает. Наверное, помер.

Ныне Киевом правит Дир, но Рюрик не спешит слать туда варягов. Хотя один ход им был-таки сделан – южнее Кенугарда варяги выстроили крепость Витахольм[32]32
  Позже его называли Витичев Холм, ныне просто Витичев.


[Закрыть]. Именно там останавливаются русские скедии, когда спускаются по Непру. А вот дальше к югу лежат земли опасные, и все они под властью печенегов.

– О чем задумалась, красна девица? – спросил Рюрик.

Эльвёр растерялась и сразу проговорила заученную фразу:

– Прими в дар от Харальда-конунга, владыки норегов.

И протянула правителю Гардов изящную шкатулку. Что в ней находилось, девушка не знала, но полагала, что нечто ценное, – ящичек был увесист.

– Благодарю, – улыбнулся Рюрик, принимая подарок, и сделал приглашающий жест: – Проходите, гости дорогие, отведайте моего угощенья.

Конунг провел Эйнара и Эльвёр в большую светлую палату, большие окна которой на зиму закладывались резными досками. Правда, близилось лето, и солнце заливало большой зал, освещая ковер на полу, лавки вдоль стен и большое кресло у дальней стены, отделанное слоновой костью и лазуритом. Это был трон.

Но Рюрик не стал восседать на нем, изображая царствующую особу, а отпер неприметную дверь.

Перешагнув порог вслед за Пешеходом, Эльвёр оказалась в комнате поменьше размерами, но гораздо более уютной.

Тут стоял большой стол, вокруг которого, по ромейскому обычаю, были расставлены деревянные кресла.

Усадив гостей, Рюрик велел накрывать.

Расторопные слуги принесли балык из осетра и громадное блюдо с дымящейся олениной, пироги с грибами и еще что-то в горшочках, в мисках и в кувшинах.

– Мед старый, девица-красавица, – балагурил хозяин, наливая дочери Освивра в кубок. – Голова ясности не теряет, а вот ноги идти отказываются!

– Я не буду усердствовать, – улыбнулась Эльвёр.

Она чувствовала симпатию, исходившую от Рюрика, – именно симпатию, а не обычную похоть. Хотя желание тоже проскальзывало в его взгляде. Ну так конунг далеко не стар, а Ефанда… Даже если супруга – прекраснейшая из женщин, это не избавляет мужчину от влечения.

– Куда путь держите, гости дорогие? – поинтересовался конунг.

– Мы – послы Харальда Прекрасноволосого, правителя Норэгр, – солидно измолвил Эйнар. – Он направил нас к владыке Миклагарда. Зная, что путь туда пролегает через земли Гардарики, мы явились приветствовать государя.

– Я не государь, – улыбнулся Рюрик. – Я всего лишь призван народом Гардов, дабы остерегать соседей, а когда надо, и доказывать право владычества мечом. Я выдам вам грамоту, чтобы мои люди не чинили вам препятствий. Но за Витахольмом… – Он развел руками. – Дальше только боги властны! И степняки.

– Мы справимся, – веско сказал Эйнар.

Не слушая Пешехода, конунг подмигнул Эльвёр.

– Не так страшны печенеги, как о них болтают. Просто будьте бдительны и зорки, всегда держите мечи под рукой. Не доверяйте тишине и безмятежности. Печенег, которого вы видите перед собой, опасен, но вдвое опасен тот кочевник, который невидим. Держите глаза открытыми, и все будет в порядке!

* * *

После теплого приема Эйнар возвращался на пристань, поглядывая на замкнувшуюся Эльвёр.

– А Рюрик, видать, принял тебя за мою жену или подругу. Может, и впрямь… А?

– Только попробуй! – мрачно вымолвила девушка.

Пешеход весело расхохотался…

Глава 12. Константин Плющ. Земля предков

Гардарики, озеро Нево. 28 мая 871 года

«Рататоск» манил к себе всех любителей легкой поживы. Ох, не зря купцы объединяются в большие караваны – сообща легче отбиться от охочих до чужого добра.

Одинокий корабль будто вывеску нес на себе: «Я маленький и беззащитный!»

Однако «Рататоск» при ближайшем рассмотрении оказывался не приманкой, а ловушкой. Эсты уже убедились в этом.

Теперь, похоже, настал черед ижоры.

Ингры так и шастали по берегу, по реке. Кружили, не решаясь напасть.

Уже за невскими порогами (пограничная стража не стала задерживать кнорр, полагая наверное, что тот отбился от каравана) ижора собралась с духом – по речушке, что впадала в Неву, выскочили сразу четыре или пять длинных, узких лодок. На носу у каждой стояли копьеносцы, потрясающие своим оружием.

Лодки всей стаей кинулись на кнорр. Зря.

Дюжина викингов почти одновременно сами метнули копья. Ингров, что стояли на носу плавсредств, снесло в воду чередой попаданий, после чего кнорр вовсе не стал убегать, а полным ходом пошел на лодки и таранил переднюю крепким форштевнем, обитым зеленой бронзовой полосой.

Лодка, выстроенная едва ли не из коры, разломилась надвое, гребцы плюхнулись в воду, а «Рататоск» проследовал дальше, выплывая на простор озера Нево.

Йодур, правда, не хотел так быстро выходить из драки, но Хродгейр угомонил его. Впереди, дескать, еще много будет возможностей достать меч из ножен.

Беловолосый поворчал для порядку и сел за весло.

– Разбаловали их тут, – бурчал он, – распустили…

* * *

Вечерело, и Кривой стал подыскивать место для стоянки – идти ночью через Нево было просто глупо.

К матерому берегу приставать не стали, решили остановиться у маленького островка – нагромождения скал, каменные бока которых крошили неприхотливые сосны.

«Рататоск» привязали канатами к могучим корням и натянули шатер над палубой – в этих местах вполне мог пойти дождь, так, ни с того ни с сего.

Огонь развели между скал, чтобы не было видно с озера. Поставили треногу, подвесили котел, а Эйрик Свинья «сочинил» замечательную похлебку. Выяснилось, что прозвище свое он заработал за потрясающее умение готовить. Особенно ему удавалась тушеная свинина.

Сначала Эйрик очень гордился тем обстоятельством, что его зазывали на любой корабль, даже на длинный. Потом понял, что прожорливые команды просто нуждались в хорошем коке, и обиделся. Ушел к купцам, пристроившись к Ульфу Меченому.

Ульф, как и сам Эйрик, тоже в походы хаживал. Оттуда и вывез серебришко, которого хватило на постройку справного кнорра, – Меченый решил, что военная добыча чересчур уж зависит от удачи, а вот торговля и с покоем сопряжена, и достаток обеспечивает без кровопролития.

Жизнь показала, что он ошибался. Да, порой плавание проходило тихо и спокойно – привез товар, продал, купил другой, отвез обратно, сторговался, прибыль в кошель. Но иногда торговое дело больше всего походило на боевые действия – то пираты нападут, то какой-нибудь местный князек плату вздумает брать за проход по реке мимо его вшивых владений, то еще какая напасть.

А Ульф, если честно, только рад был тому, что до него долетало зловонное дыхание войны, – бывших викингов не бывает.

Меченый частенько скучал в своем большом доме, где и жена, и дети, и хозяйство. Мир и благодать.

А ему бы в поход…

Наверное, именно поэтому, из-за каприза своей натуры, Ульф и согласился отправиться в Миклагард. Для купца это было чистым безумием, зато как грели кровь будущие опасности, противостояние неведомому врагу!

– Да-а… – протянул Ульф, жмурясь у костра. Неловко повернувшись, он сморщился – неглубокая, но болезненная рана в боку беспокоила. – Отсюда сразу два великих пути начинаются – один в греки, а другой – в арабы. Дважды я по Итилю спускался – к булгарам, до хазар добирался, а однажды даже до Самарканда доходил. Кнорр оставил на Эйрика в Итиле – так хазары свою столицу называют, как реку, – а сам на верблюда пересел. Это зверь такой южный, чем-то на лошадь похож, только повыше, и с двумя горбами на спине. Замучился я на нем ехать! Верблюд ступает медленно, хорошо, если за день верст тридцать одолеешь. Ну или сорок. Правда, там же пески… Пустыня! Представляешь, Эваранди, – сплошной песок вокруг! Как море, а барханы, как волны…

– Сам не бывал, – улыбнулся Костя, – но слыхивал.

– Да-а… Сидишь на этом верблюде, а тебя так и качает, вперед-назад, вперед-назад! И жара… Купцов в караване много было – человек сто, и у каждого по десятку, по два этих верблюдов. Которые груз волокут, которые оседланы… А караванщик ведет всех от колодца к колодцу. Верблюду-то хорошо, он неделю может не пить, а я постоянно к бурдюку прикладывался. Ох и труден путь… То пески, то эти… как их… такыры. Ну это когда лужа высыхает, а корочка грязи растрескивается. Только в пустыне не лужи, а целые озера, что ли. А видал бы ты, чем питается верблюд! Колючкой! О, боги, да на нее смотреть страшно, тронешь – исколешься, там шипы – вот такенные. А верблюды ее жрут… Нет, ну понятно – в пустыне ничего больше и не растет почти. Жить захочешь, еще и не то съешь…

– А Самарканд – красивый?

– Да-а! На окраинах-то не очень – сплошь хижины из глины и заборы такие же, глиняные, пыль кругом. Прошел бы хороший дождь и размыл бы те дома, да только не бывает там дождей. Вся вода в реках, что с гор текут. А горы там высоченные! Я даже не поверил сперва, что бывают такие. А самаркандцы смеются только – это, говорят, не горы, а предгорья! Настоящие горы дальше, они так высоки, что на вершинах их никогда не тает снег. Так-то вот… Пустыня, главное, а рядом – вечные снега! А за теми горами лежит страна Индия…

– Как все далеко…

– И не говори. А в Самарканде самые красивые дома – это могилы. Они под куполами, а купола блестящей такой плиткой отделаны – голубой, зеленой, красной. И стены все узорами выложены, и полы. А воду в Самарканде покупают на развес. Даже ту, которая там по каналам на поля растекается, пропускают за плату. Зато уж, если тамошнюю землю водой напитать, все вырастет!

– Дыни лопал? – улыбнулся Эваранди.

– О-о! – закатил глаза Меченый.

Из полумрака возник Вагн и протянул Плющу миску с дымящимся варевом.

– Ульф, все готово. Эйрик зовет.

– Ага! – подхватился купец и закряхтел, прикладывая руку к ране. – Клятый эст!

– Твоего обидчика рыбы едят, – сказал Эваранди, – а вот ты идешь ужинать.

– Тоже верно…

Ульф с Вагном ушли, и Костя остался один. Он будет стоять в дозоре до двух ночи, потом его сменят. Еще один дозорный станет бдеть на кнорре.

Ингры злопамятны, могут и ночью пожаловать.

Некоторое время Эваранди слышал только стук ложки о миску. Да, Эйрик умеет готовить мясо! Да и каша ему удалась…

Потом лишь шум волн доносился да треск веток, сгоравших в костре. На огонь Костя старался не смотреть, а то переведешь взгляд в ночь и даже тени врага не увидишь.

С севера задул ветер, и сосны сразу ответили слитным шорохом.

Плющ нахмурился.

Он не знал толком, что ему делать, как освободить Эльвёр. В принципе, и вся команда Хродгейра знала не больше. Викинги рассчитывали на случай.

Беловолосый, когда услыхал извечный вопрос «что делать?», пожал плечами. «Откуда ж нам знать, – резонно заметил он, – как там все повернется? Ни один охотник не думает о том, как ему ловить зверя, все будет ясно в лесу».

Константин вздохнул. Все правильно, но…

Мысли в голове ворочались все туже, они будто густели.

Встав, Эваранди встряхнулся. Походил, набираясь бодрости.

Через час борьбы со сном Костя стал проигрывать. Зато и мысли всякие не одолевали.

Взошла луна. Она ярко светила в разрывах туч, то выбеливая траву и хвою, то нагоняя тень.

Темный силуэт чужака вырос за угасшим костром. Костя обомлел, не разумея, во сне это или наяву. Он пошарил рукой по колючей хвое, пытаясь нащупать сигнальный рожок, а чужак между тем замахнулся копьем, собираясь пригвоздить дозорного.

Неожиданно копейщик сильно вздрогнул, замычал от боли и рухнул ничком. В его широкой спине трепетало древко стрелы.

Рука Кости нащупала рожок, и непослушные губы выдули сиплый прерывистый звук. Этого было достаточно – часовой на кнорре живо поднял всех.

Шума и гама не было – все знали, что и как делать. И делали, не мешая друг другу.

Эваранди подбросил на угли ворох сухой травы, та вспыхнула, и в костер полетела охапка хвороста. Стреляющий треск горевших веток глушил шаги.

Костя отступил в тень, доставая меч, смотрел по сторонам – и ничего не понимал. Тот, кто едва не насадил его как жука на иголку, лежал мертвым, но кто стрелял? Дозорный с корабля?

Нет-нет, дежурить выпало Вагну, а стрелок из него никудышный.

Да еще с покачивавшегося кнорра, снизу вверх… Господи, о чем, вообще, речь? У Вагна и лука-то нет! Тогда кто?

Резкий голос Йодура послышался из-за скалы:

– Держи их!

– У них лодка!

– А у нас – дротики! Хадд!

– Попал, попал!

– Берси!

– Я его подстрелил. Того, что на корме сидел.

– А третий где? Там должен быть третий!

– Он здесь! – крикнул Костя. – Дохлый!

– Тогда – всё! – довольно сказал Хродгейр. Беловолосый поднялся к закутку, где горел костер, и небрежно перевернул труп.

– Ингерман, – буркнул он. – И кто его?

Йодур с удивлением повертел в руках длинную стрелу с граненым наконечником.

– Не наша, – вынес он вердикт. – Что ж они, своего порешили?

– Может, в темноте не заметили? – предположил Эваранди.

– Хм… Попали-то метко – в сердце… Свейн! Поди-ка сюда…

Копыто поднялся и принял в руки стрелу.

– Странно… – нахмурился он. – Стрела-то весинская. Веси-то чего тут делать?

– Ладно, – махнул рукою Беловолосый. – Кто нам не нужен, мы тех убрали. Пошли спать, Эваранди.

– Да я лучше здесь, у костра.

– Как хочешь, нам же места больше, хе-хе… Хвитсерк, твоя очередь. Перед рассветом тебя сменит Рауд.

И вот снова шум утих. Только костер потрескивает, сосны шуршат да волны плещут.

Плющ устроился на лапнике так, чтобы костер спину грел. Закрыл глаза, решив тщательно обдумать тайну стрелы, применяя метод дедукции. И уснул.

Глава 13. Константин Плющ. Один плюс один

Гардарики, Альдейгьюборг. 29 мая 871 года

– Хватит дрыхнуть, – разбудил его добродушный и странно знакомый голос. – Подъем!

Костю подкинуло. Протерев глаза обеими руками, он вытаращился – напротив, по ту сторону костра, сидел Валерка Бородин и ухмылялся.

Он был во всем кожаном – сапоги, штаны, длинная рубаха, расшитая спереди речным жемчугом, с длинной бахромой по швам (это чтобы кожаная одежда быстрее высыхала после дождя).

Здорово отросшие волосы почти доставали плеч.

Рядом ухмылялся Хадд, хорошо помнивший Валерку – Роскви.

– Ты? – выдавил Костя.

– Я, – не стал скрывать Бородин и продолжил по-русски: – Что, решил, как герой-одиночка, не делиться славой?

– Не болтай ерунды, – пробурчал Эваранди. – У тебя, между прочим, жена и дите, и я меньше всего хотел бы сообщать им о том, как ты погиб смертью храбрых.

– Ну да, конечно. А о тебе плакать некому, и пусть никто не узнает, где могилка твоя. Дурак ты…

– Сам дурак. Это не твой ли парус маячил на горизонте?

– Мой, наверное. Мне дед помог, пристроил к одному нищему ярлу, Гутторму, что отправился за длинным рублем… э-э… то есть за плавленым эйриром[33]33
  Эйрир – одна восьмая часть марки, которая в описываемое время составляла 220–230 г. То есть эйрир – это около 30 г. Плавленый отличался качеством серебра и стоил раза в два больше.


[Закрыть] к Рюрику. Ну и я с ним.

– Фигня какая-то, – пробурчал Плющ. – Ты-то здесь!

– Да мы почти в одно время с вами пороги проходили. Ясно же, что вы где-то остановитесь. Ну не на берегу же! Поискали и нашли.

– На драккаре? – подивился Хадд. – У Гуттормаярла скейд.

– Да не, мы на лодку пересели.

– Ночью стрелял тоже ты?

– Не я! – расплылся в улыбке Валерка. – Линду.

– Кто-кто?

– Линду, говорю ж тебе. Он сам из весинов. Однажды в плен попал, и его продали в Бирке. А Гуттормярл купил. Ну и намаялся с ним. Линду семь раз сбегал, не хотел в трэлях ходить. Пока в дренги не приняли, не успокоился. А тут – родимая сторонка. Вот мы с ним и ушли по-английски. Лодку «заняли» у ижоры, что на вас напала. Там пара мертвяков лежала, мы их на бережок. Дротиком берестяной борт пробило, мы заплатку наклеили. Воду вычерпали – и вперед. Ваш кнорр едва разглядели, а потом смотрим – остров, и вы там кучкуетесь. Мы тоже причалили – с другой стороны. Огня не разводили, сидели тихонько. Линду тебя первым разглядел. Твой, спрашивает? Я из-за валуна выглянул – мой, говорю. Дрыхнет на посту.

– Да не дрых я…

– Ага! Так согнулся, что вот-вот в костер кувыркнешься. Не дрых он… А потом глядим, этот типаж нарисовался, с копьем. Ну Линду его снял, а тут и ты храпеть перестал… Знакомься – Линду!

Из кустов бесшумно, словно дух, вышел невысокий сухопарый мужчина лет тридцати с лишним. Как и Роскви, он был упакован в кожаные одежды, только волосы его были длиннее, заплетены в косицы и скреплены налобной повязкой.

Загар был необычен для лесного жителя, скитающегося в тени деревьев, а в остальном – обычное лицо для весина. Скуластое, с необычным – узковатым – разрезом глаз, оно впечатляло резкостью черт и бесстрастным выражением.

Подняв руку, приветствуя Костю, весин присел у костра.

– Люди-и! – послышался зычный голос Эйрика. – Жратва ждет!

Люди стали сбредаться, Эваранди тоже двинулся на запах, ведя за собою Бородина и Линду. Хадд побежал вперед – предупредить.

Йодур-хевдинг расплылся в улыбке, увидав друзей.

– Все в сборе! – обронил он, и достал черную стрелу, погубившую ингра, и спросил, обращаясь к Линду: – Твоя?

– Так, – ответил весин.

Беловолосый кивнул и сделал знак Эйрику. Тот отыскал еще две миски и наполнил их. На завтрак подавали рыбу, то ли тушеную, то ли вареную. Вкусную, главное.

– Я так понимаю, – проговорил Хродгейр, – что Роскви уже не выгнать. Ну если только не вместе с Эваранди.

– Так, – кивнул Валерка, расправляясь с рыбой.

– Что ж, лишние руки нам не помешают. Да и верный глаз твоего товарища – тоже.

– Ты как? – спросил Бородин весина.

Тот, выцедив из миски остаток крепкого бульона, сказал:

– Моя не женат, и в роду Линду похоронили. Моя – свободный воин.

– Ты в курсе того, куда мы идем и зачем? – прямо спросил Хродгейр.

– Твоя ищет смерти Эйнара Пешехода.

– Пойдешь с нами?

Линду подумал и кивнул:

– Моя с вами.

– Тогда грузимся – и вперед.

* * *

Попутный ветер довел кнорр под парусом до самой Альдейги. Костя смотрел, всматривался, но почти не замечал хоть чего-то знакомого.

Однажды он побывал в Старой Ладоге проездом, но то, что он застал сейчас, никак не отождествлялось с виденным тысячу с лишним лет тому вперед.

Скалы вроде бы торчали те же, но как их сравнить? Что он, помнит все изгибы каменных надолбов?

На мысу стояла крепость, рубленная из дуба. Много позже, в эпоху Господина Великого Новгорода, ее отстроят из камня, возведут пять мощных башен, а пока к реке выдвигался как бы деревянный «макет» будущей цитадели.

Городок стоял на возвышении, за обрывистым берегом, лишь кое-где скатывавшимся полого к воде, – там, поднятые на сваях, в ряд топились баньки. Однако причалить к этим фамильным храмам санитарии и гигиены не было возможности – крепкие сваи, вбитые в илистое дно, не подпускали корабли.

– Хрен десантируешься! – вывел Бородин.

Костя посмотрел на него и улыбнулся. С утра ему было стыдно – Валерка будто поймал его за нехорошим занятием, – а сейчас все как-то само собой разрешилось и устаканилось. И все стало ясно, и все стало легко.

Плющ еще дома, во Владивостоке, чувствовал некую занозу в душе. Да, он все верно говорил деду Антону… Кстати!

– Так это дед Антон тебе про Эльвёр рассказал?

– Да не-е… – протянул Бородин, жадно осматривая «достопримечательности». – Я тебе звонил, а ты все недоступен. А потом баба Лена звонила, в гости звала. Ну я и попросил, чтобы старому трубку дала. Спрашиваю, не звонил ли тебе Костян, а дед все мямлит чего-то. Я ему и говорю: «Колись, дед!» Ну и вот…

– Все с вами ясно…

Плющ вздохнул. А и вправду полегчало. Сейчас все правильно идет – они вдвоем. Вот только…

– И все-таки зря ты в это дело ввязался, – уперся Эваранди.

Бородин хмыкнул.

– Только не пугай меня больше, ладно? Ты что, думаешь, здесь и вправду жить опасней, чем у нас там, в будущем? Да ни фига! Я вон машину только осенью купил, а уже оцарапал. Какой-то гад на повороте подрезал. А знаешь, сколько таких шумахеров недоделанных носится по Городу[34]34
  Разговорное название Владивостока.


[Закрыть]? Всмятку бьются! Да хорошо бы сами, а то ведь и других сшибают. Сам же знаешь! И это только на дороге. А экология тут какая! Дышать не передышать!

– Ты мне тут зубы не заговаривай, эколог фигов. В твоем безопасном будущем печенеги не водятся!

– Да мы, может, и не дойдем до степи. Умыкнем Эльвёр – и с концами.

– Дойдем, – буркнул Костя. – Посольство не должно попасть в Константинополь. Так Романус сказал.

– Вот оно что… – протянул Валерий. – Ну, в принципе, стимул есть – дорогого товару Пешеход тащит с собой немерено. Тому же Йодуру только скажи…

– Валер, у Эйнара полсотни викингов под рукой да еще столько же головорезов из купеческого сословия. Вон как у Меченого. Сотня!

– Всего-то? – с великолепным презрением фыркнул Роскви. – Слу-ушай… А из Константинополя как? Обратно шлепать? Бли-ин… Далеко. Долго, главное. Там только по Днепру вверх месяц идти. Бли-ин… Я у Верки надолго не отпрашивался…

– Не отпрашивался куда?

– За бонусами! Сказал, что опять в археологическую экспедицию собрался, как в тот раз.

– А-а… Так мы археологи… Вот оно чё…

– Ёрничай-ёрничай… А чего мне было говорить? Что в прошлое смотаюсь, в эпоху викингов, и обратно?

– Да ладно… Считать надо только путь до Константинополя. Там портал есть.

– Да?! Ну тогда все вообще отлично!

Плющ только головой покачал. Десантник! Что с него взять?

Какой там девиз у ВДВ? «Никто, кроме нас!» Во-во… Но в одном Валерка прав – экологические проблемы в этом мире начнутся очень не скоро. Здесь в любой лесной речке можно спокойно пить воду, а уж воздух… Воздух настолько чист, что даже безлунной ночью хватает одного звездного света, чтобы различить дорогу. Ну, если, конечно, облаков не нагнало.

– А ведь здесь Русь начиналась… – негромко сказал Роскви.

– Да-а… – протянул Костя.

Кнорр шел еле-еле под парусом, словно давая больше времени рассмотреть берега. Ну за рекой лес поднимался, темный, дремучий, а по эту сторону, что с правого борта, тянулись улицы, застроенные домами, доминами и домищами. Людей на улицах толклось немного, а вот на Торгу народу было полно – ряды лавок да лабазов тянулись с пристани до крепости.

– Базарный день! – хмыкнул Бородин.

– А ты заметил, что крепостной стены нету?

– А точно! Да не-е… С той стороны стоит, к лесу которая. Да и зачем? По обрывам карабкаться?

– Что-то я не помню обрывов в Старой Ладоге…

– Здрасте! А Волховскую ГЭС ты помнишь?

– Думаешь, они там – под водой?

– Ну да!

– Эй! – окликнул парочку Йодур. – Хватит болтать. На весла! Парус спустить!

Кнорр медленно вошел в неширокое устье Аладьоги. Экипаж догреб до самого моста, ведущего в крепость, и причалил.

Причалил в то самое время, когда ворота крепости растворились и на мост выехали конные, человек десять в дорогих доспехах.

– Рюрик небось, – проворчал Хродгейр.

«Рюрик!»

Костя с жадностью разглядывал летописного варяга. Мужик как мужик, изрядно поседелый. Усы свисают, как моржовые клыки, и взгляд… Вот-вот, именно что взгляд. Такой, если посмотрит – мигом по стойке «смирно» встанешь и руки по швам. Харизма!

Рюрик осадил коня и крикнул:

– Не славного ли Хродгейра я вижу?

– Его, конунг, – слегка поклонился Кривой.

– Зачем пожаловал?

– Про то не говорят на Торгу.

– Понял, – серьезно сказал конунг. – Коня Хродгейру! Едем, посидим да рассудим все по чести.

Кривой лишь оглянулся, и Йодур так же молча кивнул. Дескать, не волнуйся, все будет в лучшем виде.

Проводив глазами ускакавшее начальство, Беловолосый сказал добродушно:

– Я при корабле побуду, а вы погуляйте пока… До заката солнца.

Экипаж быстренько покинул корабль и растекся, разбежался, разошелся по улицам и переулкам…