Текст книги "Русские буквы. Стихи"

Деревенский поэт

 
Тихо спит постылая деревня,
Спит коза, а рядом с нею кот,
Гастарбайтер на старухе древней
Отработал койку, обормот.
Дремлет мент соседский после суток,
Никого, конечно, не словив,
Сон его поныне очень чуток,
Слышит, как скрипит презерватив.
В калотоннах конского навоза
Тонет муза – это всё Пегас,
Сбросил он ее, как бабу с воза,
За конягой этим глаз да глаз!
Тяжко деревенскому поэту,
На заду его большой мозоль,
Песенка его наверно спета,
Но зачем на рану сыпать соль?
Он умом, быть может, не Предтеча,
И, наверно, не Христос на вид,
Но стихами душу зверю лечит
И по-деревенски башковит.
Он увидел, как луна садится
Прямо на нос воющему псу,
Будто бы Пегаса ягодица
Разместилась на его носу.
Тут, конечно, и не так завоешь
В ожиданьи свежих калатонн,
Но в Пегасе шевельнулась совесть,
Улетел и опустился сон…
 

Читая: http://www.stihi.ru/2015/02/16/7519

Я несусь ни кругло, ни квадратно

Я не кругло, ребята, несусь!

Евгений Клюзов

 
Я несусь ни кругло, ни квадратно,
И с логистикой проблемы есть,
Но зато, признаюсь, аккуратно,
И поэтому стихов не счесть.
Издавать их никогда не стану,
Потому и деньги не нужны,
Садану сегодня полстакана
За здоровие большой страны.
Закаленный я татарским игом,
Пережил естественный отбор,
И стихи как некую интригу
Перекопипастил на забор.
Понимаю, нету виноватых,
Но безвинных тоже, знаю, нет,
В подворотне Старого Арбата
Комиссарам напишу привет.
Побоку мою политкорректность,
Толерантность тоже ни к чему,
Я вхожу в одну и ту же реку,
Будто бы в Бутырскую тюрьму.
Но страничку я с хозяйской сметкой
Как НЗ последний берегу,
И стихи кровавою пипеткой
Где-то оставляю на снегу.
Тут размажут запросто рейсшиной,
Если ты рейсфедер потерял,
В Новый год сижу я с постной миной
И на мир взираю сквозь бокал.
 

Разговор с поэтом о сущности естества

Кочегаром, однако, я был.

Посмотри мой «Стакан», между прочим.

И умею держать в печке пыл,

Как-то, ты не туда поднастрочил.

Ну, а домик мой хоть неказист,

Но над крышей звезда серебрится.

Пусть живёт где-то рядышком глист,

Всё от Бога. Вот жизнь и плодится.

Так что, Москву покидая опять,

Буду забор молотком я дубасить.

Буду кого-нибудь я вспоминать.

Только не Петю, и точно, не Васю.

Евгений Клюзов

 
Кем ты только не был, Женя,
Кочегаром, санитаром,
В основном, в воображеньи,
И по большей части даром.
Я тебя не осуждаю,
Коли звёзды серебрятся,
Ты певец родного края,
Попадешь при жизни в святцы.
Со «Стаканом» в белой руце,
Рядом будут Пети, Васи,
Все от зависти трясутся,
Ну куда же им податься!
 

Валерий Давыдов

Я перешел на ямб и что с того?

Верлибр любил я.

Молодость прошла

Евгений Клюзов

 
Я перешел на ямб и что с того?
Верлибр любил я, старость наступила,
Уже и неохота ничего —
Поэзия, как женщина постыла!
Стихи и страхи взвешиваю я,
Но страхи гуще, а стихи всё жиже,
Фемида застрелилась из ружья —
Никто не хочет издавать мне книжек.
Я сам свою судьбу беру за хвост,
И, встав с яиц и отряхнув скорлупки,
Под Петроградом развожу я мост,
Хотя под старость кости стали хрупки.
Хочу балет увидеть на «Вестях»,
ГКЧП стране своей пророчу,
Виной всему – хвороба на костях,
А лаборант мочу принять не хочет.
И пена изо рта ну что ни день,
Цветные сны – прелюдия психушки,
А этот ямб такая ж дребедень,
Как всё у этой музы-потаскушки.
Я плесенью хочу убить микроб,
А вместе с ним и третий рим прихлопнуть,
Пущай растёт на улицах укроп,
Сплошной укроп – до горизонта копны!
Кого еще бы сукой обозвать?
А как иначе – всё внутри сгорело,
И стала бесполезною кровать,
Лишь бездыханное лелеет тело.
Анапест есть ещё! А если вдруг…
Конечно, сложно, а кому же легче?
Фемида встала, бросила мне круг,
Предупредила, чтоб держал покрепче…
 

Юзом

Когда не получаются стихи,

(а может, это жизнь не получилась?)

Начнёшь искать причину, может, в хи-

Романтии из линий не сложилось?

«Петушиное», Евгений Клюзов.

 
Какие Хи, какая Же, какое Ку?
Сложилась жизнь, волшебная, как сказка.
В ней каждую чудесную строку
Читатель ловит с нежностью и лаской.
Какие слезы и какое Эт?
Летят стихи своим обычным юзом,
А среди них живет простой поэт,
Хороший, добрый парень Женя Клюзов.
 

Давай, покурим перед стартом!

http://www.stihi.ru/2014/12/07/3563

 
Горит твой разум иступлённый,
Иступлен меч о мир тупой,
Ты вопрошаешь, удивленный:
Как поимели нас с тобой?
Бездарно, тупо, бестолково —
Лишь только пар пошёл из дюз,
Эх, знал бы предок твой суровый
Приехавший в Москву француз!
Избыточность системы, право,
Системный кризис налицо,
Мы слева повернем направо
И шлифанём заподлицо!
Давай, покурим перед стартом,
Месье, или же как там – сэр?
И снова примемся с азартом,
Разваливать СССР!
Поэты – те же космонавты,
Они вздымают пыль планет,
Пусть утверждают, что не прав ты,
И что уже сошёл на нет,
Но ты еще запалишь дюзы —
И пороху еще не счесть,
И всем тогда докажет Клюзов,
Что на Руси поэты есть!
Слегка ты отрихтуешь лиру
И как задвинешь по газам!
В глаза иступленному миру
Придёт прозрения слеза!
 

Не Д, Артаньян и слава Богу!

Стерилизованный чуть-чуть

Евгений Клюзов

 
Кастрирован совсем немного,
Не потеряв при том …лицо,
Уже не верит Женя в Бога,
Хотя не стал и подлецом.
В Европу ехать он не будет,
Да и признаться, денег нет,
Французы, впрочем, тоже люди,
Хотя придумали минет.
Он их потомок. Клюз – где якорь,
Или канал, какой ни есть,
Но предок женин был не пахарь,
Хотя и вряд ли знал про честь.
Не Д, Артаньян и слава Богу,
Нам Д, Артаньяны ни к чему!
Мы и своих дворян убогих
Сослали всех на Колыму.
Но пролетарий – не про Женю,
Хотя по жизни пролетел
Без экстремальных торможений,
Живёт и жил, как захотел.
Поэт. Французская забава!
Ходи себе и булку жуй,
Страна добра и величава,
Никто не скажет, что буржуй.
В кармане ни рубля, ни франка,
Одна лишь дырка, будто клюз,
Россию все же Жене жалко,
Хотя душою он француз.
 

Угарное

http://www.stihi.ru/2014/06/18/3929

 
Мне показалось – нашёл уголок,
Где нету пробок и улиц убитых,
Может, нашёл, только будет ли толк,
В этом углу с деревянным корытом?
Буду в гальюн на отшибе ходить,
Зад подтирать прошлогодней газетой,
Есть интернет, как последняя нить,
Суть естества же, конечно не в этом.
Как на веранде мне течь устранить?
Я же отвык от подобной работы,
Вдруг заведутся, к тому же, глисты,
Руки мне мыть каждый раз неохота.
Печку топлю, как Рубцов, с озорством,
Только я не был, как он кочегаром,
И деревенским я не был жильцом,
И не нужна мне та печка и даром!
Дом мой опрятен, но всё же далёк,
Он от Москвы и от норм санитарных,
Я разжигаю в душе уголёк,
Только затух он от газов угарных…
 

Лебединое озеро

Но между тем в катренах

«мэтра» грустил и пучился фекал

Евгений

Староверов

 
Грустил фекал и пучился стихами,
И кеду с полукедой рифмовал,
Устав в смертельной битве с дураками,
Эксперт решил им разбодяжить кал.
Кончайте пестовать муру, поэты!
И постарайтесь заучить урок,
Не нужно рифмы «кеды-полукеды»,
И хватит про берёзы белый бок!
Вы не поэты, а вегитарьянцы!
Не то, что крови, даже мяса нет,
И не понять, к чему все эти танцы:
С утра по телевизору балет…
 

А в трубку молчал это я…

Молчите вы в трубку… игриво.

Евгений Клюзов

 
…А в трубку молчал это я —
Да был телефон не в порядке!
К тому же, я в пробке стоял,
Пока ты возился на грядке.
А ты уже вообразил
Любовницу с пышною грудью,
И с задом, как тягловый «ЗиЛ»,
Что возит большие орудья!
Ты не променадом дышал,
А самым, что есть, перегаром,
Потом сочинил мадригал,
Слегка с сексуальным угаром.
Гаишник, который забор
Сломал у соседа по-пьяни,
Сидит, как законченный вор,
Чинить он забора не станет.
Детей от тебя – полсела,
Не нужно показывать пальцем
На ту, что тебе не дала,
А, мол, прижила с постояльцем.
…Ну, вот – зазвонил телефон!
Ну, я покажу: «Не молчите!»,
Ругаюсь я, как солдафон,
И даже могу на иврите!
 

Снайпер

 
Полтыщи стихов, как полтыщи патронов,
Я в бой выхожу снаряжён тяжело,
Теперь атакуйте меня батальоном,
Раз мало вас в этом бою полегло!
Война! Я от этого слова пьянею,
Какой же поэт не бывал на войне!
Поэзию, как полуголую фею
В крови искупаю, как в красном вине!
Я не пулеметчик, а снайпер, скорее,
Я выбью у вас офицерский состав,
Мне радостно видеть, что враг мой звереет,
А после и ноги уносит стремглав.
Бракованных гильз у меня не найдёте,
Маслята что надо, я вам говорю,
А пули мои даже и на излёте
В башке оставляют большую дыру!
Я знаю, что доля меня не минует,
И если я буду убит на войне,
То пусть это будет тяжелая пуля,
А лить эти пули положено мне!
 

Насыпьте мне в пакетик пешки

http://www.stihi.ru/2014/10/21/9622

 
Насыпьте мне в пакетик пешки,
И полпакетика ферзей,
И я на гвоздь повешу чешки,
Пойду в кино или музей!
Насыпьте мне слонов в карманы,
Ладей насыпьте в капюшон,
И я без всякого обмана,
Скажу тогда вам: данке шон!
В рукав насуйте королей мне,
За пазуху – кило коней,
Не буду примой я балетной,
А лишь гроссмейстером при ней!
 

Вешки

 
Моя душа наивно в теле зачем-то держится едва,
Как будто я на самом деле слагаю правильно слова.
А если так, решили Боги, то пусть немного поживёт,
А там, глядишь, умрёт в дороге, а, может, и наоборот…
Мои стихи, они как вешки мне не дают уйти ко дну,
И я по ним с упорством пешки определяю глубину.
Так риска на краю стакана покажет вам, как наливать,
Чтобы не стать безумно пьяным и не свалиться под кровать.
Вот так и стих: всему он мера, и жизни, и большой любви,
Как бант на шее кавалера, передавивший ток крови.
Грустить не нужно над стихами, они ведь не торопят смерть,
А солнце вместе с облаками устроят сами круговерть.
Я не пишу сейчас о смерти, не спекулирую на ней,
Но кто-то смазал на конверте количество грядущих дней.
 

Флейта Пана

 
Рвутся струны души, если музыка властвует в сердце,
Если тонкие пальцы внутри с перебором прошли,
Погружаешься в мир, состоящий из сказочных терций,
И не хочешь уже прозябать на беззвучной мели.
И седой музыкант с обалденно огромным оркестром
В многоствольную флейту губами рулады заплёл,
Рвутся струны души и ты видишь – с какого-то места
Отделилась она и уходит в свободный полёт.
Рвутся струны души, со слезами ты чувствуешь это,
Он тебя покорил – чудо-флейты изящный мотив!
И себя ощущаешь уже настоящим поэтом,
И готов написать на манжете изысканный стих.
 

Поднимающий знамя

 
Лукич воскрес! Воистину воскрес!
И вновь в ходу калёное железо!
Вчера ты был ещё богат, как Крез,
Сегодня я в карман к тебе залезу.
Я погоню вас всех на Соловки,
На Колыму, а может быть, подальше,
Мне надоели ваши все плевки
И голоса из неприкрытой фальши.
Лукич воскрес! Я поднимаю флаг,
Который мы когда-то уронили,
Пусть говорят, что прискакал дурак,
А лошадь у него в кровавом мыле…
Я не могу уже смотреть вокруг,
Кругом полно иуд и прочих фанни,
От пуль врага уже упал мой друг,
И я один посредь вселенской дряни!
Лукич воскрес! К ногтю капитализм!
Вы дождались, ребята, рецидива,
«Аврора» выплывает к вам на бис
Из Финского холодного залива.
Попов – к ногтю! Походят в неглиже,
Поездили в роскошных лимузинах,
Любого, кто замечен в дележе,
К ногтю как буржуазную скотину!
Лукич воскрес! А как хотели вы?
Минует вас двадцатое столетье?
«Аврора» вам сигналит из Невы,
И мавзолей как пирожок на третье.
Бегите лучше, видеть не могу!
От жирных рож внутри уже воротит!
И пусть вас расстреляют на бегу
Рабочие в красногвардейской роте!
Лукич воскрес! Умеем мы и так,
Раз говорить вы с нами не хотите.
У нас любой – потомственный батрак,
Не выползший еще из общежитий.
А революции всего-то сотню лет —
Младенческие сроки катаклизмов,
Не для того прошли мы столько бед,
Чтоб позабыть идеи коммунизма!
 

Чёрный тюльпан

 
Чёрный тюльпан на 101-м расцвёл километре,
Ближе к Москве вы не встретите этот цветок!
Что ты стоишь тут на этом пронзительном ветре,
Девичью честь продавая за водки глоток.
Кто же придумал рубеж отвратительней МКАДа,
Что ни цветок – обязательно чёрный тюльпан!
Только признаюсь, мне белых цветов и не надо,
Не потому, что я пьяница и горлопан.
Чёрный тюльпан – глубина необычная цвета,
Это не розовый вам никакой пеньюар,
Я и люблю эту девушку только за это,
А не за чёрный, как из гастронома загар.
Здесь тишина. Ни машин, ни красивых прохожих,
Даже ментов с их мигалками встретишь едва,
Много девиц на неё даже очень похожих,
Тех что растут под забором, как будто трава.
Чёрный тюльпан это сказка, наверно, такая,
Редкий цветок, вариант для неумной судьбы,
Пусть не смогу я прожить ей во всём потакая,
Но не хочу, чтобы были вы с нею грубы.
 

Автономка

 
Вилючинск. Подводная лодка у пирса.
Ей завтра с утра в автономку идти,
Где будут у ней с «булавой» экзерсисы
И много чего на нелёгком пути.
Корякский скучает, Авача спокойна,
И камбала с кумжей резвятся в Тарье,
Не верится даже, что могут быть войны
И рак засвистит на соседней горе.
Покой стерегут тут огромные лодки,
Быть может, и мы проживём без войны,
У наших матросов лужёные глотки,
И даже от шила они не пьяны.
Умеют, заразы, закусывать салом —
На лодках кормили всегда хорошо,
И лишь комсоставу здесь пить не пристало,
Стучат по стаканам лишь карандашом.
И сам капитан удивительно собран,
За Богом сегодня он будто старпом,
Фуражка его, как раздутая кобра,
И всё подготовлено будет с умом.
Камчатка… Забытая Богом планета.
Россией забыта со всеми людьми.
Они ничего вам не скажут про это,
Хотя и обидно порой, чёрт возьми!
С Петровских времён эта грозная крепость
Америки тяжесть несёт на плечах,
А жизнь здесь порой тяжела и нелепа,
Ругали её иногда сгоряча.
Но большею частью, конечно, любили,
Прощали правителям разным грехи,
Собой прикрывая квадратные мили
За круглую чашку обычной ухи.
Камчатка потом приходила ночами,
Ласкалась китёнком у борта души,
Какими же нужно им быть сволочами,
Чтоб память об этом в себе задушить!
У русских любовь – это странная штука,
Она не зависит от явных причин,
Любить же Камчатку и вовсе наука,
Которая для настоящих мужчин.
 

День влюблённых по-русски

 
У русских не бывает Дня влюблённых,
Привыкли прыгать мы через костёр44
  Ночь на Ивана Купала


[Закрыть],
И всех сгоревших помнить поимённо,
Немного приглушая разговор.
Любить по-русски, это запредельно,
Тут дарят не сердечки, а сердца,
Что вынули горячими из тела,
И помнить завещали до конца.
Любить и помнить – это вам не шутки,
Не праздник под дурашливый мотив,
Который посвистят всего минутку,
Мелодию до жути извратив.
Любовь не любит шумной показухи,
Не любит поцелуев напоказ,
Любовь, когда едва коснулись руки,
А вы стоите, головы задрав…
В Европе пусть гуляют гей-парады,
И карнавалы всех влюблённых враз,
А мы в России просто будем рады
Одной лишь паре в нас глядящих глаз!
 

Тройка

 
Меня читают только лишь поэты —
Я будто перед тройкой55
  особая тройка НКВД


[Закрыть] каждый день.
И требуют читать себя за это,
А мне, признаться, это делать лень.
Приговорят, конечно, ясен перец,
Неблагодарный, скажут, человек.
И снова тройка. Я, конечно, перед:
Зачем обманывал себя и век?
Путь в никуда проклятая стихира!
Читатели плодятся, как враги,
И тройкой изнахраченная лира
Споёт им про расстрел и батоги.
А я хотел бы про берёзки в поле,
Про голубей, собаку у воды,
Я видел сон, когда учился в школе,
Сказав себе, собака – это ты!
Ну, всыплю я сейчас друзьям-поэтам
Про сорок первый, ну-ка, понужай!
Пускай меня приговорят за это,
Зато в конце я напишу про май
И про Победу. Там – хоть убивайте
За разные неровности строки,
Поэтому и не нужны мне сайты,
Где менее читатели строги.
 

Георгиевский жук

 
Ну да, мы колорадские жуки,
В оранжевую, черную полоску,
Как будто бы с «Варяга» моряки,
И русским большинству свои мы в доску!
Мы приползаем к вам в кошмарных снах
И незалежность с хрустом поедаем,
Как гвозди на бандеровских гробах
И приговор украинскому раю.
Нас не берет майдана чёрный дым,
И киевская вонь, и вонь из Львова,
Фашистов мы с покрышками съедим,
Тем более, что вкус для нас не новый.
А колорадский жук – ну чем не танк?!
А Харьков знает, что такое танки,
И если русские уже пошли ва-банк,
То немцам отвечать осталось «Данке!»
В Карпатах вам не спрятаться от нас,
Схрустим, как бульбу, выкопав из схронов.
Последний европейский педераст
В ладошки будет хлопать нам со звоном!
Гремел когда-то на планете «Битлз»,
Хочу у Пола я спросить: Маккартни!
Не хочешь ли полоски нанести
Ты во всеобщем жуковом азарте?
Когда-то переплыли океан,
Когда-нибудь пересечём обратно,
Пускай дрожит проклятый пиндостан,
И сало перепрячет многократно.
Мы выгрызем из шахт ракеты все,
И уши отгрызем у президента,
Во всей чёрно-оранжевой красе
Обвяжем мир георгиевской лентой!
 

Мы в своих естественных пределах

 
Ядерная кнопка у планеты —
Мой любимый полуостров Крым!
Что могу ответить я на это —
Что уйду под воду вместе с ним?
Я готов, и вы готовы тоже —
Олигархи, в общем, не при чём,
Если суждено нас уничтожить,
Всё равно отсюда не уйдём.
Всех связал артековскою клятвой
Без конца любимый наш совок,
Крым пришили к нам такою дратвой,
Как петровский яловый сапог!
Вы ещё Камчатку отдерите,
И Архангельск, или же – Кронштадт,
Интересно, где господари те,
Что пытались много лет назад?
Это даже и необъяснимо:
Ну дался нам этот чёртов Крым?!
Аргументы пролетают мимо,
Кроме одного: не отдадим!
Ни к чему Босфор и Дарденеллы,
Ни к чему Гавайи и Ла-манш,
Но в Крыму воюем мы умело,
Потому-то до сих пор он наш.
Только как последнюю рубаху
Брату можно было Крым отдать,
Но её он прОпил бы со страху,
Этот брат продаст родную мать!
Мы в своих естественных пределах,
Крест косой – Андреевский как раз,
Как Россия устоять сумела
Можете испробовать на нас.
 

Разговор времени с поэтом

 
Я – время, страдалец-поэт, и привет тебе с кисточкой!
Не хуже, не лучше, другого такого же времени,
Хоть времени нет у меня говорить с эгоистами,
Кого подпирает по времени, будто беременных…
 
 
Не временна жизнь и, поэт, напиши её набело,
Не стариться думай под времени гнётом до времени,
Опять же, не нужно до срока хвататься за табельный,
Ведь скажут: ты, братец, не вынес тяжёлого бремени!
 
 
Во время войны я поэтов построю, оболтусов,
Нарежу участок любому с одной амбразурою,
И каждому хватит для этого места на глобусе,
Где времени нет, к сожаленью, на женщин с фигурою!
 
 
Придёт этим женщинам время большого страдания,
Которое лечит и душу и, может быть, помыслы,
До времени бабские пусть попридержат рыдания,
Наступит их время, настигнут их божии промыслы!
 
 
А время придёт (то есть, я и приду, оглашенное!) —
Начну обожжённую землю засеивать семенем,
И ляжет как радуга имя твоё неразменное
На взорванный мост между прошлым и будущим временем!
 

Пока ещё отображаюсь

Ну что, поэт, еще отображаешься?

Михаил Гуськов

 
Я пока ещё отображаюсь
В лужах, окнах, льдинках, зеркалах,
И в стакане с чаем и без чаю,
И в помаде на твоих губах.
Я отображаюсь в мониторе,
Даже если выключить его,
А еще в далёком синем море —
Океане детства моего.
Я отображаюсь в Чёрной речке,
У Рубцова в тотьменском пруду,
Я отображаюсь в слове «вечность»,
Что мальчишкой выложил на льду.
И в стране я той отображаюсь,
Где сошёлся клином белый свет,
Пусть не каждый год там урожаи,
Или вовсе урожаев нет.
Я отображаюсь, не тревожься,
Даже если будет чёрный день —
Зеркала закроют – это ложь всё,
Просто я ушёл на время в тень!
А когда больничный оператор
Сердце мне массируя рукой,
И разряд добавив многократно,
До свиданья, скажет, дорогой!
За твоею встану я спиною
В миг, когда компьютер не горит,
И тогда ты спросишь, что со мною,
Почему такой усталый вид?
 

Послание Ахматовой из Ташкента

Мы знаем, что ныне лежит на весах…

Анна Ахматова,

1942 год, Ташкент

 
Услышал когда поэтессы слова
Про русскую речь и про слово,
Решил грешным делом, что помнит вдова
Один из стихов Гумилева.
 
 
Про мужество может сказать она что —
Простая дворянская баба,
Давно растеряла своих мужиков
На всех Соловецких ухабах.
 
 
Но мужество, кованое в лагерях,
К войне было тоже готово,
И зеки с пехотой пошли на паях
Спасать свое русское слово.
 
 
Мы с зеками будем, с казахами пусть,
Что здесь воевали сурово,
С Ташкента ведь помним мы все наизусть
Стихи про великое слово.
 
 
И пусть гастарбайтеры чистят бульвар,
Но знаю я: доля не минет,
Когда над Россией начнется пожар,
То мужество их не покинет.
 
 
А этих нацистов в Московском метро
Отвел бы на Волокаламку,
Где тридцать казахов, прищурясь хитро
Разделались с сотнею танков.
 
 
Пускай он по-русски сейчас ни бум-бум,
Но русского он не стыдится,
Про хлопок не знает нацист-тугодум,
Идет что на русские ситцы.
 
 
Служил вместе с азией в армии я,
В стройбате мы все – азиаты,
Но где-то какая-то, слышу, свинья
Узбека лишила зарплаты,
 
 
Лишили – меня! Но попали впросак,
И все потому что я – с ними!
Час мужества пробил на общих часах,
И мужество нас не покинет!
 

Будьте прохожими!

«Будьте прохожими!»

Евангелие от Фомы

 
Фома, возможно, и не понял что-то,
Но «быть прохожим» – мало кто поймёт,
Хоть приняли его за идиота,
Но не такой он, видно, идиот.
Идут татары, турки или немцы,
Теперь уже кричат: «Идут хохлы!»
Для них мы тоже стали иноземцы,
Поэтому они, наверно, злы.
А «русские идут!» – звучит не лучше,
И сбрендил даже НАТО генерал,
Но если бы Иисуса он послушал,
То словно дурачок бы не орал.
Ведь русский человек – простой прохожий,
Ходок, бродяга, нищий и святой,
И зря его мечтают уничтожить,
Как и Христа – железною пятой!
Никто не верит, что на свете можно
Прохожим быть, а не бежать стремглав,
Коль не успеют вовремя стреножить,
С дороги все монетки подобрав.