Текст книги "Феномен пророческого дара. Великие пророки, предсказатели, провидцы"

Матушка Шиптон

1488 год, Англия, глухая йоркширская деревушка Кнэйрсборо. Всю осень и зиму селение будоражили слухи: мол, вдова Агата Саутейл водится с нечистой силой, а по ночам к ней наведывается странное существо – козлоногое с раздвоенными копытами, козлиной бородой и рогами! Впрочем, соседи особенно не удивлялись: вдова давно была известна своими пророчествами и умением ворожить. «То и дело что-нибудь да нагадает», – шептались односельчане. Может, и правда ходил к ней козлоногий, а может, и не было его, но в июле 1488 года Агата родила дочку, названную Урсулой.

Тот месяц выдался на редкость неспокойным: что ни день случались сильные грозы, и деревенские жители были не на шутку встревожены невиданными ранее сполохами молний. Старожилы хватались за голову: откуда такая напасть? – ведь ничего подобного в этих местах не бывало. Деревушку заливали бесконечные дожди, грозы по ночам были такие, что обезумевший домашний скот выламывал двери хлевов и сараев и, круша все на своем пути, устремлялся к ближайшему лесу. Во многих семьях беспричинно вспыхивали ссоры, дети капризничали и совершенно не слушались старших, многим мерещились привидения и прочая нечисть.

К концу месяца над Кнэйрсборо разыгралась страшная буря: ветер с корнями вырывал столетние деревья и кружил их в воздухе, словно щепки. Откуда ни возьмись, налетело воронье, и зловещее карканье сильно напугало жителей деревни. Все попрятались по домам. А к ночи невиданной силы молнии снова засверкали на черном небе.

Во время очередной вспышки, когда вдруг стало светло как днем, кое-кто заметил, как две местные повитухи пробираются к дому вдовы Саутейл. Потом они рассказывали, что Агата, похоже, родила дочку от черта, настолько она была некрасива. И вместо того, чтобы закричать, как все новорожденные, она якобы вдруг жутко захохотала. Но что самое удивительное – сразу же после появления ребенка на свет тут же утихла буря и разом исчезли все черные птицы.

Сельчане пришли к единодушному выводу: это точно дьявольские проделки! Дальнейший ход событий показал, что на этом мистика не закончилась – по сути, она только начиналась. И связана была как раз с той самой малышкой, которая родилась в ненастную «воробьиную» ночь. Начать с того, что почти сразу после рождения Урсула осталась сиротой. Существуют две версии. По одной из них вдова Агата после родов скончалась, по другой – вскоре ушла в монастырь, бросив дочку на попечение чужих людей.

Пору младенчества и детства Урсулы вряд ли можно назвать счастливой. Сироту и впрямь было за что пожалеть: девочка была уродлива, как после рождения, так и в отрочестве. Людей поражали большие выпученные глаза (взгляд, правда, пронзительный и необычайно умный), длинный крючковатый нос, весь в огромных разноцветных прыщах, к тому же светившихся в темноте. Местный шутник даже заметил как-то, что Урсуле ночью фонарь не нужен: она «своим носом дорогу себе осветить может». Да и вся она была какая-то согнутая и скрюченная. Жалели ее односельчане… до поры до времени.

Впервые девочка напугала окружающих уже в годовалом возрасте. Однажды в дом, где жила с опекуншей Урсула, пришли гости и затеяли шумное застолье. Малышка, по всей вероятности, в отместку устроила нечто невообразимое. Мужчины «прилипли» к взлетевшей кочерге и повисли посреди дома, женщины против своей воли пустились в пляс до полного изнеможения, а хозяйка как заведенная безостановочно накрывала на стол и тут же убирала вино, закуски и посуду.

Только через час обессиленные гости пришли в себя. Словно очнувшись, они с криками «Дьявольщина!» бросились на улицу. А хозяйка внезапно обнаружила, что младенец исчез. После недолгих поисков люльку с мирно спящей девочкой обнаружили в дымоходе на высоте четырех метров от пола!

Урсула подрастала, а в доме опекунши по-прежнему продолжало твориться что-то совсем уж немыслимое. Двигалась и летала мебель, скрипели половицы, сами зажигались и гасли свечи, во время ужина вдруг исчезала еда с тарелок. И однажды, когда опекунша Урсулы вышла из себя, заявив, что она покидает это проклятое место и переезжает жить в другой город, девочка призналась, что все эти проделки – ее рук дело. К тому времени Урсуле исполнилось 8 лет. Речь уже не шла о жалости к уродливой сироте – взрослые просто шарахались от нее. За глаза они судачили, мол, девочка наверняка унаследовала от матери, а может быть, и от «козлоногого» отца колдовские способности.

Со сверстниками отношения тоже не складывались. Училась она в школе прекрасно, но чтобы помочь кому-нибудь – никогда. С годами ее потребность демонстрировать свои «дьявольские» способности стала просто неуправляемой. Бедные одноклассники буквально плакали от нее. Стоило им немного подшутить над Урсулой, как неведомая сила начинала их щипать, пинать и валить наземь. Неудивительно, что ее невзлюбили все жители селения.

Едва Урсуле минуло шестнадцать, она навсегда покинула родную деревню. Поселившись в пещере в глухом лесу, стала вести аскетический образ жизни и первые предсказания сделала именно тогда. Обычно Урсула записывала свои пророчества в виде коротеньких стихотворений.

К двадцати годам высокая, со скрюченной, угловатой фигурой и уродливым лицом Урсула получила стойкое прозвище «йоркширская ведьма». Как же была шокирована округа, когда двадцатичетырехлетняя колдунья «подцепила» самого лучшего местного жениха – красивого и состоятельного плотника Тобиаса Шиптона (не иначе как приворожила!).

Шли годы, Урсула рожала мужу детей и пророчествовала. К слову сказать, ни муж, ни дети в многочисленных летописях об Урсуле Шиптон практически не упоминаются. Зато после замужества величать ее стали не иначе как матушкой Шиптон. Этим именем она и подписывала свои предсказания.

О ней много злословили и в родной деревне, и в округе, и вот наконец ее терпение лопнуло. Решив отомстить своим недоброжелателям, она собрала односельчан на вечеринку. Во время трапезы всех гостей внезапно охватил приступ хохота, потом их подняло над полом и вынесло из дома «гостеприимной» Урсулы. При этом каждого из гостей преследовал маленький гном! Пострадавшие обратились в магистрат с жалобой, и ведьма предстала перед судом. Времена для таких, как Урсула, были суровые: в начале XVI века их, как известно, сжигали на кострах. Так что перспектива у матушки Шиптон была хуже некуда.

Однако женщина не струсила. Она в красках описала судьям те беды и несчастья, что грозят им, если ее не оставят в покое, и… судьи отступили. В одной из английских хроник того времени описывается следующее: после своего заявления матушка Шиптон крикнула: «Упдракси, вызываю Стиг-нициан Хэлуэй!» После чего явилось нечто похожее на крылатого дракона и унесло ее из зала суда. После этого правосудие оставило ее в покое. Никем больше не потревоженная, матушка Шиптон продолжала заниматься тем, что было ей даровано природой и судьбой.

Судя по всему, бóльшая часть предсказаний Урсулы приходится как раз на период ее семейной жизни. Пророчества касались, в основном, типичных для эпохи Реформации войн и бедствий, периодов голода и событий местного значения. Например, в 1513 году матушка Шиптон предсказала, что войска Генриха VIII вторгнутся в Нормандию. Примерно в то же время она напророчествовала страшный лондонский пожар, который действительно произошел в более чем через сто лет, в 1666 году, и гибель Непобедимой армады испанцев, спасшей Британию в 1588 году: «Деревянных коней, что с Запада придут, силы Дрейка в щепки разнесут».

Интересовали ее и более прозаические вещи: например, она предсказала открытие для европейцев табака и картофеля в Новом Свете, женское освободительное движение начала XX века и многое другое.

Важно отметить, что сама она умерла задолго до всех этих событий: в 1561 году она мирно почила в своей постели в возрасте семидесяти трех лет.

Свои пророчества матушка Шиптон излагала белым стихом, порой весьма запутанно и туманно. Так что ее будущим «биографам» пришлось немало потрудиться, прежде чем проникнуть в их смысл. Кроме того, ни одно пророчество не содержало точной даты, поэтому люди часто вспоминали о нем, когда событие уже происходило. Так, принц Руперт Пфальцский во время пожара в Лондоне воскликнул: «Сбылось пророчество Шиптон!»

Многие из йоркширской провидицы оказались удивительно точными. Так, знаменитый астролог XVII века Вильям Лилли в «Сборнике пророчеств» утверждал, что шестнадцать из восемнадцати приписываемых Урсуле предсказаний к моменту написания им книги уже сбылись.

А в конце XIX века ее предсказания были вполне профессионально изложены в стихотворной форме английским писателем Чарльзом Хиндли. В этих стихах достаточно компетентно описываются многие технические изобретения, предугаданные пророчицей, а также войны и другие исторические события середины XIX века. Например, ее предсказание «…когда будет построен дом из хрусталя… развяжется война между турками и язычниками…» явно относится к русско-турецкой войне, начавшейся вскоре после того, как в 1851 году в Лондоне для Всемирной выставки был построен павильон из стали и стекла, названный Кристалл-палас – Хрустальный дворец.

Многое удивляет в пророчествах йоркширской предсказательницы. Например, как получилось, что многие предсказания простой деревенской женщины касались науки и техники? Скажем, появление подводных лодок предвидели многие: например, Роджер Бэкон и Леонардо да Винчи, который говорил, что никому не раскроет тайны этого изобретения, ибо люди обязательно обратят подводные корабли во зло.

Первые подводные лодки появились только в 1880-е годы, а пророчество матушки Шиптон, сделанное за 300 лет до этого, звучало так: «Будут люди под водой опять гулять, беседовать и спать». Она также предсказала появление цельнометаллических кораблей, созданных спустя несколько веков после ее смерти. И создание автомобиля, самолета знаменитая пророчица тоже предвидела: «Колесницы поедут без лошадей, и несчастные случаи наполнят мир скорбью. Люди по воздуху будут летать, птицам их не догнать».

Считается, что она предсказала Вторую мировую войну: в одном из ее стихов сказано, что ближе к середине XX века «…начнут замышляться крупные войны». Или, например, такое пророчество:

 
Промчится голос над Землей стократ
Быстрее, чем стрела и даже взгляд…
И поплывет в морских глубинах челн,
Как шхуна в дерево, в железо облачен.
И золото добудут из ручья
В стране, которая пока ничья…
Когда картины оживут и прямо на людей пойдут,
Когда челны, как рыбы, поплывут,
Когда, как птицы, люди в небо полетят,
Тогда потоки крови полмира поглотят…
И, пережив, тот страшный век,
Пребудет в вечном страхе человек,
Собьется в толпы, устремив дома к вершине,
Леса, болота превратит в пустыни…
 

Трудно отрицать подобные предвидения, ведь в стихах матушки Шиптон ясно «проступают» знакомые всем телефон, кинематограф, подводные лодки, самолеты. А уж о потоках крови и говорить нечего.

Однако самые чудные, странные и страшные пророчества «йоркширской ведьмы» адресованы даже не недавно прошедшему веку. Согласно некоторым ее рукописям, гораздо более тяжкие испытания должны выпасть на долю человечества в далеком будущем. Далеком для нее, но, возможно, близком для нас. Матушка Шиптон постаралась вполне отчетливо описать все зловещие симптомы надвигающейся бури:

 
Шторм взбороздит ревущий океан, во мгле
Восстанет Гавриил на Небе и Земле.
Смерть мира старого он протрубит в свой рог,
И миру новому придет рождаться срок.
И пламенный Дракон небесный свод пересечет
Шесть раз, доколе старый мир умрет.
Я слышу, как дрожащая Земля вскричала
От этих шестерых предвестников финала…
Горящий хвост Дракона – знак таков:
Паденье духа, всех людских грехов.
Пред тем как все пророчество свершится,
Мой склеп сгорит и дух освободится.
 

В другом ее пророчестве сказано, что причиной Третьей мировой войны станет ситуация на Ближнем Востоке.

Одно предсказание Шиптон пока не нашло подтверждения. Оно касается «нового человеческого рода» на новой суше, которая поднимется со дна морского. Скептик-ученый скажет, что это сильно смахивает на описание Атлантиды, о которой матушка Шиптон, к тому времени, наверное, уже многое знавшая, вполне могла прочесть у Геродота (малореальное, конечно, допущение, но…). Однако никому, кроме этой ясновидящей, не приходило в голову, что легенда об Атлантиде – это вовсе не летопись прошлого, а предсказание будущего.

Урсула Шиптон не обделяла окружающих и чисто житейскими предсказаниями. Она, например, безошибочно могла сообщить, какой урожай ржи ожидать в Йоркшире в будущем году, сколько наследников появится в королевской семье, найдется ли пропавшее драгоценное кольцо кардинала и т. д.

И все же некоторые исследователи считают, что образ Матушки Шиптон был в значительной степени мифом и что большинство пророчеств было составлено другими людьми уже после ее смерти. Хотя эти пророчества, вероятно, были записаны в серии дневников, первая публикация ее наследия появлялась лишь в 1641 году, то есть через восемьдесят лет после смерти провидицы. Наиболее значительная книга ее пророчеств, отредактированная Ричардом Хедом, была издана в Британии в 1684 году.

По прошествии нескольких веков имя Матушки Шиптон стало в Англии нарицательным. Ее авторитет по-прежнему непререкаем, а дом и склеп сохранились до сих пор. Обе эти достопримечательности – одна из самых значительных статей дохода городка Кнэйрсборо, в который стекаются толпы туристов, дабы посмотреть на место упокоения знаменитой «ведьмы».

Особым вниманием посетителей пользуется, конечно, склеп, поскольку, как видно из пророчества, его разрушение является прямым указанием на последующие страшные события. Но пока могила цела и тщательно охраняется (это предмет особой заботы местных властей), нам, похоже, бояться нечего. Более того, судя по записям ясновидящей, человечество все-таки обретет в будущем счастье:

 
И новая земля, что встанет из морей,
Той, прежней, будет мягче, суше и частей,
Свободной от людских пороков и страстей.
Она взлелеет новый род людей.
Бояться будет этот новый Свет
Хвоста Дракона пламя много лет.
Но время вытрет память, вытрет страх.
Вы мне не верите? Но будет так!
 

Жак Казотт

Жак Казотт родился 7 октября 1719 года в Дижоне в семье Бернара Казотта и Марии Топэн. Отец Казотта торговал винами, был землевладельцем и кроме того занимал почтенную должность секретаря суда Бургундской провинции. Получая образование в иезуитском колледже родного города и изучая литературу и право, Жаку Казотту посчастливилось стать одногруппником Бре и Жана-Франсуа Рамо, чьи имена вошли в историю благодаря Дидро.

Один из наставников Казотта способствует переезду будущего писателя в 1741 году в Париж – он устраивается сначала помощником прокурора, а затем поступает на службу в администрацию министерства морского флота. Именно с этого времени Казотт начинает понемногу заниматься литературой и особенно поэзией. В 1741 году публикуется первое написанное им произведение – «Кошачья лапка» («La Patte de chat») – пародия на восточные сказки в стиле персидских писем Монтескье и сказок «Тысячи и одной ночи», переведенных на французских язык Галаном. В 1742 году из-под пера Казотта выходит еще одна аналогичная феерия – «Тысяча и одна глупость» («Les Mille et une Fadaises»), определенная самим автором как «сказка, чтобы стоя спать».

1 марта 1743 года Казотт получает диплом писаря, официально становится ответственным за ведение записей о морских вооружениях, постройках, ремонтах и исполняет свои обязанности во французских портах: сначала Гавре, затем Бресте и Рошфоре. К 1747 году Казотт добирается по служебной лестнице до звания комиссара, а в 1749 получает направление на Мартинику в качестве инспектора морского флота Подветренных островов. О годах жизни, проведенных Казоттом на Мартинике, известно немногое, кроме того, что он был любим и уважаем местными жителями. На островах Казотт с небольшими перерывами провел в общей сложности двенадцать лет своей жизни, там же он познакомился с красавицей-креолкой Элизабет Руаньян – дочерью главного судьи Мартиники – и женился на ней. Предоставленный по этому поводу отпуск позволил Казотту на какое-то время вернуться в Париж и опубликовать еще несколько поэм и песен в модном для того времени духе старинного романса или французской баллады «в подражание сьеру де Ла Моннуа». Баллады «Бессонница доброй женщины или пробуждение Ангеррана» («La Veillée de la bonne femme ou le réveil d’Enguerrand») и «Несравненные подвиги Оливье, маркиза Эдесского» («Les Prouesses inimitables d’Ollivier, marquis d’Edesse») стали одними из первых попыток воссоздать романтический и лирический настрой, свойственный средневековой французской литературе.

Благоприятный отзыв академика Монкрифа, историографа, разглядевшего в творчестве Казотта не только внешний стихотворный блеск, но и причудливый сюжет – основу, годную для поэмы, сподвигли Казотта по возвращении на Мартинику переработать балладу «Несравненные подвиги…» в прозаическую поэму об Оливье («Ollivier»). Один из самых авторитетных исследователей творчества автора – Жерар де Нерваль – в биографической книге о Жаке Казоте по этому поводу пишет, что хотя «произведение и не отличается большими литературными достоинствами, но читается с удовольствием, и стиль его выдержан безупречно».

При активном занятии литературой Казотт продолжает добросовестно выполнять свои служебные обязанности чиновника морского флота. В 1749 году, во время нападения англичан на колонию, Казотт развил бурную деятельность и проявил глубокие познания в военной стратегии при вооружении и укреплении форта Сен-Пьер. Атака англичан была успешно отбита, невзирая на высаженный на остров десант.

В 1761 году во Францию писателя заставила вернуться смерть брата, каноника Кретьена Николя, унаследовав состояние которого, Жак Казотт просит предоставить ему отставку. Отставка Казоту в звании генерального комиссара флота была предоставлена при самых лестных отзывах. Переехав во Францию и поселившись в небольшом имении в Пьери неподалеку от Эперне, твердо решив не возвращаться на Мартинику, супруги Казотт продали все свое имущество на острове главе иезуитской миссии отцу Лавалету, выписавшему им вексель, который следовало учесть в парижской торговой компании иезуитов. Деньги по векселю, в который Казотт вложил все свое состояние, так и не были получены. Пав жертвой финансовых махинаций иезуитов, он инициирует безуспешный судебный процесс, обращается в министерство морского флота с просьбой о пенсии, но получает отказ. Жизненные неурядицы серьезно пошатнули религиозные убеждения Казотта, разочаровали его и отчасти послужили одной из причин обращения к мистике.

В 1772 году выходит в свет в первой редакции знаменитая «испанская новелла» «Влюбленный дьявол» («Le diable amoureux»), считающаяся вершиной творчества Казотта и образцовым произведением французского предромантизма вообще. Как прием, были использованы весьма распространенные для того времени темы сделки с дьяволом и обращения к силам потустороннего мира. Новелла имела оглушительный успех и стала предметом многочисленных подражаний и пристального изучения как во Франции, так и за ее пределами. Дабы угодить вкусам читающей общественности, бурно отреагировавшей на первую редакцию новеллы (не все детали сюжета совпали с ожиданиями читателей), в 1776 году «Влюбленный дьявол» публикуется в слегка исправленном варианте с эпилогом, в котором автор обращается к читателям и раскрывает некоторые секреты, связанные с произведением, но продолжая скрывать свое имя: первое издание вышло без имени автора вообще, второе – лишь с инициалами Казотта и с ложным указанием Неаполя, то есть города, где начинается действие новеллы, в качестве места публикации.

В судьбе автора новелла «Влюбленный дьявол» сыграла еще одну роль, кроме той, что вписала его имя золотыми буквами в историю французской литературы. Говорят, что спустя некоторое время после публикации «Влюбленного дьявола» к Казотту пришел таинственный незнакомец для приватной беседы. Незнакомец оказался членом одного из тайных мистических обществ, возмущенного невольными и случайными откровениями Казотта, и взялся направлять его в вопросах, имеющих отношение к тайным знаниям. Казотту, учитывая его склад ума, идеи иллюминатов – многочисленных и могущественных сект, обществ и масонских лож – оказались близки и мистика стала неотъемлемой частью жизни писателя.

Восьмидесятые годы XVIII века оказались счастливыми для Казотта. Отец двух преданных его убеждениям сыновей и очаровательной дочери живет с женой в своем имении в Пьери. В семье царят спокойствие и счастье.

Увлечение мистикой не помешало Казотту в эти годы сочинить или, вернее, записать со слов некоего Дома Дени Шави, араба по национальности и священника братства Св. Василия «Продолжение тысячи и одной ночи» («La Suite des Mille et Une Nuits»). Несмотря на первоисточник – пересказы Дома Шави (а уже современным исследователям действительно удалось обнаружить многие сюжеты и мотивы в арабском фольклоре) – безусловной заслугой Казотта является литературная обработка сказок. Впрочем, этой вполне заслуженной славы новые арабские сказки Казотту не принесли, поскольку читатели путали их с оригинальными сказками из книги «Тысячи и одной ночи».

«Продолжение Тысячи и одной ночи» публикуется в 1788–1789 годах в 38–41 томах пользовавшегося тогда большой популярностью сборника сказок «Мастерская фей» («Cabinet des Fées»). Наиболее значимыми из новых арабских сказок Казотта являются «Вороватый калиф» («Le Calife voleur»), ставший основой сюжета постановки «Багдадского калифа» в «Опера Комик», «Сказка о рыцаре» («Le Chevalier»), «Сказка о Алишальбе и незнакомке» («Histoire d’Halechalbé et de la dame inconnue»), «Приключения Симустафы» («Aventures de Simoustapha et de la princesse Ilsetilsone»), «Наказанная неблагодарность» («L’Ingrat puni»), «Сила судьбы» («Le Pouvoir du Destin»), «Любовник звезд» («L’Amant des étoiles») и «Маг, или Маграбинец» («Histoire de Maugraby, ou le Magicien»).

На поэтическом поприще известности Казотту прибавила выпущенная им книга басен, посвященная Дижонской академии и памяти одного из его предков, внесшего определенный вклад в развитие французской поэзии во времена Маро и Ронсара.

Оперное искусство обязано Казотту «Багдадским калифом», о котором уже шла речь, «Инфантой из Заморы», поставленной на основе «Влюбленного дьявола» и одноактной комической оперой «Сабо» («Les Sabots»), либретто которой автор написал шутя: один из шуринов Казотта, как-то гостивший в Пьери, упрекнул его в том, что он не пробует себя в театре. В ответ Казотт пообещал: «Дайте мне ключевое слово и завтра же я представлю либретто, к которому не придерется самый строгий критик». В этот момент его собеседник увидел входящего крестьянина в сабо (деревянных башмаках) и сообщил Казотту то самое ключевое слово. Опера была написана за одну ночь, музыку к ней сочинил племянник великого композитора Рамо и некоторое время спустя «Сабо» уже играли в Париже на сцене Итальянской оперы.

В своих политических воззрениях Казотт последовательно придерживался монархических взглядов и события Французской революции не оставили его равнодушным. Верный Людовику XVI, Казотт избегает правосудия в сентябре 1791 благодаря самоотверженности дочери Элизабет, которой удалось смутить бесчинствовавшую толпу. Однако его вновь арестовывают в августе 1792. Его мистическая корреспонденция перехвачена, и этих писем оказывается достаточно для того, чтобы обвинить Казотта в предательстве Республики. Суд над ним состоялся 17 августа 1792 года. В письмах наряду с вполне безобидными мистическими грезами содержатся размышления о способах организации бегства короля, находившегося в то время под домашним арестом. Казоттом намечен даже маршрут и предложен собственный дом в качестве временного приюта для королевской семьи. Суд отправил старика на эшафот. 25 сентября 1792 года в семь часов вечера приговор был приведен в исполнение на площади Каррузель.

Литературное наследие Казотта востребовано и после его смерти. В 1798 году публикуется в 6 томах его собрание сочинений, включающее в том числе и мистическую корреспонденцию (предыдущее, еще прижизненное собрание сочинений выходило в 1776 году). В 1816–1817 годах издатели вновь обращаются к творчеству Казотта и выпускают сборник его произведений (на этот раз в четырех томах), включающий его ставшие знаменитыми предсказания, первое из которых относится к 1788 году – Казотт предвидит Французскую революцию со всеми ее ужасами; второе – в сентябре 1792 года Казотта находился в тюрьме Консьержери – Казотт в письме Робеспьеру предсказывает его незавидную участь.

Первое серьезное исследование творчества автора датируется 1845 годом – Жераром де Нервалем публикуется биографическая книга «Казотт».

Наверное, в мировой истории найдется не так много людей, подобных Жаку Казотту. О его жизни известно крайне мало, и можно с точностью сказать только, когда он родился и умер. Тем не менее его имя известно всем, а судьба распорядилась так, что известен он именно благодаря своей смерти, которая оказалась более значительной, чем жизнь. Однако история полна парадоксов, а потому удивляться этому уже не приходится.

Жак Казотт прославился тем, что мог предвидеть будущее, однако почему ему достался столь удивительный дар, так и осталось загадкой для всех последующих поколений. Некоторые историки даже склонны рассматривать эту историческую личность как легенду, миф, наподобие Калиостро или графа Сен-Жермена. И тем не менее это правда.

Удивительно, что именно этому человеку достался этот странный дар – пророчества и предвидения: ведь он не был ни отшельником, ни аскетом, он любил жизнь во всех ее проявлениях. Жак Казотт был прежде всего мечтателем, всегда стремившимся поймать золотую птицу-удачу, а потому умел поразительно тонко прислушиваться к собственным мечтам, цветам, запахам и звукам. Видимо, оттого он был способен предчувствовать грядущие страшные перемены.

Иногда эти мечты становились для Казотта более реальными, чем окружающий его мир, а фантазии и неуловимые ощущения помогали понять то, что другим пока еще было недоступно. Вот как описывал Казотта Шарль Нодье: «К крайнему своему благодушию, так и сиявшему на его красивом и веселом лице, к нежному и кроткому выражению по-юношески живых голубых глаз, к мягкой привлекательности всего облика господин Казотт присоединял драгоценнейший талант лучшего в мире рассказчика историй, вместе причудливых и наивных, которые в одно и то же время казались чистейшей правдою в силу точности деталей и самой невероятной сказкою из-за чудес, коими изобиловали. Природа одарила его особым даром видеть вещи в фантастическом свете».

Но, быть может, удивительнее всего были в этом случае не предвидение и не фантастика, присутствовавшие в произведениях Жака Казотта, а то, что вскоре весь мир сделался страшнее самой ужасной выдумки, и это происходило в той же реальности, только больше никто не осмелился бы назвать рассказчика выдумщиком.

Поскольку Казотт, помимо прочего, был еще немного философом, что, впрочем, довольно часто свойственно людям творческого склада, он много размышлял о смысле жизни (об этом свидетельствуют его письма, адресованные сыну Сцеволе). Он понимал, вернее, чувствовал, что мировая гармония давно утрачена, а коли дело обстоит именно так, то человеку не миновать и скорой расплаты, которую можно назвать как угодно – Страшным судом, революцией, одним из воплощений адских чудовищ, и писатель не виноват в том, что его не хотят слышать.

Казотт в письмах из Консьержери рассуждал о том, что нужно для того, чтобы поднять во Франции сопротивление безбожной власти. Наконец, он был даже рад предоставить собственное имение королю и его свите. Тогда его больше всего беспокоило, сможет ли он обеспечить достаточный комфорт сверженному монарху. Разве это не свидетельствует о благородстве его сердца, которое в те времена уже было не в той мере свойственно дворянам, но являлось непременным для их славных предков?

Предсказания Казотта начали вспоминать лишь после революции, которую все с таким нетерпением ожидали. Вдруг многие литераторы поймали себя на мысли, что о подобных событиях они уже читали. Этим дежа вю являлась поэма Казотта «Оливье», которая была создана автором за 30 лет до революции. Главный герой этого фантастического произведения попадает в странное и устрашающее место, где находится множество отрубленных голов. Эти головы живые. Они плачут или смеются, и все они рассказывают о своей жизни и об обстоятельствах собственной казни.

Возможно, когда Казотт писал «Оливье», его снова сравнивали – только на сей раз с Данте: ведь все это напоминало уже описанные итальянским гением круги ада, но только позже сделалось ясно, что автор не стремился философствовать или морализировать, подобно Данте. Его рассказ обрел воплощение в реальной действительности, хотя именно так и должно происходить со всеми настоящими литературными произведениями. Слово писателя – это поступок, а значит, все, что он пишет, рано или поздно непременно становится реальностью.

«Влекомые собственным весом, части наших тел попадали в глубокую яму, где смешались со множеством чужих разъятых туловищ. Головы же наши покатились прочь, точно бильярдные шары. Сумасшедшее это вращение отняло последние остатки разума, затуманенного сим невероятным приключением, и я осмелилась открыть глаза лишь по прошествии некоторого времени; тут же увидела я, что голова моя помещается на чем-то вроде ступени амфитеатра, а рядом и напротив установлено до восьми сотен других голов, принадлежавших людям обоего пола, всех возрастов и сословий. Головы эти сохраняли способность видеть и говорить; самое странное было то, что все они непрестанно зевали, и я со всех сторон слышала невнятные возгласы…»

Жак Казотт

Через много лет Жерар де Нерваль так оценивал это произведение: «Эта причудливая на первый взгляд выдумка о заточенных вместе женщинах, воинах и ремесленниках, ведущих споры и отпускающих шуточки по поводу пыток и казней, скоро воплотится в жизнь в тюрьме Консьержери, где будут томиться знатные господа, дамы, поэты – современники Казотта; да и сам он сложит голову на плахе, стараясь, подобно другим, смеяться и шутить над фантазиями неумолимой феи-убийцы, чье имя – Революция – он тридцать лет назад еще не мог назвать». Добавим: не мог назвать, потому что точно не знал его, просто чувствовал. Вероятно, этот человек просто умел слушать, о чем свидетельствуют его фразы из переписки с сыном: Казотт утверждает, что миром управляют неведомые, таинственные, но очень могущественные силы, и они порой помогают людям осуществлять их планы и идеи. Большинство историков склонны считать, что подобные настроения Казотта могли быть навеяны иллюминатами, в секте которых он состоял. Ему нравились высказываемые этими людьми идеи о всеобщем равенстве и свободе. Иллюминаты утверждали, что их современники живут накануне конца света, а потому уже близок приход Христа и Антихриста. Кстати, подобными идеями весьма ловко воспользовались якобинцы: вначале они тоже рассуждали об объединении всего общества ради победы светлого начала.