Текст книги "Психиатрия: мифы и реальность"

Что же происходило в Советской России? С первых дней Советской власти большевики нещадно вытравляли ересь и крамолу. Во-первых, это были офицеры царской Армии, во-вторых, священники, в третьих весь «старорежимный сброд» – интеллигенция, буржуазия, помещики, кулаки. Наказание было одно – за контрреволюционную деятельность без суда и следствия расстрел. В 30-е годы в УК появилась знаменитая статья 58 с многочисленными подпунктами.

Наказание было двояким или расстрел, или лагерь – 10–20 лет без права переписки. Какое там инакомыслие! Каждый дрожал за себя, за свою семью и с удовольствием доносил на соседа или сослуживца, сказавшего неосторожное слово. А те члены подпольных молодежных кружков, открывшихся в 1949 году, чем закончили? Расстрелом.

Великому вождю, попиравшему все демократические устои и плевавшего на мнение Запада, недосуг было возиться, пусть даже и с «сумасшедшими». Приговор «особого совещания» – пресловутой «тройки» без суда и следствия, как правило, заключался в расстреле или превращением подсудимых в «лагерную пыль».

Хрущевская «оттепель», вызвавшая либерализацию во всех сферах жизни, смягчила отношение к «инакомыслию». Только тогда, когда появились ростки диссидентства, началось «закручивание гаек».

По отношению к диссидентству использовался широкий спектр правоприменительных норм, зачастую даже не имевших никакого касательства к т. н. «политической деятельности».

Для осуждения диссидентов использовались более 40 статей УК РСФСР: 64 – измена Родине; 65 – шпионаже; 60 – террористический акт; 70 – антисоветская пропаганда и агитация; 72 – участие в антисоветских организациях; 79 – организация массовых беспорядков. Самой «употребимой» была ст. 70. «Удобство» этой статьи заключалось в том, что под нее можно было подвести практически любое высказывание, любую цитату.

В 1966 году правительство и компартия, озаботившись тем, что слишком много появилось заключенных, осужденных по особо тяжким статьям УК, решило причислить политические преступления к разряду уголовных. Так появились ст. УК 191–1 – распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй; 190–2 – надругательство над Государственным гербом и флагом; 190–3 – организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок. Таким образом, диссиденты направлялись в уголовные зоны, где многие, подвергшись прессингу уголовников, отказывались от своих взглядов.

С 1970-х гг. началось принуждение к эмиграции с лишением гражданства.

С 1966 по 1988 гг. были лишены гражданства 175 человек, среди них Тарсис, Солженицын, Восленский, Григоренко, Аксенов, Войнович и др.

Использовался обмен диссидентов на провалившихся разведчиков, так Л. Корвалан был обменен на Буковского; Дымшица, Кузнецов, Гинзбург, Мороз – на советских разведчиков Энгера и Черняева.

Иногда диссидентов осуждали по смехотворным поводам. Например, Подрабинека осудили за хранение огнестрельного оружия, Редина по ст. 209 УК за тунеядство. Широко применялось лишение прописки в крупных городах, что было равнозначно запрету на проживание там.

Ссылка, высылка, принудительные работы – таков был спектр подавления инакомыслящих.

КГБ работало вовсю. Делалось все то, что делалось царской охранкой – слежка, перлюстрация писем, «прослушка», внедрение в диссидентскую среду осведомителей.

В отличие от царя, имевшего в оппозиции около 10 тысяч человек, КГБ противостояло по данным западных источников в 1980 г. около 200 человек, находившихся в лагерях. Это были правозащитники и националисты.

В самые суровые годы репрессий было проведено всего несколько сотен арестов. В 1970 г. «Хроника текущих событий» сообщала о 106 осужденных, из которых 20 было направлено на «профилактическое заключение» в психиатрические больницы. В 1971 г. та же «Хроника» сообщает цифры соответственно 85 и 24. В течение 1979–1984 гг. было арестовано по политическим мотивам около 500 человек.

В 1974 г. осуждено 178 человек, в 1975 – 96 человек, в 1976 – 60 человек.

Так о каком размахе диссидентского движения идет речь? Ведь еще совсем недавно правозащитники утверждали, что диссент (так они говорят) был массовым явлением и что благодаря им свершилась Перестройка.

Я попытаюсь это мнение проанализировать в следующих главах. А пока Вы, читатель, заметили, что я психиатр, впервые употребил слово психиатрия, потому что еще одним иезуитским наказанием для диссидентов явилось признание их невменяемыми, то есть не отдающих отчета в своих действиях и не могущих руководить ими. Так в судебной психиатрии квалифицируется психическое заболевание.

Тоталитарно охлократическое государство не признает общества, оно ненавидит интеллект и вообще любых профессионалов. Оно использует лишь единственный способ воздействия на личность – ее унижение, низведение до уровня деклассированности, а там где это не сразу удается – репрессии, особенно массовые. Такое массированное психологическое давление на личность, чаще у людей дисгармоничных, вызывает определенные девиации в психике от акцентуаций характера до патологического развития, иногда с формированием доминирующих и сверхценных идей и даже возникновением психотических состояний – бреда, галлюцинаций (правда последние чаще встречаются при экзацербации[1]1
  Примечание: экзацербация – обострение.


[Закрыть] эндогенного процесса).

Правозащитники в один голос утверждают, что наказание за противоправную деятельность в виде помещения в психиатрическую больницу на принудительное лечение, было придумано председателем КГБ Ю. Андроповым. Но, в который раз, роясь в литературе о диссидентском движении, убеждаешься, что многое из того, что было написано, является или преувеличением или ложью.

История же свидетельствует об обратном.

Первый диссидент, помещенный в психиатрическую больницу за свои убеждения, был генерал Наполеоновской армии Клод Франсуа де Мале.

Он постоянно устраивал заговоры, намереваясь свергнуть императора, но был помещен в Парижскую психиатрическую больницу Сальпетриер. В 1812 году де Мале поднял восстание, захватил Париж, но был арестован и тут же расстрелян.

Прочих сведений о сумасшествии политических деятелей за рубежом я не нашел.

Не буду касаться отношения законодательных органов к психическим больным «инакомыслящим» в давней истории России, достаточно полно описанной Н. М. Жариковым с авт. (2004 г.).

Интерес представляют отдельные случаи. Иван Клеопинов в царствование Алексея Михайловича называл себя царевичем Алексеем Алексеевичем, за что был повешен. Отец же его еще ранее писал челобитную, где его сын Иван «умовреден… и называл себя великим человеком, свидетели говорили, что Ивашка умовреден, то божественные книги и иконки бесчестил, то отец и мать хотел саблею сечь и брата родного посек саблей же, и за людьми гонялся…, и в огонь бросался».

В 1660 г. была проведена первая судебно-психиатрическая экспертиза с участием трех врачей. Некий бродяга объявил себя сыном Ивана Грозного, говорил, что умеет исцелять, что живет на небесах, куда ходит через дыру и его принимают ангелы.

Доктора признали его больным, указав на необходимость надзора и лекарственного лечения.

Петр I издает ряд Указов, регламентировавших отношения к психически больным и меры применяемые к ним. В 1723 был издан именной Указ, в котором были даны критерии оценки психического состояния свидетельствуемых. В Указе 1766 года, касавшегося душевнобольных преступников, содержащихся в Суздальском монастыре, куда направлялись больные наиболее опасные, с точки зрения светской и духовной власти, подчеркивалось: «Буде же бы, который из них стал произносить что важное, то и как сие происходить будет от безумного, то оно, того не слушать и в донос о нем не вступать».

Серьезным вкладом в дело призрения душевнобольных явилось организация в 1775 году приказов общественного призрения, в обязанность которых входила забота о домах умалишенных.

В 1835 году Указом Государственного Совета был впервые установлен порядок судебно-психиатрического освидетельствования психически больных в уголовном процессе.

Второй период в истории отечественной судебной психиатрии XIX века начинается со времени земских и судебных реформ, т. е. 60-х гг.

Известны капитальные работы С. С. Корсакова, А. У. Фрезе, В. Х. Кандинского и В. П. Сербского. В 1895 г. В. П. Сербский издает первый том «Руководство по судебной психопатологии», в 1900 г. – выходит второй том Руководства.

В более поздние годы в России, чуть ли не национальным брендом становится выражение «горе от ума», заимствованное из названия комедии А. Грибоедова «Я странен, а не странен кто-же?» – так говорил герой комедии Чацкий.

Одним из первых «странных» был, по-видимому, А. Радищев, издавший «возмутительную» книгу – памфлет, по его собственным словам, написанную по «сумасшествию».

Он не «сидел» в «доме скорби», а был выслан туда, куда все правители России, включая и большевиков, высылали неугодных в Сибирь. Александр Николаевич был, одержим идеей реформаторства, и закончил жизнь самоубийством.

Другой вольнодумец, один из основателей декабристского движения генерал-майор Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов страдал психическим расстройством. Наряду с реально выполнимыми идеями преобразования России (например, соединение Волги с Доном, или учреждение Сената) он погружается в изучение масонских ритуалов и разрабатывает современную фантастическую программу (например, орден должен иметь вокруг больших городов «дачи», где будет развита сеть подземелий и лож для отправления масонских ритуалов).

В 1819 году Дмитриев-Мамонов подает в отставку в связи с болезнью и живет в своей подмосковной деревне. В июле 1825 года он признается невменяемым по «сумасшествию», т. к. объявляет себя Владимиром Мономахом, а также Папой Римским. Оставшиеся дни своей жизни Дмитриев-Мамонов провел под опекой и 11 июля 1863 покончил с собой, поджегши рубашку, обильно смоченную одеколоном.

Несколько ранее другой масон Максим Иванович Невзоров в 1792 году, будучи уличен в связях с заграничными масонскими центрами, был направлен первоначально в Невский монастырь. Там, как он говорит: «… все иезуиты, и меня душили магнизацею, так как и в крепости, все иезуиты, и тут также его мучают составами Калиостро, горючим материалом».

В дальнейшем Невзоров был помещен в психиатрическое отделение Обуховской больницы, где и находился в течение 6 лет.

В 1807 году некая прапорщица Баскакова подала Московскому викарному архиерею письмо, в котором предлагала «способы к ограничению власти монаршей в России». Поскольку способы эти были полнейшим бредом, она была признана умалишенной и отправлена в Суздальский Покровский монастырь «впредь до исправления».

О психическом расстройстве Петра Яковлевича Чаадаева я подробно писал в своей книге «Психопатология в русской литературе».

По-видимому, П. Я. Чаадаев страдал или шизофренией или органическим психозом с шизоформной симптоматикой. Философическое письмо № 1, отредактированное в 1829 г., семь лет гуляло в списках в кругах знати обеих столиц, пока в 1836 г. не было опубликовано. В этом письме П. Чаадаев предлагает переустройство России на католический лад, отрицая прошлое и будущее своей страны. П. Вяземский писал: «Тут бой рукопашный за свою кровь, за прах отцов, за все свое и за всех своих… Это верх безумия… За это сажают в желтый дом». Николай I написал на письме такую резолюцию: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного». Над П. Чаадаевым был установлен медико-полицейский надзор, который через год был снят.

Последующая история России умалчивает о психиатрическом преследовании инакомыслящих.

В первые годы Советской власти психически больные передавались на попечение семьи, как и в царское время, или помещались в инвалидные дома.

В 1918 году выходит инструкция об освидетельствовании душевнобольных.

В 1919 году в Москве при губернской тюремной больнице было организовано специальное отделение на 50 коек для проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы. В 1921 году на базе Пречистенской психиатрической больницы был создан Институт судебно-психиатрической экспертизы, которому вскоре было присвоено имя В. П. Сербского, сыгравшего в дальнейшем ведущую роль в развитии советской судебной психиатрии и открыто проклятый и преданный анафеме правозащитниками в годы Перестройки.

Интересны два случая.

В ноябре 1918 года суд приговорил лидера партии эсеров Марию Спиридонову к одному году тюремного заключения. Амнистированная и досрочно освобожденная, она объединила своих сторонников, пытаясь возродить партию. Спиридонова постоянно нападала на правительство за то, что оно, по ее мнению, действовало вопреки интересам народа.

Усилия большевиков подорвать ее растущее влияние оказались безуспешными. Спиридонову арестовали, хотя она не совершала никакого преступления. Для многих Мария была героем.

Московский Революционный трибунал нашел выход – отправить ее в санаторий. В письме, переданном на волю, Спиридонова пишет: «Я предчувствую, что большевики готовят мне какую-то пакость. Убить меня им несподручно, упечь меня надолго в тюрьму – тоже неловко. Они меня объявят сумасшедшей и засадят в психиатрическую больницу, или что-нибудь в таком роде… Они хотят нанести мне моральный удар. Чтобы спасти положение они не гнушаются ни чем». Решение трибунала гласило: «Поскольку в вынесении приговора Трибунал не движим желанием мстить врагам революции и не намерен применять Марии Спиридоновой излишние страдания, Московский Революционный Трибунал постановил отстранить Спиридонову сроком на 1 год от политической и общественной жизни и изолировать в санатории, где ей будет предоставлена возможность заниматься полезным физическим и умственным трудом».

Но М. Спиридонова в санаторий не попала. Она оставалась под стражей в Кремле в тяжелых физических и психических условиях, вплоть до своего побега в апреле 1919 года.

Второй пример. Анжелика Балабанова. Влиятельная фигура, как в большевистской партии, так и в международном рабочем движении.

Сотрудничала с В. Лениным и Л. Троцким. В 1920 году Балабанова выразила недовольство лично Ленину об ошибках революционного руководства. ЦК партии вынес решение направить Балабанову на лечение в санаторий, хотя о ее душевном заболевании говорили только намеками.

«Я была потрясена, получив официальное распоряжение ЦК уехать из Москвы в санаторий,… но я не настолько больна и стара, чтобы уйти в отставку», – так она говорила Н. Крестинскому, секретарю ЦК партии.

Н. Крестинский отправил Балабанову в Туркестан во главе агитпоезда.

Законодательные акты в молодой Республике Советов, касавшиеся психически больных были регламентированы Уголовным кодексом РСФСР, принятым в 1926 году. В нем, в частности, указывалось, что меры социальной защиты в отношении лиц, совершивших государственные преступления в состоянии психического расстройства, не могут быть применены.

К таким лицам применяются меры защиты медицинского характера – принудительное лечение и помещение в лечебное заведение в соединении с изоляцией.

В период владычества И. Сталина в психиатрические больницы тоже помещали для изоляции по политическим мотивам.

В Казанской спецпсихбольнице, находившейся в ведении НКВД, содержались лица исключительно по политическим мотивам. Там находился психически здоровый Ян Пилсудский, один московский рабочий, отказавшийся подписываться на заем. Ему был выставлен диагноз шизофрения.

Были и настоящие психически больные – один вообразил себя Троцким, другой говорил об опасности для всего мира иудаизма.

Таких больных было большинство.

Наум Коржавин, побывав на экспертизе в институте им. В. П. Сербского, считает, что в 1948 году помещение в психбольницу здоровых людей преследовало гуманные цели.

Интерес представляет дело Яркова.

В 1928 году 35 летний Ярков был осужден за контрреволюционную деятельность.

В 1951 году он был вновь арестован как руководитель некоей тайной секты. В прошлом Ярков страдал каким-то нервным недугом. Освидетельствованный судебно-психиатрической комиссией, он был признан невменяемым и помещен на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Находясь там в течение трех лет, Ярков убедился в том, что арестованные по 58 статье УК, все были признаны невменяемыми. «Это были очень интересные, безусловно выдающиеся, оригинальные люди», – пишет Ярков, – «вся вина которых сводилась к тому, что они в нервно-психическом отношении были более чутки, более нетерпимы ко всяким проявлениям социальной несправедливости, подлости и жестокости и реагировали на все это более болезненно, чем это полагалось в быту».

Но были и настоящие психически больные. Например, Бурштейн.

Бурштейн в 1960 году написал Яркову письмо, в котором объявил себя немцем, поэтому требовал эмиграции в Германию для продолжения научно-исследовательской деятельности в области психиатрии.

В 1953 году Сергей Писарев пишет Сталину письмо, в котором критикует органы безопасности в фальсификации «заговора врачей», имеющего целью отравить партийных вождей. В институте им. Сербского ему поставили диагноз шизофрения. В 1970 году Писарев возобновил свою кампанию, обличая институт им. Сербского в постановке заведомо ложных диагнозов шизофрении в отношении инакомыслящих. Комиссия ЦК КПСС, созданная по письму Писарева, полностью подтвердила выводы последнего, но материалам комиссии не был дан ход.

Геофизик Николай Самсонов, лауреат Сталинской премии, в 1956 году пишет письмо в ЦК под заглавием «Мысли вслух», в котором критикует современное руководство страны, искажающее ленинские принципы. Самсонов признается невменяемым, помещается в Ленинградскую психбольницу, где пребывает до 1964 года.

Федор Шульц, коммунист с 1919 года. В 1937 году стал критиковать политику Сталина, за что пробыл в заточении почти 20 лет. Реабилитированный в 1956 году, Шульц не успокоился и пишет письмо в «Правду», где утверждает, что, вопреки заявлениям Хрущева, политзаключённые в СССР есть.

Шульц был признан невменяемым и помещен в психиатрическую больницу.

Особняком стоят дела Валерия Алмазова (Тарсиса) и Александра Есенина-Вольпина. Оба состояли на учете с диагнозом шизофрения: первый с 1962 гола, второй с 1948 года.

Тарсис пять раз на протяжении 19 лет госпитализировался в психиатрические больницы. И тот, и другой обследовались зарубежными психиатрами, которые нашли их психически здоровыми. А чего следовало ожидать?

Сейчас уже трудно отделить зерна от плевел. Истина таится в еще не раскрытых архивах КГБ и института им. Сербского. Но трудно поверить, что среди горстки диссидентов, шедших на заведомые мучения и лишения, не было больных с явной или краевой психопатологией. Конечно, можно подвергнуть сомнению данные сотрудника института Сербского профессора Ф. Кондратьева, который опубликовал следующие сведения: по ст. ст. 70 и 191–1 УК РСФСР за 25 лет органы КГБ направили на экспертизу в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. профессора В. П. Сербского со всей территории СССР 370 человек. Часть из них признавалась невменяемыми и направлялись на принудительное лечение, а другие этапировались в места лишения свободы.

По сведениям психиатра М. Буянова от «карательной» психиатрии пострадало не более 100–120 человек. Профессор Л. А. Королева дает сведения, ссылаясь на зарубежные источники, что к середине 80-х годов в местах лишения свободы по политическим статьям находилось около 200 осужденных.

Пусковым моментом к более широкому использованию психиатрии в политических целях послужило высказывание Н. Хрущева о том, что только психически ненормальные люди при коммунизме будут совершать преступления, что только они способны выступить против существующего строя.

29 апреля 1969 года будущий генсек, председатель КГБ Ю. Андропов, направляет письмо в ЦК КПСС с предложением использовать психиатрию для борьбы с диссидентами. По этому поводу было принято секретное постановление Совета СССР.

Уже в 1980 году число спецпсихбольниц достигло 11.

Судебно-психиатрическая экспертиза проводилась по ст. 70 и 191-1 обычно в ГНЦССП им. Сербского, а также в НИИ психиатрии МЗ РСФСР и в НИИ психиатрии в Харькове и Одессе.

С 1972 по 1976 гг. в институте Сербского было проведено по ст. 70–85 экспертиз, а по ст. 191-1 – 47 экспертиз.

Все эти данные расходятся с утверждениями нынешних правозащитников, считающих, что от «карательной» психиатрии пострадали сотни, если не тысячи людей.

Но внятных цифр, опять же, не приводится.

Врачи независимой психиатрической ассоциации, ознакомившись с медицинскими архивами нескольких тюремных психиатрических больниц, пришли к заключению, что за тридцать прошедших лет (1956 – 86 гг.) были признаны невменяемыми и отбывали принудительное лечение в этих больницах 1789 советских и иностранных граждан. Здесь были и ярые националисты, и религиозные фанатики и бывшие «бендеровцы», «власовцы» и пр. А сколько же среди них было диссидентов – неизвестно.

Перелистывая страницы «всемирной паутины», постоянно находишь одни и те же фамилии людей, подвергшихся мучениями карателей-психиатров: Гершуни, Горбаневская, Подрабинек, Григоренко, Новодворская, Тарсис, Вольпин, Плющ, Ж. Медведев. Эти фамилии, как карты в пасьянсной колоде перетасовываются, раскладываются то так, то этак.

В один голос утверждается, что душевно больных среди «испытанцев» не было. Стыдливо умалчиваются факты лечения в психиатрических больницах за рубежом некоторых диссидентствовавших эмигрантов.

Я не могу назвать пофамильно этих удивительных психически нездоровых людей по этическим соображениям. Многие из них живы и, дай им Бог, еще долгой жизни и здоровья, ведь они вынесли на своих плечах все тяготы ГУЛАГА, «психушек», мучительно-тяжелого лечения.

Не все они оказались стойкими, многие отказались от убеждений, не вынеся испытаний выпавших на их долю. Но честь им и хвала – они пробили брешь в стене молчания, окружавшей СССР и бросили зерна свободы в почву, тогда еще в 1965 году, не готовую дать им жизнь. И только через 20 лет свершились их надежды.

Так кто же были эти диссиденты? Чудаки, фанатики, безумцы?