Текст книги "Последний министр. Том 1"

Глава 5

1917 год, январь 4,

окрестности Петрограда

«Каждый день с утра он знает,

С кем обедал Франц-Иосиф

И какую глупость в Думе

Толстый Бобринский сморозил…»

Саша Черный. Зеркало

Протопопов пошёл на силовое решение вопроса и принял это решение достаточно легко, как должное. Если и колебался, то ничуть не больше, чем во время выбора блюда на сегодняшний завтрак. Убивать людей, конечно, всегда непросто и привыкнуть к этому невозможно, но, если решение принято, выполняй.

Теперь следовало прибраться за собой. Оставлять следы, когда ты отправил на тот свет людей такого калибра – не лучшее решение и будет иметь далеко идущие последствия.

На грузовозе, они отъехали на несколько вёрст от места дуэли. Курлов подсказал одно «местечко», где нет народа в такое время года, но есть все условия для того, чтобы избавиться от тел по уму. Таким местом оказался обрыв над местной рекой. В январе ударили морозы, и речка была покрыта льдом, но тем лучше. Да и ещё на руку пошёл снег, заметая все следы преступления.

Остановились у обрыва, Протопопов в двух словах объяснил Курлову, что следует делать дальше. Вместе они рассадили тела в грузовике по местам. Сплошь депутаты, националистического и монархического толка, перепачканные в собственной и чужой крови, изувеченные шквальным пулемётным огнём.

Тела на холоде начали коченеть.

Зрелище крайне удручающее.

За рулём грузовоза усадили самого графа Бобринского, которому пулеметными выстрелами порвало брюшную полость. Владимир Алексеевич слыл отъявленным монархистом, был членом трёх последних думских созывов, включая крайний четвёртый и, конечно, являлся товарищем председателя Родзянко. Как известно, на этом месте граф заменил Протопопова.

Заметная величина в Петрограде.

На момент бесславной кончины, Бобринский входил в пресловутый Прогрессивный блок в составе националистов.

Протопопов, изучая информацию по Бобринскому, узнал, что Владимир Алексеевич помимо прочего является, вернее теперь уже являлся крупным землевладельцем и распорядителем сахарного завода. Оставалось догадываться, какой вспыхнет срач среди его наследников после кончины.

Секундантов господин Бобринский подобрал себе под стать. «Центриста», депутата Думы крайнего созыва, князя Иллариона Сергеевича Васильчикова, посадили рядом с графом на пассажирское сиденье. Этот бывший чиновник Минюста и ковенский губернский предводитель дворянства. Иллариону Васильевичу нет и сорока, да и чем-то особо выдающимся выделиться он не успел.

И теперь не успеет.

Но пусть посидит рядом с водителем.

Второго секунданта, наравне с графом фигуру весьма заметную и примечательную, оставили в грузовом отсеке. Протопопов даже руками потер удовлетворенно, когда узнал какая рыбка попала к нему в сети. Василий Витальевич Шульгин, как и Бобринский, был опытным думцем трёх созывов, перешедшим на сторону противников самодержавия, что, впрочем, не мешало ему искренне считать себя монархистом до самой своей кончины. Васька лежал в позе буквой «зю», и именно он вместе с Гучковым принял отречение Николая II в оригинальной истории и стал одним из идеологов Белого движения.

Что же.

Набегался…

Рядом с ним лежали секунданты Родзянко, лица менее заметные в истории, но имеющие авторитет в обществе 1917 года. Господин Лодыженский Сан Саныч, был членом кучи думских комиссий, председателем 9-го думского отдела и докладчиком по проверке думских прав. На Сан Саныче «бутербродом» лежал Люц Людвиг Готлибович. Этот из Красного Креста, особоуполномоченный при 9-й армии.

Хороший улов получился.

Теперь все эти псевдомонархисты, или вернее то, что от них осталось после знакомства с пулеметом, останутся за обочиной и будут сняты с повестки дня раз и навсегда. Туда им и дорога.

Протопопов смотрел на тела, не испытывая при этом совершенно никаких эмоций. Для него отныне эти пятеро были не более, чем грузом, который хотелось поскорее сбросить с себя, прежде чем продолжить действовать.

Эти пятеро наверняка отдавали себе отсчёт в возможных последствиях, когда становились на скользкую дорожку политической оппозиционной жизни. Каждый из них понимал, к чему это рано или поздно приведёт. Это не трудяги с завода и не губернские крестьяне, поэтому ничего грешного в том, чтобы их завалить наглухо, если перейдут дорогу – нет.

– Здесь полная канистра, господин Протопопов, – послышался голос Курлова.

Генерал вытащил из грузового отсека канистру с бензином, которую накануне подготовил охранник Федя.

Протопопов взял канистру, открыл и начал обходить грузовик, заливая его бензином. Закончив, он закинул канистру в грузовой отсек. Потом открутил крышку с бензобака, почти опустевшего после поездки, и махнул рукой, давая отмашку Курлову. Генерал поставил коробку передач на нейтраль и толкнул грузовоз с изувеченными телами вниз по крутому спуску. Облитая бензином, машина медленно покатилась к видневшемуся впереди обрыву, а Протопопов достал зажигалку Hurricane, зажег и бросил в автомобиль.

Грузовоз вспыхнул.

Бензин горел хорошо.

А потом рванули пары в бензобаке.

Объятый пламенем, грузовоз сорвался с обрыва, перевернулся в воздухе и упал на лёд.

Секунда.

Другая.

Лёд не треснул сразу от удара, но пошёл трещинами и вскоре трёхтонный грузовик ушёл под воду целиком. Вода забурлила, зашипела, туша пламя. В месте падения пошли масляные круги.

Протопопов подошёл к обрыву, убедился, что М 24/40 утонул и бросил:

– Направьте сюда своих жандармов, Павел Григорьевич. Пусть правильную задачу поставят следователям Васильева.

– Так в газетах слухи поползут, Александр Дмитриевич, сами ведь знаете…

– Пусть ползут, главное, чтобы концов журналисты не нашли, все понятно?

– Все сделаем как подобает, – заверил генерал. – Вот только зря вы оставили живым Родзянко, ой как зря, он же к вечеру все разболтает, и я даже не представляю, что тогда будет. Да и господин Кирпичников[8]8
  Аркадий Кирпичников – начальник полицейского сыска в момент описываемых событий


[Закрыть] начнет нос совать…

Курлов поёжился. Вода в месте, где только что утонул грузовоз, успокоилась. Уплыли масляные пятна. А потом морозец начал стягивать корочкой льда водную гладь. Медленно так, но верно. Учитывая, что снегопад усиливался, через час-другой здесь заметет так, что не останется следов.

Что касается Родзянко…

Проще всего было убрать это неизвестное из уравнения и получить очевидное решение текущей задачи. Проще говоря, грохнуть Михаила Васильевича вместе с остальными.

Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы, как писал Рыбаков в «Детях Арбата», вкладывая эти слова в уста Сталина.

Но Протопопов никогда бы не пришёл к тому положению, которое занимал в течение своей жизни, если бы руководствовался подобным простым принципом при решении вопросов. Конечно, эффективность подразумевает, что любые задачи должны решаться самым простым способом из доступных. Но не всегда самые лучшие решения есть самые очевидные и простые. Проблема не в Родзянко и убрав господина председателя с пути, проблему не решишь, потому как она кроется гораздо глубже. Протопопов это слишком хорошо понимал.

Поэтому Михаил Васильевич должен остаться жив и выполнить ту задачу, которая ему отведена.

Некоторое время Протопопов и Курлов тщательно стирали с себя чужую кровь, вымазюкивая стерильно белые платки.

Потом умылись снегом. Понятно, что в таком виде являться в город недальновидно, поэтому для начала следует привести в себя в надлежащий внешний вид и это поможет избежать кривых взглядов. Закончив, прихорошившись, платки тоже сожги, а пепел растоптали в снегу.

– Идемте Павел Григорьевич, пора возвращаться в Петроград, – Протопопов так и не ответил на вопрос Курлова про Родзянко.

Они двинулись прочь от обрыва и реки, обратно в столицу.

– Идемте, Александр Дмитриевич, – вздохнул Курлов, лицо которого приобрело привычную бледность.

Крупные хлопья снега падали на красные щеки Павла, таяли, как будто из глаз Курлова текли слёзы. Генерал теперь наверняка размышлял и ломал голову, кого из столичного следственного ведомства надлежит просить приставить к делу начальника департамента полиции и как все правильно обыграть с господами Кирпичниковым и Васильевым.

Без рисков.

Но надежные люди, желавшие выслужиться, были всегда.

Александр Дмитриевич тоже думал, но о другом совершенно. Он не знал, насколько Родзянко внял его словам и прав Курлов, последствия у событий сегодняшнего дня могут оказаться диаметрально противоположны друг другу. Потому как они могут развиться в две стороны. Когда ты подбрасываешь монету, ты не знаешь наверняка какой стороной она выпадет. Могло легко оказаться так, что уже к вечеру о дуэли и об убийствах будет твердить весь Петроград. Вспыхнут волнения, потому как за обвинениями последуют разбирательства, а это затяжной процесс. А народ в 1917 году требовал скорейших решений и расправ над виновными… Чуть что не так – легко подымался на дыбы, возбуждался. И как правило, сначала делал, а потом думал.

Но и говорить о том, что Протопопов полагался исключительно на удачу, тоже не стоило. Он не пацан, чтобы рассчитывать только на фарт. Протопопов за те несколько дней, что пробыл в новом для себя теле, успел подтянуть свои знания в здешних понятиях и принципах. И сделал выводы. Поэтому действовал министр исходя из твёрдой убежденности, что Родзянко (даже если не внемлет словам Протопопова, что нежелательно) будет держать рот за семью замками, не станет мусориться ни за что. Объяснялась эта уверенность просто – жалоба Михаила Васильевича будет воспринята как слабость и неспособность одного дворянина справиться с другим в глазах общественности. Общественность осудит Протопопова, это без всяких «но» и осудит со всей возможной яростью, строгостью и возмущением. Однако эта же общественность серьезно усомниться в способности господина Родзянко оставаться той величиной, которой он является сейчас. Локомотив общественного мнения и борец за права ущемлённых масс, коим являлся господин председатель Думы, не имеет права проявлять слабость ни в коем случае. Любая просьба о помощи – это, так или иначе, прямое проявление слабости.

Сильные не просят, сильные помогают.

Поэтому, если даже Родзянко захочет отомстить, он будет искать другие возможности, которые позволят сохранить его честь и репутацию незапятнанными…

Так в 90-е ни один авторитет по схожим причинам не вмешивал в разборки с другими бандитами власть. Поэтому в, на первый взгляд, дерзком поступке господина министра, не было ничего, кроме холодного расчета. Ну а что выйдет из разговора с Родзянко… это только предстояло узнать.

Глава 6

1917 год, январь 6,

тайное совещание совета министров, Петроград.

«В политике нет мести, но есть последствия».

П. А. Столыпин

По возвращению в Петроград, Протопопов простился с Курловым и крепко пожал тому руку.

– Спасибо.

– Страшный вы человек, господин министр, – хмыкнул генерал. – Сколько вас знал и никогда бы не подумал, что вы горазды на такое.

– Практичный, – поправил Александр Дмитриевич. – А вы господин Курлов, помимо прочего, думайте меньше, а делайте больше.

– И что делать прикажете?

– Приставьте-ка нашего человечка из жандармерии к Родзянко для надёжности, пусть первые дни понаблюдает за ним в оба глаза. Если вдруг Михаилу Васильевичу в голову что нехорошее придёт – доделайте то, чего мы доделывать не стали. Смело доделайте и без моего на то спроса.

– Выполним, господин министр.

Обнялись.

Попрощались по-хорошему так.

Курлов отправился заметать следы случившегося и выделять человечка к Родзянко, а заодно решать вопросы с Кирпичниковым и Васильевым. Протопопов вернулся в здание министерства к вечеру. Там встретил охранника Федю и узнал от того, что приходил Марков Второй, а вместе с ним или позже (Александр Дмитриевич так и не выяснил) небезызвестный Римский-Корсаков. Оба перезаписались на приём на завтрашний день и долго выпытывали куда подевался министр и какими такими делами государственной важности он занят. Им ничего не сказали, но Протопопов понимал, что разговора с правыми не избежать. Просто так от них не отмахнешься.

Сейчас только не время разговаривать.

Позже.

Так-то разговор нужен.

Запершись в кабинете и напомнив, что его ни для кого нет, Протопопов приготовил себе крепкий чай и плотно перекусил, разом отужинав и отобедав. Возможно потому, что новое тело все ещё требовало адаптации и настраивалось, Александр чувствовал себя совершенно разбитым и выжатым, словно долька лимона. Поэтому после ужина приняв сто граммов на грудь успокоения ради, завалился спать и продрых до следующего утра без задних ног. Сны ему не снились.

Уже утром его разбудил звонок Курлова, который сообщил, что вчерашние вопросы требующие исключительного внимания улажены и господину министру лично придёт на подпись приказ о премировании отличившихся полицейских из сыска на сумму 500 рублей, а также выделение премии самому господину Кирпичникову на сумму в 1000 рублей. Протопопов поблагодарил генерала за службу и обещал подписать приказ тем же днём, не затягивая. Отдельного упоминания о Родзянко от Курлова не последовало, по чему Протопопов сделал вывод, что Михаил Васильевич никак себя не проявил и не обозначил.

Ждёт.

Убедился в этом министр за завтраком, делая обзор прессы. Журналисты продолжали судачить о дуэли, но не так чтобы активно. Тема заметно утихла и сошла с первых полос. Интерес спал. Газетные вояки все ещё спрашивали – а будет ли дуэль, хватит ли у министра внутренних дел душку в проблеме разобраться? Да едко, да колко, но ни грамма в этих статьях не было от действительности. Не раскопали и не унюхали ничего.

Это вселяло определённый оптимизм.

День начался в приподнятом настроении.

После завтрака Александр Дмитриевич размялся хорошенько, поотжимался и поподтягивался в своем обустроенном спортивном уголке. Приучал к регулярным физическим нагрузкам своё новое тело. И приведя себя в тонус, был готов во всей красе встречать новый день, который обещал быть невероятно интересным и одновременно сложным.

Голицын накануне объявил, что сегодня, наконец, пройдёт заседание совета министров, на котором Протопопов намеревался присутствовать, отдаленно смахивающем на качалку из далеких 80-х. Заседания совета в эти сложные дни происходили регулярно, чаще всего по два раза в неделю. Дел вагон и маленькая тележка у правительства. Но после конфликта с участием Протопопова, премьер Голицын намерено тормознул государственную машину и перенёс заседание совета с 3 января на 8 января, чтобы дождаться, когда улягутся первые страсти. Голицын, очевидно, хотел, чтобы общественности разных взглядов стало определённо понятно, что выходка министра Протопопова на торжественном приеме не несёт в себе никакого другого порыва, кроме очередного нервного срыва, которых за Александром Дмитриевичем значилось не счесть. И когда в глазах общественности Протопопов отказался «отвечать за базар» после выходки на торжественном приеме, премьер, натужно и последовательно добивающийся отставки министра внутренних дел, получал на руки все козыри в своих начинаниях. Мол, так и сяк, а Протопопову лечиться надо, а не министрствовать. Задача Голицына была ясна – пересмотреть состав правительства на момент открытия думских заседаний. Потому как в нынешнем составе правительство будет подвержено нападкам депутатов. И пересмотр логично было начинать с самого ненавистного министра, коим Протопопов и являлся. Задача же Протопопова заключалась в том, чтобы, во-первых, переубедить Голицына, если говорить мягко, а во-вторых, сделать совету на заседании одно крайне любопытное предложение, от которого министры не смогут отказаться ни при каких обстоятельствах.

Вот и посмотрим.

В приподнятом настроении, Александр Дмитриевич явился на заседание, поприветствовал всех собравшихся и занял своё место. Сидя за столом, он не без интереса изучал присутствующих, каждого из которых узнавал легко и с первого раза. В зале собрались все до одного министры нынешнего правительства и канцелярия.

Председательствовал премьер. Князь Голицын был подтянутым старикашкой небольшого роста, под семьдесят. Одевался строго и со вкусом, как и подобает премьеру, и выделялся пышными усами, торчащими в стороны, как два прутика. Голова его была седой, а вот усы, в которых будто сосредоточилась вся жизненная сила Николая Дмитриевича, все ещё оставались чёрными, как смоль.

Внешне власть премьера могла показаться безграничной, когда как на деле Николай Дмитриевич совсем ничего не решал и не имел реального политического веса. Он не назначал министров себе в кабинет, понятия не имел о составе Госсовета на следующий год, зато он был «очень почтенный бюрократ» и «весьма приличный человек», который пользовался доверием императрицы со времён, как Николай Дмитриевич возглавлял Комитет помощи русским пленным. Современники характеризовали его как человека доброго, с в высшей степени мягким характером и самым приятным обращением. И они же подчеркивали, что твёрдости в Голицыне не было решительно никакой, что не позволяло ему справится с министрами в своем кабинете и выдержать прямо консервативный курс, сторонником которого Голицын являлся[9]9
  Голицын подал записку, составленную в консервативном кружке А. А. Римского-Корсакова, намечавшую способы укрепления правительственной власти перед лицом оппозиции.


[Закрыть].

Вот такой скомканный набор личных качеств предопредели отсутствие у князя внятной политической программы, которую он бы мог представлять.

Тюфяк.

Другими словами.

Заседали долго, нудно и совершено безынтересно, как тесто месили из раза в раз. Шла официальная часть, которая тщательно протоколировалась и далее телеграфировалась в Царское село к Государю. Поэтому следили за словами, никто не хотел сболтнуть лишнего, дабы не прогневать царя Николая.

Часть министров только недавно вошли в кабинет, как военный министр Беляев, все заседание сидевший с рожей зазнайки. Это было его первое заседание в должности и ему натерпелось выделиться. А назначен он был для успешного проведения предстоявшей межсоюзнической конференцией. Поскольку ему выпала настолько важная роль, держался «Мертвая голова» независимо и уверено. Протопопов знал о необычной погремухи Михаила Алексеевича и теперь понял, почему он ее получил – у него был совершенно лысый череп, как у инопланетянина все равно что. И усы, как у Голицына, правда не такие большие. Беляев охотно комментировал выступления других министров, делал свои вставки, пытался показать, что в деталях знает любой вопрос, подлежащий обсуждению и к его мнению стоит прислушиваться. Ему не огрызались, потому как говорил Беляев действительно по делу и емко, но многих такая манера военного министра раздражала и заводила. Конечно, на фоне Беляева большинство кабинета выглядело несведущими идиотами, которые не разбираются в вопросах дискуссии, а если и знают суть, то поверхностно. Особо воротились министры выдвиженцы Трепова. Эти сидели отельной группкой и не особо старались скрывать своего раздражения. Среди них министр земледелия гофмейстер Риттих. Министр путей и сообщения Кригер-Войновски. Государственный контролёр камергер Феодосьев. И, конечно, министр торговли и промышленности гофмейстер князь Шаховский, которого, как и Беляева, поддерживала императрица.

Вторая группа министров были протеже Щегловитова, нынешнего председателя Госсовета. Это министр здравоохранения Рейн, обер-прокурор Синода Раев, министры народного просвещения Кульчицкий и юстиции егермейстер Добровольский, которого Голицын подозревал в финансовой нечистоплотности. К этой группе примыкали Барк, управлявший финансами империи, причём довольно успешно. И, конечно, министр иностранных дел Покровский, хорошо ладивший с общественностью.

Натурально сплошной клубок змей.

Остальные министры из присутствующих, не примыкавшие ни к одной из групп, пожалуй, имели куда меньший политический вес и, по сути, на заседаниях выполняли роль мебели. Речь о морском министре адмирале Григоровиче, успевшем срастись с креслом за 6 лет именно по той причине, что он был удобным для всех. Дольше него в совете пребывал только граф Фредерикс. И о управляющем коннозаводством генерал-лейтенанте Стаховиче.

Если «группу Щегловитова» в целом отличали более консервативные взгляды, то «группа Трепова» была настроена прогрессивно.

И большая часть этого клубка змей, независимо от принадлежности к группе, не желала служить рядом с Протопоповым. Да и с Голицыным тоже, так накануне его назначения Барк и князь Шаховской подали в отставку (что было продиктовано стремлением премьера произвести ротацию в кабмине с целью наладить отношения с думцами), которая была не принята Государем.

Протопопов уже битый час пребывал среди хорошо образованных чинушей. Единственными, кого эти технократы считали не достойными своих мест, были сам Протопопов и старик премьер.

Когда официальная часть заседания была исчерпана, все было запротоколировано и зафиксировано в журнале, тогда управляющий делами совета министров Лодыженский распорядился канцелярии удалиться.

Настала вторая часть, о которой Протопопов помнил и которую ждал.

Неофициальная.

Обмен министров мнения не под запись, но со всей откровенностью.

Князь Голицын дождался, когда удалятся посторонние. Поднялся, расправил полы своего пиджака и, кашлянув в кулак, сказал.

– Ну что ж, господа, приступим. Обсудим, собственно, то, ради чего мы все сегодня собрались.

– Приступим.

– Давайте начинать.

Голицын обвёл взглядом собравшихся, продолжил.

– Собственно, перед нами встал важный и не терпящий отлагательства вопрос по срокам возобновления думской сессии. Напомню господам собравшимся, что текущий перерыв, связанный с рождественскими каникулами, заканчивается 12 января. Хотелось бы, в связи с этим, выслушать ваши мнения.

Протопопов, слушая премьера, понял, что у Николай Дмитриевича-таки не хватает смелости сказать прямо все то, что он думает по этому вопросу. Потому как боится, что его мнение может разойтись с мнением других министров. Хочет сначала других послушать, а там, если потребуется и мнение своё подкорректировать в угоду.

Откровенно дерьмовая тактика у князя.

Нельзя так.

Протопопов помнил, что в оригинальной истории очередное заседание Совета министров от 3 января отложило возобновление думской сессии до 14 февраля. Голицын стремился получить отсрочку, чтобы сделать возможным рабочую коммуникацию между Думой и правительством, а для этого требовалось сместить Добровольского, который был назначен его замом без ведома, и к которому у князя были вопросы касаемо финансовой нечистоплотности (как уже Протопопов припоминал). Раева, которого общественность воспринимала в штыки. И, конечно, Протопопова, который как считалось, ни черта не разбирался в делах МВД и вдобавок скандалил с Родзянко и его товарищем.

Первым заговорил Добровольский:

– Тут обсуждать нечего, надо разговаривать с Государем и готовить манифест о роспуске созыва.

– Придерживаюсь того же мнения, – поддержал министра юстиции Раев.

– Вы себя слышите?! – включился в разговор Риттих. – Роспуск думы не приведёт к порядку и набросит на шею правительства петлю. Понаслушались «патриотов»!

– Поддерживаю, – согласился Кригер-Войновски.

– Здесь нужен определено перенос, обоснованный, – включился Покровский. – Ни распускать, ни проводить заседание во время категорически нельзя. Правительство к этому не готово и подвергнется нападкам.

– Что вы подразумеваете под неготовностью, господин Покровский? – насупился Добровольский, до которого доходили слухи о том, что Голицын ищет поддержку, чтобы устранить своего товарища.

– То самое, о чем вы подумали, – широко улыбнулся Покровский, известный своей обходительностью. – Не больше и не меньше.

– Ещё мнения? – Голицын разрядил возможный конфликт. – Господин Феодосьев, выскажитесь?

– Я проголосую, вы вопрос на повестку сформулируйте, – отозвался тот.

– Какая ваша позиция по вопросу, господин председатель? – спросил Шаховский с безразличным будто бы видом постукивающий пальцами по столешнице.

– Моя позиция тут такая, что с нынешней Думой работать категорически невозможно по тем или иным причинам. Но и распускать… распускать это значит новую Думу собирать, а в конъюнктуре текущих общественных настроений, боюсь, что новый созыв окажется хуже в десять раз! Поэтому предлагаю перенос до конца месяца.

– И как вы намерены воспользоваться переносом? – уточнил Добровольский. – Какая собственно разница, соберётся дума 19 января или 31 января?

Голицын не ответил. Не говорить же, что он собрался проводить перестановки в кабинете и это, по сути, единственная причина его позиции.

– Полагаю, что наша задача максимально отложить сессию и провести… скажем так, необходимые преобразования, чтобы нам было чем парировать нападки прогрессивного блока, – сказал Барк, который нуждался во времени, как в глотке чистого воздуха, ему предстояло разобраться с возмущениями банкиров. – Полагаю, что оптимальной в этой связи будет дата 14 февраля. Ровно через неделю, как пройдет Союзническая конференция![10]10
  Проходила 19 января – 7 февраля 1917 года в Петрограде


[Закрыть]

– Поддержу господина Барка, – согласился Беляев. – Мы, полагаю, обзаведёмся определённой поддержкой после окончания союзнической конференции и все эти нападки думцев если не сойдут на нет, то не будут иметь прежнего эффекта. 14 февраля.

Голицын кивнул, видимо поддерживая данное решение целиком.

– Не согласен, общественность не станет ждать ещё месяц только потопу, что правительство не готово слушать нападки! – запротестовал Кригер. – Смею напомнить вам господа, что у нас патовая ситуация с железнодорожным сообщением.

– Также напоминаю, что банки отказываются кредитовать наши военно-промышленные предприятия! – добавил Шаховской.

– Так вот и займитесь этим вопросом господа! – воскликнул Добровольский с искренним возмущением. – Не путайте мух и котлеты! У нас при переносе сессии будет целый месяц на то, чтобы убедить союзников продолжить оказывать нам помощь. А для этого нам понадобиться работать в спокойной обстановке, а не тогда, когда нам натурально раскаленные угли под задницы подкладывают.

Протопопов, которого ни о чем не спрашивали, сам молчал и слушал.

Рано.

Тут надо бить одним ударом, чтобы наглухо.

Голицын призвал министров проголосовать и впервые проявил себя достаточно искусным политиком, убрав из голосования вопрос о возможности того, чтобы дума собралась в срок, как и вопрос о ее роспуске.

– Господа, выскажитесь, кто за перенос заседания на 31 января, а кто за перенос ещё дальше? Итак, кто за конец месяца?

– За, я хоть и поддерживаю проведение сессии в срок, но при сложившихся обстоятельствах собирать Думу нецелесообразно, – сказал Риттих. – К 31 января союзническая конференция будет идти полным ходом и основные решения, стоящие на повестке, наверняка будут приняты.

Начали поднимать руки. Пятеро. Кружок Трепова. Риттих, Кригер-Войновски, Феодосьев, князь Шаховский и граф Фредерикс. К ним присоединился Беляев. Голицын сосчитал, кивнул.

– Господа, кто за более длительный перенос? – сам князь поднял руку.

– Перенос на февраль, – буркнул Добровольский. – За неделю на конференции много чего может произойти и решения могут быть пересмотрены.

Руки подняли Барк, Раев, Рейн, Кульчицкий, Покровский, Григорович и Стахович.

Протопопов не поднял руку ни за один из вариантов, поэтому на него устремили глаза все собравшиеся на заседании.

– Ваше слово господин министр внутренних дел?

– Думал не спросите, – хмыкнул Протопопов. – А раз спросили господа, то изволите выслушать. Дума соберётся 12 января, чтобы вы тут не говорили.

– Ба! Ещё чего, Александр Дмитриевич! Что да вздор? На неделю раньше намеченного? – возмутился Добровольский, упираясь ладонями в столешницу. – Вы что ли выпили с утра пораньше?

Протопопов вымерил его взглядом. Прям здоровый такой мужик, ручищи как клешни, плечи широкие, но и живот наел, что будь здоров. Судя по всему привык, что оппонент тушуется, впечатлять его недюжинной физической силой, тем более, такой как Протопопов.

Однако Александр Дмитриевич и взглядом не повёл, выдерживая тяжелый взгляд Добровольского.

– Беспокоитесь, Николай Александрович, что господин Милюков узнает о ваших делах и озвучит на заседании? – ровным голосом спросил он.

– Это о каких таких делах вы изволите вещать? – продолжал закипать Добровольский, ерзая на стуле.

– Да так, которые после ЕГО смерти у Вас наперекосяк пошли. Или я по вашему разумению недостаточно доступно изъясняюсь? Стоит переформулировать?

Добровольский аж позеленел. Говорил Протопопов о необоснованном получении и присвоении денег, предназначенных для выдачи пособий нуждающимся чиновникам Сената, о незаконном прекращении дела некой госпожи Шмулевич и о получении взятки от купца Нахимова с Северного Кавказа. На выпад Добровольский ничего не ответил и предпочел не раздувать тему.

– Так вот переносом думской сессии Вы однозначно способствуете тому факту, чтобы господин Милюков подготовился как следует и нашёл зацепку. А если сессия пройдёт раньше намеченного срока, гляди и подготовиться не успеет. Информацию ведь ещё надо найти, где брать, – подмигнул Протопопов.

Николай Александрович молчал, начал натужно теребить платок в своих руках.

Голицын, бывший не прочь потопить министра юстиции аж засиял, когда ему представился подобный шанс.

Друга по «группе» следовало спасать, поэтому к разговору подключился Покровский.

– Мы в отличие от вас Александр Дмитриевич думу не боимся, – начал он. – Она для того и собрана, чтобы болтать. Не Николая Александровича атакуют, так другого, хотя есть варианты как это дело изменить и вам о них достоверно известно.

Покровский, просивший Государя об отставке Протопопова, сейчас намекал именно на это.

– Николай Николаевич, уважаемый. Насколько мне известно, в думе к Вам относятся как к «кристаллически честному» человеку и стороннику сотрудничества с либеральной общественностью, такую репутацию заслужил далеко не каждый из нас. Или я плохо осведомлён? – Протопопов приподнял бровь.

– Я всегда выступал за честный и открытый диалог, это правда.

– Просто не могу понять, как вы в таком случае объясните господам Милюкову, Родзянко и остальным, что голосовали за перенесение думской сессии, а не за ее созыв в срок, я уже не говорю о своем предложении собрать думцев раньше? А они ведь обязательно поинтересуются. И слухи могут пойти разные, потому как за перенесение сессии нет ровным счётом никаких оснований! И люди простые, они тоже могут подумать разное. Ни в коем случае не разделяю эту точку зрения, но ведь могут подумать, что правительству нужна пауза, чтобы согласовать условия сепаратного мира… За вас беспокоюсь, Николай Николаевич, – Протопопов улыбнулся на мгновение, а потом лицо его сделалось вновь каменным.

– Господин Протоповов! – Раев закатил глаза.