Текст книги "Болотный клад"

Глава II
Какие-то непонятки

Школа в Рябинках – это такой большой старый дом из старых бревен, в два этажа. Над широкой дверью табличка: «Школа им. пионера-героя Леонида Чижика».

Мы оставили велосипеды возле крыльца и пошли на задний двор. Там стоял здоровенный грузовик с березовыми дровами. Они были уже наколоты и на весь двор пахли березовым духом.

Водитель, как водится, сидел на подножке и ничего не делал, а возле машины суетился мелкий народ под руководством строгой дамы в очках и большой шляпе, которую она все время придерживала обеими руками, потому что ее с удовольствием теребил ветерок.

– Мэри Поппинс, – шепнул мне Алешка. – Она боится, что ее шляпу унесет юго-восточный ветер.

– Или северо-западный, – сказал я.

– Это наш директор, – строго сказала Танька. – Ее никогда никакой ветер никуда не унесет.

– Танечка! – обрадованно завопила дама. – Как вовремя ты появилась! Только на тебя одну надежда! Принимай командование! Выстраивай свой птичник! – Она поправила очки и шляпу и скрылась за дверью.

– А какой птичник? – спросил, оглядевшись, Алешка.

– Да вон возле машины галдят.

– Что-то не очень они на птичек похожи.

Танька рассмеялась. И объяснила:

– У них у всех птичьи фамилии: Галкин, Воронин, Уткин, Воробьев, Сорокин…

– А ты Журавлева, что ли?

– Почти. Скворцова.

Танька живо выстроила свой птичник в цепочку, и березовые полешки полетели в сарай из рук в руки. Мы тоже не остались в стороне.

– Нам много дров на учебный год нужно, – объяснила Танька. – В каждом классе по печке, печка в учительской, в спортзале, в музее, в буфете…

– Сделали бы отопление, – сказал я.

– Почти сделали. Нам выделили деньги, Ариадна Порфирьевна закупила все, что нужно – и топки всякие, и трубы, и батареи…

– А эта Ар… Андро… Андриана… это кто?

– Ариадна! Директор.

– Трудное имя, – вздохнул Алешка. – Как ты его запомнила!

– Семь лет запоминала! – засмеялась Танька и уронила полено мне на ногу. – Дольше, чем таблицу умножения.

– И чего? – спросил Алешка. И уронил другое полено. На мою другую ногу. – Чего с вашей котельной?

– А ничего! – Танька хмыкнула, а я успел отскочить. – Все это оборудование в одну ночь украли.

– Кто? – Алешка от злости уронил полено себе на ноги, но даже не пикнул.

– Откуда нам знать? Угостили сторожа сигаретой, он и уснул до утра. Участковый его сколько спрашивал: «Юра, припомни, кто тебе закурить дал?», а он одно и то же бубнит: «Темень была, не разглядел».

– Это какой Юра? – спросил я.

– Пеньковский. Тракторист. У него зимой работы мало, он нашу школу сторожит.

Мы с Алешкой молча переглянулись. То-то мне показалось, что дядя Юра какой-то грустный. И задумчивый. Правда, задумчивым он был всегда. Даже в дороге. Локоть на руль положит, голову ладонью подопрет – и думает. Однажды на птицеферму что-то вез и в задумчивости поворот проскочил. Так до самого райцентра ехал… в задумчивости. Но грустным мы его ни разу не видели.

– Перерыв, цыплята! – крикнула Танька. – Идите в буфет чай пить.

Пока весь этот птичий двор надувался чаем, мы с Танькой прошли в школьный музей. Там на самом видном месте висела увеличенная фотография пионера-героя Леньки Чижика, курносого такого пацана Лешкиного возраста. Может, чуть постарше. И все остальное было очень интересное. Во всю стену – карта партизанских действий; в стеклянных витринах – две пробитые пулями каски, обрывки ржавых пулеметных лент, позеленевшие патронные гильзы, автомат без приклада и без затвора. А в одном уголке – вроде партизанская землянка. Железная печурка, нары, застеленные хвойными лапами, столик на березовых чурбачках. На нем – коптилка из снарядной гильзы, помятый котелок, наверное, с кашей. На бревенчатых стенах развешано оружие. Конечно не настоящее, но очень похожее.

Все было очень здорово сделано. И казалось, что в этой землянке только что были люди. Пили чай, ели кашу, читали вслух газеты. А потом отправились на задание.

Алешке особенно оружие понравилось.

– Это Санька Скворец сделал, – похвалилась Танька. – Мой двоюродный брат. Он в любом оружии здорово разбирается.

– А можно потрогать? – спросил Алешка. Он у нас тоже в любом оружии разбирается. Однажды даже гранату сделал и до смерти ею двух бандитов напугал.

Алешка снял со стены автомат и нахлобучил каску. И стал вдруг чем-то похож на Леньку Чижика.

– Тебе идет, – сказала Танька. – На тонконогий гриб смахиваешь.

Еще в одном углу мы увидели в рамочке под стеклом пожелтевшую газету военной поры. «За нашу Родину!» – так она называлась. И небольшая заметка в ней – «Рассказ пионера» – была аккуратно обведена красным фломастером.

– Еще один герой? – спросил Алешка.

– Ага, живая легенда. Дед Михеич. В Журавлях живет. Как миленький.

– А он чего натворил? Этот миленький?

– Он во время войны танк в болоте нашел.

– Какой танк? – Алешка во всю ширь распахнул глаза.

– Какой, какой… Настоящий. Вон почитай.

В заметке говорилось о том, что после освобождения области от немецких захватчиков местный школьник Семен Федосеев обнаружил в лесу советский танк. Экипаж этого танка прикрывал в одном из боев наши отступающие части, был окружен вражескими танками, но сумел прорваться и скрыться в лесу, однако попал в болото и потерял ход. Танкисты испортили орудие, сняли пулемет и ушли глубоко в лес. Вскоре они встретились с партизанами и продолжили борьбу с захватчиками в рядах партизанского отряда. Позже они перешли линию фронта и получили новую боевую машину. Лучше прежней.

А старый танк, застрявший в болоте, отыскал школьник из деревни Журавли Сенька Федосеев. Пошел он как-то в дальний лес по грибы и увидел заросший черникой холмик. Присел отдохнуть и набрать ягод и почувствовал, что сидит на чем-то твердом и холодном. Это оказалась крышка башенного люка. Мальчик побежал в село, где в это время стояла воинская часть, и рассказал о своей находке офицерам.

– Ты внутрь не лазил? – строго спросил мальчика командир саперов.

– Что я, дурак?

– Молодец! Танк может быть заминирован. – И майор послал своих бойцов осмотреть находку и проверить, не остались ли в танке какие-нибудь документы.

Бойцы проверили и доложили: «Проверено. Мин нет. Документов тоже. Даже гильз не обнаружено».

Так оно и было. Документы забрал экипаж, а гильзы собрал Сенька, который, конечно же, «в танк не лазил».

О находке доложили в штаб армии, попытались вытащить танк из болота, но он так прочно увяз в трясине, что это не удалось. А война ушла дальше на запад.

– Значит, танк не вытащили? – спросил Алешка.

Танька пожала плечами.

– И где же он теперь? Там же, в болоте?

Танька развела руками.

– Эх вы! – огорчился Алешка. – Такая у вас боевая школа, а вы забросили такой героический танк! Я бы его вытащил.

– Вот и вытащи! – обиделась Танька.

– А я знаю, где он?

– И мы не знаем.

– А кто знает? – вспыхнул Алешка. – Сенька-Федосейка?

Танька сначала удивленно моргнула, а потом обрадовано кивнула:

– А ты не дурак, Леха!

– Это давно известно, – отмахнулся Алешка.

– Пошли! – Танька решительно дернула его за рукав. – Пошли быстро. Разгрузим машину и зайдем к деду.

– К твоему, что ли? На фиг надо.

– К деду Семену. Федосееву. В Журавли.

– Давно пора, – с укором вздохнул Алешка.

– Только ты особо не радуйся – он небось ничего не помнит.

– Ничего! Вспомнит! Как миленький.

Журавли от нашей резиденции довольно недалеко расположились.

Сначала мы ехали цепочкой, а потом рядом – так удобнее было разговаривать.

– Вон там Журавли, – показала Танька. – По-за той горушкой.

– А на пузатой горушке это что торчит? – спросил Алешка.

– Вроде как музей. Там в давние годы была графская усадьба. И в ней поэт жил, не помню, как звался. От музея там одна комната осталась. Там Ариаднин брат живет, караулит.

– А чего там караулить?

– Вообще-то особо нечего. Два кресла, столик на ножках, какие-то портреты и веер сломанный. Да, и стихи поэта. Как же его?… Или Брянский, или Тамбовский.

– Поэты так не называются, – со знанием дела возразил Алешка. – Тамбовский! Окорок, что ли? А Брянский? Волк? Скажи еще «Тульский» – пряник.

– А ты вообще-то вредный.

– А то! Мы, Оболенские, такие. Нам грязный палец в рот не клади.

– Откусите? – усмехнулась Танька.

– Выплюнем!

Пузатая горушка с графской развалиной осталась в стороне, и открылся широкий полевой простор. А за простором – ладная деревушка Журавли.

Алешка огляделся, пожал плечами:

– Ну и где тут у вас журавли курлычут? Что-то не слышно.

Танька ехидно засмеялась:

– Это другие журавли. Они не курлычут – они скрипят. Сейчас услышишь

Из ближнего дома вышла бабулька с ведрами и направилась тропкой к колодцу. За ней лениво шла лохматая коза, потряхивая бородкой и нежно помекивая. Бабулька поставила ведра на приступочку возле сруба, поймала висящую над головой деревянную бадейку, схваченную блестящими обручами. Бадейка висела на длинной жердине, прикрепленной вверху еще к одной жерди. А та опиралась на высоченный столб. На другом конце этой жерди был примотан проволокой обрезок рельса. Для баланса. В общем, качели какие-то.

Бабуля, легонько перебирая жердь, опустила бадейку в глубину колодца и, так же легко вытащив ее, поставила на край сруба. Перелила воду в одно ведро, повторила операцию. Жердины при этом скрипели и покрякивали.

– Понял? – спросила Танька Алешку. – Это и есть журавль. Скрипучий.

– А похож, – одобрил Алешка. – Будто настоящий журавель на одной ноге стоит. И шея длинная. И своим клювом из колодца лягушек вытаскивает.

– И скрипит, – сказала Танька. – Будто курлычет. Потому деревня и прозывается Журавли. Здесь у всех такие колодцы – деревня на горке, вода глубоко, без журавля никак воды не достать.

Бабулька тем временем поставила одно ведро на траву – коза тут же подошла и жадно припала к воде.

– Любит Майка живую воду, – объяснила бабулька, перевязывая платочек на седой голове. – И молоко от ней такое чистое, светлое. Пользительное, вроде аспирина. Хотите спробовать?

Я ничего не успел сказать, как Алешка уже выскочил:

– А то! Я козлиное молоко только раз в жизни пробовал. В далеком детстве.

Соврал, как обычно. Чтобы приятное человеку сказать.

– Сей момент, – поспешила бабуля. Подхватила было ведра, но мы с Танькой успели ее опередить. – Вот спасибо, милки. Такие вы симпатичные. Прямо жених и невеста.

– Это я жених, – сказал Алешка. – А он брат жениха.

Танька рассмеялась, бабулька тоже, прижимая ладошку к сухонькому рту. Она загнала Майку во двор и вынесла кружки и банку с молоком. Да еще и черный хлебушек.

– Аржаной, – похвалилась бабулька. – Сама испекла. Малой, ну-ка бери горбушечку, в ней вся хлебная сила.

Алешка не подкачал насчет хлебной силы. Смолотил две горбушечки и выдул две кружки молока. Отдышался:

– Давненько я аржаного хлебушка с козлиным молочком не пробовал. Лет десять, наверное.

Бабулька посмотрела на него, с сочувствием склонив к плечу голову:

– А то пойдем, малой, я тебе щец налью. Уж больно ты худощавенький. В папку али в мамку?

– В братика, – сказал Алешка.

Я давно уже выбирал время, чтобы дать ему «ползатыльник», но Алешка меня опередил:

– Ну и чего ты расселся? Мы что, молоко пришли обедать? Или журавлей ловить? А танки кто будет из грязи вытаскивать?

– Танки грязи не боятся! – сказала Танька и смахнула с губы молочные усы. – Пошли!

Дед Семен Михеич Федосеев жил на самом краю Журавлей, над заросшим оврагом. Но мы в тот день до него так и не дошли. Едва отдышались от неожиданного угощения, а навстречу нам затарахтел трактор дяди Юры с прицепленной тележкой на разных колесах. Одно колесо вовсю болталось, вот-вот сорвется с оси.

Я замахал дяде Юре, он остановился и наполовину высунулся из кабины.

– Дядь Юр, колесо потеряешь.

– Наплюнуть. У меня этих колес полон двор. – Ему было просто лень заниматься колесом: все ехал бы и ехал – туда – не знаю куда.

– Давайте нам домкрат и ключ, поможем.

– И где я его возьму, этот домкрат? Поди, дома остался. – Дядя Юра поскреб затылок. – Однако ключ есть.

Мы стали кое-как затягивать гайки на колесе. Дядя Юра топтался рядом. Одной гайки не хватило – успела соскочить и потеряться.

– Наплюнуть, – сказал дядя Юра. – У меня этих гаек цельное ведро. Ну что, готово, буду ехать?

И тут Алешка выдал:

– Дядь Юр, тебя наш папа просил зайти.

Дядя Юра облизнулся:

– На шашлык?

– На березовую кашу, – сказал Алешка.

– Почто? – удивился дядя Юра. Но не очень.

– Папа хочет спросить, дядь Юр, – брякнул Алешка, – ты кому школьное отопление продал?

У дяди Юры воротами распахнулся рот, а потом лязгнули зубы:

– Ты что, малой? Какое-такое отопление?

– Это тебе папа объяснит, – Алешка разве что не зевнул с безразличием и повернулся к нему спиной: – Едем дальше.

– Постой, постой! – дядя Юра засуетился. – Это кто же на меня набрехал? Что проспал ту ночь, не отказываюсь. Неведомо, как сон меня сморил. Но чтоб чужое продать, у Юрки не водится. Так и скажи бате. У Юрки крадут, а сам Юрий Иванович – никогда!

– А у вас что украли? – спросил я, сам не зная почему.

– Как же! Бороны железные, целую сцепку, аж шесть штук. И проболки моток.

– Дядь Юр, – засмеялась Танька, – ну кому нужны твои бороны? Ты у нас один тракторист на весь край. Потерял небось, когда с поля ехал.

– Стало быть, кому-то глянулись.

– А батареи кому глянулись? – опять за свое Алешка.

– Откель мне знать? Ты, Леха, прям как наш участковый. Тот тоже все выспрашивал: с кем общался, с кем видался, куда ходил? Да ни с кем я не ходил! Всю ночь на крыльце просидел. Одного только мужика и видал.

– Какого мужика? – это мы с Алешкой в один голос спросили.

– Обыкновенного. В куртке и в штанах.

Ну, это понятно. Зимой все мужики ходят в штанах и в куртке.

Танька в наш разговор не мешалась, только глаза туда-сюда гоняла, а в глазах – явное одобрение.

– Интересное дело, – пробормотал Алешка. – Чего это у вас мужики зимними ночами бродят. В штанах и в куртках.

– А без штанов холодно, – по инерции объяснил дядя Юра. И спохватился добавить: – Он заблудился. Ехал на фуре в Подлипки и дорогу потерял. Стал у меня спрашивать. Хороший мужик. Сигареткой меня угостил. Я хоть и некурящий, а сигаретку взял. Даром же.

– А что потом? – спросил я.

– А ничего. Сел да уехал. А я еще на крылечке посидел, подмерзать стал. Дай, думаю, чужой сигареткой согреюсь.

– Согрелся?

– Не то чтобы очень… Но вроде ничего. На ступёнки присел – и сморило меня. Стало быть, согрелся. – Тут дядя Юра немного опомнился: – А чего вы ко мне пристали, мальцы? А ну кыш по домам!

– Ладно, – согласился Алешка, – можешь к полковнику не ходить. Только скажи, как этот добрый мужик выглядел?

– В куртке…

– И в штанах. Не повторяйся. Ты лицо его разглядел?

– А то! Еще как! Только темно было – не очень видать. Да еще у него воротник поднятый был и шарфом укутанный. Вот шарф хорошо разглядел. Такой из себя шерстяной, почти до носа.

Мы с Алешкой вздохнули. Дядя Юра хлопнул дверцей и уехал. Алешка едва успел забросить гаечный ключ в тележку. Танька усмехнулась:

– Ну, великие сыщики, много узнали?

– Сколько надо! – огрызнулся Алешка.

– А мне понравилось. – Не поймешь, правду сказала или в шутку.

Тут мы спохватились, что «день клонился к закату» и «солнышко уже присело».

– Попадет? – спросил меня Алешка.

– По полной программе.

– Хотите, я с вами пойду? – предложила Танька. – Скажу вашей маме, что я вас дровами задержала.

– Не надо этих жертв. – Но я заметил, что Алешке это предложение пришлось по вкусу. И он взял его на заметку – пригодится!

Мы сели на велосипеды и помчались по домам.

– А танк я вам найду! – крикнул Алешка вслед Таньке. – И печку школьную тоже! Гуд бай, май лав, гуд бай!

– Лех, – спросил я, когда мы немного отъехали, – зачем ты так круто с Юрой? Ведь ясно, что он ничего не крал.

– Я знаю, Дим. Я нарочно его встряхнул. Чтобы вспомнил. И чтобы о себе подумал. А то он весь вареный и задумчивый.

Кто знает, может, он и прав. Доктор ведь тоже больному иногда больно делает, чтобы его вылечить.

Глава III
«Кто стрелял?»

Когда мы слезли с велосипедов возле нашей калитки, солнце уже спряталось за дальними елями, а нас уже дожидались наши неугомонные строители. Во главе с главным полковником.

– Здравствуйте, – вежливо сказала мама, будто не узнав нас. – Вы к кому?

– Наверное, к Димке, – сказал папа. – Или к Алешке.

– А их еще нет, – сказал дядя Боря, трогая на поясе свой широкий армейский ремень. – Шляются где-то. Два наряда вне очереди! Более-менее.

Но нас такими штучками не возьмешь. Мы переглянулись, пожали плечами и взялись за велосипеды.

– Ладно, – сказал Алешка, – мы завтра зайдем. Рано утром. С восхода до заката.

– Передавайте им привет, – сказал я.

– Я им сейчас такой привет передам, – сказала мама, – мало не покажется! И с восхода, и с заката. Весь день где-то пробегали, а мы тут крутимся как белки в колесе. Идите ужинать!

– Руки мыть? – безнадежно спросил Алешка, протягивая ладони.

– Еще как! – ахнула мама. – А перед сном и ноги тоже.

– Ноги тут при чем? – буркнул Алешка. – Мы ногами не ужинаем.

В новом доме еще не было электричества – белки в колесе не провели, – но было очень уютно. У нашей мамы очень много всяких талантов. Она лучше всех ходит по магазинам, ставит градусники, проверяет дневники, готовит так, что пальчики до локтей оближешь. Но ее самый главный талант – обустройство жилищных условий. Когда мы всей семьей путешествовали по дремучим берегам Белого моря, мама так обустроила нашу драную палатку, что по утрам даже не хотелось из нее вылезать. Мало того что на окошке с комариной сеткой у нас висела занавесочка с двумя солнечными ромашками, так еще на березовом чурбачке всегда стояли свеча с коробком спичек и пластиковая бутылка с черничным морсом. Проснешься ночью и страдаешь: выходить или не выходить по надобности, а потом глотнешь чернички – и так славно до утра спится.

Вот и в новом доме тоже. Чистенько, занавесочки, на большом столе ровно, домовито так светит керосиновая лампа; в углу, на маленьком столике, помигивают и помаргивают оплывающие свечи – там папа и дядя Боря играют в шахматы. Небось весь день вот так они и крутились, как три белки в одном колесе.

Алешка подошел к ним, посмотрел на доску и деловито посоветовал дяде Боре:

– Лошадью ходи.

– Иди отсюда, – вежливо и с надеждой отозвался дядя Боря.

Но надежды его не сбылись. Алешка у нас хуже липучего комарика:

– Дядь Борь, ты ведь танкист?

– Более-менее, – задумчиво, не отрывая глаз от доски, почесывая затылок белым конем, отозвался наш более-менее дядя Боря.

– Дядь Борь, а танк может в болоте утонуть?

– Смотря какое болото и какой танк. – Дядя Боря не отрывался от доски.

– Танк железный, – пояснил Алешка. – Болото ржавое. – И подсказал: – Лошадью ходи.

– Лошадей больше нет, – вздохнул дядя Боря. – Твой батя их всех сожрал.

– А вытащить танк из болота можно? – не отставал Алешка.

– Смотря чем… Более-менее…

– Тебе мат! – сказал папа.

Дядя Боря тяжело вздохнул и показал белым конем на Алешку:

– Я так не играю. Уберите его от меня со всеми вопросами.

– Это только начало, – пообещал папа. – Он что-то задумал.

– Правда, что ли?

– Ну! Угонит из твоей части танк вместе с экипажем, заведет его в болото, а ты будешь его вытаскивать. Более-менее.

– Ага! Прямо сейчас.

– Садитесь, – позвала нас мама.

На другом конце стола она месила тесто для завтрашних пирогов. Когда наша мама что-нибудь готовит, она всегда такая задумчивая, что с ней очень интересно разговаривать. Особенно когда Алешка безостановочно рассказывает о наших дневных приключениях.

Мама месила тесто, сдувая со лба волнистую прядь, и терпеливо, но лаконично отвечала.

– Мам, – Алешка говорил быстрее, чем жевал, – эта Танька – она грязи не боится.

– Это радует, – отозвалась мама и изо всех сил шлепнула комок теста об стол. Лампа подпрыгнула и замигала, Алешка уронил ложку на пол.

– Она, мам, так красиво в лужу шлепнулась! Как лягушка в пруд.

– Бедная девочка.

– Она и воды, мам, не боится. Здорово плавает. И дрова для школы таскает.

Ну и дальше все пошло у него телеграфным текстом: школа имени Чижика, украденное отопление, колесо у тележки, аржаной хлебушек, журавль у колодца, Майка у ведра, Мэри Поппинс в очках и в шляпе…

У мамы еще один талант есть – терпение. Она опять сдунула со лба прядку и сказала миролюбиво:

– Все! Идите спать. Я почти все поняла. Только вот зачем печке колеса, зачем Мэри Поппинс украла у дяди Юры очки, шляпу и дрова во время зимней спячки и что делал чижик у колодца?

– Танк воровал, – подсказал дядя Боря. И снова стал расставлять шахматы. – Они с Лешкой сговорились.

– Лошадью ходи, – проворчал Алешка. – А то опять проиграешь более-менее.

– А ты иди ноги мыть! – злорадно отомстил ему дядя Боря.

– Лешки тоже грязи не боятся, да, мам?

Вместо ответа мама бросила ему полотенце для ног. Лешка вздохнул с упреком, накинул полотенце на голову и побрел к нашему фургону. Вскоре оттуда донесся и прервался его пронзительный вой. Дядя Боря в испуге вскинул голову:

– Это у вас часто бывает?

– Если бы, – вздохнула мама. – От силы раз в неделю. – И пояснила: – Алешка одну ногу в тазик с водой опустил. – Вой повторился. – Это вторая нога окунулась.

– А вот и третья, – сказал папа.

– Четвертая, – подсчитал дядя Боря. – Он у вас более-менее сороконожка, что ли?

– Дим, – сказала мама, – иди разберись. Может, он там заплыв в тазике устроил?

– А чего так орать-то? – спросил дядя Боря.

– Будешь ноги мыть – узнаешь. Вода-то ледяная, колодезная.

– Истязаете ребенка. Но я-то орать не буду.

– Более-менее, – усмехнулся папа.

Истязают ребенка, как же… Я более-менее вежливо попрощался, пожелал всем доброй ночи и пошел разбираться.

Как я и предполагал, Алешка сидел на крылечке, босиком, с полотенцем на шее, а тазик с ледяной водой стоял поодаль, под березой. Лешка самозабвенно орал, время от времени сам к себе прислушиваясь, ловил далекое лесное эхо.

– Хватит выступать, – сказал я. – Уже поверили. Все твои ноги пересчитали.

Алешка с облегчением обулся:

– Теперь ты, Дим.

– Да не буду я ноги мыть!

– А тебя и не просят. Ты только поори.

Я не стал орать. Предусмотрительно намочил полотенце, повесил его на березку и выплеснул чистую воду из тазика.

И тут как раз пришла мама. И в первую очередь пощупала полотенце.

– Молодцы! – сказала она. – Самим же приятно лечь в постель с чистыми ногами.

– Кто сказал? – удивился я.

– Крышкин, – ответил Алешка.

– Это я сказала. – Мама протянула мне листочек из блокнота и деньги. – Завтра утром пойдешь в магазин и сделаешь закупки по списку. Мне уже надоело таскать сумки с продуктами и вертеться как белка в колесе. Это понятно?

– Более-менее, – сказал Алешка.

Мы заперли дверь, погасили свет и плюхнулись на свои матрасы.

– Как приятно, – сказал Алешка, – лечь в постель с чистыми ногами.

Было еще довольно светло. В окно гляделась луна, уложила на пол светлые тени. Где-то под потолком робко зудел ранний комарик. В Алешкиной тумбочке что-то скреблось и шуршало.

– Мышка? – спросил я.

– Майские жуки в коробочке.

– Тебе это надо?

– Пригодятся, – Алешка поворочался, устраиваясь поудобнее. Сказал мечтательно: – Эх, Дим, какое у нас впереди лето!

– Ага, – я уже задремывал. – Рыбалка, грибалка, купалка…

Вдруг Алешка подскочил так, будто его укусил майский жук:

– Два наряда вне очереди! Купалка на рыбалке! Мы с тобой, во-первых, найдем этого жулика, который отопление у школы украл, а во-вторых, найдем танк и вытащим его из болота. Это понятно?

– А зачем? – я уже с трудом одолевал хороший дачный сон.

– Мама на нем будет в магазин ездить. А то ей уже надоело сумки таскать. Как палке в колесе.

– Белке, – с трудом поправил я.

– Ни разу не видел белку в колесе. А палок сколько хочешь.

Пришлось объяснить, спотыкаясь на каждом слове. Белка в клетке… Ей надо бегать, чтобы выжить… Приделали колесо… Она в нем скачет…

– Вот кто это придумал, – сказал Алешка, – его бы самого в колесо посадить. А белке нужно по деревьям бегать. Нужно ей это колесо, как маме танк!

– Ты же сам сказал.

– А ты и поверил. Доверчивый ты наш. – Алешка сел, обхватил руками коленки. На его лицо падал лунный свет, и оно почему-то показалось мне гораздо взрослее, чем на самом деле. – Дим, у тебя совесть есть?

– Даже две, – буркнул я, засыпая. – Одна для дома, другая для школы.

– Хорошо устроился.

Что-то мне в его голосе не очень понравилось. Даже сон куда-то отступил. А я так люблю засыпать в первую ночь на даче! Сквозь мягкий сон наваливаются всякие хорошие мечты предстоящего лета – солнечного, веселого, интересного. Тут тебе и рыбалка, и грибалка, и купалка… И танк, и школьная печка, и бедолага Юра…

– …ты, Дим, сам подумай! Может, в этом танке наш дед воевал…

– Прадед, – поправил я машинально.

– Какая разница, в общем, наш потомок…

– Предок, – опять поправил я. Надеюсь, моим потомкам воевать не придется.

Но Алешка, похоже, меня не слышал:

– Или чей-нибудь другой дед или потомок. Он защищал нашу страну от фашистов! А если бы не защитил, ничего бы у нас не было. Никаких наших родителей. И нас с тобой тоже не было бы. – Тут он замолчал – самому, наверное, стало страшно. – И неужели мы с тобой, предки этих молодых солдат, оставим их боевое оружие в гнилом болоте?

Алешка, хоть и путал предков и потомков, задел меня здорово – какая-то третья совесть внутри меня зашевелилась.

– Мы с тобой вытащим этот танк и поставим его возле школы имени героя Чижика. Танькин птичник покрасит его зеленой краской и нарисует на башне красные звездочки! И мы с тобой будем гордиться. Тебе хочется гордиться?

Вообще-то мне спать хочется. Но если я сейчас скажу об этом Алешке, то навсегда потеряю свой авторитет старшего брата.

– Лех, я с тобой согласен, но ты подумай – как нам этот танк отыскать в каком-то болоте? Семьдесят лет прошло, даже больше, и никто не знает этого места.

– Дед Семен знает! – запальчиво возразил Алешка. – Нашел он этот танк один раз, найдет и второй.

– Как у тебя все просто. Деду вон сколько лет! Он уже ничего не помнит.

– Это ты ничего не помнишь! А я помню: наш дедушка говорил: «Куда очки только что положил – не помню. А вот как первый раз в школу пошел – помню как сейчас». У них, Дим, у стариков, всегда так: тут помню, а там не помню.

– Помню – не помню… Ну найдем мы танк, а дальше что? Он наверняка по самые уши в землю ушел. Совочками будем откапывать? – Я так рассердился, что у меня даже сон пропал. Еще и потому, что знал: если Алешка что-то задумал, то мы все так закрутимся, что мама не горюй.

– Главное, Дим, найти. А уж как вытащить, я что-нибудь придумаю. Вон дядю Юру позовем с его трактором, на буксир возьмет!

– Ага, и по дороге он танк потеряет.

Мы так заржали, что, наверное, мама вздрогнула и проснулась. И думает – откуда у нас на участке табун лошадей?

Я уткнулся носом в подушку, чтобы сдержать смех, а когда поднял голову, Алешка уже мирно сопел. Ну правильно: сделал свое дело – и уснул. С чистыми ногами. И с чистой совестью.

Едва мы выползли утром на крылечко, потягиваясь и позевывая, возле калитки раздался оглушительный заливистый свист. И тут же со стороны нового дома отозвалась наша мама:

– Алексей, прекрати сейчас же!

– Это не он! Здрасьте! – Танька уже входила в калитку. – Это я!

– Это Таня, которая не боится воды? – деликатно спросила мама.

– И грязи! – добавил, уточняя, Алешка. – И козы Майки.

– Привет, – сказала Танька. – Вы готовы?

– Они еще не завтракали и не умывались, – сказала мама.

– Подумаешь, я тоже не завтракала.

– Вот вместе и позавтракаем.

– А чем? – Танька сощурила хитрые глаза.

– Да, – подхватил Алешка, – что у тебя сегодня в репертуаре?

– В меню, ты хочешь сказать? Пирожки с молоком устроят?

– Лучше с мясом, – сказала Танька, а мама улыбнулась – Танька ей явно глянулась.

За завтраком Танька понравилась не только маме, которая с удовольствием наблюдала, как она сметает пирожок за пирожком. Даже дядя Боря оживился. Обычно он пьет утренний чай неторопливо и со вкусом. При этом пыхтит и отдувается. А тут, испуганно глядя на быстро убывающие с блюда пирожки, зачастил, явно стараясь обогнать Таньку. Последний пирожок они ухватили одновременно.

– Боря, – сказала мама, – ты же офицер, настоящий полковник. Уступи даме.

– Танька, уступи старшему по званию, – сказал Алешка.

И Танька, и дядя Боря «обавременно» выпустили пирожок. Который тут же подхватил Алешка.

– Это мне премия, – объяснил он, – за то, что ноги холодной водой вчера помыл.

Тут мама обиделась:

– Я, например, каждый день умываюсь! И где мне премии?

– А ты не умывайся, – посоветовал Алешка. – И обидно не будет.

– Более-менее логично, – сказал дядя Боря и, вздохнув, повернулся к папе: – Пойдем работать, Сережа, раз уж эти бездельники все съели.

Домик деда Семена навис прямо над оврагом, на дне которого чуть слышно журчал ручей. И смотрелся этот домик как в старой сказке. Алешка даже немножко прибалдел:

– Ты чего, Танька, к Бабе-яге нас привела? Ей на обед?

– Испугался? – засмеялась Танька. – И правильно сделал. Этот дом раньше, очень давно, был деревенской кузницей. А кузнецы всегда считались колдунами. Видишь, дом на дубовых пеньках стоит, по-старинному.

И правда – избушка на курьих ножках. Да еще на земляной крыше поганки во весь рост вытянулись, черный ворон на закоптелой трубе клюв чистит – будто только что добрым молодцем пообедал. А на приступочке крыльца умывается после еды черный кот с белой грудкой.

– Не слабо, – сказал Алешка.

Но перед домом мирно и весело цвели какие-то цветики, ветерок выдувал наружу оконные занавески – будто домик приветливо махал нам платочками, звенел в зеленом овраге ручеек по камешкам…

Но вдруг где-то невдалеке, почти за домом, звонко протрещала автоматная или пулеметная очередь.