Текст книги "Ремонт и реставрация мебели и предметов антиквариата"

Кстати, для циклевания совершенно, т. е. абсолютно не подходит большинство современных полотен, изготовленных с применением модной технологии, по которой в индукционных устройствах закаливаются лишь рабочая и верхняя кромки полосы (зубья и спинка), середина же остается практически сырой. Не берусь судить о размерах экономического эффекта подобного новшества, только даже в обыкновенном резании, для которого эти пилы, собственно, и предназначены, они показывают себя не лучшим образом. Отличить уродцев легко: всегда светлы, чисты, без налета сгоревшего масла, с продольными радужными серо-синими полосами от начала до конца. Разумеется, для изготовления цикли подходят исключительно полотна ножовок по металлу традиционного типа российской выделки – сплошь черные или коричневые, в масляном нагаре, марающем руки, поскольку закалены целиком.

Широких машинных (станочных) пил по «прогрессивной» технологии пока, к счастью, не производят, однако здесь следует оговориться. Цикля, изготовленная из такой пластины, получается, конечно, мощной, но именно по этой причине ее использование для финальной зачистки нежных предметов выглядит проблематично. Несомненно, грубый, подготовительный этап работы по снятию прочных покрытий на более или менее обширных площадях может быть выполнен исключительно ими, пока мы не подобрались к оголившемуся дереву.

Беда в том, что толстая (не менее 2 мм) железка, каленная до твердости порядка 60 HRC и выше, абсолютно не пружинит, дерет грубо и жестоко. Напротив, цикля из тонкого полотна ручной ножовки обладает своего рода обратной связью с поверхностью, она упруго и ненасильственно выглаживает ветхую древесину, ничего не сминая и не вырывая. К тому же легкая пластинка мгновенно передает осязательную информацию руке, позволяя работать с ювелирной точностью.

Чем крупнозернистее камень, на котором вы правите циклю, тем грубее будет режущая кромка и, соответственно, обработанная поверхность. Поэтому для доводки и финального выглаживания следует пользоваться инструментом, заточенном сугубо вручную на максимально плотном бруске. В идеале – это твердый природный абразив типа «арканзаса», да где же его достать? На крайний случай подойдет любой брусок, лишь бы он не истирался под сталью с образованием ложбинки, а стойко сохранял плоскость. Циклю при этом следует держать строго вертикально, т. е. перпендикулярно камню.

Объяснять на словах нехитрый процесс циклевания совершенно бессмысленно, так как он перенасыщен мелкими нюансами субъективного и объективного толка. Приступив к работе, вы уже через пять минут ухватите суть, а через час возомните себя потомственным реставратором.

Рис. 10

Прочная, твердая подстилающая древесина и хрупкое покрытие создают самые благоприятные условия по его удалению. Напротив, чем древесина мягче, а лак или краска свежее и эластичнее, тем больше проблем. Например, таких: от трения кромка цикли разогревается, плавит лак и не счищает, а словно бы наволакивает, размазывает его. Остается почаще точить инструмент и не торопиться. Таких тонкостей множество, а оружие против них одно – личный опыт, который не может быть заменен никакими рассказами. Вероятно, не стоит уточнять, что вообще перед работой желательно полностью разобрать предмет на составные части (рис. 10), поскольку в местах стыковки деталей очень трудно добиться приемлемого качества циклевки, там всегда остаются какие-то нетронутые островки, закоулки и другие огрехи, а расшатанные стыки так или иначе требуют капитального вмешательства.

Крацевание

Это не что иное, как зачистка жесткой стальной или латунной щеткой. Очень распространенная и полезная при обработке металлов, эта операция не находит широкого применения в обращении с деревом по элементарной причине: древесина не однородна. Только самые твердые и плотные сорта типа самшита, яблони, и т. д. могут относительно безболезненно пережить жестокую процедуру, а вот популярный и чаще других употреблявшийся дуб, несмотря на воспетую в веках крепость, представляет собой композицию, в которой монолитные слои перемежаются губчатыми, пронизанными сетью капилляров. Если пройтись по дубу металлической щеткой, она не тронет первые, но заметно выцарапает вторые, и вместо глянцевой глади мы получим ужасный микрорельеф. Да и крупным формам не поздоровится – упругая щетина залижет острые грани, нивелирует мелкие детали и лишит произведение неуловимого изящества и точности линий, присущих всякой хорошей ручной работе. Я знавал одного реставратора, постоянно практиковавшего «искусство щетки», и могу свидетельствовать, что результаты его действий навевали уныние. Вероятно, не стоит уточнять, что мягкие породы наподобие липы или березы исключают подобное обращение начисто. Для них это просто табу.

Притягательным моментом, оправдывающим эпизодическое и осознанное использование крацевания, является то, что порой сложную художественную резьбу невероятно долго и трудно расчищать каким-то иным (кроме тотального мытья в ацетоне) способом, а старые сухие шеллачные покрытия так и сыплются прахом от одного прикосновения. И коль скоро наш предмет изготовлен из чего-то достаточно плотного и однородного, не грех пройтись по нему щеткой. К сожалению, мне редко доводилось видеть какую-либо иную резьбу, кроме дубовой, липовой или ореховой, а потому я всегда отдавал предпочтение мытью перед механической чисткой.

Разумеется, сама щетка не должна быть сделана из толстой проволоки, так как иначе она смертельно исцарапает любую, даже самую крепкую поверхность. В этом смысле латунь и бронза вне конкуренции.

Заделка дефектов

После того как поверхность бесстыдно оголена, взору предстает великое множество различных, мелких и крупных, ее повреждений, дотоле скрытых под могучими наслоениями лака, краски и обычной грязи. Самые распространенные из них – трещины, вмятины и царапины. Все они в обязательном порядке должны быть аккуратно расчищены и заделаны.

Трещины делятся на две категории: узкие (до 1 мм) и широкие (2–5 мм). Те, что шире, правильнее именовать разломами и обходиться с ними соответственно. Глубина трещин особой роли не играет, если при этом не создается угроза прочности конструкции.

В музейной реставрации общепринятой практикой является косметическая заделка мелких трещин и выбоин воско-канифольной мастикой, эдакой темноватой субстанцией, хрупкой и пластичной одновременно. Получается она путем сплавления названных веществ, а популярна ввиду легкости нанесения и, если требуется, удаления, т. е. налицо пресловутая обратимость. Начиная карьеру реставратора, я также отдал дань этому почтенному приему, но почти сразу был вынужден от него отказаться. Беда в том, что лаковые покрытия любой природы, от традиционных спиртовых до самых современных (точнее, их растворители), вступая в контакт с воском, образуют на этом месте неделями не засыхающие проплешины, клейкие, словно изоляционная лента. При этом не играет роли, каким именно способом наносился лак – кисть, тампон и пульверизатор дают одинаково скверный эффект. То же относится и к парафину: малейшая крупинка, попавшая под покрытие, лишает его способности высыхать. Я не берусь судить о тонком химизме бедствия, но, учитывая печальный опыт, категорически не рекомендую сводить вместе воск, парафин и лакокрасочные материалы. Это удивительно и необъяснимо, так как в прежние времена шеллачную политуру наносили именно на выглаженную вощением поверхность.

К счастью, наша книга посвящена не музейной, а бытовой реставрации, потому проблемы обратимости могут быть со спокойной совестью отложены в сторону, а злополучные трещины залиты эпоксидной смолой. Поступая подобным образом, мы не просто делаем дефект малозаметным, но и монолитам ветхую древесину, так как эпоксидка в разогретом виде (греть следует и деревяшку, и клей) затекает в тончайшие полости и капилляры, подчас невидимые глазу. Нетрудно сообразить, как это сказывается на прочности и долговечности. После удаления излишков застывшей смолы в большинстве случаев трещины буквально перестают существовать как зрительно, так и физически. Единственное «но» – следует вдумчиво подходить к проблеме соответствия тональности. Так, если древесина будет обрабатываться морилкой, проклеенные места заявят о себе как вызывающе светлые, и наоборот, темная эпоксидка, залитая в глубокую выемку, даст на светлом фоне четкий контраст. К сожалению, теоретические рекомендации здесь бесполезны, и каждый должен полагаться на собственный горький опыт, поскольку вариантов слишком много.

Если вас не поджимают сроки, пролитые смолой трещины лучше оставить в покое недели на две-три без механической обработки. Дело в том, что отвердевший состав какое-то время продолжает «садиться», то ли подсыхая, то ли кристаллизуясь. Если поверхность зачистить и отшлифовать по-свежему, через определенный срок на заполненных местах образуются неглубокие, но явные ложбинки. Поистине, быстро делаются только злые дела!

В большие трещины, особенно прямые и длинные, следует предварительно легко вбить (на клею, разумеется) клинья или, скорее, полоски, изготовленные из древесины той же породы, оттенка и направления волокон. Такая операция зачастую приводит к полной невидимости весьма пространных разломов шириной от 5 до 10 мм. Огрехи и пустоты заливаются эпоксидкой по упомянутому рецепту.

Рис. 11

Проиллюстрируем сказанное характерными примерами. Здесь (рис. 11) показан этап заделки разрывов между сегментами круглой подставки, образовавшихся из-за усушки древесины. Оставить детали без изменений было немыслимо, так как пластины почти полностью отделились друг от друга и попросту болтались на расшатанных шпильках. Но я сильно подозреваю, что было бы несправедливо сваливать все на пресловутую усушку. То и дело сталкиваясь с примерами невообразимой и ничем не объяснимой неряшливости в изготовлении деталей, не предназначенных для глаз (несущих, формообразующих и т. п.), невольно склоняешься к мысли, что так оно и было изначально: грубо, наспех, из-под топора. Во всяком случае, скверное качество древесины указывает именно на это.

Оба «бублика» шли под обтяжку бархатом, поэтому не имело смысла для заделки разрывов подбирать соответствующую оригиналу породу дерева. Требовалось обеспечить прочность и однородность поверхности, и только. Соответственно, были использованы (легко вбиты на ПВА в трещины) первые попавшиеся рейки и обрезки, которых всегда пропасть в действующей мастерской. Вбиты именно слегка, чтобы не деформировать конструкцию и не создавать новые очаги напряжения, после чего внешние контуры были прошлифованы крупнозернистой эластичной наждачкой на тканевой основе, но не как-нибудь, а лентой шириной в ладонь – во избежание угловатости очертаний. Следует помнить: крупнослойную древесину (ель, сосна, дуб, ясень, некоторые сорта красного дерева) нельзя шлифовать долго, иначе абразив «выест» податливые фрагменты, оставив гребни твердых полос.

Далее: полюбуйтесь на дубовое кресло начала XX века, выполненное в псевдонародном стиле (рис. 12 а, б). Мода на такие предметы прокатилась в указанный период по городам и весям России, оставив после себя изрядное количество всевозможных деревянных топоров, дуг, хомутов и иных атрибутов крестьянского быта. Писали, что на знаменитой Парижской выставке, для которой и был якобы изготовлен первый экземпляр (т. е. оригинал), оно произвело фурор, поскольку чопорная Европа ничего подобного не могла даже вообразить. Так это или нет, но волна популярности поднялась высоко, а мы видим одну из реплик знаменитого экспоната, притом превосходного качества.

Рис. 12

История данного образца любопытна: я хорошо помню его с детства – кресло стояло в тихом зале краеведческого музея (целехонькое!) и никак нельзя было предположить, что четверть века спустя оно окажется в моих руках в виде полной развалины. Кто и когда умудрился расколотить прочную штуковину цельного дуба, осталось загадкой, по крайней мере, для автора этих строк. Впечатление такое, будто кресло бросили со второго этажа на бетон. Впрочем, удивляться не стоит: сплошь и рядом условия хранения в музейных запасниках ниже всякой критики.

На поверхности даже не имелось сетки мелких трещин, так как кресло, конечно, никогда не знало прямого воздействия воды или обыкновенной сырости. Зато чисто механические травмы были впечатляющими, хотя вполне «операбельными», из тех, при виде которых руки не опускаются. Приятная работа с эффектным результатом, расход клея ЭДП – примерно 100 г. Отсутствие утрат и вторичных наслоений лака (собственно, имелся только единственный оригинальный слой, что удивительно) позволило управиться с ним буквально за неделю (фотофиксация (рис. 12 а) до и после (рис. 12 б) реставрации).

Обратный случай – с роскошным ломберным столиком резного ореха пришлось помучиться месяца полтора или два, так как он весь, снизу доверху и справа налево, был покрыт сотнями мелких и средних трещин, а также дырами от гвоздей, которыми неизвестный потомок гуннов когда-то приколотил расшатанные ножки (удручающе постоянный дефект почти всякого предмета хотя бы полувековой давности, прошедшего через, так сказать, «руки» того или иного столяра– самоучки). Но точно и этого было мало – в столешнице зияла восхитительная дыра с обугленными краями калибра стандартной электрической плитки, прожегшей дерево насквозь (рис. 13 а). Да, на эту картину стоило посмотреть!

Рис. 13

К счастью, фриз – гнутая фигурная обводка торца крышки – практически не пострадал, однако потребовалось делать всю плоскость заново, скрупулезно подгоняя под сохранившийся абрис. Если бы хоть сколько-нибудь внушительный фрагмент фриза был утерян, это создало бы колоссальную проблему, так как физически нечем было бы выстругивать хитроумно изогнутую заготовку, в точности повторяя сечение. А так – на новую прямоугольную столешницу я наложил склеенную и выправленную рамку фриза, обвел ее внутренность карандашом и затем пустил в ход электролобзик (не рискую гадать, как без этого инструмента обходились раньше, но, по-видимому, обходились неплохо, если судить по результатам) (рис. 13 6).

Ну и, конечно, фанеровка (разумеется, новая столетия предполагает новое покрытие) – каюсь, дубовая вместо ореховой, о технологии которой речь пойдет ниже. Выбор материала был обусловлен не чем иным, как презренной экономией: владельцы стола не соглашались заплатить сумму, соответствующую объему и сложности работ. К тому же дубовый шпон почти всегда замечательно ровен и не создает никаких проблем при наклеивании, чего не скажешь про орех, склонный к сложному трехмерному короблению.

Трещины каркаса (резной ореховый массив) были хотя и узкие, но глубокие, так что каждая заливалась дважды или трижды – до наполнения, причем их прожорливость удивляла.

Третий предмет иллюстрирует восполнение разбитого угла корпуса музыкальной шкатулки по имени «Симфонион», прабабушки нынешних CD-плееров (рис. 14 а). Злосчастная немка была в свое время, вероятно, просто обронена на пол, чем дело и ограничилось.

Рис. 14

По большому счету, следовало повозиться и сделать врезку из аналогичной древесины (темный орех), но и моделирование формы эпоксидной смолой дало превосходный результат (рис. 14 б). Необременительная чистка бронзовых деталей механизма заняла пару дней, хотя относительно последнего стоит оговориться особо. Дело в том, что подобных музыкальных агрегатов различного размера и происхождения (большинство представлено европейскими странами с традиционно высокой культурой изготовления тонкой механики) до сих пор встречается много, но их бронзово-стальное нутро почти всегда имеет повреждения, несовместимые с жизнью, как любят выражаться врачи.

К несчастью, мало иметь золотые руки и оснащенную мастерскую, чтобы реанимировать эти одры, заставив их вызванивать сентиментальные мелодии, как сто лет назад, потому что для подобной операции нужно быть, строго говоря, часовым мастером с опытом ремонта всевозможных зубчатых и пружинных механизмов.

* * *

Раз уж мы коснулись темы музыкальных приспособлений, то никак невозможно обойти такие чудесные вещи, как граммофоны. Эти величественные агрегаты исполнялись с тщанием, недоступным нынешним изготовителям бытовой акустической аппаратуры. На их постройку шла отборная древесина, лучшие марки стали, бронзы, латуни, а порой серебра и золота. Одних только конструкций звукоснимающих головок было изобретено сотни. Но наш рассказ не о том. Как правило, повреждения корпусов сводятся к упомянутым битым углам и расцарапанным иглами верхним крышкам, потому что изящные сооружения сохранялись, в худшем случае, в сухих кладовках и редко изгонялись в мокрые подвалы или сараи. Показанный здесь (рис. 15) граммофон без трубы имел прочный дубовый корпус, покрытый слегка обшарпанным, потемневшим лаком, с одной утраченной зубчатой накладкой и безжалостно исколотой крышкой. Собственно, основную массу времени съела заливка сотен дырочек и царапин, а также циклевка и нанесение свежего лака.

Рис. 15

Как бы там ни было, работать с такими компактными предметами гораздо приятнее, нежели плясать вокруг чудовищного буфета или обеденного стола. Однако, помимо корпусов, граммофоны несли также свои знаменитые трубы, дорогие экземпляры которых были настоящими произведениями искусства: с живописными росписями, эмалью, хромированные, серебренные, с позолотой и т. д. Из тех образцов, что обретались в свое время у нас на реставрации, подобных шедевров не наблюдалось, но и самые простые умудрились доставить массу хлопот. Ведь, помимо чисто «жестяной» работы (большинство труб измяты, пробиты, с разошедшимися стыками и пятнами ржавчины), требуется восстановить оригинальную окраску нежной эмалью, попасть при этом в тон, цвет и фактуру, да еще вензеля и цветочный бордюр по краю раструба. Воистину, работа на любителя! К счастью (или к несчастью – как посмотреть), хрупкие трубы обычно бывают утеряны в горниле прожитых лет, и чудесные агрегаты радуют взор просто так, согревая душу своей нетеперешней, непривычной основательностью, точно «роллс-ройсы» из мира музыки.

Далее проиллюстрирована чрезвычайно распространенная ситуация – загнивание нижнего торца мебельных ножек (рис. 16) из-за постоянного, изо дня в день и из года в год, соприкосновения с водой при мытье полов. Если ножки точеные и клееные (а они никогда и не бывают цельными), обычно имеется расслоение с образованием длинных прямых трещин по линии стыка. Самое лучшее, что можно сделать в подобных случаях – не связываться с клиньями или эпоксидкой, а логично завершить естественный процесс, т. е. при помощи стамески окончательно разделить ножку на сегменты и после удаления старого клея соединить заново.

Рис. 16

С прогнившим торцом сложнее: поставив деталь вертикально и обернув гиблый край изоляционной лентой в качестве ограничителя, нужно доверху заполнить эпоксидной смолой получившийся «стакан». Скорее всего, заливку придется повторить, так как рыхлая губка будет втягивать клей снова и снова, особенно разогретый и потому жидкий. Интересно, что предлагают в подобных обстоятельствах музейные правила, презирающие эпоксидку?

И еще: на фото отлично виден пресловутый гвоздь (а как же без него?), которыми так любят «починять» мебель слабоумные мастера, будь она хоть резного сандала. Если зловредная железка шатается в своем гнезде, ее следует потихоньку извлечь, заполнив дыру вышеуказанным способом, но когда гвозди держатся мертво на вековой ржавчине, настырные попытки их удаления могут кончиться бедой. Проще скусить стержень вровень с поверхностью и зашлифовать.

Помимо возни с эпоксидкой, существует изящный старинный метод изгнания мелких вмятин и разных вдавленностей, справиться с которыми нелегко. Он гениально прост и основан на известном свойстве древесины разбухать от влаги. Соответственно, чтобы выправить вмятину размером не более ногтя (оптимально – с рисовое зерно или горошину), следует на тщательно очищенную от лака выемку нанести каплю воды и подождать какое-то время. Иногда этого бывает мало и приходится слегка пропарить дефект теплым паяльником или кончиком утюга.

Насколько эффективно действует прием, можно судить по оригинальной технике достижения пупырчатой фактуры в ряде сюжетов нэцкэ, например, для имитации кожицы груши, наростов на коже жаб, капель дождя, выпуклых иероглифов и пр. Ее иногда называют «чеканкой по дереву». Суть такова: тонким стальным инструментом на гладкой поверхности продавливался рисунок, а затем дерево срезалось до уровня углублений. Потом нэцкэ смачивали водой, и надпись или орнамент, расправляясь, выпирали сами собой. Здесь приведен излюбленный сюжет «оса на груше» (Когэцу, XIX век) (рис. 17), многократно воспроизведенный целой плеядой мастеров – Бадзан, Сагэцу, Итиминсай, Готику и др.

Рис. 17