Текст книги "Информаторы (Стукачи под прикрытием)"

Глава 6

Парфен чуть ли не обрадовался, когда шаги прекратились у его камеры и через короткий промежуток времени послышался звон замка.

Высокорослый сержант скомандовал:

– На выход, руки за спину!

Григорий сделал так, как ему было приказано, и шагнул за порог. Идти пришлось недалеко. Вскоре послышалась новая команда:

– Стой, лицом к стене!

Послышался лязг отпираемого засова, и Григорий увидел того самого мужика, что так ловко увалил его на лестничной клетке подъезда.

Тот писал что-то, не отрываясь. При появлении Парфенова он лишь коротко глянул на парня и опять вернулся к своим бумагам.

«Вот катает!» – невольно отметил про себя Григорий.

Меж тем дежурный сержант доложил по всей форме, что доставил задержанного такого-то.

– Можете быть свободны, – распорядился Тарасов и наконец-то отложил ручку.

– Присаживайся, – кивнул он на привинченную к полу табуретку рядом с массивным столом.

Пока было время, Григорий быстро осмотрел камеру.

Бетонные стены выкрашены в серый цвет. Потолок – две плиты с незаштукатуренным продольным швом. Маленькое окошко под самым потолком размером сантиметров тридцать на тридцать. Окошко закрыто решетками из толстых арматурных прутьев.

«Какой смысл было его закрывать? – удивился Григорий. – В него и воробей-то с трудом пролезет!»

На полу – крашенные желтой краской доски. Больше в камере ничего не было, не считая папки с бумагами, которые принес с собой следователь.

Григорий осторожно присел на табурет, внимательно разглядывая незнакомого человека. Тот, в свою очередь, безо всякой злости и раздражения, даже чуточку насмешливо смотрел на него. Мужчина тридцати с небольшим лет. Русые волосы пострижены фасонной стрижкой – так раньше «рекомендовалось» стричься школьникам. Правильные черты лица, небольшие русые усики, в общем, мужик как мужик!

– Фамилия, имя, отчество! – коротко произнес он и опять взял ручку.

– Мое? – неожиданно растерялся Парфен и от этого нелепо переспросил.

– Нет, мое! – тон следователя сразу же приобрел стальные нотки, взгляд потяжелел.

Григорий назвался. Следователь записал в протокол и вновь положил ручку.

– Короче, парень, ты сейчас подробно рассказываешь, как ты со своим дружком застрелил известного в криминальных кругах вора Василия Смирнова по кличке Улыбка.

Он серьезно смотрел на молодого человека.

– Я никого не убивал, – спокойно, но твердо ответил Парфен.

– Угу, – сам себе кивнул Тарасов, уставившись на него задумчивым взглядом. Я – не я и лошадь не моя! – медленно проговорил он, шумно выдыхая. Капитан явно начинал злиться, и Григорию это не понравилось. С замиранием сердца он ждал, что произойдет дальше.

– И вообще, «без адвоката я признаваться не буду!», да? – вдруг закричал ему в лицо капитан, явно пародируя обвиняемого. Он нажал невидимую Парфену кнопку вызова, потому что через минуту дверь лязгнула и на пороге застыл тот самый дежурный, что конвоировал его на допрос.

– Вызывали, товарищ капитан? – браво поинтересовался сержант.

– Артем Михалыч не вернулся еще?

– Наверх поднялся, вас спрашивал!

– Вот и передай ему, пусть спустится! Я тут один не справляюсь!

Дежурный понимающе хмыкнул, смерил фигуру Григория сочувственным взглядом и быстро вышел.

Григорий нисколько не сомневался, что ему сейчас крепко достанется. Когда он увидел в руках вошедшего Михалыча «машку» – резиновую дубинку, – он не удивился, только упрямее стиснул зубы.

– Он разговаривать с нами не желает, – в балаганной форме пояснил капитан Тарасов вошедшему оперу.

– Да ну? – подыграл ему старлей и веско стукнул пару раз принесенным им инструментом по столу. – Может, подумаем?

Но Григорий решил держаться выбранной им линии и потому продолжал хранить молчание. От ребят Парфен слышал, что на первом допросе признаются только дураки и откровенные слабаки. На таких менты вешают потом все нераскрытые преступления. Поэтому Парфен решил молчать до последнего.

– Итак, первый вопрос: где ты был вчера с половины седьмого утра до четырех дня? Опиши все по минутам!

– Спал на квартире!

– Артем Михайлович! По-моему, молодой человек врет!

В голове вспыхнула электрическая искра, и затылок отозвался тупой болью. Но сознание Григорий не потерял – удар был нанесен мастерски, с точно рассчитанной силой!

Дальнейший час, пока продолжался допрос, показался молодому преступнику настоящим адом. Он догадывался, что будет плохо, но даже не представлял, что настолько. Ему приходилось драться не раз, особенно будучи школьником. И в армейке не обошлось без этого. Да что вспоминать – совсем недавно он прошел «экзамен» на вступление в бригаду – фингал под глазом не успел еще сойти! Кстати, он послужил поводом для лишнего вопроса и лишнего же удара по почкам «машкой». Тарасов отлично знал о бандитских обычаях и прямиком спросил Парфена, в какую бригаду его «прописывали». Но все это не шло ни в какое сравнение с допросом. После него болело все тело и еще больше – душа.

Когда дежурный отвел Парфена обратно в камеру, Григорий постарался аккуратно прилечь на деревянный топчан. Он неудачно повернулся, и в глазах на секунду померкло, весь организм словно пронзило электрическим разрядом. Тело представляло собой одну сплошную боль!

Стараясь шевелиться очень медленно, Парфен принял положение, в котором последствия недавнего «разговора по душам» было наименее ощутимо.

* * *

Григорий не мог знать, что прессовали его не столько для того, чтобы выбить показания. Материалов, доказывающих если не его прямое исполнение, то стопроцентную причастность к убийству, у Тарасова было больше чем достаточно! Следователя и опера интересовало еще одно обстоятельство, немаловажное для задуманного ими – личные качества молодого паренька, новоявленного бандюка по прозвищу Парфен. Насколько стойкий выбранный ими объект? Узнать это – основная цель проведенного «усиленного» допроса.

Григорий оказался упертым парнем. Он ни в чем не сознался.

– Ну что, Михалыч, кажется, – нормалек! – улыбнулся Тарасов бывалому оперу, когда дверь за конвоиром и обвиняемым закрылась и они остались вдвоем.

– Да, – ответил Михалыч, – работать можно!

– Ты в больницу как съездил? – поинтересовался Тарасов у Ходакова.

– Лучше не бывает! – ухмыльнулся тот. – И с девушкой удалось установить контакт, и со вторым тоже продуктивно поработал. Он даже послание своему дружку на диктофон наговорил. Послушаешь?

– Позже. Как он сам?

– Врачи говорят – не выживет. День, два. Самое большее – неделя!

– Парфенову пока ни про медсестричку его, ни про послание от дружка – ни слова!

– Олег Андреич!

– Ладно, Михалыч, не обижайся! Я на всякий случай!

Оба работника МУРа поднялись к себе на второй этаж. Григорий в это время лежал на спине в камере и совершенно не знал, что его участь практически решена. О том, что он стал джокером в большой игре, Парфен узнал уже гораздо позже!

* * *

Хрум-хрум! Гр-рым!

Состав вновь дернулся, и Парфен проснулся.

Он сам не заметил, как уснул, и теперь, щурясь, смотрел на открывшийся ему знакомый до боли вид решетки из толстой стальной арматуры. По коридору рассеялся утренний белый, как молоко, свет. Радостных ярких солнечных лучей не было и в помине.

Григорий понял, что они тормозят. Через некоторое время поезд действительно остановился. Чувство голода уже стало привычным, и, когда раздали завтрак, Григорий проглотил бурду в мгновение ока.

Сокамерники тоже здорово работали ложками, только «дед» ел неторопливо, степенно.

– Ей, паря! – окликнул он одного из первоходков. – Пошли в шашки потусуем!

– Да у меня нет ничего! – ответил первоходок.

– А мы на приседания.

Парень задумался. Проигрыш, казавшийся поначалу безобидным, мог впоследствии обернуться большими неприятностями. Случалось, человек затягивался в игру и проигрывал столько, что зараз просто не в состоянии был физически присесть. Тогда он попадал к выигравшему в рабство, становился его «шестеркой» или еще что похуже!

– Да не ссы ты, – подмигнул ему Сазан, – от скуки, по маленькой!

Наконец рязанский парень по прозвищу Сорока решился и присел на краешек «дедовских» нар.

– Парфен! – услышал Григорий голос второго сокамерника – невысокого мужчины с простоватым лицом лет сорока. – Ты с какого района Москвы?

– С Химок, а что?

– Да у меня сеструха пять лет назад перебралась в столицу. Этим летом к ней хотел сгонять! Эх, бля, сгонял!

Фамилия у мужика была Карпов, звали его Федор Сергеевич. Сокамерники называли его просто Федором. Сразу как-то получилось, что имя и заменило собой кличку. Срок он получил за непреднамеренное убийство в результате наезда. История с ним приключилась простая и глупая до банальности – купил тачку, обмыл как положено. Затем, невзирая на уговоры супруги, сел за руль вместе все с тем же приятелем, с которым покупал и обмывал свой драгоценный «жигуленок». «Погонять» они успели недолго, не больше пятнадцати минут – Федор сбил женщину и врезался в столб. Женщина скончалась по дороге в больницу, а Карпов получил свой «червонец». Произошло все так быстро и неожиданно для него, что он до сих пор еще не мог вместить в своем сознании, что ближайшие десять лет ему придется провести вдали от дома, в какой-то из колоний Мордовии или Нижнего Тагила.

Он постоянно вспоминал прошлое. Своими воспоминаниями он уже всех задолбал. Вот и сейчас Григорий довольно быстро прекратил разговор с Федором, едва тот принялся скулить о прошлом.

«Хреново будет ему на зоне!» – неожиданно подумал он, отворачиваясь к стене. От постоянного лежания болели бока, но делать было больше нечего.

«Феде хреново, а тебе?! – неожиданно проснулся внутренний голос. – Ему-то за его бабу мстить не будут, а тебя за Улыбку везде достать могут! Это тебе еще Олег Андреич Тарасов на первом допросе сказал!»

Парфен хорошо запомнил свою первую ночь в ИВС на Петровке после памятного допроса, после которого неделю болели ребра.

* * *

Все было непривычно: холодные стены, жесткий лежак. Но больше всего не давали ему уснуть последние слова следователя:

– Ты подумай, дебил, хоть раз в жизни подумай своей головой бестолковой! Тебе только кажется, что на воле лучше! – кричал тот ему в лицо, выведенный из себя упорством Парфена. – Хрен тебе, идиот! Тебе лучше сейчас здесь сидеть, у нас! На воле ты и дня бы не прожил! Ты думаешь, откуда я всю эту херь про тебя знаю, а?!

И сам же ответил на свой вопрос:

– А потому я знаю, что тебя твои же кореша и вложили! Все бандиты Москвы ищут тебя и мечтают намотать кишки на кулак! А хуже всего – свои!

Парфен молчал. Он не знал, что ответить на это, но чувствовал, что следователь говорит правду. Головой он это понимал, но сердцем никак не хотел принять.

– Вот иди и подумай над тем, что я тебе сказал!

Собственно, тем Григорий теперь и занимался.

«Свирид тоже мне говорил что-то похожее, – припомнил он слова раненого подельника. – Но почему?! Зачем?!»

Парфен никак не мог поверить, что их со Свиридом подставил кто-то из своих.

«Зачем, почему?!»

Парню казалось совершенно невероятным, что, ни с кем не ссорясь, он всего за два дня своего пребывания в бригаде успел завести себе врагов.

«А может, это из-за Вадима? Он вполне мог кому-то насолить. Поэтому он и запретил мне звонить старшим! Точно, за ним «косяк» был, боялся за себя и поэтому наплел мне, а я как идиот уши развесил!»

Новая мысль многое объясняла, и Парфен от возбуждения даже хотел сесть на своем лежаке, но только он дернулся, как последствия недавнего общения с «Марьей Ивановной» тотчас напомнили о себе, и парень застонал.

«Ну, а следак откуда все узнал? – продолжал дальше обдумывать ситуацию парень. – Тот, кто нас подставил, ментам стуканул заранее, поэтому и пэпээсники нас у подворотни стреманули! Свирид еще тогда неладное почувствовал! А старшие ничего не знали или… да нет, чушь какая-то! А Мишка тогда при чем? Выходит, и его убрать хотели?»

Сколько парень ни ломал голову, все равно картины, полностью объяснявшей все произошедшее и последствия, сложить у него не получалось.

Единственное, с чем он полностью согласился в конечном итоге и со следаком, и со Свиридом, – без западлянки в этом деле не обошлось!

«А может, все проще? – неожиданно подумалось ему. – Врач из больницы позвонил в ментуру, а поскольку нас уже искали, по ориентировке сразу раскумекали, кто это может быть! Этот, как его, капитан Тарасов, сразу же – туда! Свирид очнулся – тот его расколол, и Вадька засыпался! Сдал и меня, и хату, и пацанов!»

Некоторое время Парфен прикидывал такой вариант и даже против желания убеждался, что он наиболее вероятный и объясняет все – и его неожиданное задержание, и осведомленность сотрудников насчет его личности и причастности к убийству!

«Да, действительно! Пусть они знали, как меня зовут, пэпээсники права видели! Но хату нашу со Свиридом они никак вычислить не могли так быстро! Либо пацаны сдали, либо сам Свирид раскололся!»

Подумав еще немного, он все же решил, что Вадим не выдержал и сломался. Такой вариант ему представлялся наиболее вероятным. И все же не давало покоя очень уж своевременное появление патрульного «лунохода» и последующее его возвращение во двор! Словно кто-то следил за исполнителями и скомандовал ментам, когда их можно брать!

«Да чушь полная! – отверг такое предположение Григорий. – Зачем своих подставлять? Где гарантия у того же Генки и Кости, что я не расколюсь и не вложу их? Организаторам дадут больше! Да и другим смысла никакого нет! У прокурора для всех вопросов, случись чего, хватит!» – осторожно поворачиваясь на другой бок, подумал Парфен.

И все же что-то ему подсказывало, что в порыве следака искренности было больше, чем понта.

Поломав как следует голову, Парфен почувствовал, что в своих мыслях он ходит по кругу. Голова уже отказывалась перетасовывать одни и те же факты. Но и уснуть у парня не получалось – душа и тело болели неимоверно.

Перед внутренним взором встало лицо матери. Справа от нее стоял отец, он смотрел безо всякого укора, только все время отводил глаза и часто моргал. Зато сестра смотрела прямо-таки с ненавистью! «Сволочь! Мама из-за тебя опять чуть не свалилась», – жег ее взгляд. Григорий не выдержал и отвернулся.

С другой стороны на него смотрела Татьяна. Девушка чуть улыбалась уголком своих пухленьких губ, но зеленые глаза смотрели требовательно и серьезно.

«Как же ты так? – спрашивал ее взгляд. – Ты же говорил, что не попадешься?!»

– А-а! – услышал Григорий истошный крик и открыл глаза. Понял, что, несмотря ни на что, ему удалось уснуть.

Орали в коридоре.

– Не пойду, суки! – надрывался мужской голос.

– А куда ты, на хрен, денешься? – сурово поинтересовался кто-то, и вновь раздался ор:

– А-а-а!

– Ну падла! – возмущался кто-то. – Паша, да врежь ты этому уроду!

По всей видимости, Паша так и сделал, поскольку дела у работников уголовки пошли живее. Вскоре где-то рядом лязгнула стальная дверь, и на некоторое время все успокоилось.

Затем гулко раскатились удары по стальной двери, и вновь послышались отчаянные крики того самого мужичка, что не хотел идти в камеру.

Теперь он поносил дежурных в частности и всю российскую милицию в целом отборными матюгами. Ругался громко, старательно. Григория невольно охватило раздражение – мужик начинал надоедать. Видимо, дежурным это тоже порядком надоело, поскольку вновь раздался лязг отпираемых засовов и грозный голос:

– Что, скотина, неймется все?!

– А что ты меня оскорбляешь?!

– Сейчас я не так с тобой поговорю!

– А-а-а! Убивают!

Через некоторое время вновь лязгнула сталь закрываемой двери и воцарилась тишина.

Григорий прилег на спину, стараясь не шевелить больным телом, и вновь задумался.

«Что же делать дальше? Молчать, как сегодня, или в чем-то признаться? – думал парень, положив руку под голову. – Буду отказываться до последнего, а там видно будет!» – решил он, не придумав ничего лучшего.

Григорий покосился в сторону маленького зарешеченного окошка и увидел, что квадратики черноты ночи, разрезанные стальными прутьями, сменились на квадратики серого цвета. Наступало утро, первое в жизни Григория утро за тюремной решеткой.

* * *

– Вагон столыпинский, да чуть качается, – мурлыкал себе под нос Сазан. – Ну, Сорока, с тебя – пятьдесят раз! Приседать будешь или отыгрываться?

– Приседать.

– А что, может, рубанемся на весь твой полтинник. Или ты покачаться хочешь?

«Крутит парня!» – отметил про себя Парфен, слыша, как на нижних нарах идет разговор между игроками.

Сорока что-то ответил, и «дед» разочарованно протянул:

– Ну, как знаешь! Хозяин, он же, как говорится, барин!

Сорока встал в проход и принялся приседать, старательно вытягивая руки вперед. Старый уголовник блаженно жмурился, ведя вслух счет.

Присев положенное, молодой человек молча лег на свои нары.

– Парфен! – услышал Григорий свое «погоняло». – Пошли сгоняем!

– Не хочу! – отрезал он.

– Федя!

– Ну ее!

– Эх, и скучный вы народ! Не то что на прошлом этапе! Со мной в «стойле» такие пацаны канали! Саратовский один и двое с Тамбова. Веселые парни! Такие номера откалывали!

Григорий и остальные молчали, слушая «дедовские» байки, рассказывать которые он был великий мастер. Он учил первоходок лагерным законам, всему тому, что могло пригодиться на зоне. По натуре Сазан был человек не злой, только очень «продуманный», как он сам давал определение такому типу людей.

– А как иначе? – удивился он, когда Федор спросил его об этом. – Лопуху и на воле не жизнь, а на зоне – и подавно! Там таких любят! Только дай на шею сесть – всю жизнь на тебе кататься потом будут! И откинешься – все равно будут! Вот, к примеру…

И по крохотной камере плыла очередная тюремная байка «за зоновскую жизнь», как говорил он сам.

Григорий слушал Сазана одним ухом и думал о своем.

* * *

Утром следующего дня его не тревожили почти до обеда. Правда, самому Гришке показалось, что уже давным-давно наступил вечер – время в тюрьме тянулось невообразимо долго. На этот раз его сопровождал другой милиционер – мордастый парень примерно его лет.

– Лицом к стене, руки за спину, – на одном дыхании, заученно-сонно пробубнил он и дождался, пока Парфен выполнит команду.

Григорий почувствовал, как на его запястьях сомкнулись наручники.

– Давай на выход, – все тем же тоном произнес дежурный. – Стоять! – дверь камеры закрылась. – Вперед! – Григорий послушно двинулся.

На этот раз дежурный поднял его на второй этаж, в кабинет к Тарасову.

Григорий быстро осмотрелся, прежде чем сесть на предложенный стул.

Кабинет был самым обыкновенным: письменный стол, рядом еще один. На стене висел календарь с изображением симпатичной девушки, небольшой холодильник в углу и телевизор. Имелся еще компьютер, монитор которого находился на третьем столе у окна. Самая достопримечательная вещь – это висевшая на стене «машка», с которой вчера парень уже имел печальное знакомство. Резиновая дубинка, висевшая словно нарочно на всеобщем обозрении, без слов указывала, как нужно вести себя в этом кабинете.

– Присаживайся, – кивнул на стул рядом со своим столом Тарасов, – кури, если хочешь.

Капитан пододвинул к нему сигареты и спички. Курить хотелось страшно, но Григорий отказался.

Олег Андреевич никак не прокомментировал его отказ. Закурил сам и, выпустив первую струю дыма, некоторое время молча и внимательно смотрел в лицо сидевшего напротив парня.

– Подумал о том, что я тебе напоследок вчера сказал?

– Да.

– Ну и?

Григорий ничего не ответил, угрюмо глядя в пол.

– Ну и ладно! – Тон следователя сегодня, в отличие от вчерашнего допроса, был на удивление мягким и покладистым. Он неожиданно встал и выглянул в коридор.

– Подождем немного. – Глянув на часы, Тарасов загадочно посмотрел на парня. Ни злости, ни угрозы не было в этом взгляде, но почему-то Парфен почувствовал холодок между лопатками.

В дверь постучались.

– Войдите!

Вошел мужчина в гражданской одежде. Но по тому, как он за руку поздоровался с хозяином кабинета, и по уверенному, понимающему взгляду Парфен догадался, что он – работник правоохранительных органов.

– Этот? – кивнул в сторону Парфена вошедший.

– Он самый, – подтвердил Тарасов.

Что «этот» и что «тот самый» – осталось для Григория полной загадкой.

Мужчина несколько секунд, словно рентгеном, «просвечивал» Григория пристальным взглядом. Не сказав ни слова, он кивнул хозяину кабинета и около двери уже напомнил:

– Заглянешь ко мне после обеда, хорошо?

– Обязательно, Лев Павлович!

Незнакомый мужчина, перед тем как выйти, еще раз глянул на Григория. В его взгляде, как показалось молодому человеку тогда, пробежала легкая тень любопытства.

– Ну, пошли, – глянув на часы, поднялся следователь. – Руки за спину, по коридору прямо, – будничным голосом, совсем как мордастый сержант, произнес Тарасов. – Заходи, – открывая нужную дверь, пригласил он парня.

В комнате у стены стояло три стула. На двух из них уже сидели молодые люди. Парфенова усадили посередине.

«Опознание будет!» – мелькнула мысль. Он угадал.

– Пригласи, пожалуйста, – распорядился Тарасов, поздоровавшись за руку с подошедшим Артемом Михайловичем Ходаковым.

Первым вошел тот самый мент из ПГ, что проверял документы у них со Свиридом. При виде его у Григория все поплыло перед глазами. Последние надежды на почти невероятное чудо начали стремительно таять, как эскимо в июльскую жару.

– Вот этот, – уверенно указал на него мент и перевел свой честный взгляд на Тарасова, затем на присутствующих понятых.

– Отлично, подождите в коридоре, – коротко глянув на Григория, распорядился Олег Андреевич и пригласил: – Гражданка Погожина!

«А это еще кто такая?!»

Женщина поначалу робко заглянула в комнату, приоткрыв дверь.

Когда же она посмотрела в сторону тройки молодых людей, Парфену по-настоящему стало жутко. Так жутко, что волосы зашевелились на его голове!

Их взгляды встретились, и гражданка Погожина указала на него пальцем:

– Вот этот, кажется.

– Посмотрите внимательно, не волнуйтесь, сосредоточьтесь.

– Темно было, – как бы оправдываясь, приложила руку к груди женщина. – И потом… все так быстро произошло! Но, кажется… – Она опять глянула на Парфена, и у того замерла душа. – Этот. Похож, во всяком случае!

– Хорошо, вы свободны пока.

Голос Тарасова доносился словно издалека. Григорий, после того как его опознала свидетельница, находился в прострации.

Это была та самая женщина, которая выскочила из подъезда в вечер убийства коммерсанта. Та, чьи круглые от ужаса глаза почти сутки стояли перед его внутренним взором.

Парфен понял, что надеяться ему больше не на что. Он подумал, что это край. Но оказалось, что нет. Следователь припас парню еще одну встречу…

* * *

Неожиданно «дед» умолк и бросил быстрый взгляд в сторону решетки.

Григорий тоже перевел взгляд туда. «Вертухай» остановился и встречал кого-то взглядом. Меж тем поезд стоял уже с четверть часа.

– Сейчас вас, первоходок, выгонять будут, – со знанием дела, зачем-то подмигнув равнодушному вохровцу, объявил Сазан. – Владимирская область, ИТК… не помню какая! Какая, служивый? – обратился он к охраннику, особенно, по-блатному лыбясь.

– Тебе-то что? Тебе до Магадана пилить!

– Магадан не Магадан, а до Мордовии – уж точно!

Меж тем краснопогонник подобрался, что свидетельствовало о приближении кого-то более старшего по званию. Действительно, напротив их загона остановились два офицера ВВ – старлей и майор.

– Осужденные Сорокин, Карпов, Парфенов – с вещами по одному на выход!

– Что я говорил, – прокряхтел Сазан и добавил вполголоса, чтобы слышал только спрыгнувший с верхних нар Григорий: – Парфен, помни, что я тебе сказал!

Григорий выходил третьим, как и была выкрикнута старлеем его фамилия.

– Бегом, быстрее! – командовал конвойный.

Григорий пробежал метров тридцать от состава и услышал новую команду:

– Сидеть! Вещи перед собой, руки за голову!

Парфен присел на корточки в общий ряд. Рядом с ним сидел Сорока, уткнув взгляд в землю. По бокам колонны этапируемых зэков раздавался грозный лай. Натасканные овчарки натягивали поводки так, что удерживающим их солдатам приходилось прилагать немало усилий, чтобы удержать злобных животных.

С появлением из вагона каждого нового осужденного собаки вновь взахлеб поднимали лай, вставая на дыбы.

Всего ссадили человек тридцать. Григорий поднял голову и хотел оглядеться, как кто-то прокричал рядом с ним:

– Голову вниз! Я кому сказал, голову вниз!

Решив лишний раз не испытывать судьбу, Григорий опустил голову и сплюнул себе под ноги.

Неизвестно откуда появившийся ветер принес с собой противный мелкий осенний дождичек.

* * *

– Гражданин Самохвалов, скажите: знаком ли вам этот человек? Видели ли вы его раньше, где, при каких обстоятельствах?!

Гражданин Самохвалов терзал Григория взглядом с того самого момента, как зашел в кабинет к Тарасову. Больше всего этот тридцатилетний мужчина походил на бультерьера, увидевшего кошку, и только строгий хозяин, удерживающий пса на коротком поводке, мешал вцепиться ей в глотку. Роль «хозяина» в данном случае выпала на долю блюстителей порядка – Тарасова и Ходакова.

– Да я его, блин, ночью с завязанными глазами узнаю! – прожигая взглядом Григория, просипел тот. – Он нашего шефа уработал!

– Когда и при каких обстоятельствах вы видели его?

Бугаина с короткими ногами и мощным торсом начал сбивчиво давать показания. Он был ужасно косноязычен, и, если бы не помощь Тарасова, периодически направляющего его мысли в нужное русло, до сути следователь и опер не добрались бы, пожалуй, никогда.

Суть же заключалась в следующем: гориллообразный мужик был не кто иной, как первый телохранитель Улыбки. Поведал он следующее.

* * *

– Давай быстрее! – Василий Улыбка довольно резко, несмотря на свою тучную фигуру, обернулся и злобно посмотрел через заднее стекло. На лице застыла ярость, золотые коронки обнажились в оскале.

– Падла, ты у меня не завтра – сегодня петь будешь! – выплюнул он угрозу и вновь бросил сидевшему за рулем телохранителю Самохвалову Валерию по кличке Самосвал: – Ты что, быстрее не можешь? Нужно от этих пидоров отвалить!

– Да я и так под сотку жму! – обиженным басом прогудел тот и надавил на сигнал, предупреждая о своем таранном приближении застывший на перекрестке «жигуленок».

– Кажется, отвалили!

– Мне бы только до хаты добраться! – бормотал Улыбка, то и дело оглядываясь назад. – Пацанов подтянем, тогда они у нас попляшут! Не хотят по-хорошему, будет по-плохому!

Улыбка полез рукой за полу пиджака, достал «стечкин», подержал в руке и сунул в карман брюк. Сидевший рядом телохранитель покосился на действия босса, странные, с его точки зрения, но ничего не сказал. Улыбка терпеть не мог советов или замечаний, о которых он не просил.

Расстегнув ворот, авторитет скинул пиджак, снял кобуру и положил все это на сиденье рядом.

– Видишь кого? – поинтересовался он у Самосвала.

Валера глянул в зеркало заднего вида и ответил, что «хвост» отстал.

– Остановись! – неожиданно приказал авторитет. – Вон и магазин!

«Вольво» резко затормозил, напугав пьяного мужика на остановке, вынужденного отскочить в сторону.

– Давай немного постоим, – распорядился Улыбка и добавил уже спокойным тоном: – Самосвал, сгоняй за минералкой!

Валера быстро вылез из иномарки, привычно огляделся по сторонам и прошлепал к стеклянной двери.

Продавщица круглосуточного мини-маркета встретила его сонным, рассеянным взглядом и, зевнув, достала бутылку «Нарзана».

Напившись, Улыбка позвонил Белому – своему заму и правой руке:

– Белый, давай с пацанами ко мне на хату, я минут через десять буду! – глянув на свой «Ролекс», уточнил Улыбка.

Выкинув пустую бутылку в окно, он приказал водителю:

– Погнали!

Меньше чем через десять минут они въехали под арку.

– Оба-на! Да нас в открытую пасут! – возбужденно вскрикнул сидевший рядом с «папой» телохранитель.

– Не гнусавь, Казбек! – цыкнул на него Улыбка. – Кажется, я и раньше здесь эту тачку видел! – кивнул он на стоявшую впереди «девятку» с тонированными стеклами.

– Береженого бог бережет, – заметил сидевший рядом телохранитель и на правах старшего распорядился: – Самосвал, ты первым входишь в подъезд, что не так – мочи всех! Выходим!

Парень, отдавший только что распоряжение напарнику, в отличие от Валеры, был настоящим, дипломированным телохранителем, окончившим специальные курсы. Он открыл свою дверцу, резво выскочив из машины, и застыл в боевой готовности, не сводя пристального взгляда с синей «девятки».

Самосвал, как таран, ринулся на подъездную дверь, готовый смести все живое напрочь.

– Папу закрой, балда! – крикнул ему старший, но качок с пистолетом был уже в подъезде.

– Идиот! – прошипел второй и бросился к Улыбке, прикрывая того со спины.

Самосвал поднялся уже на третий этаж и заметил незнакомого парня в пролете между третьим и нужным им четвертым. Тот только начал разворачиваться в его сторону, как качок нутром почувствовал исходящую от него опасность. Он потянул из наплечной кобуры ствол. Наконец, «макаров» оказался в его руке, но стоявший паренек оказался проворней, и с ужасом Самосвал увидел, как ствол направлен прямо ему в лицо.

Он не успел даже мысленно сказать «мама», как ствол дернулся в руке у человека в спортивном костюме и одновременно с этим над ухом у него что-то оглушительно грохнуло. От испуга Самосвал подался назад, нога соскользнула со ступеньки, и он покатился вниз, чуть не сбив напарника. К счастью, Валера в прошлом долгое время занимался спортом и вынужденная «прогулка» вниз по лестнице не привела к увечьям. Встав на четвереньки, он очумело покачал ушибленной головой и быстро поднялся.

– Василий Федорович, давайте быстро к машине, я его завалил! – услышал он голос напарника.

Топот и звук открываемой двери сказали Валерке, что босс и напарник поспешно ретируются.

«А я?» – по-детски обиделся на них бугай и затопал по ступенькам. Он уже схватился за ручку двери, как раздались подряд один, два, три, четыре, пять выстрелов! От неожиданности бугай присел, прикрывая руками голову. Затем сообразил, что делать он должен совсем другое, и резко распахнул дверь. Он сразу увидел паренька с пистолетом в руках. Парень не заметил его, он стоял рядом с Улыбкой. Глянув на Валеркиного босса, он метнулся к «девятке».

– Козлы! Все-таки он выскочил! – понял Самосвал и запоздало нацелил в убийцу оружие. Он уже собрался нажать на курок, как неожиданный звук милицейской сирены испугал его. Метнув взгляд в направлении звука, Самосвал увидел, как под арку вкатывает ментовская машина. Инстинкт сработал мгновенно. Самосвал захлопнул дверь и отбросил от себя ствол.

Лишь несколько секунд спустя до него доперло, что бежать от ментов ему не нужно – он официальный телохранитель и у него все тип-топ.

«Вот черт!» – выругался про себя качок и, подобрав «ПМ», вышел из подъезда.