Текст книги "Танго «Агарта»"

Часть 2. Па-де-де

Глава 1. Невыполненный приказ Сталина

В один из сентябрьских дней 45-го, у высокого окна главного кремлевского кабинета стоял пожилой усатый человек и задумчиво смотрел на площадь.

На нем был маршальский китель со звездой Героя, широкие, с лампасами брюки и мягкие шевровые ботинки.

Звали человека Иосиф Сталин, он был великий вождь и думал о дальнейшем обустройстве мира.

Длившаяся четыре года война закончилась Великой победой, в Европе строился социализм, но бывшие союзники становились опасными.

Первым звонком была проведенная в августе, ядерная бомбардировка США японских городов Хиросимы и Нагасаки, что выглядело явной демонстрацией силы.

Противопоставить этому было нечего, что тревожило.

В дальнем конце кабинете бесшумно приоткрылась дверь, и по ковру мягко прошел помощник.

– К Вам Абакумов, товарищ Сталин, – произнес он бесцветным голосом.

– Абакумов? – неспешно обернулся вождь, и, выдержав паузу, кивнул, – пусть войдет.

Помощник исчез и в кабинете появился рослый генерал – полковник.

– Здравия желаю, – товарищ Сталин, – произнес он, вытянувшись у двери с зажатой в руке черной папкой.

– И вам не хворать, Виктор Семенович, – последовал ответ. – Проходите.

Вслед за этим хозяин кабинета размеренно пошагал к стоящему под портретом Ленина широкому рабочему столу, и, усевшись в кресло, сделал жест рукой, – присаживайтесь.

Генерал сел на стоящий у приставного стола стул и аккуратно положил перед собой папку.

– Что-то заслуживающее внимание? – взглянул на нее «отец народов». – Докладывайте, я слушаю.

Назначенный в 1943 году по личному указанию Верховного начальником Главного управления контрразведки «СМЕРШ», Абакумов отлично проявил себя как руководитель, и его ведомство переиграло «Абвер». К тому же Виктор Семенович не гнушался и черновой работы, достойно показав себя на Кавказе при ликвидации немецких резидентур и депортации чеченцев, и вождь имел на него виды.

– Как вам известно, товарищ Сталин, – начал хорошо поставленным голосом Абакумов, – на острове Рюген и в Свинемюнде, нам удалось получить доказательства работы немецких ученых над принципиально новым видом оружия и захватить его некоторые узлы и компоненты.

– Известно, – глубокомысленно кивнул Сталин и потянулся за лежащей на столе трубкой.

– А теперь мы имеем неоспоримые данные о том, что в Антарктиде находится хорошо законспирированная нацистская база, где оно, возможно, имеется, – сказал генерал и положил руку на папку.

– База говорите? – ломая извлекаемые из коробки с «Герцеговиной флор» папиросы и набивая их табаком трубку, прищурился вождь, – продолжайте.

– В начале июня, в штаб – квартире ВМФ Германии в Берлине, сотрудниками контрразведки «СМЕРШ» семьдесят девятого стрелкового корпуса, были обнаружены секретные «Карты прохождения морских глубин», с грифом «Только для капитанов подводных лодок зондер – конвоя фюрера», а также инструкции к ним.

Их перевод и последующее изучение показали, что речь идет о некой сверхсекретной базе «Агарта», находящейся в Антарктиде.

По данному факту я сразу же проинформировал наркома госбезопасности товарища Меркулова и получил от него указание провести тщательную проверку.

– Угу, – окутался дымом Сталин. – Дальше.

– Мы дешифровали карты и установили, что в них даны точные координаты входа в «Агарту» подо льдами, в зависимости от времен года и расположения Луны.

А помимо этого нашли место, где карты изготовлены.

Это концлагерь Дахау в семнадцати километрах от Мюнхена. Отпечатаны они в начале сорок четвертого заключенными в «зонденлаборатории», все исполнители уничтожены.

– Немецкая пунктуальность, – хмыкнул вождь. – Продолжайте.

– А вот это, товарищ Сталин, – извлек из папки Абакумов блокнот с имперским орлом и тиснением на обложке, – секретная тетрадь некого полковника Вильгельма Вольфа. В ней конспекты приказов Верховного главнокомандующего Вооруженными силами Германии Адольфа Гитлера и Рейхсфюрера СС «О подборе среди военнослужащих Вермахта, Люфтваффе, военно-морских сил и войск СС кандидатов для отправки в Антарктиду».

Кроме того, здесь, – кивнул генерал на папку, – перевод стенограммы гросс – адмирала Деница на совещании высших чинов Рейха, где он сообщает о создании по приказу Гитлера, неприступной крепости на другом конце света, а также протоколы допросов нескольких высших офицеров кригсмарине о месте ее нахождения.

После этого в кабинете возникла долгая пауза.

– А почему об этом докладываете вы, Виктор Семенович, а не Меркулов? – ткнул чубуком трубки вперед маршал. – Информация стратегического характера. Не по рангу.

– Она чисто военного плана, товарищ Сталин. Мы посчитали, что так будет лучше.

– Вот как? – сказал вождь.– Интересно, – и потянулся к телефону.

– Здравствуйте Николай Герасимович, – приложил он к уху трубку. – Тут у меня сидит товарищ Абакумов с весьма важным сообщением. Вам необходимо встретиться и поговорить. А потом доложить мне. О принятом решении.

Кстати, Виктор Семенович, – опустил он трубку на рычаг, – а не поторопились мы объявить, что Гитлер мертв? Как вы считаете?

Этот вопрос давно мучил генерала, и он внутренне содрогнулся. Потом выдержал пристальный взгляд и ответил, – Гитлер мертв.

Сталин не прощал ошибок.

Встреча чекиста и наркома состоялась в этот же день в Главном морском штабе.

Адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов был одним из немногих, к которым давно благоволил Хозяин.

И к тому были причины.

С началом войны флот оказался единственным боеготовым видом Вооруженных сил, оказавшим врагу достойное сопротивление. Он отлично проявил себя в боях и десантных операциях, а в Заполярье немецкие части так и не смогли достичь стратегического превосходства.

На следующее утро оба были в кабинете Сталина.

– Мы можем провести разведывательную операцию, – сказал нарком.– А в случае обнаружения базы, захватить ее или вызвать подкрепление.

– Именно, – поддержал его Абакумов. – Я полностью согласен.

– Какими силами? – поинтересовался, расхаживая по кабинету, вождь.– Сколько вам потребуется кораблей?

– Три подводных лодки, с командами, имеющими опыт арктических плаваний, – ответил Кузнецов. – А также океанская плавбаза с необходимым запасом топлива, воды и продовольствия.

– И когда они могут выйти?

– Через пару недель, чтобы к декабрю достичь Антарктиды. Там в это время лето и благоприятная ледовая обстановка.

– Хорошо, – сказал, остановившись, Сталин. – Займитесь этим лично, и держите меня в курсе. Я жду результатов.

Вечером Кузнецов с Абакумовым вылетели на самолете в Ленинград, и там приступили к подготовке операции.

Для начала нарком связался с командующим Северным флотом адмиралом Головко и потребовал срочно откомандировать в Кронштадт три опытных экипажа подводных крейсеров, а затем пригласил к себе адмирала Трибуца1818
  командующий Балтфлотом


[Закрыть] и отдал ему распоряжение подготовить к длительному плаванию все необходимое.

Кораблями для необычного похода избрали крейсерские субмарины серии « К».

По своим тактико-техническим характеристикам они находились на уровне последних достижений мирового кораблестроения, а по ряду показателей, в том числе по скорости и вооружению, превосходили иностранные образцы. Надводное водоизмещение «Катюш» составляло 1720 тонн, корпус имел длину в сто метров, и, несмотря на столь солидные размеры, лодки хорошо управлялись в подводном положении.

Два мощных дизеля позволяли им развивать скорость надводного хода до 23 узлов, и помимо этого на кораблях имелся третий, для зарядки аккумуляторных батарей и малого хода. Дальность их плавания составляла 15 тысяч миль, а автономность достигала 50 суток.

Главным оружием субмарин были десять торпедных аппаратов с общим запасом торпед в 24 единицы, артиллерийское вооружение состояло из двух 45-мм полуавтоматов и двух модернизированных 100-мм орудий с боезапасом в 400 выстрелов.

Следует упомянуть и о некоторых других элементах их оборудования. Так, на лодках было по два перископа большой светосилы, приспособленных, в частности, и для фотосъемок. Коротковолновые радиостанции подводных крейсеров обеспечивали устойчивую двустороннюю радиосвязь даже на самых дальних дистанциях.

В качестве же плавбазы для них, был занаряжен трофейный ледокольный пароход, водоизмещением в 4700 тонн, с запасом топлива, воды и провианта.

После прибытия в Кронштадт, экипажи сразу же занялись предпоходовой подготовкой, а командиров вызвали в штаб ЛенВМБ.

– Капитан 2 ранга Прибытков, капитаны 3 ранга Иванов и Катченко, – представил их Трибуц Кузнецову с Абакумовым.

– Присаживайтесь товарищи, – сказал нарком. – Ставлю перед вами боевую задачу.

И далее, подробно, был изложен весь план операции.

– Надеюсь все понятно? – сказал Абакумов, обращаясь к командирам, когда адмирал закончил. – Операция особой важности, стоит на контроле, и с вами пойдут мои сотрудники.

– Ясно, товарищ генерал-полковник, – ответил старший из командиров.– Не в первый раз.

Далее со всеми был проведен подробный инструктаж и Абакумов вручил подводникам три дешифрованные карты немецких лоций.

– Прощу их тщательно изучить, – сказал в завершение нарком. – Пока можете быть свободны.

В этот же день, в «Большой дом»1919
  Ленинградское управление НКВД


[Закрыть] на Литейном, Абакумов вызвал трех военных контрразведчиков, которым предстояло участвовать в операции.

Фамилии их были Полуянов, Кирмель и Батраков.

Все трое были из морских подразделений «СМЕРШа», владели немецким языком и имели необходимый опыт диверсионной деятельности.

– Ваша задача обеспечение скрытности плавания, – обратился к подчиненным генерал. – А в случае обнаружения базы, с учетом наличных сил, принятие решения о ее захвате и руководство им, или же вызов подкрепления. При достижении успеха, выход на связь для получения дальнейших указаний. Вопросы?

– Кто будет старшим на походе, товарищ генерал? – встав со своего места, поинтересовался один из офицеров.

– Ответственными за операцию, мною и наркомом назначены командир «К– 25» капитан 3 ранга Иванов и капитан-лейтенант Батраков, – последовал ответ. – Еще?

Больше вопросов не поступило.

…На пятнадцатые сутки, ночью, подводные лодки в сопровождении ледокола, вышли из гавани Кронштадта и взяли курс в открытое море. Им предстояло пройти тот же путь, который в свое время на шлюпах «Мирный» и «Восток» прошли Лазарев с Беллинсгаузеном, открыв неведомую Антарктиду.

Благополучно обогнув побережье Европы, которая пожинала плоды мира и по ночам светилась маревом огней, корабли вышли в Атлантический океан и здесь разделились.

Пароход увеличил ход и ушел вперед к точке рандеву у острова Буве, расположенному в тысяча шестистах километрах от Антарктиды, а подводные лодки, двигаясь в светлое время суток под шахтами РДП2020
  работа дизеля под водой


[Закрыть], скрытно последовали вслед за ним.

Пустынная в годы войны Атлантика ожила снова.

Иногда на горизонте возникали дымы идущих в свои порты танкеров и сухогрузов, а однажды, в мерцании звезд, прямо по курсу, пронесся американский круизный лайнер, оглашая все кругом взрывами петард и громкой музыкой.

– Веселятся янки, разжирели на войне, – стоя на темном мостике и глядя на него в бинокль, процедил командир «двадцать пятой».

– Да, кому война, а кому мать родна, – сказал стоящий рядом Батраков, и сплюнул за борт.

Потом он спустился вниз, и, миновав центральный пост с вахтой, прошел в одну из кают, которую делил с помощником командира.

Вначале отношения у офицеров не сложились, Львов, так звали капитан– лейтенанта как-то нелицеприятно отозвался о ведомстве Батракова, на что тот ответил резкостью, но после одного случая все изменилось.

Произошло все это в Северном море, в сильном тумане, после шторма.

Львов находился в рубке, отправляя обязанности вахтенного офицера, когда раздался крик сигнальщика, – мина! и впереди по курсу в волнах заплясал черный шар.

– Право пять, сбросить обороты! – нагнулся к переговорной трубе помощник, лодка стала отворачивать, но мину подтянуло к борту.

– Кранты, – прошептал бледный рулевой. – Щас взлетим в воздух.

В тот же момент с заднего обвода рубки кто-то сиганул в воду, спустя секунды рядом с миной появилась голова, и, человек, отплевываясь, вцепился в гальванические ударники.

Затем вместе с рогатой смертью он заскользил вдоль борта, а когда оказался в кильватерной струе, отпустил руки.

– Ну, ты даешь, каплей, – сказал Львов, когда выскочившая наверх швартовая команда выловила Батракова из воды.

– З-замерз, – просипел тот, и его стали спускать вниз.

С этого момента помощник стал трепетно относиться к соседу и, сменившись с вахты, ночью распил с ним бутылку спирта. В знак дружбы.

А еще рассказал историю, почему не любит НКВД, нелицеприятную.

– Служил я тогда на Балтике, – начал он, – а точнее в Кронштадте, на одной из подводных лодок минером.

Шла зима 1942 – го и Ленинград был в блокаде. Летняя кампания для наших лодок прошла неудачно. Многие подорвались на минах, пытаясь прорваться из Финского залива в море, а из тех, кому это удалось, с боевого дежурства вернулись единицы. Настроение было хреновое. Залив замерз, немцы постоянно бомбили Питер и Кронштадт, наши береговая и корабельная артиллерия непрерывно отражали их атаки.

А мы «припухали» на берегу. Точнее на лодках. Они вмерзли в лед, который приходилось окалывать, занимались «проворотом» оружия и механизмов и несли якорную вахту. Электропитания с берега практически не было – только для наиболее важных корабельных систем жизнеобеспечения, так что в отсеках «Щук», «Эсок» и «Малюток» стоял собачий холод. Надевали поверх роб ватные штаны и телогрейки. В них и спали. Утром проснешься – на переборках иней, а волосы, если шапка свалилась, к подушке примерзли. Так и жили. Ждали весны и чистой воды.

Зато кормили хорошо. У меня в торпедном отсеке стояли несколько бочек с селедкой и квашеной капустой. В провизионке хранились картошка, солонина, крупа и черные сухари в крафт-мешках. Практически каждый день в обед выдавали спирт и что-нибудь горячее, чтоб окончательно не померзли. И это при всем том, что Питере свирепствовал голод. Съели всех птиц, кошек и собак. Ходили слухи, что даже людей ели.

Увольнений в город не было. Война, какие уж тут увольнения. Но изредка, небольшими партиями на несколько часов в Ленинград отпускали офицеров, старшин и матросов, у которых там были родители или жены с детьми. Таких в бригаде было немало.

Естественно, что ко времени «отпуска» ребята старались подкопить каких-нибудь харчей, чтоб подкормить своих близких. А было с этим делом строго. Сам свою флотскую пайку ешь, тебе ее нарком Обороны положил, а отщипнуть от нее для других не смей – вплоть до трибунала. На этот счет политработники с нами даже специальные беседы проводили.

Но жизнь, есть жизнь. Продукты ребята все равно потихоньку копили, «шхерили»2121
  прятали (жарг.)


[Закрыть] и, когда случалась оказия, передавали в Питер родным.

Был у меня в команде торпедист старшина 2 статьи Саня Александров. Коренной ленинградец. Служил по третьему году, и имел в Питере мать – учительницу и сестер – двойняшек. Отец их погиб в Бресте в первые дни войны. Семья бедствовала и при любом случае, Саня всякими правдами и неправдами старался навестить родных. И, естественно, подкинуть им что-либо из харчей. А что может быть у старшины – срочника?

Только свой паек – ну, там, сахар, сухари, табак. Вот это он и переправлял в Ленинград. И мы понемногу помогали, чем могли. Я, к примеру, не курил и отдавал Сашке свой табак. Сменять на барахолке – тот же хлеб.

Однажды наш помощник, прихватив с собой боцмана и Александрова, отправился в Питер, по служебной надобности. Ну и Санька свой «сидор» набил сэкономленными сухарями, табаком и сахаром.

Сухари эти были особенные. Из ржаной муки, размером с добрую ладонь, темно-коричневого цвета и каменной твердости. Разгрызть их было невозможно. В обед мы разбивали их молотком, сыпали в суп и тогда только ели. Зато качество у них было отменное. Душистые и очень вкусные.

Вечером из города вернулись только помощник с мичманом и доложили командиру, что Александрова забрал патруль. Причем не наш, флотский, а комендантский, с петлицами НКВД.

Оказывается, по дороге Сашка отпросился забежать на минутку к матери, которая жила в доме на площади Труда и прямо на площади его «замели». Никакие доводы о том, что команда находится в служебной командировке и предъявление помощником соответствующего предписания, не помогли. А когда рьяные патрульные обнаружили в мешке старшины продукты, его сразу же взяли под стражу и увели.

Командир обозвал помощника мудаком и, прихватив с собою замполита, отправился в штаб бригады. Оттуда вернулся обозленный и посадил того на «губу».

Оказывается в штаб уже позвонили из комендатуры и сообщили о задержании Александрова с казенными продуктами. Это было «ЧП», которое по военному времени каралось трибуналом.

Так оно и случилось. Через неделю, худого и наголо остриженного Александрова судили в клубе бригады. За кражу продуктов определили пять лет лагерей, которые здесь же заменили несколькими месяцами штрафбата.

После этого случая, отпуска в Ленинград практически отменили, а если кто и ехал, то «шмонали», что б ни дай Бог в карманах не оказалось продуктов.

А Сашка достойно воевал пулеметчиком на Карельском перешейке. Туда списывались многие ребята с боевых кораблей, и матросская почта принесла от него весточку.

Такая вот история, – закончив, взглянул на Батракова Львов. – Что скажешь?

– Хреновая история, – нахмурился тот. Он знал и похуже.

…На подходе к архипелагу Тристан-де Кунья, с шедшей на левом фланге лодки Катченко было получено радио, об обнаружении у побережья неизвестного транспорта.

Поскольку архипелаг значился в лоциях необитаемым, а нахождение в этих водах судна наводило на определенные мысли, Иванов с Батраковым приняли решение подойти ближе.

– Немецкий балкер2222
  судно для перевозки грузов


[Закрыть] – сказал капитан 3 ранга, глядя в командирский перископ. – Дедвейт примерно тридцать тысяч тонн. Ну что, осмотрим его, Владимир Иванович?

– Обязательно, – ответил Батраков, наблюдая судно в артиллерийский. – Я высажусь на него со смотровой командой.

Радировав остальным двум лодкам «наблюдать за акваторией», Иванов приказал всплывать.

Спустя десять минут от борта «К-25» отвалила резиновая шлюпка с контрразведчиком и пятью вооруженными подводниками, в воздухе замелькали короткие весла.

– Табань, – тихо приказал Батраков, когда, пройдя два кабельтова, она оказалась под высоким, покрытым ржавыми потеками бортом. – Приготовить оружие.

Подняться наверх не представлялось возможным, и он махнул зажатым в руке «ТТ», – идем в сторону кормы.

Решение оказалось верным, полузатопленная задняя часть судна низко сидела в воде и все поочередно, быстро вскарабкались наверх.

– Осмотреть трюмы, – бросил капитан-лейтенант рослому старшине, а сам, прихватив с собой боцмана, шагнул в открытую дверь надстройки.

Изнутри дохнуло ледяным холодом, на переборках и палубе густо нарос иней.

– Да, судя по всему, никого, – включив фонарик, осветил мрачное помещение контрразведчик. Оно было низким, с уходящим в темноту коридором и ведущим наверх трапом.

– Проверь здесь, – сказал Батраков напарнику и взялся за скользкий поручень.

Наверху была рубка, с выбитыми иллюминаторами, тумбой стоящего в центре гирокомпаса и судовыми приборами управления.

– Точно немец, – прочел офицер несколько надписей на табличках под ними.

Потом он обратил внимание на клочок бумажной ленты на пульте, и взял его в руки.

Это был обрывок шифрограммы, с несколькими колонками цифр, завершающийся «11. 12. 44».

– Интересно, – пробормотал Батраков и сунул ее в карман канадки.

В следующую секунду внизу прогремела автоматная очередь, и он кубарем скатился с трапа.

У темного проема, в конце коридора, опустив вниз дымящийся ствол ППШ, стоял боцман и виртуозно матерился.

Сзади Батракова загрохотали каблуки, и в помещение вломились несколько матросов, держа оружие наизготовку

– В чем дело, Орлов? – шагнул к стрелявшему контрразведчик.

– Да вот, ухлопал сам себя, – ткнул пальцем внутрь мичман.

Там, в неверном, льющемся из засоленного иллюминатора свете, на переборке висели остатки привинченного к ней зеркала, а внизу валялись его осколки.

– Бывает, – сказал усатый старшина. – А в носовом трюме, товарищ капитан – лейтенант, трупы. По виду лагерники. И еще вот это, – раскрыл заскорузлую ладонь.

На ней, каплей крови, рубиново отсвечивала звездочка.

– Пойдем, я взгляну, – сунул пистолет в кобуру Батраков, и, выйдя из надстройки, все направились к одному из грузовых люков, с торчащей над ним кран-балкой.

Затем, оставив наверху троих, остальные спустились в гулкий корпус и, включили захваченные с собой фонарики.

Судя по тому, что два кормовых трюма были затоплены, судно потерпело аварию.

– Не иначе в шторм потеряло ход, и его выбросило на камни, – сказал мичман, показывая на разошедшийся в одном месте, стальной лист обшивки.

– Резонно, – ответил контрразведчик, – а что там за доски?

В воде плавал какой-то щит, и моряки подтащили его ближе.

– «Рейнметалл» – прочел на нем черную надпись Батраков. То была марка оружейного концерна.

Далее вся группа проследовала в сторону носа и остановилась перед открытой металлической дверью с наружной кремальерой.

Поочередно переступив высокий комингс, моряки оказались в затхлом громадном помещении, с тянущимися по бортам высокими рядами деревянных нар, на отдельных из которых виднелись тела в полосатых робах.

– Скорее всего, они умерли от истощения, – констатировал старшина, указывая на ближайшего.

Труп был предельно худ, с провалившимися щеками и заострившимся носом.

– А вот этот точно из флотских, – наклонившись над вторым, – сказал один из матросов. – Глядите.

На свесившейся с нар костлявой руке, на запястье синела едва различимая наколка – якорек, и внизу надпись «Север».

– Вот гады, уморили ребят, – сказал кто-то, и все сняли шапки.

Потом Батраков приказал пересчитать тела – их было двадцать девять, и все в полном молчании направились назад, в сторону люка.

На обратном пути один из матросов споткнулся, и, чертыхнувшись, что-то поднял с палубы.

– Взгляните, товарищ капитан-лейтенант, – сказал он в следующую секунду и протянул находку офицеру.

Это был довольно крупный, призматической формы кристалл, холодно поблескивающий на гранях.

– Вольфрамит, – взвесил его в руке контрразведчик. – Применяется для производства брони и высоколегированных сталей.

– Да, проклятая это коробка, – переглянулись подводники, и группа направилась к трапу.

Когда все поднялись наверх, Батраков приказал боцману дать семафор на лодку, и, вскоре, тихо постукивая дизелями, «К-25» пришвартовалась у борта.

После того, как Батраков сообщил Иванову о результатах осмотра, они пришли к выводу, что немецкий транспорт оказался здесь не случайно, плыл он, скорее всего в «Агарту», и было это зимой прошлого года.

– А вот груз они на что-то перегрузили, и, судя по всему, это было оружие, – уверенно заявил контрразведчик.

– Скорее всего, – согласился Иванов, – а что ты думаешь насчет вольфрамита?

– Наверное, транспорт перевозил и его. Вопрос в том, куда и откуда.

Далее посоветовались и решили предать земле тела умерших, а предварительно обследовали побережье.

Как и ожидалось, оно было пустым и диким.

О скалистый берег шуршал прибой, далее следовала холмистая возвышенность, а за ней туманились горные отроги.

Оставив одну лодку на позиции, капитан 3 ранга приказал части свободных от вахты поднять из трюма все тела, а второй выкопать на ближайшем склоне братскую могилу.

Перед этим умерших обыскали, в надежде найти какие-либо документы или что-либо идентифицирующее их личность и не ошиблись.

У одного, заросшего многодневной седой щетиной, в пришитом изнутри кармане обнаружили затертую фотографию женщины и ребенка, с надписью на обороте «Белгород, 1940 год», а у рослого высохшего парня, на шее, солдатский медальон, с вложенной внутри бумажкой, из которой следовало, что он красноармеец Сергей Горин, 1925 года рождения из деревни Молодой Туд Калининской области.

– Наши, славяне, – передавая Батракову находки, сказали матросы.

Потом завернутые в брезент тела аккуратно опустили в могилу, которую засыпали и водрузили сверху большой валун, после чего дали вверх залп из автоматов.

– Все на корабль, – после минутного молчания сказал Иванов, и, нахлобучив на голову шапку с позеленевшим «крабом», первым направился в сторону лодки.

На широте 55 градусов 19 минут, встретили первые айсберги.

Длинной чередой, возникая один за другим, они плыли на север.

– Впечатляют, облокотившись об обвод рубки, – сказал Батраков, обращаясь ко Львову. – Словно из картины Айвазовского.

За время похода они еще больше сдружились, и теперь, когда помощник стоял на вахте, часто беседовали о жизни.

– А представляешь, Володя, мечтательно прищурил глаза Львов, – еще сто лет назад, здесь прошли корабли Лазарева и Беллинсгаузена.

– Смутно, – пожал плечами контрразведчик. – Я же не профессиональный моряк.

– Ну, тогда послушай, для общего развития не помешает, – по – доброму улыбнулся помощник.

– Окончательное и достоверное открытие Антарктиды датируется 1820 годом. Раньше люди лишь предполагали, что она существует. Самые первые догадки возникли у участников португальской экспедиции в 1502 году, в которой принял участие флорентийский путешественник Америго Веспуччи (его имя благодаря причудливому стечению обстоятельств, впоследствии было увековечено в названии огромных материков).

Но экспедиция не смогла продвинуться дальше острова Южная Георгия, лежащего довольно далеко от антарктического континента. «Холод был так силен, что никто из нашей флотилии не мог переносить его», – свидетельствовал Веспуччи.

Дальше других проник в антарктические воды Джеймс Кук, развенчавший миф о гигантской Неведомой Южной Земле. Но и он вынужден был ограничиться лишь предположением: «Я не стану отрицать, что близ полюса может находиться континент или значительная земля. Напротив, я убежден, что такая земля есть, и возможно, что мы видели часть ее. Великие холода, огромное число ледяных островов и плавающих льдов – все это доказывает, что земля на юге должна быть…», – напамять процитировал Львов.

– Он даже написал специальный трактат «Доводы в пользу существования земли близ Южного полюса», – значительно поднял вверх палей капитан-лейтенант.

– Тем не менее, – продолжил он, – честь открыть шестой континент, выпала русским мореплавателям. Два имени навсегда вписаны в историю географических открытий: Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен и Михаил Петрович Лазарев.

Беллинсгаузен родился в 1778 году на острове Саарема, что в Эстонии, получил блестящее образование в Морском кадетском корпусе и после его окончания, принял участие в первом русском кругосветном плавании на корабле «Надежда» под командованием Ивана Крузенштерна.

Лазарев был на десять лет его моложе и был блестящим морским офицером.

Судьба свела мореплавателей в 1819 году. Морское министерство запланировало экспедицию в высокие широты Южного полушария.

Двум хорошо оборудованным кораблям предстояло совершить нелегкое путешествие. Одним из них, шлюпом «Восток», командовал Беллинсгаузен, другим, носившим имя «Мирный», – Лазарев.

Летом 1819 года экспедиция отправилась в плавание.

Цель ее формулировалась кратко: открытия «в возможной близости Антарктического полюса». Мореплавателям предписывалось исследовать Южную Георгию и Землю Сандвича

(ныне Южные Сандвичевы острова, открытые некогда Куком) и «продолжать свои изыскания до отдаленной широты, какой только можно достигнуть», употребляя «всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколь можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли».

Инструкция была написана «высоким штилем», но никто не знал, как ее удастся реализовать на деле.

Однако удача сопутствовала «Востоку» и «Мирному». Был подробно описан остров Южная Георгия; установлено, что Земля Сандвича – не один остров, а целый архипелаг, и самый большой остров архипелага Беллинсгаузен назвал островом Кука. Первые предписания инструкции оказались выполнены.

Ну, как, не скучно излагаю? – на минуту прервав свой рассказ, приказал помощник увеличить обороты.

– Наоборот, интересно, – сказал Батраков, и они закурили. – А откуда ты это все знаешь?

– В училище нам прочли несколько лекций о русских географических открытиях, -глубоко затянулся папиросой Львов. – А у меня отличная помять.

Итак, в начале 1820 года, – продолжил он, – корабли пересекли Южный полярный круг и на следующий день подошли вплотную к ледяному барьеру Антарктического материка.

Только более чем через сотню лет, эти места снова посетили норвежские исследователи Антарктиды: они назвали их Берегом Принцессы Марты.

28 января Беллинсгаузен записал в своем дневнике: «Продолжая путь на юг, в полдень в широте 69°21’28», долготе 2°14’50» мы встретили льды, которые представлялись нам сквозь шедший снег в виде белых облаков». Пройдя еще две мили на юго-восток, экспедиция оказалась в «сплошных льдах»; вокруг простиралось «ледяное поле, усеянное буграми».

Корабль Лазарева находился в условиях гораздо лучшей видимости. Капитан наблюдал «матерый (т. е. очень мощный, сплошной) лед чрезвычайной высоты», и «простирался оный так далеко, как могло только достигнуть зрение». Этот лед и был частью ледяного щита Антарктиды.

Таким образом, этот день вошел в историю как дата открытия Антарктического материка. Еще два раза (2 и 17 февраля) «Восток» и «Мирный» близко подходили к берегам Антарктиды. Инструкция Морского штаба предписывала «отыскивать неизвестные земли», но даже самые решительные из ее составителей не могли предвидеть столь поразительного ее выполнения.

В Южном полушарии приближалась зима. Сместившись к северу, корабли экспедиции бороздили воды Тихого океана в тропических и умеренных широтах.

Прошел еще год, и «Восток» с «Мирным» снова направились к Антарктиде.

Трижды пересекали они Южный полярный круг, и 22 января 1821 года глазам путешественников предстал неизвестный остров.

Беллинсгаузен назвал его именем Петра I – «высоким именем виновника существования в Российской империи военного флота».

А 28 января, (ровно год минул со дня исторического события), в безоблачную солнечную погоду, экипажи кораблей наблюдали гористый берег, простиравшийся к югу за пределы видимости.

На географических картах впервые появилась Земля Александра I. Теперь уже не осталось никаких сомнений: Антарктида – не просто гигантский ледяной массив, не «материк льда», как называл его в своем отчете Беллинсгаузен, а настоящий «земной» материк.

Впрочем, – швырнул окурок в воду Львов, – сам он ни разу не говорил об открытии материка. И дело тут не в чувстве ложной скромности: капитан понимал, что делать окончательные выводы можно, лишь «переступив за борт корабля», проведя исследования на берегу. Однако ни о размерах, ни об очертаниях континента Беллинсгаузен не мог составить даже приблизительного представления. На это потребовались многие десятилетия.