Текст книги "Присказки разных лет. Маленькие и побольше"

– Ладно, – ответил я, – фиг с ним со звуком.

Мне в голову пришла идея.

– А можно сквозь эту рамку пролезть к нему? – спросил я.

– Ни в коем случае! – закричал незнакомец, невольно хватая меня за руку. – Даже пробовать не смейте. – Мгновенно затянет, пикнуть не успеете, а прошлое схлопнется. – Был уже такой случай. Не остановил человека и всё.

– Что всё? – Погиб?

– Не знаю.

– Как?

– А вот так! Человека затянуло, рамка сгорела к чертям – доэксперементировались. – В лучшем случае этот человек затерялся в прошлом, в худшем – боюсь предположить, может быть, что угодно, вплоть до полной аннигиляции.

– Аннигиляции чего?

– Всего.

– Но мы-то пока живы.

– А прошлое, хрен его знает. Неизведанная область, много подводных камней. То, что непонятно – опасно, а то, что опасно, лучше не трогать.

Я с упрёком посмотрел на него.

Незнакомец оказался трус. И ладно бы он был трус, который знает, чего боится. – Нет, он боялся, сам не зная, чего. Это, на мой взгляд, был самый низкий уровень, недостойный настоящего мужчины.

– Сейчас мы поступим так, – жёстко сказал я. – За шкафом, у входной двери, стоит швабра. Не хочешь трогать его руками – понимаю. Правильно. Согласен. Может быть опасно, но черенком от швабры попробовать стоит, иначе, так и будешь топтаться на месте и дальше в изысканиях не продвинешься ни на шаг. – Не очень-то круто вызывать в рамку глухонемых.

– Я вас очень прошу…

– Спокойно, – ответил я, пытаясь своей настойчивостью отогнать его страх. – Не бойся, я сам всё сделаю.

И с этими словами я решительно встал из-за стола. Ухмыльнулся, увидев пустое кресло перед столом. – Вне рамки, двойника не было.

– Подержи его пока на прицеле, – сказал я незнакомцу, отправляясь за шваброй.

Когда я вернулся, рамка оказалась пуста, мой незваный гость её выключил.

– Ты что наделал!? – закричал я. – Испортил такой эксперимент.

– Успокойтесь, пожалуйста! – тихо, но достаточно твёрдо сказал незнакомец. – Мы здесь собрались не за этим. Договор свой будете корректировать?

Я зло посмотрел на него, нервно отбросил швабру в угол, но смог взять себя в руки.

– Буду, – ответил я немного обиженно, подумав зачем-то, что швабра может ещё пригодиться.

– Вот и хорошо. Напомните ещё раз временные и пространственные координаты.

– С пространственными… просто, – ответил я. – Этот стол. А с временными…

Я прошёл к шкафу, где хранились папки с бумагами, и нашёл злополучный договор. Вот он, думал я, беря в руки договор – от него все беды и пошли. Попался, как дурак. Выпил по рюмашке за долгосрочное сотрудничество перед его подписанием и подмахнул, не глядя год назад, до сих пор не разобраться…

Я назвал незнакомцу дату – точного времени вспомнить не удалось, но я помнил, что всё случилось между часом и двумя дня.

Мой гость подвинул рамку в место на столе, которое я указал. Выставил временные координаты и нажал кнопку пуск.

Оставалось ждать, когда в области изменённой реальности, ограниченной контуром рамки, появится договор и я, вслед за ним, довольный и счастливый, невменяемый от алкоголя, мечтающий этот договор подписать.

И что? – думал я. – Что делать, когда это случится? Как воздействовать на себя самого? – Звуки в прошлое не проходят, физически сквозь рамку воздействовать нельзя. – Слова незнакомца о полной аннигиляция звучали всё-таки пугающе. – Чтобы это не значило, думал я, но если я уничтожу своё собственное прошлое, то, видимо, настоящее, в котором я нахожусь в данный момент, тоже исчезнет.

К таким глобальным переменам я не был готов.

С другой стороны, размышлял я, если не сделать ничего, на кой чёрт мне такое настоящее? – Нет, сделать что-то обязательно нужно, думал я. – Просто тупо смотреть немое кино, повторение своей самой большой ошибки – не годится. – Взглянуть ещё раз со стороны, как я уничтожил привычный уклад своей жизни – радости мало.

– Вот вы говорили, откорректируем прошлое, – сказал я, обращаясь к незнакомцу. – Но учитывая всё, что вы сказали, получается, что это невозможно.

Мой гость ничуть не смутился. Пожал плечами, развёл руки.

– Ну, во-первых, – сказал он, – взглянуть на себя со стороны уже полезно. Какие-то нюансы всегда забываются и остаются за кадром. Тут же, они в кадре будут. Их можно рассмотреть внимательно, проанализировать, сделать выводы и избежать повторения ошибок в будущем…

– Чушь! – не сдержавшись, выкрикнул я.

– Во-вторых, – с нажимом не обращая внимания на мой возглас, продолжил незнакомец, – попробуем голосовое воздействие. – Да, по определению, звуки не проходят, но мне кажется, что они всё-таки, пусть слабо, но пройдут. Не может быть, чтобы не проходили совсем. Если с полной отдачей, что есть силы, вместе…

Дальше мне стало неинтересно. Этот человек больше ничем не мог мне помочь. Слушать его стало бессмысленно. Нужно было действовать самому, но как? – Ответ напрашивался сам собой. – Швабра…

– Идите, смотрите скорей – началось, – услышал я голос незнакомца.

Я оглянулся на голос.

Сделал два шага вперёд, приближаясь к рамке.

Там в её контуре на крышке стола появился договор – тонкая пачка бумаг печатного текста, подписанных и пропечатанных моим будущим партнёром, соединённая обычной скрепкой из степлера.

Я чуть наклонился, меняя угол зрения, и увидел самого себя. – Пьяная, самодовольная, улыбающаяся морда, приближающаяся к месту своего заклания.

Времени уже не оставалось.

Если я хотел, что-то изменить, пора было действовать, и я знал, что нужно делать. Взять швабру, в углу, которую я принёс несколько раньше и…

– Самое время покричать, – сказал незнакомец, ехидно улыбаясь.

– Сам ори, сколько хочешь, – зло огрызнулся я. – У меня есть способ получше. Сейчас он приблизится к столу, и я его, то есть себя, то есть…, шваброй по морде. Надеюсь, это приведёт его в чувство, и он не станет делать глупости. И будь, что будет, пускай всё схлопывается к чертям.

– Интересное решение, – сказал незнакомец, продолжая ухмыляться. – А где же ваша швабра?

Я резко обернулся, глядя в угол, куда её бросил. – Швабры не было. Подсуетился, успел спрятать гад, подумал я, но разбираться с незнакомцем было некогда.

Я снова взглянул в рамку – там мой двойник уже взял авторучку и готовился поставить подпись. Он плохо контролировал себя, и всё у него получалось медленно.

– Кричите! Чего же вы? – сказал незнакомец, явно издеваясь надо мной, и рассмеялся в голос.

– Ну ладно, но сначала крикнешь ты, – ответил я и, не сдержавшись, врезал ему в лоб от души.

Он действительно вскрикнул и отлетел от стола. Я же кинулся к рамке, сунул в неё руку, пытаясь остановить двойника.

У меня потемнело в глазах.

Возможно, на какое-то время я даже потерял сознание, но боли не было и очень скоро зрение вернулось.

Я обнаружил себя сидящим за своим столом с авторучкой в руке перед злополучным договором.

Никакой рамки на столе больше не было.

Во рту чувствовался вкус коньяка, но при этом я оставался совершенно трезвым.

Я пролистал страницы договора и убедился, что не успел поставить ни единой подписи.

Вроде получилось, подумал я.

– Вы как? С вами всё нормально? – услышал я голос своего потенциального партнёра.

– Более чем, – ответил я.

– Тогда может быть закончим начатое…, – ответил он, – и продолжим банкет.

– Нечего пока праздновать.

– Как? По-моему, наше партнёрство прекрасный повод.

– С договором придётся повременить, – ответил я.

Дальше можно было бы не продолжать и поставить точку в этой истории.

Нет смысла описывать события после такого поворота.

Достаточно просто знать, что я чудом избежал крупных неприятностей.

Мало того, со временем мне стало казаться, что мой странный гость со своей волшебной рамкой привиделся мне в пьяном бреду, и не было целого года ужасных событий после подписания договора, как не было и чудесного возвращения в прошлое.

Или было?

Иногда, мне кажется, что это всё же случилось.

В такие моменты я начинаю ждать таинственного незнакомца.

Не уверен правда, что он снова придёт.

Всё-таки зря я его ударил тогда.

Всё или ничего…

Я подслушал эту фразу в каком-то фильме, или даже, нет… – я придумал её сам, вслед за тысячами тысяч, предшествующих мне людей.

– Всё или ничего! – воскликнул я. Развернулся и ушёл, демонстративно показывая, что раз ВСЁ мне обеспечить не могут, то и жалкие, предлагаемые крохи, мне тоже не нужны. Пусть будет – ничего.

Судьба обрадовалась такому повороту событий – моё последнее желание было намного проще воплотить в жизнь и не стало ничего, как я и заказывал.

Я сидел в глубоком кресле, в тёмной пустой квартире, упиваясь своим новым состоянием. Мне и правда, не хотелось ничего. Я даже свет включить не захотел.

– Конечно …, ворчал я, слегка обидевшись.

– Ещё бы …, искал оправдание я, зная, что по-другому и быть не могло.

– Плевать! – кричало самомнение. – Выдержу, справлюсь, преодолею и вернусь. Будут тогда знать!

– И всё-таки …, – возражала жалость к себе.

– Вот тебе и конец, – подвёл итог разум.

Но я не послушал даже его.

Всё уже было сказано, отступать было некуда.

Наступать было тоже некуда, да, и не на кого.

Просто сидеть на месте было глупо, и я углубился в себя.

В первый момент меня окутали тьма, пустота, безысходность и одиночество.

– Эй! – крикнул я. – Когда речь шла про «ничего», я не имел в виду внутренние проблемы. И не надо путать слово «ничего» и «ничто». – Сам по себе, я всё-таки, что-то.

И тьма отступила. Одиночество осталось. Пустота поглотила безысходность, дополнила одиночество, и освободило место ожиданию.

Вскоре оно пришло.

– И что? – спросило оно.

– Не понял вашего вопроса, – ответил я?

– Ты дурак? – спросило оно – огромное, переменчивый образ, грустные, с упрёком и сожалением глаза.

– Не знаю, – ответил я.

– Слушай дурак! У меня есть всё.

– Правда? – с надеждой спросил я.

– Правда! Но тебе от этого не легче. Тем, что есть у меня, ты воспользоваться не сможешь.

– Как?

– Ты знаешь кто я?

– Да…, – неуверенно ответил я.

– Так вот, моё имя говорит само за себя. Пока я с тобой ты можешь ждать, что угодно и сколько угодно, но дальше этого дело не пойдёт.

– И как быть?

– Точно дурак! – подтвердило Ожидание. – Выбери, что хочешь и будем ждать. – Хоть это твоё, ВСЁ. Но помни, что на выбор ВСЕГО у тебя жизни не хватит. – Его придётся разделить на составляющие – слишком общее понятие. – Такое даже ждать невозможно. А составляющих в нём много, бывает, что и не сосчитать. А ведь нужно ещё осмыслить, представить …. Иначе, когда дождёшься, будет не понять, что пришло.

До меня начало доходить, что я крупно влип. Пока я считал, что достоин всего на свете – было просто – что может быть проще обобщённого понятия, в котором найдётся что угодно. С переходом на конкретику всё чрезвычайно усложнилось. Я понятия не имел, как это всё разделить, а значит, не мог и выбирать.

Мало того, слова этого странного существа окончательно сбили меня с толку. Я, вообще, перестал понимать зачем мне нужно это ожидание. Я хотел не просто ВСЁ – я хотел ВСЁ и сразу.

Я тяжело вздохнул, закрыл глаза и погрузился в себя ещё глубже.

Странное существо с грустными глазами исчезло, мне стало легче, но снова стала сгущаться тьма.

Чуть не попался, подумал я. – Стал бы такой же расплывчатый и безликий с печалью в глазах. – Всю жизнь бы ждал и помер ничего ….

– Вот оно! – мысленно воскликнул я. – Опять это «ничего» – проклятье, которое я сам наложил на себя.

Я огляделся.

Тьма становилась гуще.

Мне стало страшно.

Когда я делал свой выбор, – нервно думал я. – Отворачивался от реальности, выбирая «ничего», я имел в виду смену направления, возможно, образа жизни, но никак ни тьму и пустоту без вариантов.

– Я выбирал НИЧЕГО не буквально! – крикнул я, что было духу кому-то, кто, как я догадывался, манипулирует мной, давит на меня своей тьмой и подсылает своих слуг. – Сначала это бессмысленное ожидание, но я был уверен, что будут и ещё.

– Ну, кто там следующий? – Давай! – крикнул я своему невидимому противнику.

И кое-что изменилось.

Я не заметил, как оказался среди бескрайней равнины.

Один, ночью, но всё равно стало заметно светлей. Тьму разбавлял свет полной луны, и весь мир от горизонта до горизонта заполнил призрачный полумрак.

Прямо передо мной, на горизонте, ограничивающем видимое пространство – там, где полумрак сгущался и становился темнее, что-то зашевелилось, пришло в движение, стало приближаться, увеличиваясь в размерах. Через некоторое время я понял, что это были всадники, что они скакали ко мне и что их было много.

– Вот и напросился, – прошептал я.

Но страшно почему-то не было.

У меня всегда так, думал я. – Когда нужно бояться и что-то делать, я просто стою столбом и наблюдаю. Становится даже интересно, чем всё закончится.

Всадники же неслись, стремительно поглощая пространство. Ещё через мгновение я уже мог разглядеть первых из них, последние же при этом всё ещё терялись за границей восприятия.

– Вот это да! – невольно воскликнул я. – Целая армия атакует!

И не кого-нибудь, а меня, думал я, ведь вокруг больше никого нет.

Это немного тешило самолюбие и придавало значимости моменту, но было странно. – На такого, как я хватило бы и одного всадника, казалось мне. – Самого слабого из этой толпы.

Но ситуация развивалась, делать было нечего, а бежать, бесполезно в принципе. – Куда убежишь от лошади на равнине, где всё просматривается?

И я остался стоять столбом.

Армия тем временем приближалась, но чем ближе она оказывалась ко мне, тем больше проявлялось в ней несообразностей.

Я всегда считал, что кавалерия должна держать строй. Атакуют ли они, разворачиваются ли во фронт, совершают ли переход – везде есть свой порядок. Здесь же каждый всадник скакал сам по себе. Были, правда и редкие группы по двое – трое, но ощущение порядка не возникало.

Они приблизились ещё, и я увидел, что все всадники отличаются по размерам.

Некоторые, казались огромными и скакали на могучих конях, другие, почти карликами чуть ли не на пони. У одних были блестящие доспехи и сверкающая сбруя их лошадей. Другие были одеты в лохмотья, а вместо нормальной уздечки держали в руках обычную верёвку.

Никакая это не кавалерия, понял я. – Собрали всякий сброд, первых, что попались под руку и отправили ко мне.

– Непонятно только зачем, – пробурчал я себе под нос.

Но учитывая скорость, с которой они приближаются, думал я, ждать понимания этого осталось недолго.

Ещё мгновение и первый из всадников поравнялся со мной. Придержал своего коня и остановился.

Вслед за ним в тот же миг, словно по команде, хотя никакой команды я не услышал, остановились и все остальные.

И не просто остановились – застыли. – У большинства коней ноги оказались подняты над землёй, словно какая-то сила мешала им сделать ещё шаг. Сами всадники сидели в неудобных позах абсолютно неподвижно, у некоторых в вытянутой руке была поднята плётка над головой. Застыли даже хвосты этих плёток – вертикально, горизонтально, под разными углами – даже сила гравитации на них не действовала.

Кроме того, приглядевшись, я увидел, что у всадников закрыты глаза.

Невероятное зрелище.

Подвижным и с открытыми глазами оставался лишь тот, кто первым приблизился ко мне.

Он казался довольно обычным и не вызывал особого интереса. – Стандартный по размерам конь с кожаной сбруей. Сам всадник в стандартной одежде для верховой езды – плотного телосложения, лицо без особых примет.

Другие же, напротив – обычными не были. Мне захотелось рассмотреть их поближе, но ….

– Будет ещё время полюбоваться, – сказал первый всадник, отвлекая меня – Если появится желание, сможешь и познакомиться.

Это было несколько грубо. Он, этот всадник, показался мне не самым воспитанным человеком. – Не представился, не познакомился, сразу какие-то рекомендации.

– Простите, а вы кто? – спросил я.

– Ну, вот. Ты что не узнал?

Я пригляделся к нему внимательно. – Что-то знакомое, в его образе прослеживалось. Но я никак не мог это ухватить, разве что его самоуверенная наглость под нарочитой простотой, очень похожая на ту, которой я нахлебался под завязку в месте, что недавно покинул.

– Ну, ещё немного, – подначивал всадник. – Ход мыслей я вижу правильный. – А…? – Что? – Никак?

Я пожал плечами.

– И правда, не узнал, – с наигранным сожалением продолжил он. – Пять лет мной пользовался, выбросил на помойку и тут же забыл, а ещё считаешь себя порядочным человеком.

Это было уже слишком. Я готов был взорваться от накатившей злости.

– Ладно, не кипятись, – остановил он меня. – В этом образе меня, действительно, не каждый узнает, так мы с тобой ещё не встречались. – Я твоя предыдущая возможность.

– Что значит предыдущая …? – спросил я автоматически, перестав понимать происходящее.

– А то и значит. Или ты хочешь спросить, почему я в таком случае перед тобой стою, да, ещё и разговариваю?

Я пожал плечами, ничего не имея в виду.

– К твоему сведению, – продолжил он. – Любая возможность считается исчерпанной только после того, как человек, которому она принадлежала, полностью от неё отказался.

– Да я вроде…, – начал было я.

– Что вроде? – перебил меня наглый всадник. – Трудовую книжку с прежней работы забрал? – Прошлые дела и делишки закончил? – Нет? – Что думаешь, просто взял, развернулся и ушёл? – Дудки. И не надо мне тут…

– Слушайте, вам, вообще, что от меня нужно? – выкрикнул я, пытаясь разозлиться. Это получилось не очень – мой наглый собеседник отчасти был прав.

– Лично мне от тебя ничего не надо, – ответил всадник. – Не такая уж я и плохая возможность, выберет кто-то другой. – Ты лучше о себе подумай. – Пытаешься от всего отказаться, думаешь самый крутой. – Это ему не так, то ни эдак. – Всё или ничего. – Вон это твоё всё – стоит за моей спиной, до горизонта тянется – все твои потенциальные возможности. – Смотри, любуйся, каких уродов там только нет.

Он на мгновение замолчал, а я оглянулся.

Да, в застывшей толпе было множество неприятных лиц. Были и такие, что вызывали отвращение, но были и те, что привлекали сиянием доспехов, но большинство не выделялись ничем – такие же обычные, как и мой собеседник.

– Вижу, начинает доходить, – сказал он. – И мой тебе совет – на сияющих, вообще, лучше не смотри. Выберешь – ослепнешь и перестанешь понимать зачем, их выбирал.

– Почему?

– Выберешь – поймёшь. Ты ещё их глаз не видел.

– А кстати глаза – почему они у всех закрыты? – спросил я. – И почему они все застыли?

– Я же тебе говорил. – Застыли потому, что пока потенциальные – минимум функциональности и самостоятельности. Сказали идти – идут. Сказали стоп – замерли. Можно считать, что их ещё и нет – этакий виртуальный образ, подготовленный для твоего ознакомления. А глаза закрыты, для безопасности. – Никогда не слышал о магии взгляда?

– Нет.

– Ну и не надо. Одно могу сказать – Пока они тебя не видят – всё хорошо. Как только увидят – всё – прицепятся – не отвяжешься, будут всю дорогу перед глазами мелькать.

– Вот вы сказали эти возможности – я кивнул на толпу за его спиной – подготовлены специально для меня. А кем они подготовлены?

– Ну вот, – ответил всадник. – Ты, как всегда, всё испортил. – Этим вопросом ты фактически про**ал все свои возможности.

Раздался страшный грохот, тёмное небо перерезало молнией пополам. Луна стремительно упала за горизонт, а из-за горизонта, скачком приблизилась тьма.

– Не обо всём можно спрашивать вслух! – крикнул он, пытаясь перекричать шум, истончаясь на моих глазах.

Вот и нет у меня последней возможности, мелькнула в голове нелепая мысль….

Дальше не было ничего необычного.

Я обнаружил себя в собственном кресле – в том самом кресле, в котором и начал своё погружение.

Прислушался к ощущениям. – Состояние безысходности возвращаться не собиралось, внутренние голоса успокоились, а настроение поднялось.

Потеря, о которой мне поведал всадник перед тем, как исчезнуть – не казалась страшной.

– Не возможности и были, – проворчал я, вспоминая их мерзкие рожи и передёрнулся от отвращения.

Но всадника было немного жаль. – Растаял прямо у меня на глазах, а вроде нормальный мужик был, думал я. – Немного грубоват, но в меру. Говорил по существу. Можно было и пообщаться.

Может быть, попытаться его вернуть?

Ведь я всё ещё не забрал трудовую книжку.

Всё просто и…

Это был мужчина неопределённого возраста. В дорогой, но без излишеств одежде. С пронзительными голубыми глазами.

Он не казался уставшим, несчастным или озабоченным.

Лёгкая улыбка на его лице не выражала ничего, кроме вежливого равнодушия.

Я подсел за его столик в кафе случайно.

Десять минут ожидания, которые мне было некуда деть, я по воле случая решил провести именно с ним.

На мой вопрос – Свободно ли место? Он утвердительно кивнул головой, улыбнулся и снова погрузился в себя, немного нахмурившись.

Я не удержался и спросил, всё ли у него в порядке, предполагая, что моё появление для него нежелательно, а кивнул он только из вежливости.

Он пожал плечами и стал говорить.

Мне же ничего другого не оставалось, как из вежливости слушать.

– Всё и просто, и сложно, – сказал он. – А на ваш вопрос нет однозначного ответа.

Вышел на улицу, знаешь куда идти, знаешь зачем.

Задумался и попал не туда.

Почему? – Как вышло, что годами проверенный маршрут, который мог бы пройти с закрытыми глазами, вдруг изменился? – Пришло время что-то менять? – Но я не хотел ничего менять. Всё стало настолько привычным, что давно перестало беспокоить, а за прожитые годы я научился любить свою жизнь в любом её проявлении. Перемены стали неважны. В них не было никакого смысла. Они могли только ухудшить ситуацию – мне самому и близким мне людям.

Но я попал не туда.

И не просто попал.

Возвращение стало невозможным.

Нет, не поймите меня неправильно. Это вовсе не какое-то там место. То, о чём я говорю, скорее, аллегория – образ, попытка объяснить то, что с трудом поддаётся объяснению.

Я жил, как жил, но однажды понял, что часть меня осталась за некой границей, а я сам стал другим – хуже, чем был – меньше…. И мне уже не хватает чувств для прежнего существования…

– Мне не совсем понятно…, – начал было я, пытаясь его остановить – терпеть не могу разговоров о смысле жизни, но он меня перебил.

– Пожалуйста, дослушайте, раз уж вы оказались здесь. – Это не займёт много времени, вы всё равно ждёте, а как только ваше ожидание закончится, я сразу уйду.

Я выдохнул, пытаясь подавить раздражительность.

Кое-как справившись с этим, кивнул головой.

Он прав был в одном – я сам напросился.

Он же продолжал:

– Двойственность, с которой я сражался много лет, перешла в иное качество. Шаткое равновесие оказалось нарушено. Мне удалось справиться с тем, что, как мне казалось, всегда мешало мне – нетерпимость и несдержанность исчезли, но странно, это не принесло облегчения, даже наоборот… Ведь, именно эти качества и толкали меня вперёд, а теперь на их месте оказалось равнодушие, а в нём нет и никогда не было ничего нужного мне.

В нём, вообще, ничего нет, только стылая пустота.

Сверкающий колючий лёд в уголках ясных глаз и холодная дежурная улыбка.

На первый взгляд, для посторонних людей, со мной ничего необычного не произошло.

Но я-то знал, а близкие люди чувствовали.

Сначала, неосознанно и инстинктивно.

Потом поняли всё, и постепенно ушли.

Ушли навсегда.

Я видел, как они уходят.

Знал, что будет плохо им, знал, что будет плохо мне, но не сделал ничего.

Новое качество допускало такую возможность, и мне было всё равно.

Мне и сейчас всё равно.

Лишь иногда, вспоминая, как было раньше, накатывает лёгкая печаль, но ненадолго. Мгновение и равнодушие поглощает печаль и всё, что казалось плохим, становится бессмысленным, а холодный расчёт показывает, что всё, что произошло – к лучшему.

Со стороны может показаться, что я равнодушный негодяй.

Оправдываться не стану.

Те, кто думают так, со своей точки зрения – правы. Как правы и те, кто так не думают. Как правы и все прочие, имеющие и не имеющие никакой точки зрения.

Правы – все.

Неправ только я.

Я один.

Да и то, только потому, что не ищу оправдания.

Равнодушие действует и здесь – мне без разницы.

Быть неправым, по сути, тоже, что быть правым – сторонники найдутся и там, и здесь. Но для равнодушия и это не имеет значения.

Некоторые говорят, что это эгоизм.

Я с этим не соглашусь.

Эгоизм не терпит равнодушия. Эгоизм, это одно из проявлений любви. Любви, мутировавшей в однополярное чувство, возведённое, в очень высокую степень. Кажущееся равнодушие эгоиста – не что иное, как полная невнимательность к другим. Человек, любящий только себя не способен любить что-то, ослабляющее его сокровенное чувство. С ним могут ужиться лишь те, кто любят его больше собственной жизни. Даря ему её. Позволяя использовать её в качестве коврика у входной двери в большой мир. И это ещё одна крайность – самопожертвование.

Здесь тоже равнодушия нет.

Самопожертвование, как и эгоизм, не терпит равнодушия.

Углубляться не стану.

Всём ясно, что для объекта обожания понадобится нечто большее, чем холодная улыбка и искрящийся ледяной взгляд.

Некогда просто созерцать, некогда думать, некогда углубляться в себя – для самопожертвования все качества равнодушия – равного отношения ко всему на свете – необходимо отбросить.

Но отбрасывая, необходимо понимать, что бросаешь.

Вот ведь, какая штука – живя так, не имея ничего за душой, не делая никаких предпочтений, не стремясь к большему, меньшему, вверх или вниз, появляется возможность видеть.

Объективно видеть со стороны.

Всё на свете становится со стороны, но и сам становишься внутри всего на свете. Не привязанный ни к чему, становишься способен понять что угодно. Понять и вместить. Охватить равнодушным взором.

Холодно улыбнуться уголками губ тому, что невозможно понять, тому, за что, цепляясь – не удержать. Без равнодушия не понять, что любя, не полюбить по-настоящему – осознанно. Парадокс, но сначала необходимо отказаться от себя, любви и всех её составляющих, связывающих с жизнью, делающих её субъективной.

Без равнодушия нет ничего объективного.

Только оно позволяет освободить жизнь в чистом виде.

И только тогда она оказывается, наполнена любовью до краёв.

В миг великого осознания равнозначности всего, а себя, как части великой равнозначности – исчезаешь и рождаешься вновь – любя и не любя одновременно, не делая выбора, не имея предпочтений. Готовый принять, понять, вместить и одновременно стать частью, целого мира.

Счастливый.

Свободный.

От всего и себя самого.

Он замолчал.

Я внимательно посмотрел на него и отвернулся.

Нет, он не выглядел сумасшедшим.

И он заставил меня вспомнить, что то, о чём он говорил, я уже слышал. Когда-то даже пытался понять.

Что может быть заманчивей, вместить в себя целый мир?

Но для меня плата за это оказалась слишком высока – равнозначное отношение ко всему на свете никак не желало становиться таковым. – Не знаю, смог бы я с этим справиться или нет, но в моей жизни появилась женщина, которая одним своим появлением отмела все эти вопросы.

Подарив мне свою субъективную любовь, вызвала во мне не менее сильную и такую же субъективную.

Я хотел сказать об этом незнакомцу, но взглянув на место, где он совсем недавно сидел, никого не увидел.

Наверное, растворился в своём придуманном мире, усмехнулся я, поймав себя на том, что мне это, в сущности, безразлично и, что, в общем-то, я такой же равнодушный, как и он.

Равнодушный во всём, кроме своей любви – пусть неосознанной, возможно, не вечной, вряд ли дарящей полную свободу, но делающей меня невероятно счастливым.