Текст книги "Варианты"

Тренер смотрел, как Володя работал на станке; скорость, с которой он крутил педали, была невероятной, но он продолжал ускоряться. Это завораживало, но и пугало – то, что происходило на его глазах, было похоже на чудо.

– Ни один человек не способен на такое, – прошептал он себе.

В тот момент он забыл, что сам на гонке много лет назад делал нечто подобное.

От вращения педалей и колёс стал образовываться ветер. Минута, две, три – и этот ветер сделался ощутимым. Создавая завихрения, своими порывами раз за разом ударяя тренера в грудь, заставлял его всё дальше и дальше отступать от станка. Ноги Володи двигались по кругу, и их уже было невозможно разглядеть – сплошной вращающийся диск ниже пояса. Выше находилось совершенно неподвижное туловище с застывшими руками, фиксирующими руль, и голова с абсолютно бесстрастным лицом, не выражающим никаких эмоций, на котором не было даже тени усталости.

– Его же сейчас нет здесь, – в страхе прошептал себе тренер. – Как я вообще мог допустить то, что происходит? – Я же понятия не имею, чем всё это закончится.

* * *

Провал остался далеко позади.

– Будь осторожен и помни – скорость…

Ветер помешал мне услышать окончание этой фразы. Что скорость? Я не понял, но на всякий случай прибавил ещё.

Впереди показался просвет, и спустя мгновение я выскочил из тени деревьев и оказался на шоссе. Дорога серпантином уходила на подъём. Я понял, что я на верном пути и финиш скорее всего близко – по серпантину вверх, до вершины холма, а дальше спуск и несколько километров по горизонтали с двумя поворотами.

Я не чувствовал усталости, мой велосипед нёс меня сам, казалось, что это не я давлю на педали и кручу их, постоянно увеличивая скорость, а он сам толкает мои ноги, заставляя их вращаться быстрей. Видимо, это и правда стало неизбежным – эта дорога, моё движение и то, что ждало меня за склоном холма.

Я перевалил за вершину и начал спуск. Скорость увеличилась ещё. За короткий миг я промчался целый километр и вошёл в первый поворот. Обогнул маленькую берёзовую рощу, стараясь не снижать скорости, положив велосипед почти параллельно асфальту. В какой-то момент колено коснулось покрытия, я невольно дёрнулся, велосипед качнуло, и это чуть не привело к катастрофе. Мне пришлось нажать на тормоз – это замедлило движение, но я сумел восстановить равновесие. Дальше дорога выглядела проще. Впереди, в полутора километрах, виднелся густой кустарник, дорога упиралась в него, затем был пологий поворот и пятьсот метров ровного горизонтального участка.

Портал финиша располагался где-то там, в конце этого участка. Его должно было быть видно уже отсюда. В прошлый раз его хрустальный свет пробивался даже сквозь рощу, которую я только что обогнул. Сейчас я не видел ничего – сияния не было.

– Скорость… – звучал чей-то еле слышный голос, пробиваясь сквозь шуршание шин по асфальту. – Нужно ускориться, – командовал он.

Я переключил передачу и прибавил оборотов. Велосипед пулей выстрелил вперёд. Впереди за кустарником показался портал. Он был тёмным и на этом расстоянии казался заброшенным.

– Скорость… нужно прибавить ещё, – снова послышалось мне.

Я привстал с седла, пытаясь разогнать велосипед, быстрей. Это потребовало значительных усилий, но и дало некоторый результат. Внутри портала стало светлей, чем снаружи.

Я продолжал ускоряться, превозмогая себя, на пределе сил и возможностей, сосредоточившись на дороге и своём движении. Прошёл последний поворот, выехал на прямой участок и снова посмотрел вперёд – портал стремительно приближался. Я видел, как за его границей стали зарождаться сполохи света – отдельные ослепительно белые лучи, пересекающие хаотично его внутреннее пространство. До финиша оставались считанные секунды, и я понимал, что если я не сумею ускориться ещё, то открыть свой проход мне не удастся.

Я не был уверен, что это возможно, – у меня оставалось не так много сил. Мелькнула мысль, что мне это и не нужно, поскольку непонятно, зачем я вообще это делаю. «Странно, – успел подумать я, – что эта мысль только сейчас пришла мне в голову».

Я переключил передачу в последний раз, дальше переключаться было некуда, цепь легла на самую маленькую, крайнюю шестерёнку заднего колеса. Я снова привстал с седла и дал педалям дополнительный толчок, силы нашлись, и я смог ускориться ещё. Сердце готово было выскочить из груди, от перенапряжения я уже перестал что-либо чувствовать. Мир вокруг меня слился своими красками в сплошной разноцветный коридор – я двигался слишком быстро, а впереди, разгораясь всё ярче и ярче, так что я невольно закрыл глаза, сиял портал, замыкая коридор, по которому я ехал. Снова появился страх, но свернуть было уже невозможно, остановиться не хватило бы времени, и я с закрытыми глазами на полном ходу влетел в его хрустальный свет.

* * *

Новый порыв ветра ударил Ивана Трофимовича в грудь, и он отступил ещё на один шаг. Это был очень сильный ветер, тренер видел, как завихрения воздуха неслись от Володи в разные стороны, вбирая в себя пыль и мусор из всех щелей пола.

– Этого не может быть, – прошептал он.

Но это было, и он ничего не мог с этим поделать. Смотреть на это было невыносимо. Он прошёл к дальней скамейке, сел на неё и закрыл глаза, моля об одном: чтобы это поскорее закончилось.

Но это и не думало кончаться. Даже сидя на скамейке в двадцати метрах от станка, не видя ничего, Иван Трофимович чувствовал усиливающееся воздействие. Порывы ветра почти сдували его с места. От страха он упорно не открывал глаз.

Задрожал пол, и появился дребезжащий стальной звук, нарастающий с каждой секундой. Превозмогая себя, тренер, взглянул на зал.

– Да он же сейчас всё здесь разрушит, – прошептал он.

То, что он увидел, испугало его ещё больше. Несколько решёток на окнах почти сорвались со своих креплений, стёкла рам готовы были рассыпаться в любой момент. Володя находился очень близко от них, и ураганный ветер, рождаемый его безумным, невероятным вращением, раз за разом, усиливаясь, создавал завихрения, пытаясь уничтожить всё.

Этот ветер был настолько силён, что несколько досок паркета, не идеально подогнанных друг к другу, были сорваны и пронеслись мимо тренера, как снаряды, ударившись с гулким грохотом в стену за его спиной. Светильники раскачивались, словно маятники, на своих кронштейнах, изредка задевая потолок.

Оставаться в этом зале больше нельзя, понял Иван Трофимович. Надо бежать. Ещё немного – и стёкла вылетят, а если так пойдёт дальше – разрушатся и стены, и потолок. Но он не двигался. Смотрел на Володю, превозмогая свой страх, никак не решаясь бросить его здесь одного. Он был тренером и не мог просто так отмахнуться от своего ученика, несмотря на то что помочь ему у него не было никакой возможности. Он не мог к нему даже приблизиться, мало того, он не мог уже встать со своей скамьи, за которую цеплялся обеими руками, – ураган, бушующий в зале, мгновенно опрокинул бы его на спину. Иван Трофимович оказался беспомощен, через мгновение он не мог уже и сидеть, порывы ветра срывали его с этого места. Выждав момент между порывами, он сполз на пол за скамью. «Видимо, я опоздал, – думал он. – Выйти отсюда уже не получится, если передо мной не окажется скамьи, ветер подхватит меня и размажет по стене».

Он понял, что вариантов уже не осталось, и вместе с тем успокоился, страх исчез. Глупо бояться и изводить себя, когда видишь, что выхода нет.

Ему оставалось теперь только одно – досмотреть, чем закончится этот эксперимент.

Он выглядывал из-за своей скамьи, смирившись с неизбежностью, понимая, что самое интересное и самое страшное ещё впереди. Смотрел, закрывая руками лицо, спасая глаза, оставив узкую щель между пальцами, смотрел, не отрываясь, пытаясь удовлетворить своё извращённое любопытство.

Эксперимент между тем продолжался. Ураган ревел, закладывая уши, тряслась скамья, за которой прятался тренер, ветер добрался и до неё – тяжёлая спортивная скамья из плотного толстого дерева на металлическом основании, пяти метров длиной, дрожала, как бумажный лист, готовая сорваться со своего места в любой момент.

Он наблюдал, как стали одна за другой срываться доски паркета. Этому ветру было уже неважно, насколько плотно подогнаны они, насколько крепко прикреплены к полу. Он стал силён и бесновался, срывая всё, что попадалось на его пути. Один за другим разлетелись стёкла на окнах – несколько стальных решёток на дальних от Володи окнах ещё держались из последних сил, но они не могли остановить холод и метель, ворвавшиеся в спортивный зал.

Из-за скамьи, через весь зал, сквозь пелену снега, заполнившего его, за обломками мусора, подхваченными ветром, Ивану Трофимовичу было сложно разглядеть Володю, но всё же он видел, что тот оставался всё так же бесстрастен и не думал останавливаться. Ураган не мог причинить ему вреда, он находился в его эпицентре, он был его причиной, его создателем, и, судя по всему, того, что происходило здесь, ему было мало.

Тренер лёг за своей скамьёй на пол и плотнее ладонями закрыл глаза: смотреть в сторону Володи стало очень опасно – количество мусора, носившегося по залу, увеличилось, он стал двигаться быстрей, и защищать глаза стало сложно.

«Знал бы, что будет такое, надел бы мотоциклетный шлем с очками, – думал он. – Хотя что это я? Знал бы – никогда бы не позволил такому случиться».

Ветер усилился ещё.

«Если сорвёт скамью, – понял Иван Трофимович, распластавшись на полу, – мне конец, я не смогу удержаться».

Стало очень холодно.

– Нужно что-то делать, – как мантру, шептал тренер, прячась за скамьёй, – что-то делать… что-то…

Но что можно было сделать, лёжа на полу с закрытыми глазами, за скамейкой, вжавшись до предела в пол, боясь пошевелиться? Только ждать – ждать неизбежного конца или чуда.

Мгновение – и кое-что произошло.

Сначала он даже не понял, что именно, но это вселило в него некоторую надежду. Сквозь закрытые ладонями веки тренер почувствовал, что стало светлей. Он подумал, что ураган начал стихать, с опаской немного раздвинул пальцы рук и, слегка приоткрыв глаза, выглянул из-за скамьи. Он ошибался: всё осталось по-прежнему, возможно, всё стало ещё хуже – ветер даже усилился. Светлее стало по другой причине. Перед Володей, сразу за передним колесом его велосипеда, появилась светящаяся окружность. Она стояла вертикально, под прямым углом к его движению, и доставала почти до потолка. Внутреннее пространство, очерченное этой окружностью, было абсолютно чёрным, имело объём и не поддающуюся определению глубину. В неё от внешней сияющей границы срывались редкие лучи, закручивались по спирали и терялись где-то во мраке.

Это завораживало. Взглянув в этот круг, тренер уже не мог отвести от него глаз. Он видел, что лучей, уходящих в глубину тьмы, становится всё больше и больше. Очень скоро они образовали светящийся конус. С места, где прятался Иван Трофимович, это было похоже на тоннель, абсолютно круглый, уходящий под острым углом куда-то вниз и в глубину пространства. Куда он мог уходить? Было непонятно.

С внешней стороны этого круга и сразу за ним по ходу движения Володи не было ничего – просматривался пустой зал с ободранным до бетонной стяжки полом. Паркет, а ещё раньше маты, находящиеся на этом месте до эксперимента, разлетелись и были уничтожены ураганом уже довольно давно. Видимый объём был только внутри сияющего круга – странное окно, прорезанное в пространстве.

Это окно-тоннель каждое мгновение становилось более отчётливым, сияние – нестерпимым, рёв урагана, постоянно набирающего силу, – более зловещим и внушительным.

Дальше всё случилось одновременно.

Скамью, за которой прятался тренер, приподняло над полом и отбросило в сторону. Следующий порыв ветра попытался ухватить Ивана Трофимовича. Он интуитивно перекатился в сторону и смог ослабить этот захват.

Не зря столько лет занимался спортом, подумал он, есть ещё реакция, и интуиция, слава богу, пока не подводит.

Но ему просто повезло; следующий порыв легко подхватил и его и по спирали, смещаясь вправо по кругу, поднял к потолку. Тренер на мгновение завис – в этот момент всё и случилось.

Раздался звук рвущейся стали.

«Рама не выдержала», – успел подумать Иван Трофимович.

Ролики слетели с креплений станка и раскалёнными снарядами разлетелись в разные стороны, теряя по пути свои подшипники и оси. Один из них, чуть не задев тренера, пролетел мимо и, с грохотом отскочив от стены, свалился на пол, другой вылетел в окно и, упав в снег, тут же превратил его в пар. Куда подевались ещё два, Иван Трофимович не заметил.

Всё произошло в считанные доли секунды.

Тренер висел под потолком и видел, как его ученик на велосипеде, слетев со станка, приземлился на пол. Колёса забуксовали, превращая покрышки в лохмотья, прорезая стальными ободами бетонную стяжку. Доля секунды – и сумасшедшая сила инерции швырнула велосипед, а вместе с ним и Володю прямо в сверкающий тоннель, мгновение – и он скрылся в нём.

В тот же миг ветер ослаб. Обломки паркета, клочки матов, спортивная скамья и с ними Иван Трофимович упали на пол.

Тишина накрыла спортивный зал, только вьюга за разбитыми окнами продолжала свою унылую песню, подбрасывая в оконные проёмы снежную пыль.

Тренер прислушался к себе – вроде бы цел. Он медленно поднялся на ноги – ничего не болело. «Легко отделался, – подумал он. – Повезло».

Он оглянулся по сторонам – зал было не узнать. Вполне приличный спортивный зал превратился в чёрт знает что. Словно здесь поработала бригада рабочих, имеющих задачу сломать и ободрать всё, до чего они смогут добраться. Стёкол на окнах нет, стальные решётки сорваны с рам, с пола исчез паркет, со стен и потолка свисают лохмотья покрытия. Светильники сорваны и уничтожены, кое-где искрят оборванные провода. В зале не осталось ничего ценного.

Среди куч мусора вперемешку со снегом всё ещё стоял, постепенно теряя свою яркость, сверкающий круг.

Иван Трофимович подошёл к тоннелю и заглянул внутрь. Разглядеть что-то в его глубине было невозможно, всё ещё яркий свет не позволял смотреть долго, глаза заслезились, и он невольно отвёл свой взгляд.

– Вот и всё, – чуть слышно сказал он. – Володя ушёл, а для меня всё осталось по-прежнему. Работа, которая не может меня удовлетворить, тоска и одиночество. Больше у меня нет ничего и, видимо, уже ничего и не будет.

– Иван Трофимович… – услышал он чуть слышный голос.

Тренер замер, прислушиваясь.

– Да что же вы, идите скорей, пока проход открыт, – послышалось снова.

«Наверно, я сошёл с ума», – думал он, не веря своим ушам, боясь пошевелиться. Ему казалось, что голос доносится из светящегося тоннеля и очень похож на голос Володи.

– Спешите! Проход скоро закроется. Всё, что вам нужно, давно уже здесь!

– Кто меня зовёт? – ему никак не удавалось поверить, что зовут именно его.

Он огляделся вокруг: грязь и разрушение. Володя исчез. «Где он? Как я объясню его исчезновение? Это никак и никому не объяснить… Но что меня ждёт там?»

Неизвестность впереди, за сверкающим кругом, пугала Ивана Трофимовича, неизвестность его собственной жизни – приводила в ужас.

– Скорее… е! – снова раздался голос.

Эх, будь что будет, решился тренер и шагнул вперёд.

Светящийся круг за его спиной схлопнулся, превращаясь в яркую точку, а через несколько секунд исчезла и она.

* * *

И всё… То, что случилось дальше, оказалось для меня недоступно.

Видение закончилось, и всё вернулось назад.

Я обнаружил себя неуверенно стоящим в туманной неопределённости, вне реальности, на краю своей жизни.

Что это было? Что я увидел? Это никак не назовёшь воспоминанием. Куда меня занесло? Последнее, на чём я остановился до этого, был эпизод, где я стоял в объятиях своей мамы, остро переживая разговор со своим тренером, в отчаянье от того, что мне пришлось оставить спорт.

Всё, что я затем пережил, причём пережил так, словно действительно находился там, казалось странным.

В реальности всё происходило иначе.

Я снова вспомнил.

Вот я вошёл в квартиру – мама, услышав, что я вернулся, позвала к себе.

Я подошёл к ней, обнял её, пряча лицо, стараясь скрыть от неё свои чувства.

Она, поглаживая меня по голове, сказала:

– Что бы ни случилось, Володя, знай: на этом свете нет ничего непоправимого.

– Не уверен, мама, – грустно ответил я. – Сейчас мне кажется по-другому.

– Не хочешь рассказать?

– Извини, но пока мне трудно об этом говорить. И мне нужно побыть одному.

– А как же ужин? – спросила она печально.

– Не обижайся, но пока не хочется.

Я видел, как я отстранился от неё и прошёл в свою комнату.

Там, в октябре 1980 года, для меня ничего не менялось – я оставил спорт, и мне предстояло научиться жить по-другому.

Здесь одновременно с этим я пережил и альтернативный вариант. События развивались, я был в центре их развития, но теперь, когда они закончилось, мне казалось, что все они очень далеки от реальности, словно я посмотрел фильм о самом себе. Выдуманную историю со странным концом – историю о том, что могло бы быть, если бы я… «Так не бывает», – думал я.

– Где и кто видел сверкающие проходы? – спрашивал я себя.

– Но ведь я сам и видел, – отвечал я сам себе. – Или… что, всё это мне просто привиделось?

Я запутался и уже ни в чём не был уверен.

– Но рассказ тренера! – вспомнил я. – Он был, и тренер рассказывал примерно о том же, что видел и чувствовал я. От этого просто так не отмахнёшься.

Выходит, это не просто видение.

Выходит, всё это было.

Было в каком-то другом измерении? В каком-то другом варианте моей собственной жизни?

Но как такое возможно? И что это за проходы? И что скрывает за собой хрустальный свет? Что за ним? Иное измерение? Другая грань моего мира? Иная плоскость восприятия?

Что я видел? Что мне показали? Зачем? Чтобы я мог острее почувствовать, что потерял, от чего отказался? Чтобы я вернулся и попробовал сделать то, что привиделось мне?

– Нет! – крикнул я неизвестно кому. – Это невозможно, я уже ушёл, меня выгнали, обратного пути нет. Я не умею возвращаться.

Всё, что я только что пережил, – иллюзии, не имеющие ничего общего со мной.

Ничего этого не было…

Игра моего воображения – фантазии, сказка, реакция на невозможность вернуть упущенное.

По-другому и не объяснить – безумная старуха, говорящий олень, странные поступки тренера, ужасные разрушения в зале, светящийся тоннель, ведущий в неизвестность…

Что там, на том конце пути?

Зачем вообще нужен этот путь? Не получается даже представить – кончилось воображение.

Тогда, во время тренировки в зале, я что-то увидел и что-то почувствовал.

От огромных нагрузок и от желания сохранить то, что почти потерял, возникли невероятные образы. Как это произошло? Точно не известно, достоверно можно сказать только одно: разогнавшись на станке, я потерял над собой контроль, съехал с роликов и ударился о стену. Полученная травма оказалась лёгкой, но она крепко засела в моей памяти. Настолько крепко, что в определённый момент стала вызывать ассоциации с прошлыми событиями, а они, в свою очередь, в дальнейшем воплотились в видения – странная игра разума, не дающая мне покоя до сих пор.

Это и не удивительно.

Когда точно не помнишь, что произошло, и трудно найти объяснение случившемуся, проще не пытаться понять, а домыслить что-то невероятное. Это по крайней мере позволяет сохранить рассудок, остаться в здравом уме и иметь возможность двигаться дальше.

Но, к сожалению, это и всё… Это действительно всё, ничего другого в том, что я видел, нет и не может быть. Ни в воспоминаниях моей реальной жизни, ни тем более в видениях альтернативной. Было только то, что было. Я тренировался пять лет, а затем обстоятельства сложились так, что мне пришлось уйти из секции.

Печальная история, но так бывает – всё остальное домыслы.

* * *

Я стоял по-прежнему в абсолютно ирреальном мире, окружённый туманом, в странном месте, где-то вне своей реальности, переживая заново колебания своего разума, пытающегося подобрать объяснения тому, что когда-то случилось, старающегося рассуждать здраво, находясь в состоянии, не позволяющем это делать.

Здесь я не исключал возможности одновременности различных событий, и факт этого не вызывал у меня ни удивления, ни эмоций – только интерес.

Но удержать в себе все возможности было тяжело.

Это состояние разрывало меня – двойственность, не имеющая для меня аналогов.

Прошлое и настоящее слились воедино, существовали одновременно, рождая во мне противоречащие друг другу образы и ощущения.

Прошлое, стоило только прикоснуться к нему, ветвилось, создавая множество вариантов. И все они существовали? Могли существовать? Понимания не было. Ясно было только то, что лишь один из них мог привести меня сюда.

Остальные же привели – могли привести? – меня – мой повторяющийся образ? – совсем в другое место.

Чтобы понять такое, нужно было нечто большее, чем я имел, и для начала требовалось хотя бы взглянуть на всю эту ветвящуюся картину со стороны.

К сожалению, здесь это не допускалось.

Здесь отсутствовало такое понятие.

Я был вне пространства, вне времени, не имел направления и продолжительности – потерявшаяся душа, выброшенная за границы материального мира, выброшенная на короткий миг, растянувшийся в бесконечность.

Любая точка отсчёта, любое событие, принятое за такую точку, здесь оказывались абстрактны и не имели практического применения, годились лишь для рассмотрения – другое было невозможно: без времени и пространства нет движения, без движения нет действия, а без действия предпринять ничего невозможно.

Я понял, где оказался. Это был тупик, остановка, зал ожидания – туман, неизвестность, одиночество и пустота.

Я огляделся.

Странно, но мне показалось, что вокруг меня стало светлей.

Светильников в прямом смысле этого слова здесь не было, не было и темно, но белое марево, подсвеченное извне, стало более чётким.

– Туман, – понял я. – Он стал редеть.

Я всё ещё не мог разглядеть поверхность под моими ногами, но пространство вокруг меня слегка раздвинулось. Я сделал один неуверенный шаг, и из тумана проступила закруглённая поверхность. Я слегка продвинулся к ней, и она стала похожа на спинку дивана, обтянутого светлой тканью. Я сделал ещё один неуверенный шаг и дотронулся до неё. Она была слегка шероховатой на ощупь, и это действительно была спинка дивана, теперь я смог увидеть сиденье, расположенное за ней. Диван всё это время находился рядом со мной, скрытый от моих глаз и развернутый сиденьем в противоположную от меня сторону.

Стоять мне изрядно надоело.

Я обошёл его, не убирая руки от спинки, боясь, что он снова может потеряться. Добрался до сиденья и уселся на него – оно оказалось довольно мягким. Теперь моё ожидание стало намного комфортней. Я чувствовал, что ждать мне придётся долго. Но, как сказала безумная старуха, что я мог знать о времени? Что я вообще мог знать? Ничего, решил я и вновь погрузился вглубь самого себя. Двигаться куда-то ещё здесь было попросту некуда.