Текст книги "Чрез тернии к счастью"

Чрез тернии к счастью
Валерий Васильевич Осадчук

Что впереди: дорога иль тропа,

Или асфальт прекрасной магистрали?

Дать выбор в состоянии судьба,

Но трудно выбрать лучший путь вначале.

А. Болутенко

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Валерий Васильевич Осадчук, 2017

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-9626-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

1

– Ты, что ли, милая, оставляешь ребёночка? – тихо спросила пожилая няня, меняя простыни на постели у молодой мамаши, родившей ночью и сейчас отходившей от родов, не столько физически, сколь морально. Она сидела на стуле у окна, широко расставив ноги и положив подбородок на сведённые ладони.

Молодой мамаше на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, но по фигуре можно дать и больше. Тёмно-каштановые, крашеные волосы были растрёпаны по голове и шее, не заправлены, как у всех рожениц в палате, под косынку.

Как бы ни пытались в отделении сохранить тайну отказа, но не всегда это удавалось. Каким-то образом, а может чувством, об этом узнают нянечки и санитарки. И как тут утаишь, когда ночная роженица закатила такую истерику, кричала, что слышно было за плотно закрытыми дверями родовой палаты и, дежурная медсестра в испуге подскочила к двери и всё слышала.

– Не хочу его, – доносился крик из-за двери, – заберите…

– Ты посмотри на него, – уговаривал мужской голос доктора – заведующего родильным отделением, принимавшего роды у первородки. – Богатырь!

– Как бы в подтверждение слов врача, раздался громкий крик – первый голос только что появившегося на свет человека:

– Уа-а-а, уа-а-а!

– Не хочу! Мне больно. Уберите его! – доносился истеричный крик. Дежурная медленно, на цыпочках, удалилась на пост.

К утру, весть об отказнице, стала известна прибывшим на работу, пожилой нянечке и тоже, не молодой уже санитарке. Выполняя свою работу тихо, почти без шума, стараясь не беспокоить рожениц, обе исподтишка посматривали на замершую у подоконника героиню переполоха в отделении.

Не смотря на предупреждения завотделением, чтоб не распускали языки, разве сможет «нормальная» женщина, тем более пожилая, вырастившая в другое время своих троих детей, остаться равнодушной к такому опрометчивому, или даже преступному, решению молодой, впервые родившей девочки и не поделиться с кем-то.

Нянечка, очень душевная женщина, всегда утешала, мучающихся от родовых травм рожениц:

– Ничего, милая, ничего, потерпи. Больнее раны, дороже будет дитя. Такая наша, бабья доля, рожать, Богом данная. А Бог любит тех, кто страдает, а женщину особенно. Терпи, милая.

И от этих слов у стонущих, молодых рожениц, боль действительно прекращалась и они уже счастливо улыбались, глядя на бабульку.

Более грубоватая санитарка, протиравшая пыль тут же, на тумбочках и подоконниках, по-своему выражала своё сочувствие, стонущим молодым женщинам:

– Ни куда не денетесь, боль пройдёт быстро, и прибежите рожать ещё не раз. Не вы одни такие.

Сейчас тётя Маня, так звали нянечку, осторожно, чтоб не поднимать пыль, сворачивала испачканную кровью и зелёнкой пелёнку, на постели сидевшей у окна пациентки и тихонько, чтоб не мешать другим, пыталась достучаться до сердца молодой роженицы, принявшей такое отчаянное решение.

– А папашка у ребёночка, кто, ты знаешь?

– Да, откуда таким знать про папашку, – встряла в разговор санитарка, бурча под взмахи швабры, – ложатся под кого попало, для удовольствия, а потом дети, как цыплята инкубаторские, появляются.

– Хватит, Петровна, тебе бурчать, – одёрнула тётя Маня, водившую шваброй под соседней, пустой кроватью, санитарку. – Девке и так тяжело.

– Испугался папашка, как узнал, что беременна, сказал, не его, – донёсся тихий голос от подоконника.

– Во, во! Ещё не знают от кого, – опять встряла не сдержанная санитарка.

– Знаю. Он один только был, – тихо, как бы оправдывалась девушка.

– Надо было думать сразу, как понесла, – продолжала бурчать женщина.

– Я не поняла сначала, а потом, врач сказала… поздно, – девушка тяжело вздохнула, – прерывать, большой срок.

– Не городская, что ли? – опять шепча, спросила тётя Маня.

– Нет, – помотала головой девушка.

– У-у! Тогда понятно. Городские грамотные, предохраняются.

– Предохраняются, а всё равно залетают, – остановилась Петровна, опёршись о швабру. – По несколько раз прибегают чиститься. И о чём только думают? Останутся без детей, тогда задумаются.

– А ты, милая, подумай, подумай, – тётя Маня присела на краешек кровати, ближе к девушке. – Посмотри на него, к груди приложи, пусть соснёт титьку-то, глядишь, и откроется твоё сердечко.

– У-у-у, – донёсся не то вой, не то плачь, из-под упавшей правой щекой на сведённые ладони, головы. – Не хочу-у, не смогу-у. Дома узнают, выгонят, – доносились между всхлипами плача, слова-страдания девушки.

– Ну, как могут родители дитё с грудным выгнать? – тихо, несколько растерявшись, произнесла тётя Маня. Две другие роженицы на своих кроватях лежали тихо, уже не стонали, прислушивались к волнующему разговору нянечки с другой их подругой и хоть не слышали всего разговора, но догадывались о его сути, искоса поглядывали на плачущую девушку.

– Они… строгие. Нас пятеро, – с трудом успокаиваясь от всхлипов, объяснила та. – Старшие женатые и замужем. Я и ещё младшая, остались. Они убьют меня, – опять в захлёб зарыдала бедная девушка.

Санитарка, что-то бурча себе под нос, подхватила швабру и пошла к ведру с водой, полоскать тряпку. А тётя Маня протянула руку, сколько могла дотянуться до плеча плачущей девушки, нежно похлопывая и поглаживая по вздрагивающей спинке, успокаивала плачущую:

– Не плачь, милая. Не надо. Тебе нельзя плакать. Молоко может пропасть. – А девушка, ещё больше рыдая, поднялась со стула и, придерживаясь за спинку кровати, а потом и поддерживаемая нянечкой, прошла к подушке и, взяв со спинки в изголовье, полотенце, уткнулась в него и села на кровать. Нянечка, помогая молодой женщине лечь, приподняла её ноги, покрытые ниже колен больничной сорочкой и с которых спали на пол тапочки, на кровать, затем накрыла одеялом, подтянув его до плеч. Поправляя плачущей девушке голову на подушке, прошептала, как бы на ухо:

– Запомни одно, девонька. За свои ошибки в молодости, мы горько и тяжело рассчитываемся в старости. – Пригладила нежно волосы на голове девушки и добавила: – Ну, поспи, отдохни, – сама забрала грязное бельё и пошла из палаты вслед за Петровной, выходившей уже в дверь с ведром в одной руке и шваброй в другой.

2

– Михайлова! – заглядывая в дверь палаты и делая ударение на «о» в фамилии, позвала дежурная сестра роженицу, лежащую на кровати у окна. Девушка нехотя приподняла голову, услышав свою фамилию. – К доктору, – добавила сестра, увидев, что пациентка обратила внимание и сама прикрыла дверь плотней.

Роженица осторожно встала, опустив ноги на пол и нащупывая ими тапочки, выпрямилась, придерживаясь за спинку свободной кровати, стоявшей посередине палаты, направилась к выходу.

– Ольга, – обратился доктор – зав отделением к девушке, – вы не изменили решения в отношении своего ребёнка? – глядя в глаза молодой женщины, сурово спросил он.

– Нет. – Еле слышно, но уверено произнесла молодая женщина, стоя перед доктором и опираясь о спинку стула и, с нетерпением надеясь, что скоро этот доктор избавит её от самой страшной причины её страха.

– Вы понимаете, что никогда больше не увидите своего сына?

– Понимаю.

– И вы не будете иметь на него ни каких прав. Вы это осознаёте?

– Угу.

– У него, в лучшем случае, будут другие родители. Либо, его ждёт дом малютки и всевозможные интернаты. Такой судьбы желаете сыну с первых дней жизни?

– От-пу-сти-те меня…, – с полными слёз глазами, чуть слышно произнесла измученная, молодая женщина.

– Проходите сюда, присаживайтесь, – доктор указал рукой на стул у стола. Ольга, как могла быстро в таком состоянии, подошла к столу и осторожно присела на краешек стула. – Вот, здесь, – указал он пальцем на листок перед роженицей, – прочитайте и распишитесь. Это Заявление об отказе от ребёнка.

Девушка осторожно взяла пальцами правой руки шариковую ручку, лежавшую рядом с листком бумаги испешрённым печатным текстом и пропусками, в которых ручкой было вписано «Я, Михайлова Ольга Алексеевна», и дальше перечислялись её паспортные данные. «Отказываюсь от рождённого мной ребёнка мужского пола…», читала девушка написанное, дальше ручкой и опять небольшой пропуск.

– Вы имеете право, – оторвал от прочтения доктор, – … дать имя ребёнку, если хотите, конечно.

– Нет, – замотала головой девушка. – Ничего не хочу. Что надо сделать? – спросила она слабым голосом.

– Расписаться, вот здесь, – доктор показал пальцем место подписи, – и здесь.

– Нет…, можно… я назову… его, – как будто, что-то ожило в девушке, она посмотрела проникновенным взглядом в глаза доктору. А он, борясь с чувством неприязни к девушке, окинул её, не понимающим и, в то же время, понявшим взглядом, спокойно кивнул головой и тихо добавил:

– Можете. Ваше право…

– Можно, я назову его… Олег, – живее спросила не состоявшаяся мамаша.

– Давайте, – доктор взял листок бумаги, лежавший перед девушкой, – я запишу в Заявлении, – как-то официально и больно для сердца, назвал документ доктор. Он придвинул листок к себе и в пустовавшем месте, ручкой вписал «Олег». – Отчество будем вписывать? – спросил он.

Девушка помотала отрицательно головой:

– Нет.

– Ну, и не надо. Это не обязательно, – он придвинул ещё раз листок к девушке и она, взяв ручку, нацарапала свою, ещё не устоявшуюся подпись: «О. Мих.». – Ну, что ж, государство у нас доброе, позаботится о детях, определим его в Дом малютки или на усыновление. У нас есть очередники на усыновление.

Девушка сидела и только кивала головой в знак согласия с доктором. У неё как будто, гора с плеч свалилась. Будто, поставив эту закорючку-подпись, она избавилась от всех проблем, державших её цепкими щупальцами. Она даже оживилась и, уже не чувствовались боли от разрывов родовых путей, будто и не она вовсе рожала.

– Можно мне идти? – спросила довольная, уже свободная и… Нет, всё таки, нельзя сказать «счастливая», но, несколько окрылённое и для всех будущих окружающих, непорочное, молодое создание, двадцати лет от роду.

Глава 2

1

Андрей и Елена Видовы наконец то получили приглашение из Дома малютки, когда уже отчаялись и ждать то.

Полгода назад они обратились в Дом малютки с просьбой об усыновлении или удочерении ребёнка, желательно, новорожденного. Но подходящего варианта не было, и они стали ждать. Несколько раз звонили, узнавали – не забыли ли о них. Но заведующая домом малютки успокоила их и заверила, что они первые очередники.

Андрей и Елена были женаты уже пять лет, но лишь на третий год семейной жизни почувствовали не ладное, беременность не наступала. Пройдя массу обследований в областном гинекологическом центре, а затем в столичном институте репродуктивности и планирования семьи, диагноз оказался неутешительным – не проходимость маточных труб и недоразвитость матки у Лены. Начались мучительные месяцы и годы лечения.

По завершении курса лечения и повторного обследования, результат был положительным. Но, и в течение следующего года беременность так и не наступила. Доктор из гинекологического центра в беседе намекнул:

– Вы знаете, молодые люди, не редко толчок наступлению беременности, даёт приёмный ребёнок. Подумайте над этим.

Видовы готовы были на любые меры по лечению и восстановлению детородной функции, но о том, чтоб взять из детдома ребёнка, даже мысли не возникало. И теперь, бредя по осенней набережной, после беседы с доктором, каждый думал про себя.

Он: «Я люблю её, – рассуждал Андрей, – мы уже пять лет вместе, вернее женаты, а до того, вместе в институте… Хоть и сблизились уже под выпуск, но, я её выбрал среди других за… за… За что, „за“-то? Не знаю даже… Просто, она показалась какая-то родная, что ли? Девчонок было много, но привлекла только Лена. И, что в ней было? Нет, не помню».

Она: «Надо же такому случиться? Ну, почему это со мной…? Ведь так хорошо – полюбили друг друга по-настоящему. Он так мечтал о ребёнке! Работал…, хотел, чтоб я не работала, пока буду вынашивать… А получилось? Да, ничего не получилось. И подумать только – недоразвитость матки! Вон, и мама, и сестра, обе рожали. А на мне почему-то природа как…, как остановилась, что ли?»

Он: «Да, что там помнить!? Одного взгляда на неё было достаточно – родная и всё! С другими не гуляла, не… Тьфу, черт! …Да она никогда…, ни с кем… Я уверен. Анализы показали – это не инфекционное заболевание, природное. Она не виновата. Хоть и переживает не меньше моего».

Молодые люди брели, молча, плечо к плечу по набережной реки, выложенной тротуарной плиткой и усыпанной красивыми жёлто-бурыми листьями деревьев каштана, которые растут ровной линией по верхнему краю набережной, слева от идущих. Справа, чуть ниже, вода реки омывала плитки, уходившие в низ.

Стоял спокойный, безветренный, серый осенний день. Парочка брела, не обращая внимания ни на дворников, грёбших железными мётлами листву с газонов и тротуаров, ни на других, прогуливающихся людей тут же. И, лишь, когда на пути оказался маленький человечек, в ярко-голубом комбинезончике и с букетом, из резных, жёлто-бурых листиков, оба остановились, с тоской и завистью наблюдая, как чьё то, сидящее на корточках, счастье, выказывает очередное фантастическое действо – собирает свой, возможно первый, букет.

Как завороженные, Андрей и Лена наблюдали за происходящим чудом. И вдруг, «оно» посмотрев на букет, пыхтя, выпрямилось на ножки и, окинув взглядом вокруг, найдя свою маму, как сказочный гномик, перебирая быстро ножками, побежало к ней. Подбежав к маме, малыш протянул букетик и женщина, левой рукой приняла подарок сынули, а правой подхватила его и, прижав к себе, выпрямилась, нежно поцеловав в щёчку.

Андрей и Лена посмотрели друг на друга и, ничего не говоря, лишь горько улыбнулись и так же молча, пошли дальше. У Лены к горлу подкатил комок, переносицу заломило, а в уголках глаз показались предательские бусинки слёз.

Андрей, не видя этого, почувствовал, как его любимой стало плохо после такой встречи и, зайдя вперёд, остановился перед женой, беря её за локотки, выделявшиеся твёрдостью косточек через рукава серого, драпового пальто с большим отворотом, заполненным красивым красным шарфом, повязанным узлом под шеей. Их глаза встретились: её – полные слёз, его – полные решимости. Похоже, было, он для себя всё уже решил, оставалось только получить её согласие.

Но первой заговорила женщина, тихо, душевно:

– А это ведь не игрушка, взятая на прокат. А вдруг, у нас к нему не откроется чувства? И, что тогда? Мы всю жизнь будем знать, что в нём не наша кровь. Сможем ли мы жить с этими мыслями всю жизнь? А вдруг и правда, это даст организму толчок и у нас появится свой ребёнок?… И, вся любовь переключится на него? Тогда что? А тот почувствует…? Я не знаю, как быть. И время идёт…

До сих пор, Андрей, внимательно слушавший жену и смотревший в её искренние глаза, заговорил уверенно и решительно:

– Но мы, взрослые люди, наделённые не только чувством, но разумом, я так понимаю. Если мы выстрадали все эти годы ожидания, обследования и лечения, с надеждой на успех, то и, взяв ребёночка, из Дет дома ли, из Дома малютки ли, мы будем заботиться о нём, будем видеть, как он растёт. И, я знаю, мы полюбим его, как своего. А когда появится свой малыш, я уверен, они не будут разделяться, оба будут свои.

– Ты, думаешь, сможешь полюбить его? – осторожно спросила Лена.

– Думаю, …да. Думаю, мы оба полюбим его.

– Давай узнаем, где есть такой дом, или, может, в роддом сходим, поинтересуемся.

– Я согласен, – заглядывая в глаза любимой и нежно целуя её в носик, и прижимая к себе, тихо произнёс Андрей. – Завтра съездим в роддом. Хорошо? – Лена только кивнула головой. – Ну, что, поехали домой? – Она опять кивнула и, обнявшись, он её за плечо, она его за талию, оба счастливые, побрели дальше, уже по чистому от листьев тротуару, пока не скрылись за поворотом набережной.

2

Разобравшись с проблемой и получив список документов и справок, необходимых для этой процедуры, молодые люди, окрылённые надеждой, отправились в обратный путь. Сам сбор документов, много времени не потребовал. Оба Видовы были руководителями собственных предприятий, и ходить по инстанциям особенно не потребовалось. Через три дня Андрей уже вёз документы в соседний городок. «Дело осталось за малым, – как пошутил, не лишённый чувства юмора, Андрей, – ждать».

И ждали. Испытывая жгучее терпение, видя счастливые лица друзей и сотрудников, спешащих, кто в садик, кто к тёще или к свекрови, или к няне, за детьми. А они, ждали. Выходя на редкие прогулки по набережной, и видя, счастливых родителей, гуляющих с малышами и в колясках, и просто за ручку, ждали своего счастливого дня, завидуя счастливым мамам и папам.

Дождались! Наступил тот счастливый момент – из Дома малютки пришло приглашение. При подаче заявления на усыновление, Видов указал почтовый адрес фирмы, посчитал, что там он больше находится и почта до него дойдёт быстрей. Так и случилось.

Придя в одно прекрасное, сентябрьское утро на работу и просматривая в офисе утреннюю почту, последним оказался конверт с адресным штампом Дома малютки. Обрадованный Андрей, дрожащими от волнения пальцами открыл конверт и извлёк из него маленький листочек, прочитав который, тут же набрал по мобильному телефону номер жены. Ответ не заставил долго ждать.

– Собирайся. Есть приглашение. Скоро буду, – коротко сказал мужчина и, сложив телефон, опустил его в карман пиджака.

Выехав из областного города в сторону райцентра, чёрная «Ауди А-4» вскоре приняв вправо на обочину, остановилась.

– Ты знаешь, – произнёс мужчина, – у меня такое ощущение, будто я еду рожать.

– У меня тоже. Но, какое-то двойственное.

– Это почему? Сомневаешься, правильно ли поступаем?

– Нет! Совсем нет. У меня не выходит из головы вопрос: Как та, что родила, будет отказываться от ребёночка? И другая мысль: А почему отказывается? Что у него в генах?

– Но это, извини, не всегда гарантировано и при нормальных родах. А причины для отказа могут быть разные и даже банальные, которые для посторонних, кажутся смешными. Порой, лучше отказаться в пользу других, чем делать несчастной жизнь новорождённого. Самое главное, чтоб для ребёнка, это было первое и последнее испытание, а для нас, чтоб никогда она, – Андрей сделал ударение на слове «она», – не оказалась на нашем пути, тем более, на его пути. – Мгновение помолчали, думая каждый о своём, затем мужчина спросил: – Поехали? Я готов, – добавил он, и машина плавно набирая скорость, повезла сидящих в ней будущих папу и маму, к своему счастью.

Глава 3

1

Вспоминая все эти события пятилетней давности, Ольга не раз вспоминала слова тёти Мани про женскую долю рожать детей и быть матерью. Уже не раз в её сознании, как на яву, вставал момент, когда акушерка подняла перед её глазами это ужасное, красно-коричневое, с морщинистой головкой и игрушечными, как у куклы ручками и ножками и, о Боже!… кнопочкой – мальчиковым писюном, существа. А оно вертит головкой и верещит как поросёнок, не глядя на неё, на… маму. «На маму? Да какая ж я мама?»

Ольга уже успела побывать замужем. «Замужем? – спрашивала она себя. – За мужем? Или была удовлетворительницей прихотей мужа?»

Молодая женщина брела ранним утром по тёмным улочкам городка и рассуждала сама с собой:

«Вот, уже какой раз я бегу от него, от грязных, его притязаний на свободную любовь». – За два года, что они живут как муж и жена и, даже расписаны, и, даже в квартире, как бы подаренной его родителями, но, не оформленной не на него, не на неё. «Квартира!? Ну, да и чёрт с ней, с квартирой!».

Родители порядочные, нормальные, люди. Когда на свадьбе объявили о подарке, на следующий день оба, и свекровь и свёкор, разговаривали с обоими и, как бы извиняясь перед невестой:

– Оля, можешь осуждать нас, можешь ругать, но мы знаем, что у нас за сын. Говорим, как бы нам больно и стыдно не было, – объясняла свекровь, – но наш сын оболтус, не серьёзный. Это – наше баловство…, распустили мы его.

– Мама, – возмущался молодой, – чего ты волну гонишь? Всё будет нормально. Не нагоняй напраслину.

– Цыц, ты! – осадил его отец. – Мать не напраслину говорит, а то, как оно есть. – Отец досадно вздохнул. – Ты не серьёзный, в твои двадцать шесть и, мы это видим и переживаем.

– Мы пока не будем переписывать на вас квартиру, – вновь заговорила свекровь и дрожащие её пальцы говорили о её волнении и о том, как не просто ей даётся этот разговор. – Ты уж прости нас, дочка. Жизнь сейчас такая…, какая-то не прочная, временная. А, если у вас заладится, и пойдёт жизнь…

– Мать, – возмутился не на шутку сын, – ты меня уже ниже плинтуса опустила.

– Ты сам туда упал, – парировала женщина, – и девочку за собой тянешь. Но ты, дочка, не переживай, знай, если родишь дитё, мы поможем всем, чем сможем и квартирку оформим на дитё. Без угла не останетесь, – душевно тепло, но, с еле заметной гримасой душевной боли, закончила разговор свекровь.

Оля и не обиделась. Родители мужа, оказались честными, душевными людьми, откровенно признали свою ошибку с сыном и не скрывали этого. Так оно и получилось.

Муженек как помешался на сексе: то ему подавай любовь втроём, приводил прежнюю подружку и развлекался одновременно с женой и с подружкой; то приводил друга и уговаривал при нём заняться сексом с другом. Её хватило только раздеться при постороннем мужике. А когда и тот разделся и, увидела перед собой двух голых мужиков, волосы на голове зашевелились, представив, что они сейчас с ней будут делать. Как ошпаренная, Ольга похватала свои вещи и, на ходу одеваясь, под хохот мужа, выскочила из квартиры. После этого, неделю жила у подруги, с мужем не хотела встречаться.

Сколько раз уж, Ольга думала: «Ну, может забеременеть и родить ребёнка, может он успокоится и родители исполнят обещание на счёт квартиры?

Сказав однажды мужу, что беременна, услышала от него, не радость будущего отцовства, а не то упрёки, не то угрозы: «Только попробуй! Рано ещё. Не до детей…»

Улицы были почти тёмными, а зарождающийся рассвет слегка осветлил небо. Жители прилегающих домов ещё только просыпались и, редко где горели огни в окнах, а там где горели, из ближних, скудная полоска света стелилась по земле. Оля брела по тёмным улочкам и вспоминала ночной ад, из которого некоторое время назад, она вырвалась.

Вчера её муженёк привёл в дом друзей, мужа и жену, как и они, почти два года назад поженившихся. Ольга была знакома с ними и, даже не плохо. Вместе были в компаниях, ездили на море и там жили в одном, двух комнатном номере. И вчера Ольга искренне обрадовалась их приходу. Общение с мужем уже не доставляло ей удовольствия, надоело смотреть на его задранные ноги перед телевизором. Иногда, объединяла только большая бутылка пива на двоих за затянувшимся молчанием перед телевизором. Других развлечений не было. И приход друзей поднял настроение хозяйки.

Вместе приготовили ужин, выпили, повеселились, потанцевали, и за играми, Ольга даже не заметила, как обе пары вместе, оказались голыми в одной постели. И, может быть и это бы ничего, что занимались любовью с мужьями обе пары рядом, но, когда её муж перевалился с неё на соседку, а её муж на Ольгу, она ничего не успела предпринять, как он овладел ей. Ничего не оставалось делать, сил просто уже не было, молча, выдержала это испытание и решила: «Всё! Хватит! Ухожу. Мне больше этого не надо. Это не муж, а…а…» – не нашла сравнения. Скосив глаза, посмотрела на соседку, рядом, с которой только что свалился её, Ольгин муж. Та лежала, распластавшись на постели во всей своей красе, обессиленная, с закрытыми глазами, закинула свою ногу на ногу Ольги, рядом с которой лежал с зажмуренными глазами, друг мужа, тоже Васька.

Ольге стало противно. Комок тошноты подкатил к горлу, вот-вот изнутри всё вырвется наружу. Молодая женщина высвободила свою ногу из-под ноги соседки и, как лежала на спине, сползла в низ, мимо ног всех лежащих на пол. Не чувствуя стыда, а только отвращение от всего происшедшего, прихватив по пути своё бельё и бюстгальтер, прошла в ванную. Сначала, под тёплой, потом под прохладной струёй воды, привела себя в чувство. Вытерлась, растерев тело полотенцем, затем, одевшись в халат поверх белья, вышла в прихожую. На их с мужем двухспалке, продолжали красоваться голые тела мужиков и женщины между ними. Левая рука её мужа, возлежала на впалом животе не рожавшей подруги. Отвернув взгляд от противной картины, Ольга схватила свой плащ с вешалки и, воткнув ступни ног в туфли без задников, вышла из квартиры.

Теперь, ни свет, ни заря, Ольга шла по затемнённой улочке старого района города, где, в так называемых «хрущёвках», находилась их с мужем квартирка. Шла, спотыкаясь о крупные камни гравия, которым были засыпаны выбоины на асфальте, в связи с проводимым «ямочным» ремонтом. Шла, спотыкаясь и чертыхаясь после каждого попадания ногой на камень. А в голове всё настойчивее бурлили противоречащие друг другу мысли:

«Ну, кто я? Ну, что я? Проститутка? Вроде… нет. Не торгую телом. Замужняя? Вроде да. Переспала с другом мужа, а он с его женой? Так не тайно же от него, а вместе, на одной кровати… Аморально? А что такое „аморально“? Кто мне объяснил, или объяснит? Хотела свободной, городской жизни, и жила, как хотела». – Нога снова наступила на камушек и «ч-черт», – вырвалось из уст одинокой женщины в осеннем, прошлогодней моды, плаще с пояском, концы которого, оказались не завязанными, а опущенными в карманы.

Брела уже битый час. Спешить не хотелось. Да и, некуда было. Подруга ещё спала. «А, вдруг, не одна? …И, я тут!»

Раннего, осеннего солнца ещё не было видно, но рассвет уже полностью овладел городом и стали появляться редкие прохожие, спешащие по своим делам. И вроде бы можно было не спотыкаться и видеть камни, но глаза не смотрели вниз, под ноги, а, слезясь от досады, на не сложившуюся жизнь, вели эти ноги прямо, дальше от ставшего таким постылым, места, где, чем дальше, тем глубже затягивало в какой-то омут.

В пылу весёлой жизни и беззаботного времяпрепровождения, Ольга особо и не осознавала мотив происходящего с ней. Выпивала в компаниях, но не допивалась до чёртиков, умела в какой-то момент остановиться, или ограничить себя. Помогало женское чувство самосохранения и повышенной ответственности, впитанное с молоком матери в деревенской семье. Она считала, что каждый должен сам уметь это делать, а не должен кто-то заставлять и указывать. Но, не по-деревенски была и раскованной. Отплясывала навеселе с двойной энергией и так же, как новые, городские подружки, свободно могла раздеться перед компанией и, запрыгнув на стол, отплясывать почти голой.

«А, что тут такого? А все так отдыхают. Не в деревне же?! Молодая, хочу развлекаться. Рано коровам хвосты крутить. Может, ещё и не вернусь в деревню…», – размышляла, ещё каких ни будь два-три года назад. А с каждым прошедшим месяцем и годом, по данной природой интуиции, в сердце всё больше закрадывается тревога: «А кто я? А что я? А куда я?»

2

Ольга часто вспоминает трёх своих деревенских сверстниц, с которыми выросла со школы и с которыми не раз обсуждали будущую жизнь, и всегда приходили к одному, что в любом случае, их жизнь будет связана с мальчиками – мужчинами. Всегда, когда разговор заходил об отношениях с мальчиками-мужчинами, подруги заливались от смеха, пытаясь объяснить эти отношения с помощью пестика и тычинки.

«Да где взять в деревне этих «пестиков», когда всего один парень, близкий к их возрасту, да и тот, как и старшие его братья, и в будние и в выходные дни, в поле: то пашет, то полет, то косит, то урожай убирает. И нет у него интереса к девкам, кроме как пугнуть их, проезжая на тракторе мимо лавочки под ракитой на бережку высохшего ручья, на которой, как на насесте, плюясь шелухой от семечек, восседают четыре подружки. Он вильнёт рулём в их сторону, вроде как наезжает на них, а те с визгом слетают с насеста, хотя и знают, что угрозы ни какой, такая игра, шутка. Но, каждой хочется думать, что Васька заигрывает именно с ней. А Васька, смеясь через левое плечо, отворачивает свой «Белорус» и мчится дальше, по дороге в поле.

Кому что, а девочки, по природе своей, о любви мечтают, о красивых, пусть даже трактористах, приехавших их сватать на железном коне. И, давно не видя этого в своей деревне, а помня бабушкины и мамины рассказы, как это происходило в «старину», домысливали и фантазировали уже по-своему.

Слушая фантазии очередной подружки, все смеялись, надрывая животы от какой ни будь новой особенности в рассказе. Не зная практически, как «это» происходит между мужчиной и женщиной, но каждая видела, когда бык запрыгивал на корову, а хряк на свинью и, что при этом происходит, девушки пытались нарисовать картину, как «это» будет происходить у них и опять с визгом смеялись, держась за животы.

Однажды подружки стали не вольными свидетельницами сцены любовных отношений одного из старших братьев Васьки – тракториста, с приехавшей на практику, ветеринаршей.

В какое-то лето, накупавшись в ставке за деревней и обсохнув, не отправились домой, а зашли в старый колхозный склад, где с давних времён, хранились холщёвые и сетчатые мешки для картошки, а с развалом колхоза, оставшиеся ни кому не нужными. Вот там, на самом верху, под крышей, у них было гнёздышко, где они отдыхали от жары после купания.

Отдыхая однажды в гнёздышке, подружки услышали весёлый смех молодых людей и тут же в склад вбежали, смеясь, Васькин брат Гриша и практикантка-ветеринарша с фермы, оставшейся от колхоза. Они весело смеялись, таская друг друга за руки. Она пыталась вырваться, но была притянута сильной Гришкиной рукой и прижата к его груди.

Девушки из-за бугорков мешкотары, видели, как уста молодых людей слились в долгом, страстном поцелуе. Они испугались и чуть не выпрыгнули из гнёздышка, но целующиеся, в порыве страсти стали снимать друг с друга верхние одежды и бросать тут же, на мешки внизу.

Две подружки, испугавшись и закрыв рты ладошками, уткнулись лицами в мешки. Ольга, с другой подругой, оказавшись смелей, в полглаза, из-за пачек мешков, наблюдали происходящий процесс, так же прикрыв рты ладонями, чтоб не вскрикнуть, или громко не вздохнуть. Когда оба оказались полуголые, и третья подружка Ольги нырнула головой вниз, и расширенными глазами смотрела на смелую подругу, завороженно не отводившую взгляда от происходящего. И только лишь, когда Гришка осторожно положил девушку на спину и засверкал своими ягодицами, Ольга в шоке тоже опустилась в низ. А оттуда, ещё ниже, доносились только стоны и вздохи страсти.