Текст книги "Солдатские исповеди. Чтобы мы помнили…"

Я часто (с благодарностью) вспоминаю тот день, когда мне удалось познакомиться с Василием Ефимовичем. Была осень 2013 года, прошло уже два месяца, когда я был в госпитале ветеранов войны последний раз. В этот день погода была не очень хорошая, и я подумал, вряд ли фронтовики выйдут гулять. В последний момент решился и поехал уже к вечеру. Подхожу к территории госпиталя и вижу, зря приехал. В госпитальном парке никого нет, потом заметил одинокую фигуру на отдалённой скамейке. Без всякой надежды подхожу ближе к сидящему на ней мужчине в чёрном пальто. Разочарование моё усиливается, человек в возрасте, но ему по виду около восьмидесяти лет, даже морщин на лице нет. Делаю вывод, не фронтовик, но я уже подошёл близко и надо что-то говорить. Задаю обычный вопрос: «Вы участник Великой Отечественной войны?». Отвечает: «Да». Узнаю, что он воевал с июля 1941 года и до конца войны, а год его рождения 1918-й! На мой вопрос о ранениях сказал, что имеет два тяжёлых ранения. Меня внутренне затрясло, когда я узнал характер его ранений. Невероятно, первое тяжёлое ранение было нанесено гусеницей немецкого танка в 1941 году. Второй раз был ранен из немецкого пулемёта, причём пуля осталась возле сердца и семьдесят лет находится там. На рентгеновских снимках её силуэт пугает врачей. Почти сразу я отметил ум, образованность, интеллект и хорошую память моего собеседника.

Редкая удача встретить по жизни такого человека. До самой ночи мы проговорили с ним, я всё боялся расстаться. Записывал, что успевал. Есть у меня и диктофон, но ему меньше доверяю, чем записям. Много раз мы потом с ним встречались, и я всё записывал его воспоминания. Не скажу, что общаться с Василием Ефимовичем было мне легко. Он обладал сильным характером, ничуть не ослабленным почтенным, почти 96-летним, возрастом и трудностями жизни. Настоящий «комиссар», лучший их представитель. Порой я ощущал себя мальчишкой, державшим ответ перед директором школы. Что было не так уж далеко от истины.

Например, он узнал мои политические пристрастия. Спросил, почему я не люблю коммунистов? Я ответил честно, хотя и боялся потерять отношения: «75 лет коммунисты были у власти и столько средств, богатств нашего народа промотали, направили на «мировую революцию», «размазали» на помощь Китаю, Индии и десяткам стран, на национальные окраины, которые теперь плюют на нас и ненавидят нас. А свой народ постоянно обирали, особенно ограбили русскую деревню. Я встречал крестьян в лаптях в г. Моршанске Тамбовской области даже после 1963 года. А после 1970 года видел деревни за г. Почепом Брянской области в ужасной бедности. Там ничего не изменилось со времен крепостного права: в домах полы земляные, крыши покрыты соломой, внутри изб загородки для скота, без электричества, без магазинов, без дорог и т. д.

Василий Ефимович легко меня урезонил одним вопросом: «А твои демократы лучше?». Крыть было нечем. Он был из тех честных коммунистов, комиссаров, кого можно было только глубоко уважать. Те, которые не предают, не «перебегают» под другие знамёна, не воруют, не прячутся за чужие спины. Он мне высказал очень важную мысль: «Политическая позиция автора обязательно отразится в его произведениях».

Несмотря на некоторую разность политических взглядов, общаться нам было, взаимно, очень интересно. Как-то, на моё внимание к тяжёлому ранению гусеницей фашистского танка, дал мне потрогать свою грудную клетку. Невероятно, правая часть его грудной клетки имела большой, выдававшийся вперёд, гребень от обломков рёбер и деформации немногих уцелевших. Экскурсия правого лёгкого была практически утрачена. Здесь, около сердца, осталась и та немецкая пуля. А он продолжал воевать и активно, полноценно жить. Был я у него и дома. Посмотрел на стене его фотопортрет в молодости. Какие же они красивые, наши герои, защитники от вражеского нашествия. Нет среди них сутулых, согнутых от перенесённых трагедий. Мужественные люди, мужчины!!! Василий Ефимович Петроченко прожил 96 лет и пять дней. Жизнь невероятную! Долгую. Достойную! Умный, образованный, в ясной памяти, на своих ногах, с честью перенёс все трудности и трагедии. Провоевал всю войну и вернулся домой с пулей у сердца, и с поломанной вражеским танком грудной клеткой. Окончил в Москве институт, и много лет преподавал историю, был директором в средней школе п. Гордеевка. Умер 28. 02. 2014 г.

– СВЕТЛАЯ ЕМУ ПАМЯТЬ! —

Ночной штурм монастыря
Алексей Степанович Зудилин
15. 04. 1912 г. р

участник этого боя.

Зима 1942-43 года, город Белёв, за рекой Ока на возвышенности стоит монастырь, в нём закрепились немцы.

Нашему стрелковому батальону был отдан приказ: «Ночной атакой по льду реки Ока взять монастырь штурмом». Ночью, скрытно, командиры развернули батальон вдоль реки в несколько плотных шеренг и без шума повели нас в атаку. Немцы молчали, наверное, не замечали нашего продвижения по льду. Прошли уже середину реки, было темно и тихо, тут мы стали спотыкаться о какие-то многочисленные брёвна под снегом. В темноте не сразу я понял – это трупы наших солдат от предыдущих неудачных атак. Дошли уже почти до противоположного берега.

Вдруг вспыхнули лучи прожекторов, которые ярким светом осветили атакующих. Почти сразу же начался беглый огонь из вражеских миномётов. Разрывы мин ложились позади нас на середине реки и, разбивая лёд, отрезали нам пути отхода назад. Сверху, со стен монастыря, заработали немецкие пулемёты, заранее пристреленные, которые просто выкашивали наших бойцов. Мы залегли под сильным обстрелом. Тогда часть вражеских миномётов перенесла свой огонь на лежащих солдат. Ни назад отойти, ни вперёд, ни укрыться.

Это была ловушка врага, откровенная бойня наших солдат, в очередной раз. Наш батальон был обречён на гибель и уничтожение, практически без потерь для врага. Я стал отползать в сторону в спасительную темноту, прячась за тела убитых. Кругом чёрные полыньи во льду с уходящими под воду бойцами, разрывы мин, пулемётные очереди, секущие ледяное крошево и людей. Укрыться от вражеского огня невозможно. Отползая всё дальше и дальше на фланг батальона, я слышал крики и стоны наших погибающих солдат. Страшная бойня! Рядом из темной полыньи раздался сдавленный голос: «Браток, помоги выбраться!». Подполз к её краю, протянул винтовку и за неё помог вылезти бойцу из полыньи на лёд. Считанное число нас осталось в живых после той тупой фронтальной атаки.

А немцы ушли из монастыря сами, когда наши части прекратили бессмысленные атаки в лоб и обошли его с другой стороны. И при отступлении немцы отошли умело и без потерь. В заслон оставили двух пулемётчиков на двух мотоциклах, которые часа два не давали подойти к монастырю. Потом, расстреляв все патроны, сели на мотоциклы и укатили на новый, подготовленный рубеж обороны. Никто не считал, сколько тысяч солдат положили наши «отцы командиры» у проклятого богом монастыря!

Так воевали!!!

Командир!
Александр Тарасович Уваров
23. 02. 1923 г. р

Участник контрнаступления под Москвой.

 
…Мороз, огонь, снег, лёд и пламя.
Для нас не было только медных труб…
 

Александр с юности мечтал стать военным, командиром Красной Армии. (Слово офицер тогда не говорили, его стали применять позже, в марте 1943 года, когда ввели в Красной Армии погоны.) После окончания 9 классов в селе Ивановка Семипалатинской области и поработав год в колхозе, Александр поступил в июне 1941 года в Ташкентское командное пехотное училище. Поступивших оказалось значительно больше, чем могло принять училище и часть курсантов вместе с Александром перевели в командное пехотное училище в городе Алма-Ата. Началась напряжённая курсантская жизнь, обучение военному делу: строевая и физическая подготовка, полевые занятия, изучение уставов, и многих других предметов. Продолжу его рассказ от первого лица.

22 июня нам объявили о начале войны с Германией. Учебная нагрузка на курсантов стала ещё больше, но никто не жаловался. Было тогда такое, очень важное слово – НАДО!!! В бешеных нагрузках боевой учёбы прошло около 6 месяцев. Фронт подошёл к Москве и курсантам объявили приказ: «Создать боевой отряд из лучших курсантов в количестве 800 человек и направить его на защиту Москвы!». Я был хорошим курсантом, отличником, и был зачислен в этот отряд. Нас погрузили в эшелон и почти без остановок повезли в Москву. Было холодно в товарных вагонах, на полу лежало сено и солома, но грела нас молодость и решимость дать отпор зарвавшемуся врагу! В пути, в эшелоне командиры нашего отряда объявили приказ о присвоении нам воинских званий: младших лейтенантов, лейтенантов. Часть курсантов получила звания сержантов, по аттестации училища. Мне присвоили звание лейтенанта и вручили 8 квадратиков, вырезанных из красной материи. Настоящих эмблем, «лейтенантских кубиков»;[7]7
  Знаки различия в Красной Армии носили до марта 1943 года на петлицах обмундирования. От автора.


[Закрыть] не было. Приказали пришить 4 квадратика на петлицы гимнастёрки, а 4 – на петлицы шинели.

В первых числах декабря наш эшелон прибыл в Москву. Нас, новоиспечённых командиров, завели в здание вокзала, где артисты (мужчина и женщина) дали короткий концерт, спели несколько хороших, душевных песен. Прозвучала команда: «выходить, строиться и грузиться в автомашины». Большая колонна автомобилей ЗИС-5 уже ждала нас. Провезли нас по окраинам Москвы, отъехали недалеко на северо-западное направление и высадили из машин. Калининский фронт был рядом.

Нашу колонну из 800 человек, уже не курсантов, а командиров, повели ускоренным маршем к линии фронта. Через какое-то время колонну остановили, развернули фронтом и перед нами выступил с краткой речью командарм 31 армии генерал Конев. Он сказал: «Ваша задача защитить Москву!!!». В его армии нам предстояло воевать. Марш колонны продолжился. Через какое-то время нас опять остановили, повернули фронтом, и командир корпуса генерал Юшкевич повторил приказ «Отстоять Москву!». Дальше нас встретил командир 5-й стрелковой дивизии и командир 142 стрелкового полка, которые продублировали жёсткий текст приказа. Нас стали распределять по воинским частям и батальонам. Командир батальона, в который я попал с товарищами, повёл нас сосновым лесом и кустарником. Комбат передал меня старшему лейтенанту, командиру стрелковой роты (татарину по национальности). С ним я вышел на опушку леса и увидел лежащую на снегу цепь наших солдат.

Командир роты обратился к солдатам и представил меня: «Это ваш командир взвода лейтенант Уваров». Затем он обратился ко мне и указал рукой вперёд: «Видишь, лейтенант, населённый пункт! Так вот, если ты не овладеешь этими домиками, то я тебя расстреляю, вот этой рукой, перед твоими солдатами!». Впереди, куда указал командир роты, метров в 400, был небольшой населённый пункт, два ряда домишек на одной улице. Даю команду пулемётчикам открыть огонь по домам. Загрохотали четыре ручных пулемёта Дегтярёва. Приказываю взводу: «Встать! Вперёд!». Подходим ближе, метров за 40 передаю по цепи команду: «Гранаты к бою!». Даю солдатам вторую команду: «Гранаты огонь!». Захватываем эту деревеньку. Я поднимаю трофейный немецкий автомат, вешаю на ремень подсумок с запасными магазинами к нему. Теперь я вооружён. В напряжении тех дней нам, командирам, не выдали личное оружие. Двигаемся вперёд, наступаем дальше и теперь на нашем пути большой населённый пункт. Даю опять команды: «Пулемёты огонь! Вперёд! Приготовить гранаты! Гранаты, огонь!». На пути попался большой белый дом, командую: «Гранаты огонь!». Занимаем и этот посёлок. Движемся вперёд, мороз до 40 градусов, снег по колено, теряется ощущение времени. Немцы, чувствуя, что не смогут удержать своих позиций и наш наступательный порыв, стали поджигать дома. Но мы продолжали наступать сквозь огонь пожарищ, днём и ночью, без сна и отдыха, не знали, что такое завтрак, обед и ужин, сон и всё это при сильном морозе. Нестерпимый жар от пожарищ, закрываю от ожогов лицо рукавами шинели пробегаю, иногда проползаю между горящих домов. Освободили немало горящих населённых пунктов и от моей курсантской шинели остались одни ошмётки: сгорели рукава, полы и выгорела спина. Шинель сгорела прямо на мне, и старшина дал мне ватник. Сплошной огонь из всех видов оружия.

В память врезалась картина: лежу в цепи солдат на снегу, поднимаю голову и вижу, как в нас летит множество трассирующих очередей на звёздном ночном небе. Много раз немцы пытались остановить наше наступление не только пожарами, применяли даже мощные прожекторные установки, чтобы ослепить нас, атаки танками, но мы, преодолевая всё, шли вперёд!

Однажды немцы атаковали нас танками на широком фронте. На наш участок ворвались два вражеских танка, один оказался на позиции моего взвода. По траншее солдаты передают связки противопехотных гранат РГД-33. До вражеского танка от меня примерно 25 метров и связку из трёх гранат из траншеи добросить трудно, беру связку из двух гранат. Бросаю её в ходовую часть танка. Взрыв связки гранат перебивает гусеницу в её верхней части, и она со звоном сползает в траншею. Из танка выбрались два танкиста, стреляю в них из трофейного автомата. Второй танк идёт метрах в 70 на стыке с другой ротой вдоль траншеи, опустив в неё одну гусеницу. Как и кто его подбил, не знаю. Сзади нас слышались выстрелы 76 мм орудий. Они нас поддерживали, но мы их не видели.

Убитых на нашем участке вывозил солдат на лошади, запряжённой в большие сани. Тела наших погибших он складывал поперёк в штабели, каждый метровой высоты и длинной более пяти метров. Много работы у него было. Мы продвигаемся вперёд, и он закладывает очередной штабель. Раненных вывозил другой солдат на вторых санях. Вместо погибших и раненных солдат регулярно прибывало пополнение, но командиров больше не было. Мы наступали двумя, тремя линиями отдалёнными друг от друга метров на 200 в глубину фронта. Когда в первой линии наступления выбивало личный состав, их остатки отводили за вторую для пополнения людьми. Вторая линия, став первой, продолжала наступление, теряя бойцов. Через недолгое время её остатки сменяла пополненная линия. Сразу, одной пулемётной очередью, сразило комбата и трёх ротных командиров, которые собрались вместе, чтобы получить приказ. Все четверо были убиты, среди них и мой ротный, татарин. Убило последнего младшего лейтенанта командира взвода.

Так я стал командовать ротой, и своим взводом, единственный, всё ещё живой, лейтенант. Мы наступали с боями днём и ночью, потеряв счёт времени, без сна, отдыха, обогрева, еды. Голодали. Нельзя сказать, что совсем не было еды. Тыловое снабжение было организовано хорошо. Бесперебойно поступали патроны, гранаты, пополнение. Ежедневно мы получали сухой паёк: в тёмных, прочных, матерчатых мешочках с завязками – кусок хлеба граммов 200, кусок сала граммов 100 и кусок сахара. Но этого было совершенно недостаточно для тех больших затрат энергии в условиях непрерывных боёв на морозе. Наступаем, впереди лежит убитая лошадь, торчат рёбра, проходят мимо солдаты и отрезают от неё мясо. Даю команду солдатам не задерживаться и идти вперёд. Обстрел усилился, залегли. Чувствую сзади – кто-то хватает меня за ногу. Оборачиваюсь, боец говорит: «Товарищ лейтенант, возьмите, поешьте», и протягивает мне кусок окровавленной шкуры с мясом. Машинально беру сырую конину, жую, съедаю мясо, шкуру выбрасываю, а измазанное кровью лицо очищаю сухим, колючим снегом. Мороз, огонь, снег, лёд и пламя! Для нас не было только медных труб. Мы наступали и погибали, до конца выполняя свой долг перед Родиной… Трусов, предателей среди нас не было. Один только раз заметив, что боец отползает в сторону, на фланг роты, я взял в руки карабин и предупредил его, привёл в чувство, положив две пули рядом с ним.

В боях, как-то незаметно, пришёл Новый 1942 год. Я воевал уже полтора месяца, но мне казалось, что прошла целая вечность! Отогнали врага от Москвы более, чем на сто километров. 18 января 1942 года вышли на берег широкой реки, залегли на обрыве. Бойцы ведут неприцельный огонь по противоположному берегу и зря расходуют патроны. А подвезут ли патроны вовремя? Даю команду по цепи: «Прекратить огонь!». Но стрельба не стихает. Требуется повторить команду на доходчивом и крепком, русском языке. А это не делается лёжа! Встаю и стоя повторяю свой приказ. В этот момент пуля пробивает мне правое бедро навылет. От ранения я теряю равновесие и падаю с высокого обрыва вниз, сильно ударившись о груду металлических лопаток.[8]8
  Сапёрная лопатка-миномёт. Вместо деревянного черенка лопатки пехотинца была трубка под маломощную мину калибром 37 мм и никаких прицельных приспособлений. Угол возвышения для стрельбы устанавливался на глазок. Учитывая низкий уровень подготовки и образования наших красноармейцев, массовое применение этих примитивных псевдоминомётов было неэффективно и опасно для них самих. Это была отечественная техническая химера, не нашедшая военного применения. Лежала большая и ненужная груда этих новеньких лопаток-миномётов. От автора.


[Закрыть] С обрыва спускаются три солдата и вытаскивают меня наверх. Всё, отвоевался, на ногу наступать не могу, в валенке хлюпает кровь. Спускаю брюки, отрываю от низа нательной рубахи две полосы, связываю их вместе и бинтую рану на ноге. Один из солдат заряжает свой карабин одним патроном (мало ли что) и даёт его мне в качестве костыля для опоры. Я снимаю свой вещмешок, достаю запас патронов и отдаю их солдатам. А из одной обоймы досылаю в магазин ещё 4 патрона. Действительно, – мало ли что по пути в тыл может случиться, а с пятью патронами в магазине спокойней! Прощаюсь с солдатами, они меня спрашивают: «Дойдёшь командир?». Отвечаю: «Дойду!». Опираясь на карабин, медленно и с трудом ковыляю в тыл.

Так я прошёл метров 500, пока меня встретил возчик на санях, перевозивший раненых. Положил меня в сани, накрыл и повёз на перевязочный пункт. Добрались до белой палатки, в ней был свет и стоял длинный стол, на который меня уложили. На нём мне сделали первую обработку и перевязку раны. Санитар разрезал мою повязку, полную вшей, и с руганью выкинул. Медики обработали раны спиртом, перевязали. Потом будут ещё два перевязочных пункта, прежде чем я попал в эвакогоспиталь ЭГ-3638. Уже там врачи спасали мне жизнь от того, что было гораздо серьёзней моего пулевого ранения, и удивлялись, как я воевал в таком состоянии. У меня было воспаление лёгких и высокая температура, язва желудка, язва 12 перстной кишки, обморожение всех пальцев ног. Молодость, крепкий организм помогли, выкарабкался!

После госпиталя, думал – опять на фронт! Неожиданным и неприятным для меня было заключение врачебной комиссии: «На фронт не годен по состоянию здоровья». Был направлен в город Арзамас, готовить пополнение для фронта, маршевые роты. Позже в училище готовил для фронта младших командиров (за 6 месяцев). В армии служил до 1955 года, был командиром роты, начальником штаба батальона, начальником заставы в Германии (на границе с ФРГ). Я был уволен из армии по состоянию здоровья».

После общения с Александром Тарасовичем Уваровым у меня возникло глубокое чувство уважения к нему (ровеснику моего отца), его силе духа, несгибаемой воле к победе, к тому, что он совершил. Удивительно сильный человек! За полтора месяца тяжелейших боёв под Москвой, абсолютно здоровый, хорошо подготовленный 18-летний командир потерял всё своё здоровье, но продолжал сражаться пока мог силой воли стоять на ногах. Зная, что до 1943 года мало кого награждали, а награды вообще не часто находят самых достойных, я предположил: «За войну у Вас, скорее всего, есть только две боевые медали: «За Победу над Германией» и «За боевые заслуги» (за подготовку пополнения для фронта). А за бои под Москвой Вас вообще никак не наградили». Он удивился, что я угадал и подтвердил, что это так. Сказал: «Некому нас было награждать на передовой. Никого не награждали. Мы воевали за Победу!».

Русский солдат
Пётр Трифонович Исаенко
22. 02. 1925 г. р

Конец 1940-х гг.

 
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву и тысячу во сне…
 

Юлия Друнина

Партизан. Пехотинец. Артиллерист. Прошёл всю войну и, удивительно, не имел ранений! Командир расчёта 45 мм орудия. 1-й Белорусский фронт, 330 стрелковая дивизия, 1111 стрелковый полк, 3-й батальон.

Пётр родился в деревне Щегловка, которая была в 60 км от города Унечи. До войны в ней было 76 дворов. Когда началась война, Пётру было 16 лет и в армию его не призвали. Немецкие войска так быстро продвигались, что многих мужчин даже призывного возраста не успели призвать в армию. Пришла оккупация, и так называемый «новый порядок». Оккупационная власть стала угонять молодёжь в Германию на принудительные работы. Пётр прятался по родным, стараясь не попадать на глаза немцев, но понимал, что рано или поздно его схватят и отправят работать на врагов. Принял решение уйти в лес к партизанам.

Попал в небольшой отряд из 20 партизан под командованием Бархаткова. В Красной Армии он командовал взводом, попал в окружение, вышел из него и создал этот отряд. А до войны жил в Минске и работал художником. Отряд не имел названия, не имел связи с большой землёй и боролся с оккупантами самостоятельно. Вели разведку, добывали оружие, нарушали связь, нападали на захватчиков, взрывали эшелоны. При взрыве эшелонов часто использовали обычные артиллерийские снаряды. Применяли головку снаряда, отделив её от гильзы. Уже на месте диверсии подкапывали насыпь под одним рельсом так, что бы две шпалы зависли в воздухе на несколько сантиметров, а между ними под рельс, вплотную, взрывателем вверх, устанавливали головку снаряда. Поезд, своим весом прогибал зависший рельс, который надавливал на взрыватель и снаряд взрывался.

На задания выходили небольшими группами до семи человек. Были и свои люди в деревнях, помогавшие партизанам отряда. Например, в деревне жил старик-инвалид с одной ногой, который по договорённости с партизанами, подавал условный сигнал: ставил жердь вверх, когда немцев нет, или убирал её, когда они были в деревне.

Однажды мы стояли в лесу у деревни Селецкое, в Белоруссии. Прибежала одна женщина, искала командира. Рассказала: «Мы пахали, а к нам пришёл какой-то подозрительный солдат. Заставил везти его на телеге на станцию Белынковичи». Командир приказал нам окружить и задержать неизвестного. Солдат оказался разведчиком гестапо и при себе имел миниатюрную радиостанцию. Разведчик шёл по лесной дороге, наступил на гадюку и после её укуса не мог дальше идти. Пытался доехать на телеге к немецким властям.

Месяцев десять Пётр воевал в этом небольшом партизанском отряде до прихода Красной Армии. После освобождения военком города Костюковичи Могилёвской области сказал партизанам: «что их никуда не заберут», учитывая заслуги партизан в борьбе с врагом. Но, как часто у нас бывает, и двух недель не прошло, получили повестки в армию: «Явиться на призывной пункт с кружкой, ложкой и продуктами с собой на три дня». В Костюковичах, на станции Коммунары, посадили на платформу и повезли в Бежицу на пересыльный пункт, две недели – карантин.

И всё-таки партизанам повезло больше, в сравнении с теми, кто два года просто был в оккупации. Бывших партизан направляли хотя бы в регулярные части. Участь подавляющей части призывников, бывших в оккупации, была просто трагической. Попавших в оккупацию людей (совсем не по их вине), власть почему-то стала считать предателями, пособниками врага, нежелательными элементами. Хотя многим «предателям» было всего 14 лет, на момент оккупации в 1941 году.

Этих, теперь уже 16-летних призывников, часто вместе с их отцами, всех, от 16 до 50 лет, без подготовки и обучения сразу бросили в бой, хуже, чем штрафников. Бросили откровенно на убой, против регулярных частей Вермахта, с одной винтовкой на троих, прямо в домашней одежде, даже не переодев в солдатскую форму (зачем, всё равно погибнут).

С 3 ноября 1943 года Пётр в Красной Армии. Попал в 1111 стрелковый полк, 330 стрелковой дивизии. В первом бою был пехотинцем при форсировании р. Днепр под Могилевом. После форсирования Днепра, из полной дивизии, живых солдат осталось на маленький полк, остальные погибли. Отвели на отдых и пополнение личного состава. В третьем батальоне была батарея 45 мм орудий, куда направили Петра. Пока шло пополнение батальона, артиллеристы стали обучать его действиям номеров расчёта: подносчика, заряжающего, наводчика. Не просто стать хорошим наводчиком. Со временем, набирая знаний от боя к бою, смог стал и наводчиком и командиром всего расчёта орудия. Из рядового стал ефрейтором, затем младшим сержантом, сержантом и старшим сержантом. До конца войны командовал орудийным расчётом 45-мм пушки.

Батарея состояла из 4-х орудий на конной тяге, две лошади тянули каждое орудие. В передке, передней части орудийной упряжки, в ящике находился боекомплект из 120 снарядов. Они были разного назначения: осколочные, бронебойные, зажигательные и др. Этот боекомплект старались не расходовать, сберегать, а в бою использовать дополнительно полученные снаряды. К передку цепляли сведённые сошки орудия. Вес орудия с боезапасом получался, в итоге, большой, на руках далеко не укатишь. Поэтому немцы, прежде всего, старались уничтожить лошадей, направляя прицельный огонь на эту крупную цель. Уничтожив лошадей, лишали орудия подвижности и боеспособности.

Про нашу, небольшого калибра, «сорокапятку» ходила среди солдат шутка: «Гроза немцам, смерть расчёту». Мы воевали среди пехоты, в её боевых порядках, и стреляли по целям прямой наводкой. После Сталинграда, во второй половине войны, техники у врагов поубавилось, и с танками мы стали редко встречаться. Однажды, по шоссе шла вражеская самоходка, прозвучала команда: «Огонь по самоходке!». Нашему расчёту удалось подбить её бронебойным снарядом. Экипаж вражеской самоходки покинул её и разбежался.

Летом 1944 года, в Польше, наша батарея остановились на отдых в одном селении. Земля там была белая из спрессованной глины. Лесов в округе практически не было. Дома и сараи были выложены блоками из дикого камня. В доме, где мы остановились, были две сестры. Одна полька, лет тридцати, стала гадать по руке бойцам нашего орудийного расчёта. Она откровенно говорила тем солдатам, кто по её гаданиям, «домой не вернётся», и кто будет ранен. Пётр не хотел гадать, но бойцы из его расчёта уговорили. Ему гадалка сказала: «Вы домой вернётесь, и увидите свою мать». Невероятно, но все её гадания по руке, и высказывания, стали сбываться. Что она говорила, то и произошло, для каждого из семи наших солдат.

Калужина, вскоре после отдыха, сразило осколком снаряда, который взорвался у станины орудия.

Ренис Владимир с Украины, копал ночью орудийный дворик.

Был убит шальной пулей, которая попала ему в шею вдоль всего позвоночника.

Наводчик Хабаров, сибиряк, под Данцигом, Кёнигсбергом, увидел в прицел снайпера, навёл орудие и выстрелил по нему. После выстрела выглянул над щитком орудия и был сражён пулей другого снайпера, скорее всего его напарника. Пуля попала ему точно в лоб.

Трое из нашего расчёта погибли, остальные были ранены, а я, целым и невредимым, вернулся домой к матери.

Этот бой произошёл в «польском коридоре», летом 1944 года, в Померании. В наш стрелковый батальон, вместо раненого комбата, назначили командиром, высокого роста, худощавого майора. Вскоре он напился водки и решил «себя показать», его понесло «на подвиги». Приказал стрелковому батальону и нашей батарее 45-мм орудий, немедленно идти в атаку и захватить сопку на нейтральной полосе. Батальон выполнил приказ пьяного майора и занял лишённую растительности и укрытий, невысокую, голую сопку. С соседней, более высокой сопки, где были вражеские позиции, немцы открыли интенсивный огонь из крупнокалиберных пулемётов. Солдатам батальона негде было укрыться от массированного огня пулемётов, и почти все они были уничтожены.

Наша батарея катила орудия на руках, позади батальона. Мы ещё не втянулись на сопку, и когда начался расстрел батальона, смогли отступить с орудиями назад, прикрываясь их щитами. По решению командира полка, майор, отдавший «пьяный приказ», был тут же, на месте, расстрелян.

Пополнение приходило к нам, когда часть отводили с передовой на отдых. Обычно это были вылечившиеся раненые солдаты из госпиталей. Однако всех их проверял особый отдел.

Уже в конце войны, в 1945 году, за Одером, мы подходили к Дрездену. Немцы отчаянно сопротивлялись, и дело доходило до рукопашных схваток. Солдаты нашего батальона завязали ближний бой с вражеской пехотой, и мы не могли стрелять из орудий. Командир батареи отдал нам, артиллеристам, приказ: «Примкнуть штыки. В атаку!». Мы примкнули штыки к винтовкам и карабинам и бросились на помощь нашей пехоте. За несколько дней, в этих боях, мы трижды оставляли свои орудия и ходили в штыковые атаки. Русский солдат в штыковом бою был на высоте. Нашего напора, смелости враги не выдерживали.

Страшен ближний бой, когда смерти смотришь прямо в лицо. Во время рукопашного боя солдат меняется, и становиться в этом смертельном бою зверем. Когда бой окончен, постепенно психика возвращается в прежнее состояние.

Тот, кто был на войне, никогда её не забудет. Тех своих солдат из орудийного расчёта. Когда человек погибает на твоих глазах, это большая боль. Война, армия дисциплинирует солдата на выполнение приказа и своего долга перед Родиной. Поднимает в его душе всё самое хорошее, что в нём есть. А у людей без чести и совести, наоборот, вылезает всё самое плохое. В последний день войны, под Дрезденом видел, как один солдат, негодяй, снимал с наших убитых солдат ордена и медали.

После окончания войны меня долго не отпускали домой. Служил в Германии. Только в 1950 году я смог вернуться в родные места к матери. Семь лет её не видел. Она жила одна в маленьком разрушенном доме. Надо было отстроить жильё. Я получил большую сумму денег, целый мешок. Они накопились из жалования старшины и выплаты за мои боевые награды. За орден «Славы» платили – 20 рублей, за орден «Красной Звезды» – 15 рублей. Медали: «За отвагу» – 10 рублей, «За боевые заслуги» – 5 рублей.[9]9
  Вскоре, после войны, выплаты за боевые награды фронтовикам государство отменило. От автора


[Закрыть] Разрешено было получать деньги за награды только по месту своего жительства. Ближайшая сберкасса была в Костюковичах.

Получил деньги и купил матери поросёнка, телёнка и всё необходимое для жизни: чугуны, сковороды, вилы и другую утварь. Лес купил, нанимал строителей из крестьян. Под сруб подвёл дубовые плахи, пол настелил новый из досок толщиной шесть сантиметров, крышу сделали новую. Мама была довольна. И сына дождалась, и года три ещё успела пожить в новом доме.

Немногим в деревне удалось дождаться своих солдат. Вернулись с войны около десятка израненных калек-инвалидов, и это с двух мобилизаций (в 1941 и в 1943 годах). В 1943 году, когда деревню освободили, забрали человек сорок мужиков, и всех их положили в бою под Ельцом. Пропала некогда большая деревня, сейчас дома стоят пустые. Теперь там живут только в четырёх домах, последние, пожилые её жители.

После службы в армии я пошёл работать на железную дорогу. Начинал младшим кондуктором резерва. Послали меня в Вологду учиться, девять месяцев, на дежурного по станции. Защитил диплом с оценкой «отлично». На стажировку меня отправили домой. Изучил работу стрелочника, башмачника, помощника составителя, составителя поездов. Работал дежурным по станции Унеча, старшим помощником начальника станции. Десять лет был депутатом горсовета. Семнадцать лет работал заместителем начальника станции. С этой должности вышел на пенсию, но продолжал работать на рядовой должности. Работал кочегаром в бане. Есть дочь, сын, три любимых внука. Дача шесть соток. Две груши, яблони, сливы чёрные и жёлтые. Грядки: лук, чеснок, морковь.