Текст книги "Накаленный воздух"

Глава двенадцатая
Лаборатория

Грушнннн и Пантарчук вышли из здания полиции. Оба удивились, что так быстро закончился день. Уличное освещение вязло в ватной темноте. Сели на заднее сиденье авто. Ехали недолго, миновали несколько улиц. На перекрестке Фрунзе и Цеткин водитель спросил, в какую сторону поворачивать, и Константин, долго не думая, показал под арку дома. Проехали арку, и вот она улица, прямая и узкая. Волны света ударили по глазам. Грушинин оторопел и закрутил головой. Никогда тут не было столько света.

Всегда эта улица была не очень светлой, с редкими деревьями по сторонам, с серыми домами, детскими площадками, мусорными контейнерами, автомашинами, припаркованными по обочинам и во дворах. На домах не везде заметишь номера. С одной стороны дороги – многоэтажки, с другой – частные домишки прошлых времен и бетонные заборы. Так было.

Но сейчас Грушинин не узнавал улицу. Сквозь стекла автомобиля он выхватил глазами табличку на доме с новым названием. Вспотел от напряжения. На улице, как на хорошей толкучке, кишмя кишел, суетился народ. Рекламные вывески призывно буйствовали разноцветными огнями. Шелестели шинами потоки машин. Магазины, каких никогда здесь не было, теперь теснились, распахнув двери для покупателей.

– Поразительно, – крякнул в замешательстве Грушинин. – Ничего этого я не видел раньше на улице Клары Цеткин. Смотри, таблички с другим названием. Ущипни меня, Петя, и останови машину. Выйдем, протрем глаза и пощупаем все это руками.

Водитель втиснул автомобиль в парковочный карман. Грушинин с Пантарчуком выбрались из салона и окунулись в толчею. Люди шныряли взад-вперед по тротуару и в двери магазинов. Пацанье кучками тут и там с пивом, куревом, гоготом и сленгом. А около светофора колобродил хмельной мужичонка и канючил:

– Друзья, где здесь бильярд? Запропастился куда-то, зараза, два часа ищу, – между тем бильярдный зал торчал крупной вывеской у него за спиной.

Рядом играла неоном вывеска ресторана. Грушинин удивленно уставился на дверь, над нею на узкой длинной пластинке было выгравировано: владелец П.П. Пантарчук. И Константин обалдело показал Пантарчуку:

– Ну и мозгокрут ты, Петя, мастак на все руки, так закрутил, что я уже поверил про Лабораторию с Прондопулом. Как я понимаю, этот ресторан и есть та самая Лаборатория. А архидем это кто, директор твоего заведения?

У Петра тоже глаза полезли на лоб. Он застыл, глупо вытаращился на ресторан, в мозгах что-то замкнуло. Потом просипел, выдавливая слова:

– Костя, ей-богу, ни сном, ни духом! Кто-то шурует под моим именем. Надо взять его за шиворот. Прояви свои способности! – Лицо пошло красными пятнами.

Мимо Грушинина прошмыгнул молоденький вертлявый паренек, притерся к Пантарчуку. Петр, возмущенный надписью на ресторане, не обратил внимания на это. А парень тут же юрко подрулил с другой стороны к Константину. Выгнулся и сунул под нос дорогие швейцарские часы:

– Отец, задешево отдам. Швейцария. Высший класс. Твой товар. С таким лицом дешевку не носят. Прикинь, дорогая вещица, не халтура какая-нибудь.

Грушинину часы показались знакомыми:

– Сколько просишь?

– Да разве это цена, отец? – захихикал вертун.

И тут взгляд Грушинина упал на руки Петра, мозг резануло, как ножом. Схватил парня за плечо, но тот извернулся и скрылся в толпе. А Пантарчук широко шагнул к ресторану:

– Пошли, глянем, что за пес играет со мной в прятки. Тряхануть его надо, чтоб из штанов выскочил. За такие вещи задницей на кол сажать следует. Я кожу с него сорву, через пять минут он у меня собственными кишками подавится. Засекай. – Петр глянул на запястье, часов не было, растерянно оглянулся, пошарил в карманах.

Грушинин усмехнулся. Пантарчук все понял. Выругался в адрес вертуна и решительно устремился к двери ресторана. Возле нее несколько человек безуспешно пытались пробиться внутрь сквозь охрану.

Увидав Петра, охранник торопливо отодвинул толпу и распахнул перед ним двери. Расплылся в улыбке, пожирая глазами, пригибаясь и расшаркиваясь.

Петра еще больше напрягло это, и он шумно переступил через порог, увлекая за собой Константина. Сразу оценил внутреннее оформление: все было выполнено в его вкусе. Подумал, ну, поганец, здорово слизал в моих ресторанах. Не дурак. Только не надейся умаслить меня, за плагиат сейчас твоя шкура затрещит по швам.

Свободных столиков в зале не было, на одном стояла табличка «занят». Как раз в таком месте, где в своих ресторанах любил обедать Пантарчук. Он огляделся, знакомых лиц не видно. И вдруг невесть откуда выпрыгнул официант и вытянулся в струнку:

– Петр Петрович, ваш столик свободен. Пройдите, – и указал на столик с табличкой.

Пантарчук ошеломленно неловко затоптался. Грушинин смотрел на него насмешливо, не доверяя. Не мог отделаться от мысли, что Петр устроил сюрприз. Зачем, непонятно. И главное, не ко времени, явно перегнул палку. Пантарчук же тупо направился к столику. Не успел опуститься на стул, как вместо официанта перед ним возникла улыбающаяся женщина:

– Здравствуйте, Петр Петрович, вы сегодня хорошо выглядите.

Пантарчук вперился в нее: это еще что за кукла, новое явление, все тридцать два зуба напоказ. Он впервые видел эту женщину, и знал это абсолютно точно.

– Вы кто? – спросил с заминкой. – Мы разве знакомы?

– Вы шутите, Петр Петрович? – обидчиво фыркнула та и зарумянилось.

Но он не шутил, какие могут быть шутки, когда твоим именем играют, как бильярдным шаром. Бабенка с виду ничего, но напрасно думает, что своей мордашкой запудрит ему мозги. Если напрашивается для комплимента – не дождется, у него сейчас не то настроение, чтобы комплименты разбрызгивать. Он насупился, грузно наклонился над столиком:

– Мне сейчас не до шуток.

– Я же директриса вашего ресторана, – растерянно пролепетала она. – Вы меня сами назначили, – женщина преданно заглядывала в глаза Петру.

Ну, это уже черт знает что! Стоило бы рявкнуть во все луженое горло, чтобы загнать ее куда-нибудь под стол, но у той, похоже, и так поджилки тряслись. Однако если именно она варит здесь кашу, занимается ресторанным плагиатом, тогда придется ей перья повыдергать. Хотя на сумасшедшую не походит. Видно, хитра, шельма. Ишь выдумала: директриса его ресторана. Ну-ну, поглядим, какой огород станет городить дальше.

Грушинин взирал и слушал с любопытством. Не мог сразу схватить, кто кому мозги парит. Интересный спектакль. Главные действующие лица запутывали ситуацию донельзя.

Директриса часто заморгала невинными глазками:

– Вы будете как всегда или для вашего гостя принести что-нибудь особенное?

– А что я ем как всегда? – схитрил Петр, чтобы поймать на слове.

Но она тут же перечислила набор блюд, какие он любил. Обескуражила, под дых врезала, не удалось поймать. Чертова баба, подумал, голыми руками не возьмешь и на мякине не проведешь, все о нем разнюхала. Но и он не простыми нитками шит. Выбить из колеи его не так просто. Что ж, сама напросилась, поиграем в угадайку, потешим бабью дурь. Спросил:

– С моим последним приказом ознакомлены?

– Да, он лежит у меня на столе.

– Тогда пошли в кабинет.

В кабинете директриса вытащила из папки приказ, датированный вчерашним числом, с исправлением в тексте, сделанным его рукой.

Петр хмыкнул, словно его окатили водой из ушата. Вот чертовщина, крыть нечем. Глянул по стенам кабинета и наткнулся на фотографию, на ней он стоял вместе… Что это? Вот тебе новость! Не поверил собственным глазам. Уж не поехала ли у него крыша? На фотографии он стоял вместе с Прондопулом. И тут его словно тюкнуло по темечку, стало ясно, откуда ветер дует.

Он двинулся, чтобы сорвать со стены эту липу и выбросить. Но обнаружил, что глаза архидема на снимке двигались, были живыми. Не поверил, мотнул головой, сгоняя туманный налет, и ничего не изменилось. Заурчал, сжал огромные кулаки, свирепым взглядом пригвоздил к полу директрису. Ан что с нее возьмешь, она – пешка, тут рыба крупнее плавает, тут не червями пахнет, здесь прямое воровство. Абсолютно ясно, кого надо к стенке прижимать. Пантарчук круто развернулся к двери. Директриса спросила в спину:

– Петр Петрович, ужинать будете?

Он не ответил. Шумно дыша, накалился, пыхтел, как паровой котел. Вышел в зал, мрачно протопал мимо Грушинина.

Тот все понял, вскочил со стула, направился следом.

На улице, отойдя от ресторана, Петр остановился:

– Это все его штучки!

– Чьи?

– Прондопула! Украл мое имя! Я сразу сообразил, когда он появился у меня, что это еще тот жук!

Грушинин не расспрашивал, знал, все выяснится, когда Пантарчук успокоится.

А Петра больше не интересовала эта улица. К черту все. Сейчас хотелось одного: вцепиться в глотку Прондопулу. Надо же, как пристроился, законопатил мозги своими червями, а сам преспокойненько под чужим именем снимает сливки.

Грушинин смотрел по сторонам с интересом, метаморфоза с улицей не давала покоя, хотел заглянуть в каждую щель. Потянул Пантарчука в магазин, посмотреть, что за торговля.

Тому не хотелось, но уступил.

В магазине, как из-под земли, вырос продавец:

– Я к вашим услугам, Петр Петрович. Рад вас видеть. Чем интересуетесь? В нашем магазине вы можете приобрести все.

Пантарчук покривился: и этот его знает, они здесь явно сговорились, поют под одну дуду.

Продавец крутился юлой, невозможно было запомнить лицо, оно неуловимо улыбалось.

Петр стал как вкопанный, скомандовал:

– Стоять! Не крутись сверчком на палочке! Откуда тебе известно, кто я?

– Как же, Петр Петрович? Вас тут все знают. Все бывают в вашем ресторане, – просвиристел продавец.

Петр вздрогнул: опять этот ресторан.

– Мне у вас ничего не надо, – отрезал. – Это моему приятелю приглянулся ваш магазинчик.

– Отлично, отлично, любой заказ вашего приятеля мы выполним незамедлительно, Петр Петрович. – И продавец волчком крутнулся к Константину.

– Вот-вот, – с ехидцей кашлянул Пантарчук. – Поработайте с ним.

Грушинин улыбнулся. Но делать было нечего, пришлось подыгрывать Петру.

– Все есть, говорите? – Пробежал глазами по стеклянному прилавку. Ничто не привлекло внимания, так, никому не нужная ерунда.

– Исключительно, – поддакнул продавец.

– Коробка спичек, например, найдется?

Продавец подхватил Константина под локоть, повел вдоль прилавка и засвиристел возле уха:

– Спички – это такая старина. Но и эта старина у нас имеется. Еще могу предложить зажигалки на любой вкус.

Грушинин отрицательно покрутил головой. Тогда продавец выхватил из-за прилавка упаковку зубочисток и протянул Константину. И тот к своему удивлению обнаружил на ладони продавца коробок со спичками.

– Это обычные спички, – заметил продавец, – но могу предложить длинные для разжигания каминов. – Он второй рукой подхватил упаковку с цветными карандашами, и Грушинин на второй ладони продавца увидал большой коробок с новыми спичками.

Наваждение, подумал Константин, мерещится. Потер виски, больно ущипнул себя, отошел от прилавка. Но продавец словно приклеился к нему. Бросил коробки со спичками на прилавок и кинулся расхваливать другой товар. В глубине торгового зала выхватывал из воздуха и предлагал брюки, костюмы, рубашки, галстуки, искусственную зелень. Константин не успевал изумляться. А продавец продолжал вытанцовывать рядом:

– Для живого уголка в квартире могу предложить птиц, зверей, рыбок.

Грушинин и Пантарчук увидели клетки с разными птицами, причудливыми зверушками и аквариумы с рыбками.

– Мелочь не интересует, – бросил Грушинин, намереваясь отвязаться от назойливого продавца. – Мы любим крупное. У вас такого нет.

– Да как же нет? – бойко подпрыгнул продавец. – Есть, конечно. – Дернулся к вешалке с шубами, и перед Грушининым нежданно-негаданно предстал живой медведь во всю свою величину. Затоптался на месте, взревел и встал на задние лапы.

Константин оторопел, попятился.

Пантарчук поперхнулся собственной слюной и неуклюже застыл. Невероятно. Все это не укладывалось в мозгах. Тут определенно творились ненормальные вещи.

Медведь подошел к Петру и обнюхал.

Петру почудилось, что тот перекривил морду, вероятно, не понравился запах духов.

Зверь положил лапы на плечи Петру, и Пантарчуку как будто послышались медвежьи мысли: «Да ты, приятель, не бойся, я своего брата-мужика не трону. Покупай меня, только на цепь не сажай, вот за это шкуру спущу».

Пантарчук оглянулся на Грушинина и хрипло, пересохшим горлом спросил:

– Тебе медведь нужен?

– На кой ляд он мне сдался? – сипло откликнулся Константин и поискал глазами продавца.

– А то возьми.

– Он слишком большой.

– Ты просил крупного.

– Не настолько же.

Медведь пропал. Опять закрутился продавец:

– Может быть, предпочитаете рептилий, – растянул в руках ремень, и Грушинин увидал змею, отступил.

Пантарчука перекосило. Он вспомнил о змее, напугавшей секретаря, и резко подтолкнул Константина к выходу.

Грушинин очутился на улице и долго ничего не мог сказать. Только очумело качал головой и твердил: «Ну и ну». Едва пришел в себя, как впереди послышался женский крик о помощи. Но никто из пешеходов не реагировал. А женский голос визжал до звона в ушах.

Грушинин с Пантарчуком, не сговариваясь, двинулись на крик. За углом магазина двое парней прижимали к стене девушку, шуровали руками по ее телу, сорвали юбку, не обращая внимания на визг. Петр рубанул по шее одному из них, второму поддал Грушинин. Парни мгновенно испарились.

А девушка, не отрываясь от стены, рассержено показала зубы:

– А вы будете приставать ко мне?

– Ты звала на помощь, – ответил Грушинин, протягивая ей поднятую с земли юбку.

– Вы не хотите приставать? – спросила, хватая юбку и моргая наклеенными ресницами.

– Да нет же, черт тебя побери.

– Тогда я закричу, – отбросила юбку и завизжала как резаная, широко растягивая напомаженные губы.

– Ты чего? – не понял Грушинин, отстраняясь.

– Хочу, чтобы приставали! – взвизгнула она.

– Слушай, ты, кукла, я тебе сейчас ноги выдерну! – грубо пробасил Пантарчук.

Она рывком кинулась ему на шею, вцепилась – не оторвешь:

– Спасите, насилуют!

Вот дрянь, успел подумать Петр, обычная шлюха. Оторвал от себя и хлестко ладонью влепил по голым бедрам.

Вернулись на улицу, а за спиной снова разнесся знакомый вопль. Краем глаза Петр увидал возле шлюхи все тех же парней. Грушинин поежился. Странно все было дальше некуда. Миновали два дома, читая на углах таблички. Лаборатория должна была находиться в третьем корпусе одного из этих домов. Поискали, не нашли. Стали спрашивать, но прохожие разводили руками и пожимали плечами. При этом все оживлено и приветливо таращились на Пантарчука, коротко произнося ему: «Здрасте».

– А ты здесь известная личность, – с сарказмом констатировал Грушинин и заметил, как незнакомая дамочка с ямочкой на кончике носа упорно смотрела именно на него.

Она уверенно приблизилась к Константину и ткнула в живот пальцем:

– Я тебя знаю. Ты – Константин Грушинин. Ты меня узнаешь?

Константин растерялся:

– Признаться, нет.

– Признаться, признаться, – передразнила дамочка, – а ты не признавайся, а узнавай давай!

Он прокрутил в мозгах женские лица, известные ему по уголовным делам, такого лица не было. Уж эту ямочку на кончике носа он обязательно запомнил бы. Ан нет:

– Увы.

– Увы, увы, – опять передразнила дамочка. – Я же была на свадьбе твоей дочери Светочки, сидела рядом с Семеном Прошкиным. Он еще лишнего хватил тогда и песню пел: «Броня крепка и танки наши быстры».

Грушинин от неожиданности икнул: Семен Прошкин – двоюродный брат, и это была его любимая поговорка. И дочь зовут Светланой. Но вот все остальное – из области фантастики:

– Извини, но у моей дочери еще не было свадьбы.

– Не было, так будет! – отрезала дамочка. – Значит, познакомимся еще. – И нос с ямочкой расширился и пропал.

Константин снова икнул и вытер пот со лба.

– Похоже, ты здесь тоже популярен, – не преминул уколоть Пантарчук. – Или мы оба поехали мозгами, – заключил раздраженно, топчась на месте.

– Знаешь, ты, наверно, прав, – обронил Константин. – А впрочем, черт его знает.

У подъезда в толпе парней блеснуло лезвие ножа: несколько человек наседали на двоих. Без особенного гомона, зловеще.

Грушинин выхватил пистолет и приказал бросить нож на землю. Парни ощерились, но аргумент в руке Грушинина был весьма убедительным. Однако вместо исполнения приказа все разом сорвались с места и шарахнулись в подъезд. Грушинин и Пантарчук кинулись следом. Подъезд был сквозным, выбежали с обратной стороны дома, а след парней простыл. Покрутились, покрутились и вернулись назад.

Но стоило выйти на улицу, как двое, каких они только что выручили, подкатили сбоку и вдавили им в ребра свои стволы:

– Ну, все, ментура, приехали! Выкладывай наличность! И пушку – тоже!

Это было как снег на голову, но удивляться уже не приходилось. Петр почувствовал, что по его карманам проворно шарит чужая рука, тянет кошелек. И в эту минуту Грушинин саданул кулаком под дых одному из парней. Вырвал оружие, но это оказалась обыкновенная зажигалка в форме пистолета. Петр попытался сделать то же, но успел лишь досадливо сплюнуть, ибо парней как корова языком слизнула.

А толпе вокруг все было по барабану, никто не обратил внимания на суету с оружием, будто это было обыденным привычным делом.

Приятели двинулись вглубь дворов, надеясь там найти нужный дом. Дорога вывела к серому дому без каких-либо табличек. Пантарчук проворчал:

– И на Шестипалого, как на Цеткин. За фасадом тот же мрак.

Наткнулись на человека с собакой, спросили, где третий корпус. Человек что-то долго мямлил, показывал то в одну, то в другую, а то сразу в две стороны. Запутал окончательно. И о Лаборатории по исследованию аномальных явлений сказать ничего не смог. Они махнули рукой, пошли наугад.

Петру надоела такая волокита. На кой ляд сдалась Грушинину эта Лаборатория, пусть она провалится в тартарары. Надоело мерить шагами идиотскую улицу. Однако и он теперь остановиться не мог: в мозге гвоздем засела мысль о ресторане, нудила желанием разобраться с Прондопулом. Вот подошли ближе к подъезду с металлической дверью. Окна темные. И ни одного человека поблизости, как будто дом находился не в глубине двора, а за тридевять земель от людей.

В то же время водитель с круглыми глазами и толстощекий охранник Пантарчука топтались возле автомобиля. Лениво глазели на суету, разминались. К соседней машине на высоченных каблуках пробежала миниатюрная девушка, пискнула сигнализацией, подозрительно глянула на охранника:

– Ты не вор? – спросила с опаской.

– Ты что, подруга, белены объелась? – парировал тот, наклонив голову. – Может, это твой промысел?

– У меня недавно здесь машину угнали, – объявила девица, откинув челку со лба. – Не ты случайно?

– Ну, ты даешь, краля, – вытаращился охранник. – С тобой не соскучишься.

Девушка выхватила сотовый телефон и щелкнула парня на камеру:

– Отдам в полицию, пускай проверят. Говорят, убийца всегда возвращается на место преступления.

– Да ты что, совсем с башкой не дружишь? – вспылил парень, наливая кипятком жилы на шее. – Может, это ты убийца?

Но девушка уже не слушала. Прихватила из салона сверток, хлопнула дверцей и прыгающей походкой поскакала по тротуару. Мгновенно смешалась с толпой. Охранник стоял, как оплеванный, олух олухом, жевал губами и едко ругался ей в спину. Водитель молча сел за руль, прилип спиной к сиденью, прикрыл круглые глаза и буркнул:

– Плюнь и забудь. На каждую дуру не надо обращать внимание.

Охранник сплюнул и тоже сунулся в салон, отдуваясь и урча себе под нос.

Потом установилась тишина. Постепенно оба обмякли, задремали.

Но через некоторое время непонятные звуки разбудили и насторожили охранника. Он глянул через боковое стекло. Около автомашины девушки копошились двое ребят, снимали переднее колесо. С охранника мигом слетели остатки сна, парень надавил на дверь и вымахнул наружу. Увидал вместо заднего колеса стопку кирпичей. Такая же стопка была приготовлена под переднее. У охранника огнем обдало мозг и толстые щеки. Ага, так вот они, промысловики, теперь хана вам, суслики. Но его мысль повисла в воздухе, потому что промысловиков словно смыло волной. После них остались домкрат, ключ и снятое колесо.

Охранник оглянулся на свой автомобиль и задохнулся от изумления. Колес не было. Кирпичи. Криком огорошил водителя. Тот кубарем выкатился на асфальт, лицо вытянулось. Началась перепалка, взаимные обвинения в ротозействе. Это называется, приехали! Пантарчук головы с плеч снимет. Обалдуи, оболтусы, болваны, проспали в самом прямом смысле. Они схватились за мобильники, но, странность, у обоих телефоны оказались разряженными. Кинулись просить трубки у прохожих. Но ответ из всех трубок звучал один: неправильно набран номер. Стали спрашивать про автомагазины либо автосервисы, впустую. Как в лабиринте, куда не ткнись – тупик. Народу – пропасть, а узнать не у кого. И предпринять ничего невозможно. Автосервисов и автомагазинов не видно, своих колес нет, в офис дозвониться не получается. Вакуум.

Потолкались, потолкались и хмуро вернулись в салон авто. Ощущение полного бессилия давило. Виноваты, кругом виноваты, куда не плюнь – в себя попадаешь. А тут еще какой-то старый хрыч возник сбоку и поскреб грязным ногтем по стеклу.

– Чего тебе надо, дед? Без тебя тошно. – Опустил стекло водитель.

У старика в мозолистых руках был завернутый в мятую тряпку глушитель:

– Сынки, может, пригодится глушак? Совсем на мели сижу. Купите.

– Зачем нам твой глушак, дед, когда у нас есть свой без колес? – отозвался водитель.

Старик разочарованно закряхтел и исчез.

В эту минуту из толпы вынырнула девушка. Вышагивала неторопливо, с улыбкой на лице. Охранник усмехнулся, сейчас перестанет улыбаться, когда увидит свою машину без колес. Но девушка, приблизившись, еще больше повеселела. Охранник поморщился, тронул пальцами короткий чубчик, опустил стекло:

– Чего так весело?

– У вас колес нет.

– У себя посмотри.

– Все путем.

Он покосился на ее машину, и глаза полезли из орбит. Кирпичей не было. Автомобиль стоял на колесах. Охранник пулей вылетел из салона и обескуражено обмер: опупеть можно, мозги выскочат, ни черта не понять, ведь он же хорошо видел, что колес не было. И начал что-то путанно объяснять девушке.

Та оборвала:

– Хватит молоть языком, враки разводить. Дуй лучше в автосервис. Вон там, через несколько домов, за углом. Круглосуточно работает. – Вильнула задом, прыгнула в машину, вырулила на дорогу и была такова.

Голова у охранника гудела, он все еще пытался сообразить, как могли появиться колеса на машине девушки, но от этих мыслей сильнее начинал дуреть.

Водитель тоже пушился, как полоумный, но не пробовал что-либо истолковывать. Он машинально заглянул под днище, и от изумления широко раскрыл рот – не было глушителя. Мгновенно вспомнил старика, не постигая, как все могло случиться. Хорошо хоть мотор на месте.

Охранник отправился искать автосервис. И точно, девушка не обманула, скоро наткнулся на него. Долго уговаривал работников отрядить с ним авто с колесами и поставить их на автомобиль Пантарчука. Наконец упросил. Погрузились и повезли.

Но исколесили улицу из конца в конец, а машину Пантарчука не нашли. Охранник шнырял глазами в разные стороны, все бесполезно, автомобиль как в воду канул. Да и сама парковка вместе с рестораном и казино пропала. Не солоно хлебавши все вернулись обратно в автосервис.

Там опустошили карманы парня за ложный заказ, и он потерянно поплелся по улице, не зная, где искать парковку. Повесил нос, тыкался в людей, не замечал, как ему наступали на ноги. А когда поднял глаза – увидел перед собой машину Пантарчука. На радостях начал заикаться. Но тут же вспылил, схватил за грудки топтавшегося возле капота водителя:

– Где ты болтался, приятель? Мы всю улицу на грузовике изъездили.

– Где я мог мотаться без колес? – удивился тот. – Стоял, где стою.

Охранник очумело прикусил язык. Кажется, точно мозги сегодня ворочаются против часовой стрелки. Ноги подогнулись, он хлопнулся задом на асфальт. Тупо уставился в одну точку перед собой.

Но и водитель тоже был не в лучшей форме.

На металлической двери подъезда номерной замок не работал. Дверь открылась сама. Пантарчук и Грушинин вошли в полутемный подъезд. Увидели не первой свежести стены, затоптанную площадку. Постучали в единственную дверь на первом этаже, на ней ни номера квартиры, ни звонка. На стук раздался щелчок и скрип петель. В проеме возникло бровастое лицо швейцара в ливрее. С приторной улыбкой, с прогибом спины и услужливым тоном.

– Проходите! – сказал он. – На улице шумно, а в подъезде не очень светло. – Голос был звучным и застревал глубоко в ушах, как заноза в пальце.

– Да мы, собственно, хотели спросить, – начал Петр, оставаясь стоять на месте. – Не знаете, есть ли в этом доме Лаборатория по аномалиям?

Взмах руки в проеме прервал его, словно надавил на голосовые связки. Улыбчивые глаза ярко блеснули. Дверь распахнулась шире:

– Я же сказал, вас ждут!

Петр поморщился, чертовщина продолжалась, тут следовало быть ко всему готовым:

– Это Лаборатория?

– Разве не видите? – раздалось в ответ.

– А что здесь вообще можно увидеть? – раздраженно пробасил Петр.

– Поднимите глаза.

Приятели подняли глаза и – вот те на – над дверью броско горело табло: Лаборатория по исследованию аномальных явлений. Это обескуражило, ибо минуту назад не было ничего.

Прогнутая спина на шаг отступила вглубь:

– Проходите, Петр Петрович, и вы, Константин Петрович.

Холл был просторным, с синей плиткой под ногами и красными стенами. А комната, в какую их провели через этот холл, была огромной. В ней на кроваво-вишневом полу вдоль красных стен шеренгой выстроились одинаковые черно-серые стулья. Поразили ее размеры. Нужно было раздвинуть стены жилого дома, чтобы все это вместить. Как такое может быть? Это не укладывалось в мозгах.

Пантарчук отчаянно сжал себя в кулак, заставляя ничему не удивляться.

В глубине комнаты виднелся широченный черного дерева стол. За ним восседал Прондопул. На чистой столешнице – руки архидема. Из сине-черных рукавов безупречного пиджака торчали синие обшлага рубашки и сверкали рубиновые запонки. Не поднимаясь из-за стола, Прондопул показал на два стула, жестом предлагая приятелям сесть:

– Я рад, что вы захотели побывать у меня в гостях, Петр Петрович.

Волна недовольства ударила в грудь Петру:

– Тысячу лет не видел бы вас, – произнес с агрессией в голосе.

– Вы столько не проживете, – равнодушно предупредил Прондопул.

– Я не сожалею об этом, – усмехнулся Петр.

– И правильно делаете, Петр Петрович. Поверьте мне.

Пантарчук смотрел на Прондопула исподлобья, покровительственный тон архидема не устраивал его. Прондопул держался так, словно видел перед собой букашку, вернее, безмозглого червяка, никчемность коего не подвергалась сомнению. Петра выворачивало от этого:

– С чего бы я должен вам верить? Вы вкручивали мне, что не бывали в моих ресторанах, а сами под моей маркой развили бурную деятельность. Я был в вашем ресторане, он – сплошной плагиат. Удобно устроились у меня под боком. А я знать ничего не знал.

– Теперь знаете.

– Это воровство чужого имени. Вы ответите за это.

– Я не ворую чужих имен, мне достаточно моего, – весомо сказал Прондопул. – Крадут люди. Только люди способны на это. Вы ничего не поняли, Петр Петрович.

– Да все я понял, господин Прондопул, не морочьте мне голову. Вы обыкновенный фальсификатор с завышенным самомнением! – И Петр, помня, как в его кабинете архидем не сел на стул, какой ему предлагался, тоже решил сесть на иное место.

Он скосил глаза на стулья вдоль стен и шагнул к другому стулу. Но в тот момент, когда начал опускаться и уже должен был почувствовать под собой мягкое сиденье, понял, что стула нет. Попытался опереться на соседние стулья, однако руки провалились в пустоту. Петр тяжело грохнулся на кроваво-вишневую плитку пола. И зарычал от нахлынувшей ярости.

В ответ, как насмешка, раздался голос архидема:

– Разве на полу удобнее, Петр Петрович?

Стол Прондопула находился далеко, но Петр слышал отчетливо, будто слова произносились возле его уха. Он побагровел от унижения, ощутив себя идиотом. Схватил протянутую руку Константина и грузно поднялся на ноги:

– Что за шутки?!

Прондопул повторил жест, предлагая сесть на стулья перед столом:

– Люди часто выдают желаемое за действительное, – сказал сухо и монотонно. – Вы подумали, что там есть стул, но его там нет.

Пантарчук засопел, щеки пошли пятнами, похожими на кроваво-вишневый галстук-бабочку Прондопула:

– Я не подумал, я видел! – надтреснул его голос.

– Смертному свойственно видеть то, что он хочет, но не то, что есть на самом деле, – холодно выдал архидем.

Пантарчуку и Грушинину ничего не оставалось, как пройти к стульям, предложенным Прондопулом. Они сели. Размытый взгляд черных глаз на удлиненном лице архидема давил внутренней пустотой.

Петру был знаком этот взгляд, но для Грушинина он был нов. Константин не мог разглядеть зрачков, их, похоже, совсем не было. Подобного в своей работе он еще не встречал, и теперь осознавал, что по таким глазам ничего определить невозможно. Неестественные глаза сбивали Грушинина с толку.

Прондопул приподнял над столешницей руку и развернул ладонью кверху.

Рука Петра без его желания потянулась навстречу этой ладони. Неожиданно для себя Пантарчук обнаружил, что он оторвал зад от стула и раскорячился в уважительной позе, пожимая ледяные пальцы архидема. Душа Петра запротестовала, все внутри перевернулось. Он потянул руку назад, но она не подчинилась. И пока Прондопул сам не отпустил, она была непослушной и чужой.

Затем архидем перевел взгляд на Грушинина. И тот ощутил сильное жжение у себя в сердце и даже в животе, словно Прондопул рассматривал его изнутри. Константина захлестнуло дикое состояние ужаса. Он словно полетел в глубокий черный колодец, где увидел свое отражение в студеной колодезной воде. По телу прошла рябь. И горло перехватило, как будто он захлебнулся. Но это длилось недолго. Все вдруг прекратилось, и Грушинин обмяк на стуле.

Прондопул поднялся из кресла. На костюме не было ни единой морщинки. Уголок носового платка над карманом идеально выложен. Взглядом охватил комнату:

– Вас обоих заинтересовала моя Лаборатория, – проговорил деловым тоном.

– Скорее, аномальные явления, – пробиваясь сквозь зажатость, вставил Пантарчук. – Как-никак, редкость в нашей жизни.

– Вы заблуждаетесь, Петр Петрович, – бескомпромиссно отверг Прондопул.

– Допустим, но все равно любопытно.

– И любопытного мало. Все давно известно, Петр Петрович, давным-давно.

– Если бы все было известно, жить было бы не интересно, – не сдавался Петр.

– Так оно и есть, Петр Петрович, так и есть. Ваша жизнь не имеет смысла в том виде, в каком вы ее проживаете.