Текст книги "Накаленный воздух"

Начальник стражи с захлебом захохотал, отступил в сторону и сделал отмашку рукой.

Стражники снова подхватили Иоханана и рьяно поволокли по ступеням вверх. Втолкнули в покои дворца.

Весть о том, что во дворец привели Иоханана Крестителя, застала тетрарха в постели с Иродиадой.

Когда за дверью робко поскреб постельничий и нерешительным мышиным писком сообщил новость, разгоряченный тетрарх еще некоторое время остывал от жара Иродиады. Потом поднялся и потребовал надеть на себя царские одежды со всеми браслетами, кольцами и ожерельями.

С одной стороны, ему было противно пыжиться перед явным прощелыгой. Но, с другой стороны, коль унизился и позвал к себе, не унижать же себя и далее, встречая не в царском одеянии. Следовало произвести на проходимца шокирующее впечатление, поразить царским облачением. Принудить склонить голову в покорности, заставить исполнять свою волю. Чтобы с таким же рвением, как паскудил и облаивал, начал прилюдно петь повелителю дифирамбы.

В царском одеянии Ирод Антипа воссел на трон. В руках – длинный золотой скипетр, на голове – золотой венец. Тетрарху казалось, что перед таким его видом Иоханан не сможет не склониться.

Креститель возник в дверях. Антипа увидел его и набычился, пожирая глазами. Долговязый, худой, в длинных истрепанных одеждах. Опаленное солнцем, иссушенное ветрами волевое щедровитое лицо, избыточно изрезанное морщинами. Непреклонный взгляд. Это не понравилось Антипе. Он супился, сжимал губы и неподвижно ждал, когда Иоханан согнется в поклоне. Не дождался. Креститель смотрел сквозь него, будто отрешился от происходящего. Терпение у тетрарха лопнуло, он резко разлепил губы:

– Я не принуждал тебя, – сказал жестко. – Ты пришел сам. Надеюсь, в пути не обижен стражей?

– Стражники рвутся из кожи, выполняя твои повеления, – сдержанно отозвался Креститель, сделал пару шагов, не опуская глаз. – Ты им царь.

– А разве тебе не царь? – поперхнулся Антипа. – Почему не кланяешься? – Подался вперед, въедаясь в глаза Иоханану, но будто наткнулся на стену, словно ощутил физическую боль от крепкого удара, зло поморщился.

– Я не в храме. Только там перед Богом следует преклонять голову, – сохранял спокойствие Иоханан. Сделал паузу, сбрасывая внутреннее напряжение, расправил узкие плечи.

Ирод Антипа хмуро подавлял вскипающее бешенство. Поймал себя на мысли, что усмирял собственный характер, как перед Пилатом, и от этого его начинало мутить.

– Ты мнишь себя царем, – будто кинулся в омут головой Иоханан. – Но ты – римский прислужник, всего только тетрарх, а не царь галилеянам, – выдохнул, обрубая все концы. – Ты не исполняешь Закон. И поклоняешься потаскухе Иродиаде.

Антипа откинулся к спинке трона и дико оскалился, наливая глазницы густой кровью. Жизнь Иоханана повисла на волоске. Правители не прощают излишней смелости. Слова Крестителя стеганули тетрарха, как кнут по крупу лошади. Словно разверзли пол под троном, тетрарху почудилась под ним черная пустота.

Он вжался в спинку, руки задергались, лицо застыло, в глазах помутилось. Его прорвало. Напыщенность слетела, как шелуха с семечек. Он смотрел на Крестителя, как на глупого наглеца. Был бы умным, знал бы, что дозволено правителю – не дозволено проходимцу. Сумасброд. На что надеется, мошенник? Рушит все пути к отступлению и толкает себя туда, откуда возврата не бывает. Такого не купишь, нет, не купишь. А ведь хотел подмаслить золотом. А теперь, если только расплавить это золото и залить ему в глотку.

Тетрарх глубоко дышал. Нагнул голову, смотрел жуткими глазницами из-под бровей, вздрагивал крупными ноздрями:

– Ты осмеливаешься поносить меня, глупец! – Антипа всей шкурой ощутил, как трон под ним словно пошатнулся.

Жар прошел по телу Крестителя. Обреченность и ненависть смешались, обжигая изнутри. Но Иоханан остался недвижимым. Только желваки на обострившихся скулах шевельнулись и зрачки оцепенели. Голос стал тише, но жестче, донесся до ушей тетрарха, как звон мечей:

– Ты ждал от меня других слов? – сквозь хрипотцу выдавил Иоханан. – Вышвырни прочь потаскуху, верни мужу, чтобы тот предал ее закону Моисея. Шлюха должна быть побита камнями. – Иоханан на секунду умолк, пригнул голову и резко показал рукой на занавеси за спиной Ирода Антипы. – Пускай выйдет из-за занавесей. Я знаю, она здесь, она слышит меня. Ты не царь, а она дважды не царица, и не быть ей царицей никогда!

Тетрарх еще не успел принять решение, как из-за занавесей тигрицей выметнулась Иродиада, готовая выпотрошить Иоханана Крестителя, аки зверя. Лицо разъяренное, глаза стеклянные.

– Убей его, царь Ирод Антипа! – разнесся ее крик. – Убей, иначе он убьет тебя! – Она скривила губы, накалилась докрасна, порская возле тетрарха.

Поняла, как Креститель опасен для царя, но еще больше ужасен для нее. Вместе с тем знала, что обвинения Иоханана – не суд для тетрарха, потому что не властен сумасброд над повелителями: непосильную ношу взвалил на свои плечи.

Антипа поднял руку, требуя, чтобы Иродиада замолчала. А про себя отметил, как страшно и как красиво ее лицо в моменты ярости. Ее гнев был точно извержение вулкана. Царь ожесточенно сжал в руке скипетр. Призыв Иродиады был сладок для него. Но удивил Креститель. Как он догадался, что Иродиада за занавесями? Ведь увидеть сквозь них невозможно. Что это? На вопрос ответа не было. Не провидец же. Хочет убедить, безумец, что видит насквозь. Не получится. Тетрарх глянул на застывшую сбоку Иродиаду: пожелала посмотреть на диво, полюбопытствовала, вот и получила этого дива по самое горло.

Утешало одно: даже пророки никогда не славили царей. Лишь больше других повезло Давиду. Да и то с избытком повалила слава после смерти. А послушать бы, что судачили всякие оборванцы при его жизни, наверняка вдосталь было гадости. Пределы для безумцев не заказаны. И знать бы наперед, что случится с тобой.

Мысли тетрарха прервал голос Крестителя. Его вопрос заставил вздрогнут Антипу и привел в замешательство.

– Ты хочешь знать, что с тобой будет? – спросил Креститель, смотря прямо в растерянное лицо тетрарха, и сам ответил. – Твои злодеяния погубят тебя. Ты будешь изгнан.

На короткое время Ирод Антипа остановил дыхание. Слова Иоханана дрожью прошли по всему телу. Руки дрогнули и потянулись к горлу новоявленного прорицателя. Тетрарх больше не хотел, чтобы этот сумасшедший продолжал говорить, испугался, что сказанное им может свершиться. Он резко вскочил на ноги и закричал, призывая стражу.

Начальник стражи вихрем влетел в дверь, леденея от такого крика. За ним, обнажив мечи, внеслись другие. Ирод Антипа, дергаясь всем телом, показывал на Иоханана и хрипел:

– В крепость! В крепость! В крепость его!

Стража подхватила Иоханана и потащила вон из покоев. Выволокли. Дверь хлопнула, и тетрарх содрогнулся от этого стука.

Из-за двери донеслись удаляющиеся возгласы стражников, глухие удары и стоны Иоханана.

Начальник стражи заранее знал, как ему действовать дальше. Четыре дня назад по повелению тетрарха он сам отправил в крепость Махерон его распоряжение приготовить темницу.

Глава восьмая
Что происходит?

Пантарчук напряженно пытался придумать, куда бы пристроить Магдалину. Ресторанный бизнес специфический. Для работы в ресторане Василий явно не годился. Петр надеялся на Грушинина, полиция все-таки, но тот вместо помощи основательно навязал:

– Он нормальный человек, Петя. Ты сам прожужжал уши, что он знает иностранные языки. В памяти у него дыра, так и нас теперь потряси, в каждом из нас найдется уйма дыр. Придумай сам ему работу, вон как он с компьютером лихо управлялся, используй. Не мне твою голову проветривать. Сам понимаешь, податься ему пока что некуда и не к кому. Вот такая история, Петр.

Пантарчук недовольно запыхтел: он надеялся с помощью Грушинина сбросить с себя ненужную проблему, а получилось, что Константин окончательно взваливал ее на его плечи. Так все у него просто: пристрой туда, не знаю куда, сделай так, не знаю как. Петр задумчиво смотрел на Магдалину:

– В компьютерах соображаешь?

– Не знаю, – ответил тот.

– Опять двадцать пять, – пыхнул Пантарчук, – а я и тем более не знаю. Но видел, как ты с компьютером обращался. Определенно для тебя он не новость. Иди-ка в бухгалтерию, что-то у них там с программами не ладится. Жалуются бухгалтера. Может, сообразишь. А то приходят доморощенные умельцы, деньги отстегиваем, а толку мало. Я позвоню главному бухгалтеру.

Пролетела неделя. Пантарчук с головой увяз в работе. И если бы главный бухгалтер не появилась у него в кабинете, он бы не вспомнил о Магдалине. Но она предстала с кучей бумаг и заговорила с быстротой пулемета, расхваливая на все лады Василия. Петр понял, что Магдалина пришелся ко двору. У него отлегло от сердца, проблема свалилась с плеч.

Но прошла еще пара-тройка недель, и главный бухгалтер прибежала к Петру с вытаращенными от изумления глазами, похожая на взъерошенного воробья, и затараторила, как наскипидаренная:

– Черт знает что, черт знает что, черт знает что, Петр Петрович. Чехарда какая-то, полная неразбериха, не найти концов. Может, вы в курсе?

Вот женщина, кровь с молоком, прыгает, как мячик, и мозги варят, из топора кашу сварить может, а тут за помощью прибежала. Прически нет, кофточка наперекосяк, будто с кем-то обжималась в темном углу. Петр сморщился, отрываясь от дел. Она опять зачастила.

Из всего потока слов Пантарчук ухватил главное: на расчетный счет его фирмы поступила большая денежная сумма, равная трехгодичному обороту. Непонятно, откуда и от кого. На платежных поручениях точные реквизиты получателя буква в букву и цифра в цифру. Зато отсутствуют необходимые реквизиты плательщика. Вместо них какой-то бессмысленный набор букв и цифр. Банк определить плательщика не способен и вообще ничего объяснить не может.

– Я подумала, а вдруг вы что-то знаете? – спросила бухгалтер, заглядывая в глаза. – Мало ли. Может, с кем договаривались?

Но Петр отрицательно покрутил головой. Почесал затылок, грузно затоптался по кабинету. Ковровая дорожка под ногами мягко вбирала в себя его поступь, глушила шаги.

Главный бухгалтер вцепилась пальцами в спинку кожаного кресла у стола, думая, что в таких обстоятельствах оставалось только одно: подождать. Возможно, это ошибочный перевод и хозяин денег скоро сам объявится. Постояла еще, глубоко вздохнула и пулей вылетела вон.

Пантарчук решил, что это обыкновенные сбои в банковской системе, что наверняка скоро все прояснится, и вернулся на рабочее место. Однако проясняться ситуация, кажется, не собиралась. Уже на следующий день главный бухгалтер снова возникла перед Петром с широко раскрытыми глазами. Выпалила с таким жаром, что Пантарчука будто обожгло:

– Меня скоро кондрашка хватит, Петр Петрович! Сегодня поступила новая сумма, вдвое больше вчерашней. И опять с платежными документами та же история.

Теперь Пантарчук не чесал затылка. От новой суммы впору было окунуться в ледяную воду. Почувствовал дискомфорт. События приобретали странный характер. А еще через день главный бухгалтер поразила третьей суммой, заикаясь и заплетая языком. Петр выпроводил ее, остановился посреди кабинета, обставленного дорогой мебелью, подумал и набрал номер Грушинина. Обменялся с Константином несколькими фразами и вышел на улицу.

Над головой плавало хорошее солнце. Но было не до него.

Они встретились на Первомайской улице, при входе в Центральный парк имени Белоусова. Под палящими лучами прошлись возле памятника Вересаеву. Пантарчук рассказал о непонятных крупных поступлениях средств на счет фирмы. Грушинин выслушал и согласился, что все довольно странно, но пока не криминально. Надо подождать, как будут развиваться события. И спросил о Магдалине:

– А чего молчишь о подопечном? Работенку подыскал ему?

Петр безразлично дернул плечом:

– Подыскал как будто. Пристроил при бухгалтерии. Кажется, пришелся ко двору. Вроде и впрямь разбирается в компьютерных программах.

– Как его память? Ничего не вспомнил больше?

– Не до Магдалины мне сейчас. И потом я не полиция, чтобы выпытывать, – недовольно отмахнулся Пантарчук. – У меня своих дел выше крыши. Спрашивай у него сам.

– Ну что ж, поехали, – проговорил Константин.

Подкатили к офису фирмы. Петр проводил Грушинина до комнаты Магдалины, показал на дверь:

– И дался тебе сейчас Магдалина. Ты бы лучше с главбухом переговорил, а не с Магдалиной, – и направился в свой кабинет.

– Переговорю, со всеми переговорю, – отозвался Константин и надавил рукой на большую хромированную ручку. Дверь открылась.

Василий в свежей рубахе сидел за компьютером спиной к гостю. Увлекся, что даже не услышал дверного скрипа. Обернулся, когда Грушинин подал голос. Вскочил, замешкался, подвинул Константину свободный стул.

Грушинин окинул взглядом помещение. Стены крашеные, местами понизу слегка загрязнены. Стол, тумбочка, шкафчик, два стула, компьютер, бумага, диски, детали. Рабочая обстановка. Хаоса не было, все аккуратно сложено. Константин сел:

– Нравится работа?

– Не знаю. Просто умею, – ответил Магдалина.

– Раньше этим же занимался?

– Не знаю, – Василий тоже опустился на стул. – Когда думаю об этом, как будто стою перед закрытой дверью. Наверно, занимался, потому что все само собой получается. Компьютер как часть меня. В голове какие-то формулы, цифры, обозначения. Не могу взять в толк, откуда что берется. Иногда мне кажется, будто компьютер управляет мной. Записываю формулы и не соображу, над чем мучаюсь, – протянул лист Грушинину. – Вот, ересь какая-то.

Константин провел взглядом по исписанному листу, предложил:

– Я могу показать специалистам.

– Да чего показывать? – сморщил лицо Василий. – Эти каракули без начала и конца бессмысленны, как бред сивой кобылы. Голова разламывается. Компьютер спасает. Окунусь в него и обо всем забываю. Но иногда опомнюсь и не могу сообразить, что я только что делал. Как будто мозг был отключен. Стыдно признаться.

Грушинин был спокоен. Компьютерная зависимость никого не удивляет. Быть может, прошлое Василия так дает знать о себе. Все, что Магдалина говорил сейчас, было любопытно. Он старался отвечать на вопросы Константина, хотя не на все находил ответы. Конечно, не назвал никаких имен или фамилий из прошлого, но было понятно, что прошлое неотступно следовало за ним.

От Василия Грушинин пошел к Петру. Секретарь в приемной мигом спрятала в ящик стола пилочку для ногтей, покраснела, сконфуженно кивнула на приветствие и молча проследила, как Константин проследовал мимо нее в кабинет Пантарчука.

Тот оторвался от бумаг, поднял лицо над столешницей, откинулся к спинке кресла, показал Грушинину рукой на стул напротив и вопросительно выдохнул:

– Ну? С главбухом встречался?

Константин подошел к столу, неспешно сел, отозвался загадочно:

– Пускай пока деньги считает. Это ее работа. А моя профессия – кроссворды разгадывать. Живем среди ребусов. Короче, у Магдалины проблема с памятью, у тебя чехарда с деньгами, а я ищу буквы и слова, чтобы в строчки вставлять. – Помедлил и закончил серьезным тоном: – Странно, но деньги стали сыпаться к тебе, когда твоими компьютерами занялся Василий.

Пантарчук вскинул брови, запыхтел, отодвинул бумаги, грузно навалился грудью на крышку стола:

– Прослеживаешь связь? Думаешь, что он хакер?

– Думать можно, что угодно. Я предпочитаю работать с фактами, – шевельнулся Грушинин и погрузился в паузу.

Весь следующий день Петр по делам, как заведенный, мотался по городу на машине, топал по тротуарам, по лестничным маршам, по коридорам, по кабинетам, договаривался, ворчал, хлопал дверями. Лишь в конце дня появился в своем офисе. И не успел еще расположиться за рабочим столом, как в дверь нетерпеливо влетела главбух. Глаза с тарелку, как будто уносила ноги от привидения. Толком ничего не могла произнести, но подхватила Пантарчука под руку и потащила в свой кабинет. Его пронзила мысль, что снова на счет фирмы поступили деньги. Если так, то это уже не ошибка банковской системы.

– Сколько на этот раз? – глухо пробасил, не сомневаясь, что догадка подтвердится.

Но главный бухгалтер усадила его на стул и только после этого заговорщически зашептала:

– Чудеса, чудеса, Петр Петрович, сплошные чудеса. Дело совсем не в деньгах. У меня голова идет кругом, – и начала частить, жестикулируя руками.

С утра у нее разламывалась спина, ни сесть, ни встать, ни повернуться. Несла свое тело на работу, как хрустальную вазу, в гадком настроении. Работницы дали какую-то таблетку, выпила, но ничего не изменилось, от боли в позвоночнике скулы сводило. Все раздражало, глядеть ни на кого не хотелось.

Подчиненные боялись заходить к ней в кабинет. Отыгрывалась на них во всю Ивановскую. Щипала, как куриц. Хотя они были ни при чем. Однако спине не становилось легче. Наоборот, как будто гвозди забили в позвоночник, хоть «скорую» вызывай.

И в этот миг в кабинет вошел Василий. Не вовремя. Его еще не хватало. Не до него теперь, совсем не до него. Убирался бы подальше, чтобы пятки сверкали. Смотрит сочувственно. Только больше злит своей жалостью. Ведь сочувствие это не укол, боль не снимет. Хотела выставить его за дверь, как он неожиданно произнес:

– Я знаю об этом.

Она не сообразила, о чем он.

– Знаю, что вы хотите турнуть меня за дверь, – добавил Василий.

Откуда он мог знать ее мысли, что за маразм?

– Я могу вам помочь, – сказал он.

И чем же он мог помочь, укол сделать или таблетку сунуть?

– Нет, вы не хотите таблеток, – проговорил он.

Конечно, она не хотела больше таблеток, толку никакого. Но откуда он-то знал об этом, ведь не читал же мысли?

– У вас была отвратительная ночь, – произнес он.

Что за черт, не ослышалась ли она? Вроде бы в голове у нее были другие мысли, к тому же ночь давно прошла. Чего о ней помнить, с чего бы он вдруг?

А между тем у нее действительно ночь была ужасная, и причин много, если разбирать по косточкам, пальцев не хватит. Но Магдалина об этом знать не мог.

– Знаю, – вставил Василий. – Из-за этого вас часто мучают нервные срывы, и теперь – тоже.

Она вытаращила глаза. Странно все. Между ними как будто происходил диалог, хотя она еще ни одного слова вслух не произнесла. Язык набух и стал неповоротливым. Чертовски захотелось знать, что Магдалина имел в виду. А тот помялся смущенно и продолжил:

– Вы не достигли оргазма с мужем, не могли заснуть, хотели продолжить, но он захрапел. Вы три раза поднимались с кровати, ходили в кухню, пили воду, хотя пить совсем не хотели. Заснуть удалось под утро с тяжелой головой и в нервном напряжении. А проснулись от боли в спине.

Да, все было именно так. Магдалина как будто присутствовал при этом.

Главный бухгалтер на мгновение забыла о боли в позвоночнике. Поразительно. Откуда Василий все знал? Но он в ответ пожал плечами. У нее запотели ладони. Что еще ему известно о ней? Василий наморщил лоб, напряг память:

– Двадцать четвертого числа у вашего сына был день рождения, вы произносили тост, и в этот миг один из гостей опрокинул рюмку, вино разлилось по столу. Вы засмеялись, но смеяться вам совсем не хотелось.

Так и было. Тост пришлось скомкать.

Главный бухгалтер смотрела на Василия, и ей становилось страшно: попала в переделку, из какой трудно выбраться. Но любопытство брало верх. И Магдалина снова натужил мозг:

– Год назад, на южном отдыхе, вы познакомились с Антоном. Надеялись, что связь продлится. Антон понравился вам в постели. Но он обокрал вас и скрылся. Чтобы вернуться домой, вы занимали деньги на билет. Все это до сих пор крутится у вас в голове, вы не можете простить себе доверчивость.

Главный бухгалтер, заикаясь, выпихнула кое-как:

– Ты знаешь Антона? Нет? Но тогда кто тебе рассказал?

– Вы.

– Я? – У нее вытянулось лицо.

– Ваш мозг. Я читаю его.

– Это гипноз? Нет? Но тогда как? – В ее глазах распластался испуг, она забыла о боли, какая к черту боль, когда ее сокровенное полощется на ветру, того гляди, этот ветер подхватит и разнесет по всем углам. Многие начнут сплетничать о ее сексуальной озабоченности. Не хватало еще этого. Дойдет до мужа. Тогда – кошмар.

Но Магдалина успокоил: от него никто ничего не узнает. От напряжения он почувствовал слабость, опустился на стул.

На лице у женщины застыл вопрос, она не могла понять, как он проникал в ее мысли.

Однако это было загадкой и для Василия. Он просто напрягал мозг и заглядывал внутрь женщины, как в книгу, и перелистывал страницы. А память воспроизводила ее прошлое. Это получилось само собой, когда он, войдя в кабинет, вгляделся в измученное ее лицо.

Василий достал носовой платок и вытер крупные капли пота со лба:

– Вам сейчас станет легче, – сказал он. – Свяжитесь с мужем, используйте время обеда для оргазма, это вам необходимо, уберется нервная озабоченность, и боль пройдет. – Магдалина поднялся и вышел из кабинета.

Главный бухгалтер схватила трубку телефона, и муж примчался на обед. Совет Магдалины помог, она почувствовала себя другим человеком. После обеда была в прекрасном расположении духа. Но в результате изумление перед Магдалиной неимоверно возросло.

Конечно, сейчас она не проговорила Пантарчуку всех подробностей, но этого и не требовалось. Он и без того вышел от нее в замешательстве. Странные дела происходили. Любопытно, какие сюрпризы еще приготовил Магдалина?

Главный бухгалтер еще долго молча смотрела на дверь, закрытую Пантарчуком.

Выйдя от главного бухгалтера, Петр направился к Василию. Но, пройдя несколько шагов по длинному коридору, услышал шум за спиной. Это из приемной выскочила секретарь и вдогонку ему почему-то шепотом сообщила, что в приемной Пантарчука ожидает важный господин. Петр обернулся:

– Почему шепчешь? Как зовут его?

Секретарь изобразила на лице нелепую улыбку, провела руками по бедрам, будто вытерла вспотевшие ладони:

– Господин архидем Прондопул.

– Это что, церковный служитель, что ли? – Пантарчуку было незнакомо это имя. Но он развернулся и пошел на зов секретаря.

В приемной навстречу поднялся посетитель с волевыми чертами лица и протянул руку. Больше никого в секретарской не было. И это странно, обычно, когда он был в офисе, здесь всегда кто-нибудь толпился.

Посетитель протягивал руку и въедливо смотрел Петру в глаза. Тому этот взгляд не пришелся по душе: холодный и размытый, по нему нельзя было определить настроения и эмоций гостя. А посетитель произнес:

– Я – архидем Прондопул.

– Мне доложили, – буркнул Петр. Его рука потянулась к ладони архидема, как намагниченная, как будто она существовала независимой от Пантарчука жизнью. Сознание еще не созрело, а рука уже сама пожимала холодную ладонь. И он также представился гостю.

– Людям нравятся ваши рестораны, – восхищенным тоном сказал Прондопул, не выпуская ладони Пантарчука. – И мне – тоже.

– Вы были в моих ресторанах?

– Нет. Мне некогда ходить по ресторанам. У меня много дел. И дела прибавляются с каждым днем, – неопределенно ответил Прондопул.

– Как же вы можете судить о том, чего не знаете?

– Я всегда знаю то, о чем говорю.

– С чужих слов?

– Мне не нужны чужие мнения. Я знаю без этого.

Петр с усилием высвободил ладонь из руки Прондопула. Пригласил в кабинет. Изысканный сине-черный костюм на архидеме был с иголочки, сидел безупречно, оттенял лицо.

В кабинете Петр предложил ему стул у стола, сам грузно направился к своему рабочему креслу. Усаживаясь, увидел, что Прондопул не сел на стул, а расположился в удобном кресле у стены. Пантарчука покоробило от недовольства, пробежала мысль, что посетитель, как видно, прибыл к нему со своим уставом. Однако архидем немедля ответил, что ему в кресле удобнее. Петр поморщился и спросил о роде его занятий.

– Не заблуждайтесь. Я не служитель церкви. Для меня неприемлемо это ни в каких проявлениях, – ответил Прондопул. – Я изучаю мир. Исправляю ошибки мироздания, – пояснил весомо.

– Люди только и занимаются этим всю свою историю, но лучше мир не становится, – усмехнулся Петр.

– Люди живут вслепую, – взгляд архидема поглощал и втягивал Пантарчука, как засасывает болото.

Тот с трудом оторвал глаза, ощутил твердь под собой и отозвался:

– Спорить не буду, я не занимаюсь изучением мира и не пытаюсь его исправлять.

Прондопул пропустил мимо ушей иронию Петра:

– Вам это не под силу. Вы обыкновенный маленький червяк, такой же, как у вас на столе.

Пантарчук неожиданно поймал взглядом на столе червяка, оторопел на мгновение, что за чертовщина, откуда взялся, только что лежала авторучка, а теперь елозил червь. Отпрянул, не может быть, с головой не все в порядке, мерещится. Закрыл глаза и тряхнул подбородком, а когда распахнул веки, авторучка лежала на прежнем месте, и – никаких червей. Точно, в голове какие-то сдвиги.

Но въедливый голос архидема убеждал в обратном:

– Нет, вам не показалось. Вам не хочется ощущать себя червем, но против этого ничего не поделаешь. Один из вас, которого вы считаете выдающимся, Заратустра, утверждал, что вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Однако он заблуждался. Никакого пути вы не совершили. Вас изначально создали жалкими и слепыми червями, далекими от истины. У вас нет достойных героев, вы создаете мифы, верите в вымыслы, подражаете тем, кого не существовало. Глупо, но вы почитаете сказочников и утопистов, какими были Гомер и Платон. А истина в том, что все ваши истины – обыкновенные вымыслы.

Петр дернул плечом:

– Это бездоказательно.

– Очевидное не требует доказательств.

– Сколько людей, столько и мнений.

– Мнения плодят те, кто ничего не знает. А я знаю.

Петр хмыкнул: у этого посетителя явно не все дома, черт-те что городит, и не поймешь, что ему, собственно, здесь надо, откуда он выплыл и где работает.

– В этом городе у меня Лаборатория по исследованию аномальных явлений, – в ответ на мысли Петра неторопливо выговорил архидем.

Пантарчук ощутил дискомфорт, что-то сковывало, оплетало, сжимало изнутри, заставляло подчиняться Прондопулу. Он резко встряхнулся, вырываясь из липкой паутины. Покопался в мозгах, нет, никогда не слыхивал о такой Лаборатории.

– Вы много чего не слышали, но это не означает, что этого нет, – опять на мысли Петра невозмутимо произнес гость. – Например, рядом с вами наблюдаются аномальные явления.

В ответ Петр подковырнул:

– Единственное ненормальное явление тут это вы.

– Вам повезло. Многие хотели бы увидеть меня, – без тени иронии, но с жутким холодком высказал архидем.

Ну и тип, подумал Пантарчук, какого мнения о себе, как заморская невидаль. И топал бы туда, где его хотят видеть, а тут не дождется восторгов. Точить с ним лясы нет времени и желания.

– Вы не знаете своих настоящих желаний, – прервал его мысли Прондопул, – они хранятся в подсознании. Там, где ваша многовековая память.

Непонятная сила архидема все мощнее тянула Петра в мутное незнакомое пространство без стен и пола. Мысли начинали плавать в воздухе, как сигаретный дым, теряли упругость и стройность. И весь он погружался с головой в туманное рыхлое облако. Новым усилием воли Петр отбросил от себя наваждение:

– Я не работаю в вашей Лаборатории, и меня ваши теории не интересуют! Давайте ближе к делу!

Прондопул вонзил размытый взгляд в Пантарчука, и глазах мрачно замерцали:

– У нас появилась информация, Петр Петрович, что в вашей фирме есть работа для нашей Лаборатории.

– Вы не могли бы подтвердить свои полномочия? – насупился Пантарчук.

– Разумеется. Мне следовало сразу это сделать, – архидем едва пошевелил пальцами руки, которая неподвижно лежала на колене, а Петр с удивлением увидал, как в руке появился паспорт.

Вот так, вдруг. Нет, этого не может быть, подумал Петр. Сегодня явно голова не дружит с мозгами, перетрудился последнее время, опять все плывет и мерещится. Он вновь глянул на руки Прондопула, но в них ничего не было. Вот чертовщина, точно мозги поехали. Стоп, стоп, стоп, надо выбросить все из головы, и этого архидема с его Лабораторией.

Петр выпрямился в кресле, провел взглядом по столешнице и ошалел от неожиданности: паспорт Прондопула увидал в собственной руке. Тот застрял между пальцами, листавшими страницы. На какое-то мгновение Петр расплавился, как сырок на солнце, размяк, теряя мысли. Ничего не мог произнести. Не хотел верить собственным глазам и не мог не верить, потому что ясно видел и читал отчетливо отпечатанное: Прондопул. Да, в его руках был паспорт архидема. Петр поежился и захлопнул документ.

И тут по обложке запрыгала бегущая строка с именем Магдалины. Пантарчук ладонью прижал паспорт к столешнице. Что за ерунда, опять в глазах все рябит. Кошмар полнейший, заработался окончательно, дальше некуда. Чудится то одно, то другое. Явно нужен отдых.

Но голос Прондопула вывел его из раздумий:

– Нет, вам не мерещится, это и есть аномальное явление.

У Петра на душе заскребли кошки, по спине пробежали неприятные мурашки. Он отшвырнул паспорт от себя. Этот документ не был удостоверением с места работы и не мог служить подтверждением полномочий Прондопула. А тем более тому, что Василий – аномальное явление. У него на глазах паспорт пропал со стола и возникло раскрытое удостоверение с места работы. В нем значилось, что архидем Прондопул являлся руководителем Лаборатории по исследованию аномальных явлений.

Невозмутимый вид Прондопула будто стыдил, дескать, чего вы шарахаетесь так пугливо, ничего сверхъестественного перед вами не происходит. Все, как положено, как должно быть.

А ведь действительно, чего он растерялся, подумаешь, какая невидаль. Мало ли странных имен и фамилий приходится слышать, и профессии бывают самые разные. Иллюзионисты, например. Ничего особенного, все нормально, все нормально, просто галлюцинации, успокаивал Петр себя.

– Адрес у вашей Лаборатории есть? – просипел наконец.

– Безусловно, – тотчас успокоил Прондопул. – Не находимся же мы в воздухе. Улица Шестипалого, дом и офис в удостоверении указаны. Посмотрите внимательно. И номер телефона запишите, – архидем произнес номер телефона.

Петр схватил негнущимися пальцами авторучку. Вот ненормальный, недавно за червяка принял ее, оплошал. Ну, куда дальше ехать? Коряво нацарапал на листе календаря цифры, спросил:

– Откуда вы узнали об этом человеке?

– Это моя работа.

В голове у Пантарчука опять все поплыло, может, в чем-то прав Прондопул, странность в поведении Магдалины имеется. Вероятно, это аномалия, но, с другой стороны, как посмотреть на это. И решительно встрепенулся:

– Вы заблуждаетесь, Прондопул, это не аномальное явление. Обыкновенный человек, потерявший память. Прошлое отрезало, как пилой.

– Покажите мне его, – категорично потребовал архидем.

Ну, это уже никуда не годилось. Разговаривать с собой таким тоном Петр никому не позволял.