Текст книги "На берегу этой дикой реки, или Операция «Ликвидация»"

Глава 3
История с семьёй погибших детей

Зима в России – это сезон дождей в Конго. В декабре-январе они нередко приобретают характер природных катастроф. От оползней, разрушенных домов или упавших деревьев часто гибнут люди. В ночь на 9 декабря 2012 года в Киншасе прошёл сильнейший ливень с ураганным ветром, который нанёс не только городу немалый урон в виде упавших деревьев, подтопленных дорог, домов и пр., но и долетел до «Метрополя».

В ту ночь по разным причинам, связанным с этим стихийным бедствием, в городе погибло двенадцать человек. Такое бывает нечасто. События той ночи широко освещались в прессе ещё и потому, что городские ливневые стоки во время сезона дождей часто не справлялись с водяными потоками. И не потому, что дожди были сильными (хотя и это тоже), а потому, что муниципальные стоки, особенно в периферийной части города, были сильно засорены и требовали капитального ремонта. И такая проблема была актуальна повсюду в Киншасе.

Так вот, эти ливневые канализации в самой возвышенной части города – Ма Кампань, где находилась наша вторая вилла, купленная в своё время для персонала банка, были в весьма плачевном состоянии. Их должны были вот-вот начать ремонтировать или хотя бы прочистить. Но не успели…

Во время того памятного дождя стоки вышли «из берегов», и огромные потоки воды хлынули вниз на жилые дома простых людей и представительские виллы компаний и богатых бизнесменов, расположенные в этом районе.

Бетонную стену ограждения нашей виллы подмыло, и кусок её шириной тридцать метров и высотой три обрушился вниз. А там находилась маленькая деревушка. На крохотном пятачке в три-четыре сотки жило большое семейство, состоящее из трёх поколений. Детей в возрасте от года до 16 лет там было не меньше пятнадцати. Посчитать их всех было невозможно. Для последних двух недавно родившихся детей построили отдельный домик, который практически вплотную прилепили к нашему забору. Строительные нормы в Конго, конечно, есть, но они существуют только для того, чтобы «наезжать» на приезжих иностранных бизнесменов, но никак не для своих бедных сограждан. Наш забор ночью рухнул прямо на этот домик. Двое маленьких детей погибли…

Володя, сотрудник нашего представительства в Конго, который жил тогда на этой вилле вместе с женой и 9-летней дочкой, увидев утром страшную картину, был в шоке. По рекомендации нашего местного русскоговорящего помощника Сами он быстро собрал вещи и уехал оттуда на нашу другую виллу в центре города – Гомбе. И очень вовремя. Уже днём была попытка пробраться к нам на виллу. Наша охрана вызвала подмогу. После оперативных консультаций с Москвой разбираться с семьёй погибших детей решили направить нашего адвоката. Москва, не зная местной специфики и не особо вникая в проблему, не могла ничего другого посоветовать.

На мой взгляд, это было ошибкой, которая привела к серьёзной потере времени (ровно на год) и торможению всего процесса закрытия проекта, хотя в тот момент быстро найти правильное решение было, вероятно, непросто. Но в том-то и состоит роль местных помощников, чтобы в нужный момент дать правильный совет, а не просто переводить. Очевидно, что надо было самостоятельно с помощью того же Сами попробовать договориться с семьёй без привлечения адвоката.

Забор обрушился не только у нас. Обрушился он и у наших соседей справа и слева. У соседа слева, местного бизнесмена, стена также упала на деревенский домик внизу, и также погибло двое детей. Он самостоятельно без всяких адвокатов в течение трёх дней уладил все вопросы с семьёй и обошёлся, что называется, малой кровью. Соседа справа дома не было, его дом был вообще пустой. Представители хозяев приехали через день. Дом к этому времени был полностью разграблен. Саранча на поле оставляет больше. Мы вынуждены были оставить усиленную охрану нашей виллы, пока не построили временное ограждение.

Был момент, когда вопрос можно и нужно было уладить без дальнейших сложностей. Мы оплатили похороны детей, дали им нашу машину для организации траурных мероприятий, но дальше этого дело почему-то не пошло. Почему? Не пойму.

Узнав, что мы позвали для дальнейших переговоров адвоката, пострадавшая семья также привлекла адвоката, который тут же начал предъявлять нам претензии: «Плохо следили за собственными стоками, забор был в аварийном состоянии и пр.». Проглядывалась профессиональная хватка. Ясно было, что этот просто так уже не отстанет.

Первоначальная сумма претензий семьи в 10 тыс. долл, росла как на дрожжах. Через месяц она была уже 70 тыс., через три месяца – 140 тыс. Через полгода нам пришла расширенная претензия на сумму 2,5 млн долл., которая была направлена в суд первой инстанции. Подключились медицинские претензии. По словам их адвоката, матери погибших детей теперь требовалось длительное, в том числе психологическое, лечение в Европе. Прикладывались справки от каких-то врачей. Дело запахло многомесячным судебным разбирательством без всякой гарантии положительного результата.

Я разговаривал с несколькими знакомыми бизнесменами, уже долгое время живущими в Конго. Никто не советовал доводить дело до суда, но если уж дойдёт, то тут мнения разделились. По мнению одних, суд мы не проиграли бы, но это заняло бы много времени, вилла могла быть арестована в качестве обеспечения возможных требований потерпевшей стороны. Дальше можно будет спорить бесконечно в судах разных инстанций, выходить на международный уровень, и на это ушла бы куча времени и средств. По мнению других, суд можно было вполне проиграть, особенно принимая во внимание фигуру адвоката семьи. Это был, как оказалось, друг этой семьи, один из лучших адвокатов города, да к тому же харизматичная и скандальная личность, который не упускал любой возможности раздуть скандал из любого дела, особенно если ответчиком выступал «мунделе», то есть белый человек. Наш адвокат занял пассивно-выжидательную позицию. Видно было, что он даже побаивается своего оппонента.

Сразу после своего приезда в конце января я попытался встретиться с семьёй и хотя бы начать переговорный процесс. Но это уже оказалось не так просто. Адвокат семьи всячески препятствовал организации такой встречи. Наш же адвокат вёл себя как-то невнятно, было такое ощущение, что он толком не знал, что делать. Несколько раз мы с моим помощником спускались в эту деревню, пытаясь встретиться с отцом погибших детей, но он всякий раз уклонялся от встречи, а без него встречаться с другими членами семьи смысла не имело. Как-то раз, зайдя к ним и не встретив его на месте, мы пригласили его отца (деда погибших детей) зайти к нам и просто поговорить. Он согласился, но по дороге к нам на виллу (наш охранник и я шли вместе с ним) он неожиданно и на удивление шустро прыгнул куда-то в сторону в кусты, а потом исчез в лабиринтах деревенских домов. Только, называется, мы его и видели. Такого мы от него никак не ожидали!

В итоге решение вопроса с семьёй заняло у нас ровно год, а без этого с виллой ничего нельзя было сделать. Все покупатели в один голос заявляли, что в такой ситуации виллу никто не купит.

Ещё несколько раз нам с Сами пришлось спускаться в эту деревню, долго беседовать с её обитателями, бесконечно пить тёплую колу, от которой уже тошнило, покупать пиво. Детям я привёз из Москвы и подарил футбольный мяч и майки с именами известных футболистов. Итог был слабоват: истцы свои претензии снизили до одного миллиона долларов (!), и это при том, что я настаивал на десяти тысячах. Вот и торгуйтесь, называется! В этом вся Африка! Мои десять тысяч взялись из местных норм страховых выплат семьям погибших при крушении самолёта (кстати, сосед слева этой суммой и обошёлся). Их миллион взялся из самой сути характера конголезцев. Такой вот торг интересный. И так продолжалось почти год!

И всё же после долгих переговоров семья вернулась к сумме требований в сто сорок тысяч, но на них стояла насмерть. Чувствовалась «направляющая рука» адвоката.

Честно говоря, хотелось плюнуть на всё на это и идти в суд. Ведь это было стихийное бедствие! Мне казалось, что дело можно легко и относительно быстро (но всё равно минимум полгода) выиграть. Однако, попросив одного своего знакомого адвоката в частном порядке пробить ситуацию, я получил через несколько дней информацию, после которой изменил свое мнение о целесообразности идти в суд. А информация была следующая.

Во-первых, очень было похоже, что кто-то положил глаз на нашу виллу, пытаясь как раз и склонить нас к судебному процессу. Возможно, за этим стоял даже сам адвокат семьи. По мнению моего знакомого, этого ни в коем случае нельзя было допускать. Суд с большой вероятностью мы проиграем, наложат обеспечительный арест на виллу, а потом и заберут – что называется, к гадалке не ходи. С другой стороны, без решения вопроса с семьей виллу продать вообще практически невозможно. И что делать? Может, всё-таки попытаться её продать? Но даже если это удалось бы сделать до суда, например занизив цену, то сделку всё равно могли признать недействительной, а ещё хуже – наложить обеспечительный арест на нашу другую виллу в центре города в Гомбе, что вообще никак не входило в мои планы. Значит, остаётся только один вариант – договариваться. А как? Вот уж действительно – «на берегу этой дикой реки…»

Помимо всего этого, появилась ещё одна сложность в этом и без того непростом деле. Похоже, имел место сговор адвокатов – моего и адвоката семьи. В принципе, я уже подозревал, что эти двое синхронизируют свои усилия. Мой адвокат меня убеждал согласиться заплатить сто сорок тысяч и закрыть вопрос без суда: «Месье Валери, ну у вас же богатая компания! Поговорите с Москвой!» И чтобы меня подтолкнуть к этому, предупредил ещё о возможной переквалификации дела из «стихийного бедствия» в «непреднамеренное действие или бездействие, повлёкшее смерть двух и более…» с возможной конфискацией имущества. Что делать? Кто враг, кто друг? Что-то надо было придумать, чтобы переломить ситуацию. Пришла в голову одна неординарная идея. Надо было попробовать.

В очередной свой визит к семье (папаша, как обычно, уклонился от встречи) сообщаю его родственникам, что через две недели я уезжаю и что наш вопрос приедет решать другой человек, юрист. Убеждаю, что их требование ничего общего с реальной жизнью не имеет и что мы пойдём, если надо, в международный суд. У нас серьёзная компания. Так что если вы и получите какие-то деньги, то очень не скоро и гораздо меньше. Смотрю, вроде занервничали, но опять ничего не решили, и я ушёл. С МВСом я заранее обсудил ситуацию, получив согласие на лимит претензий в сорок тысяч. Если не согласятся на эти условия, то идти в суд. А что делать-то?

Через неделю опять приехал к ним «без адвокатов и галстуков». Папаша на этот раз был на месте. Редкий случай и хороший знак. Видно, ему передали информацию. Похоже, клюёт… Не вспугнуть бы… Напоминаю им, что уезжаю через несколько дней. Говорю, что мне в принципе всё равно, как будет развиваться ситуация с домом и его семьёй. Моим делом было закрыть банк. Банк закрыт, и я через несколько дней возвращаюсь в Москву. Докладываю руководству, что вопрос с семьёй решить невозможно из-за завышенных требований истца и что моя рекомендация – решать дело в суде. У нас, типа, железная позиция: природный форс-мажор, забитые муниципальные стоки, о чём есть подтверждение газетных статей и съёмка на мобильный телефон. Съёмки у нас, правда, не было, да и не могло быть, т. к., по словам охраны, уже в шесть часов утра приехали специальные службы и стоки расчистили, но кто ж про это знает. Главное – говорить уверенно. Предлагаю тридцать тысяч и деньги завтра. Смотрю, вроде заколебался папашка. Давайте, говорит, позовём адвоката. Я категорически против. Адвокаты, говорю, и так уже всё на целый год затянули. У них какие-то свои мысли по этому поводу. Пусть адвокаты уже в суде разговаривают, если хотят. Через год-полтора, говорю, может, и получите что-то, но точно меньше. Смотрю, начинает нервничать. Давайте, говорит, хотя бы пятьдесят тысяч. Я ему в ответ, что могу прямо сейчас позвонить шефу в Москву и поговорить ещё раз, хотя решение идти в суд уже принято. Соглашается. Мы заранее договорились с Сами разыграть небольшой спектакль, если дело пойдёт.

Звоню в Москву. Изображаю плохую связь, хотя это было лишним. Связь с Москвой и так всегда была отвратная. Звоню на самом деле своему брату в Москву. Об этом с ним тоже заранее договорились. Голос из Москвы должен быть слышен. На тот случай, если попросят включить громкую связь. Всё должно было выглядеть по-настоящему. Как в одном революционном фильме, ору на всю округу: «Алё! Барышня! Дайте Смольный! Плохо слышно! Алё!» Соединяют. Быстро обрисовываю ситуацию, озвучиваю предложение семьи в пятьдесят тысяч, «шеф» опять про тридцать, я «пытаюсь уговорить» его поднять цену вопроса. «Шеф», «поколебавшись, соглашается» на тридцать пять тысяч. Сами «переводит». Я поворачиваюсь и сообщаю: «Всё! Либо завтра тридцать пять тысяч и завтра же всё подписываем, либо послезавтра я улетаю. Через неделю приедет юрист из Москвы – и дружно идём в суд. Через год-два что-нибудь получите». Ещё недолго поколебавшись и пошептавшись с родственниками, папаша согласился на завтра.

Пот со лба… Звоню адвокату, прошу срочно подготовить соглашение о примирении сторон. На следующий день планируем подписание.

Подписание соглашения о примирении сторон на полторы страницы заняло пять часов. Сначала папаша и его адвокат опоздали на час, потом выяснилось, что соглашение не было до конца подготовлено. Затем в конторе адвоката выключился свет, и через пять минут наступила невыносимая духота. Поехали к нам на виллу печатать договор (хорошо, недалеко), потом снимали в банке деньги. Пока деньги снимали, исчез куда-то адвокат семьи. Сами пошёл его искать и тоже пропал. Телефоны ни у кого не отвечают. В общем, полная неразбериха! Когда свет в конторе включили, все опять собрались. Адвокат семьи внёс в договор какую-то заумную поправку, которую три раза не могли правильно напечатать. В итоге фразу переделали, но наглая «морда» адвоката была довольна. Я чуть не сорвался…

Всё. Подписали. Деньги передали. Вопрос закрыт. Виллу в Ма Кампани можно было продавать.

После этого я начал опасаться за конголезских детей. Их теперь начнут кидать под колёса машин белых бизнесменов, подкладывать под стены или заборы их домов, а потом их обрушивать. Придумают сто способов отъёма денег с помощью детей, как бы это кощунственно ни звучало.

Вскоре после получения денег отец семейства обратился к нам с предложением купить у него этот участок земли, который примыкал к нашему забору. Сам он, как я слышал, купил участок в три раза больше и построил на нём большой глиняный дом. Ну и дай бог! Но всё это случилось только через год после моего приезда. А пока…

Глава 4
Продавать «уши» или ждать «чуда»?

А пока самолёт падал… Не в прямом смысле, конечно. Да и не самолёт вовсе. Падал банк, закрывался проект, рушилась замечательная идея о форпосте российского бизнеса в Конго. Вопрос о возможной реанимации банка решался пока не очень успешно. После нескольких разговоров с ликвидатором выяснилось, что вырулить из сложившейся ситуации можно, но не меньше чем за миллион, т. е. предлагалось выкупить собственную лицензию за один миллион долларов, поменять акционеров, изменить название банка и пр. Такой вариант никак не устраивал. Надо было придумать что-нибудь повеселее. Например, кому-то другому продать нашу лицензию. Правда, в условиях объявленной ликвидации это звучало как продать «уши от мёртвого осла». Так, помнится, упоминалось в одном замечательном произведении (И. Ильф и Е. Петров «12 стульев». – Прим, автора).

Я предложил ликвидатору обсудить ещё один вариант. Нам возвращают лицензию, а мы продаём наши активы в Конго и используем полученные от продажи средства в текущей деятельности банка. При этом у меня действительно был список реальных местных клиентов из числа иностранных компаний, с которыми я был знаком и готов был работать по той или иной схеме. Главным в этой истории было то, что эта возможность возникала только при условии предварительного возврата нам лицензии. Ну а дальше шёл тезис про российский бизнес, с которым здесь поступили некорректно, но благодаря хорошим связям «Метрополя» в России мы подтянем в Конго серьёзные российские компании, с которыми уже сейчас ведём предварительные переговоры. Главное – верните сначала лицензию!

Всё это надо было, конечно, описать на бумаге, «нарисовать» новую стратегию, утвердить её в Центробанке Конго, но вариант был рабочий, кроме одного небольшого нюанса. Требовалось согласовать такой сценарий с Москвой, а Москва на него сейчас сто процентов не пойдёт. Никто деньги от продажи африканских активов здесь не оставит.

Но даже в случае отказа Москвы от этого сценария был запасной вариант, причём тоже неплохой. А именно – изображаем перед Центробанком Конго согласие Москвы на продажу активов, получаем лицензию обратно, заручаемся поддержкой на месте, чтобы лицензию опять не отняли, и продаём её, предварительно найдя покупателя. Такая вот финансовая реанимация. И это уже было лучше, чем просто история про «уши», да и деньги были бы совсем другие. В 2012 году, когда нам предлагали продать банк, реальная цена могла быть в диапазоне 15–20 млн долл.

А пока процесс ликвидации шёл своим чередом. Сколько он продлится? Ликвидатор говорил, что наше досье несложное, банк прозрачный и он за пару месяцев уложится. По-моему, он за два месяца даже ещё не приступал к его изучению. Тут мой знакомый из Центробанка показал мне интересное письмо, в котором срок представления заключительного отчета о ликвидации нашего банка был установлен на 9 октября. То есть впереди было ещё семь месяцев. Так о чём речь-то? Имеются у меня большие сомнения, что ликвидатор будет делать такой отчёт раньше этой даты. Мне посоветовали для прояснения ситуации всё-таки попытаться встретиться с председателем Центробанка.

Да, ситуацию очень хотелось прояснить. Помню, что уже через две недели после приезда появилась возможность встретиться со спикером парламента, то есть министром прессы. Важная, как мне говорили, фигура, которая имеет прямой выход на премьера и президента. В посольстве сказали, что на приём к нему попасть со стороны невозможно. Обещали посодействовать, но в течение месяца. Ждать столько времени я не мог. Встречу помог организовать мой новый знакомый Виктор, с которым меня ещё в Москве перед отъездом познакомили серьёзные люди, они нам и рекомендовали друг друга. Про него отдельная история чуть ниже. Приехали мы в Конго практически одновременно и пока, что называется, были с ним в одной лодке. Все были заинтересованы в том, чтобы спасти банк, – правда, у каждого была своя мотивация.

Сразу по приезде в Конго Виктор развернул какую-то невероятную активность по спасению банка. Уже через несколько дней он через своих местных знакомых вышел на некую группу людей, которые обещали полностью прояснить ситуацию с банком и дать план по его спасению. Назначили встречу. Приехали молодые ребята. Рассказали, как, по их мнению, надо действовать. Практически нарисовали «дорожную карту». Во-первых, надо срочно собрать Совет директоров ЦБ и вынести вопрос о восстановлении лицензии банка. А до этого ещё более срочно необходимо остановить процесс ликвидации, для чего надо незамедлительно встретиться со всеми членами Совета директоров Центробанка, ликвидатором и подписать соответствующий протокол. Все, конечно же, в курсе и согласны, т. к. понимают, что лицензию вообще-то отняли ни за что. Во-вторых, главное условие возврата лицензии – перевод уставного капитала 10 млн долл, в Конго. Для этого необходимо было решение собрания акционеров банка, и это уже была моя задача. На мой вопрос, могу ли я сам переговорить с кем-то из ЦБ на эту тему, было сказано, что никто со мной это обсуждать не будет. Все боятся. В принципе, логично. Страна боролась с коррупцией.

Пока было не очень ясно, что бы всё это значило, кроме того, что всё это жулики. Но решил послушать до конца. Дальше обсуждали технические вопросы. Я им изложил свою идею про продажу активов и пр., но они мою стратегию отметали полностью. Аргумент их был понятен: продажа активов в Конго может занять неопределённое время (как же они были правы!). Всё встало на свои места, когда они озвучили сумму в пятьдесят тысяч долларов, срочно необходимую прямо сейчас для остановки процесса ликвидации. В общем, что-то подобное я и ожидал. Они точно знали, что раз приехал человек из Москвы спасать банк, значит у него куча денег. А раз так, то надо их попытаться выманить любым способом.

Из-за неопределённости и сложности вопроса с банком приходилось делать такие вот ненужные телодвижения и проводить ненужные встречи, что нарушало основные правила работы в Африке – не общаться с кем попало и не торопиться.

А команда «спасателей» начинает тем временем прессовать и «оперативно» доносит до меня информацию, что ликвидатор через две недели закончит ликвидацию и тогда уже сделать ничего будет нельзя. Тут ещё Виктор стал меня яростно убеждать, что этим людям можно верить и надо воспользоваться их предложением, чтобы спасти банк. Они не знали, что у меня была информация про установленный срок ликвидации. Мне было понятно, что ликвидацию раньше этого срока никто останавливать не будет, но напор и убедительность этих ребят заслуживали уважения. Для приличия я попросил паузу. Хотелось ещё раз поговорить со своим человеком из Центробанка, но его не было в это время в Киншасе.

Возвращаемся к встрече с министром прессы, так как путь «верхами» мне казался более правильным. А впрочем, какая разница? Денег не было ни на путь «сверху», ни на путь «снизу». Но при этом «чуда» всё-таки никто не отменял. Хотя какого чуда я ждал? Чудо надо готовить заранее, долго и кропотливо, тогда оно произойдёт. Но для начала хорошо бы понимать, какого чуда ты ждёшь.

Попасть к министру было не так просто, но контакты Виктора сработали чётко. Я заранее продумал пламенную и аргументированную речь, в которой хотел убедить шефа прессы в нашей правоте и ошибочности отзыва лицензии у первого российского банка в Конго. Что ещё немного – и могут произойти серьёзные осложнения в наших двусторонних межгосударственных отношениях. Это был самый важный тезис. Я хотел таким образом перевести вопрос в политическую плоскость. И здесь нашему министру отводилась важная роль. Он, в свою очередь, должен был убедить президента дать указание председателю ЦБ пересмотреть вопрос с нашим банком. Вообще-то всё это казалось нереальным. Никто никому ничего не был должен. Но мы же помним, что мы в Африке, где всё возможно.

«Церберы» министра плотным кольцом стояли вокруг его кабинета. Однако после применения «кумулятивного заряда» они были вынуждены расступиться перед нашей делегацией. Министр принял радушно. Он, по-моему, и не подозревал, что к нему попасть практически невозможно, или отлично делал вид, что ему это неизвестно и он такой весь открытый и доступный. Вообще все конголезцы – замечательные переговорщики (поэтому они между собой часто не могут договориться), а уж на таком уровне… Министр внимательно выслушал, взял письмо. Сказал, что не позднее чем через неделю лично доложит вопрос президенту. Лицензию, говорит, в любом случае не должны были отнимать. Как-то он внушал мне доверие. На следующий день информация о нашей встрече была во многих центральных газетах, что вызвало немалое удивление у наших дипломатов.

Чтобы не возлагать все надежды на одного министра, я продолжал встречаться с разными влиятельными людьми, на которых мог выйти за то время, которое уже находился в Конго. Общий вывод, который можно было сделать из прошедших встреч, сводился к необходимости выхода на президента. Но действовать советовали не через официальный протокол, что было невозможно без сильной политической поддержки, а, например, через его брата или жену, которая, как часто бывает в африканских странах, имела большое влияние на мужа-президента. Мадам Жанетт, так звали супругу президента, возглавляла крупнейший в Конго благотворительный фонд, решала многие политические и деловые вопросы. Встреча с ней (если бы она согласилась на неё) означала бы серьёзную политическую поддержку. В этом опять и состояла идея – вывести вопрос в политическую плоскость. Но тогда в случае успеха надо было действительно работать уже на полную катушку. И тут меня стали «терзать смутные сомнения»: а надо ли это «Метрополю»? Лично МВСу? Нужна ли «Метрополю» такая высокая поддержка? Нужен ли сейчас банк в Конго нашей стране? Изначально у «Метрополя» была задача выйти на рынок, создать плацдарм для российского бизнеса и заработать на этом. Но российские компании так и не пришли в Конго, государство не обращало на эту африканскую страну (да и вообще на африканский регион) практически никакого внимания. В тех условиях надо было менять стратегию нашего присутствия в Африке. Сейчас задача была совсем другая – выскочить без больших потерь. Ни о какой экспансии речи не было. Так что делать?

Вырисовывался круг вопросов, так скажем, первого уровня. Первое и принципиальное – надо ли вообще спасать банк, если «Метрополю» это не нужно? Какова цена вопроса, если всё же спасать? Второе, и самое интересное, – попытаться продать лицензию, т. е. найти того, кому банк нужен, и на этом попытаться заработать. Иными словами, попробовать продать те самые «уши»! Ну и третье – закрыть проект, если не получится ни первое, ни второе. При этом хорошо бы это сделать без больших материальных и имиджевых потерь, если об этом ещё можно говорить. Но хотелось же больше, чем просто продать всё и уехать!

С шефом по телефону эти вопросы не раз обсуждали, и мнения наши в основном совпадали. «Обсуждали по телефону» – это громко сказано. Телефонный разговор с Москвой – это как смесь игр «Угадай мелодию» и «Поле чудес». Ты слышишь каждое слово через слог, и надо угадать не только слово, но и всё предложение. При этом хорошо бы ещё уловить смысл сказанного, что не всегда удавалось. Причём иногда не удавалось до такой степени, что ты принципиально не можешь разобраться, «да» тебе говорят или «нет». Поэтому с Москвой я предпочитал переписываться.