Текст книги "И мы были… и мы любили…"

Замок Чудес на берегу волшебного озера

Жили-были две сестрички – До и Ре. И вот как-то раз мама с папой сделали им на день рождения (а родились сёстры в одни и тот же день, в один и тот же час и даже в одну и ту же минуту) шикарнейший подарок – путёвку в детский Замок Чудес, который стоял на берегу Волшебного озера.

Этот замок был набит чудесами, как книги набиты буквами. Чего там только не было! Например, там был волшебный зал, в котором не действовала сила тяжести. И как только вы входили в этот зал, ваши ноги вам были уже не нужны. Вы начинали летать-летать-летать по залу, как летают птицы… А какие в Замке Чудес были яства, ооооооооо, какие там были яства! Тоже, естественно, волшебные. По сравнению с ними все другие самые-пресамые изысканнейшие кушанья казались просто-таки опилками, поли́тыми бензином.

А какой рядом с Замком Чудес раскинулся парк, уууууууууу, какой это был парк! В нём росли волшебные деревья, по сравнению с которыми все другие самые-пресамые красивейшие деревья казались чахлыми кустиками. А на волшебных ветвях этих волшебных деревьев сидели волшебные птицы. Они были ослепительно красивы. По сравнению с ними даже самые-пресамые прекраснейшие птицы выглядели просто-таки мокрыми курицами. А как они пели, ах-ах-ах, как они пели: фьюти-фьюти-фью… Просто волшебно. Не хотелось бы снова пускаться в сравнения, но придётся: по сравнению с этим волшебным пением песни всяких там соловьёв-дроздов звучали просто-таки как какое-то кваканье-гавканье.

А суперволшебным местом было Волшебное озеро. Об этом озере говорили, что тот, кто хотя бы раз искупался в нём, не забудет это купание ни-ког-да. Потому что ощущение от купания было таааааакое… ТААААААКОЕ… в общем, не передать – какое.

Не удивительно поэтому, что и До, и Ре, и все остальные дети с нетерпением ждали той заветной минуты, когда директриса Регина Борисовна – рыжая дама в чёрном платье – позволит им искупаться в этом волшебном озере.

И вот – наконец-то! – эта заветная минута настала. Появилась Регина Борисовна – как всегда рыжая и как всегда в чёрном – и захлопала в ладоши:

– Дети, дети, купаться, купаться…

– Ура-а-а!.. – закричали от радости До, Ре и все остальные детишки и, обгоняя друг дружку, бросились к Волшебному озеру

А вода в Волшебном озере была как роса – ну, то есть чистая-пречистая; и такая спокойная, что было даже не понять, есть ли вообще в озере вода. Но тут в воду с радостным визгом вбежали дети, поднимая миллионы бриллиантовых брызг. И всё смешалось – и визги, и брызги.

И До, и Ре, и вся остальная детвора и плавали, и ныряли, и плескались, и кувыркались в волшебных водах Волшебного озера. А весь последующий день после купания только и было разговоров, что о Волшебном озере. И даже вечером детишки-ребятишки не могли успокоиться и говорили, говорили, говорили о том, как они купались в Волшебном озере.

И только одна До ничего не говорила. Потому что после купания в Волшебном озере куда-то пропала Ре. Но никто этого не заметил. Да и сама До не сразу обнаружила исчезновение сестры. И лишь за обедом, когда рядом с До села совсем другая девочка, До вдруг осознала, что не видела Ре после купания.

– Это место Ре, – сказала До девочке.

– Нет, это моё место, – ответила девочка. – Я всегда тут сижу.

– Нет, ты никогда тут не сидела. Здесь сидит моя сестра.

– Нет, я сижу.

– Нет, не ты!

– Нет, я!

Они заспорили, и, к изумлению До, все остальные дети встали на сторону этой девочки.

– Да, – сказали они, – она всегда тут сидит.

«Может, меня просто решили разыграть? – подумала До. – И Ре тоже участвует в этом розыгрыше?» Но «розыгрыш» явно затягивался, потому что вечером в комнату, где жили До и Ре, пришла не Ре, а совсем другая девочка и стала готовиться ко сну.

– Что ты тут делаешь?! – уже с раздражением спросила До. – Это кроватка Ре!

– Какой ещё Ре?! – тоже с раздражением ответила девочка. – Ты уже всех достала своей дурацкой Ре! Нет тут никаких Ре и не было никогда!..

До не могла уснуть всю ночь, она – думала… думала… думала… А когда пришло утро, а Ре так и не появилась, До пришлось сделать то, что ей ну о-очень не хотелось делать: пойти к рыжей даме в чёрном, Регине Борисовне.

Директриса Регина Борисовна сидела в своём большом кабинете за своим большим столом.

Тук-тук-тук, – услышала она робкий стук в дверь.

– Войдите, – разрешила директриса.

До робко отворила дверь и столь же робко вошла.

– Здравствуйте, Регина Борисовна, – тихо сказала она.

– Здравствуй, милочка. Как тебя зовут?

– Меня зовут До, – ещё тише произнесла До.

– Я тебя слушаю, До.

И До, волнуясь и запинаясь, поведала директрисе о том, как после купания в Волшебном озере куда-то исчезла её сестра.

– А как зовут твою сестру? – спросила директриса.

– Её зовут Ре.

Директриса открыла в своём ноутбуке страничку учёта всех детей в Замке Чудес, посмотрела… посмотрела… И говорит:

– Девочки с таким именем у нас нет.

– Как это нет? – обомлела До. – Это же моя сестра.

Директриса ещё раз сверилась с ноутбуком, открыв на сей раз личную страничку До.

– Нет, милочка, у тебя никакой сестры.

До просто-таки дар речи потеряла от такого директрисиного ответа. А когда снова обрела этот дар, возмущению её не было предела.

– Да что вы такое говорите, Регина Борисовна! Да возьмите и позвоните моей маме или моему папе! И они вам сразу скажут про Ре!

Но директриса звонить никуда не стала. Она так и ответила:

– Никуда я, милочка, звонить не буду.

– Почему это?!

– Потому что у тебя нет ни мамы, ни папы.

– Как это нет?! – на сей раз уже не обомлела, а прямо-таки обалдела До.

– Очень просто. Ты круглая сирота.

– Вы врёте, врёте! – в гневе закричала До. – Я убегу от вас, я найду своих родителей и Ре!

– Да ради бога, – сказала директриса. – Беги на все четыре стороны, а то и на все пять. Да только никуда тебе отсюда не убежать.

– Это почему же?! – с вызовом воскликнула До.

– А потому, милочка, – объяснила директриса, – что все люди живут в ограниченном времени и ограниченном пространстве. И твоё время и пространство тоже ограничены…

Но До, не дослушав столь непонятную директрисину речь, выскочила из кабинета, потом выскочила их Замка Чудес и помчалась через волшебный парк, мимо Волшебного озера… прочь! прочь! прочь! из этих проклятых волшебных мест, где неизвестно куда исчезают твои сёстры и где тебе говорят, что у тебя нет ни мамы, ни папы.

Она бежала, бежала, бежала, бежала…

бежала…

бежала…

бежала…

бежала…

бежала…

И вдруг остановилась. Буквально замерла на месте, как вкопанная. Потому что директриса сказала чистую правду. Пространство До закончилось. Впереди у неё ничего уже не было. Абсолютно. Пустоты́ и той не было. Бежать дальше было не́куда. Даже если бы, предположим, у До выросли крылья, она бы и полететь не смогла, потому что и лететь дальше было не́куда. А если бы, опять же предположим, у До выросли плавники, то и поплыть она бы не смогла, потому что и плыть дальше было не́куда… И До, глотая слёзы, побрела обратно в Замок Чудес.

И только потом – со временем – До поняла, что ей тогда хотела сказать директриса Регина Борисовна. А сказать она хотела вот что: пока ты маленькая – времени у тебя много; но чем больше ты становишься, тем меньше у тебя остаётся времени.

Вот и До становилась всё больше и больше. Вскоре она уже была не До, а – Дора; а ещё вскоре – не Дора, а – Дора Борисовна. За это же самое время директриса Регина Борисовна куда-то исчезла, как исчезли в своё время Ре и родители До.

И теперь уже До… ой!.. то есть Дора Борисовна была директрисой Замка Чудес. Она сидела в своём большом кабинете за своим большим столом.

– Тук-тук-тук, – раздался робкий стук в дверь.

– Войдите, – разрешила директриса.

И в большой кабинет вошла маленькая девочка.

– Здравствуйте, Дора Борисовна, – робко сказал она.

– Здравствуй, дорогуша. Как тебя зовут?

– Меня зовут Ре, – ответила девочка.

– Я тебя слушаю, Ре.

И Ре, волнуясь и запинаясь, поведала директрисе о том, как после купания в Волшебном озере куда-то исчезла её сестра.

– А как зовут твою сестру? – спросила директриса.

– Её зовут До.

Директриса открыла в своём ноутбуке страничку учёта всех детей в Замке Чудес, посмотрела… посмотрела… И говорит:

– Девочки с таким именем у нас нет.

– Как это нет? – обомлела Ре. – Это же моя сестра.

Директриса ещё раз сверилась с ноутбуком, открыв на сей раз личную страничку Ре.

– Нет, дорогуша, у тебя никакой сестры.

Ре просто-таки дар речи потеряла от такого директрисиного ответа. А когда она снова обрела этот дар, возмущению её не было предела.

– Да что вы такое говорите, Дора Борисовна! Да возьмите и позвоните моей маме или моему папе! И они вам сразу скажут про До!

Но директриса звонить никуда не стала. Она так и ответила:

– Никуда я, дорогуша, звонить не буду.

– Почему это?!

– Потому что у тебя нет ни мамы, ни папы.

– Как это нет?! – на сей раз уже не обомлела, а прямо-таки обалдела Ре.

– Очень просто. Ты круглая сирота.

– Вы врёте, врёте! – в гневе закричала Ре. – Я убегу от вас, я найду своих родителей и До!

И маленькая Ре опрометью выскочила из большого дораборисиного кабинета.

– Никуда ты не убежишь, – с грустью сказала директриса ей вслед и погрузилась в свои грёзы. Потому что у всех людей – чтоб вы знали, мои маленькие читатели и читательницы – помимо своего ограниченного времени и своего ограниченного пространства, есть ещё и свои неограниченные грёзы. Вот Дора Борисовна и погрузилась в них с головой.

И в этих грёзах она видела себя маленькой девочкой До; и в этих грёзах у неё была маленькая сестричка Ре; и мама с папой, конечно же, тоже были в этих грёзах… и подружки… и цветочки… и бантики… и куколки… и ещё много-много чего, в том числе и много-много времени.

А потом времени становилось всё меньше, меньше, меньше… А когда Дора Борисовна вынырнула из своих грёз и посмотрела на свои часы, она увидела, что времени у неё не осталось вовсе.

Как кабанчик Геночка обидел зайчика Димочку

Егор Егорыч Егоров потерял под Курском правую ногу. Вместо ноги ему дали «старлея». «Дайте ещё и Героя», – попросил Егор Егорыч. «Не положено, – ответили ему. – Вы ведь только правую ногу под Курском потеряли».

«Эх, надо было ещё и левую ногу под Курском потерять», – не раз впоследствии сокрушался Егор Егорыч.

Вот так старший лейтенант Егоров на одной ноге и прошагал пол Европы и взял Берлин по приказу верховного главнокомандования. А в данный момент он шагал в магазинчик, чтобы по приказу жены Нюры взять хлебушка, маслица и кефирчик. А навстречу Егор Егорычу шли две старушки-ветеранши с бутылками шампанского.

– Почём шампанское брали? – спросил у них Егор Егорыч.

– Нипочём, – ответили ему старушки-ветеранши. – Нам забесплатно положено к Новому году, как ветераншам.

– Так ведь и мне положено, – заволновался Егор Егорыч. – Я ведь во время войны ногу под Курском потерял.

– Подумаешь – ногу он потерял, не велика потеря. Мы во время войны кой-чего поважнее потеряли, – захихикали старушки и пошли себе дальше с дармовым шампанским.

А Егор Егорыч с «изменившимся лицом» – как писали в старинных романах – на дрожащей и подкашивающейся левой ноге вернулся домой; и тут же слёг от того, что положенное ему к Новому году шампанское оказалось почему-то ему не положено.

Новый год между тем приближался к началу, а Старый год соответственно приближался к концу; а Егор Егорыч как слёг тогда с «изменившимся лицом», так с тех пор с этим самым лицом и лежал; бормоча то во сне, то наяву: «Я ногу под Курском потерял. Мне тоже шампанское полагается».

– Как там твой Егорыч-то? – интересовались старушки-ветеранши у Нюры, встречая её то семенящей в аптеку, то семенящей из аптеки.

– Ох, плох, мой Егорыч, ох, плох, – сокрушалась Нюра. – Мне это его шампанское положенное встало в та-а-кую копеечку. Лекарства-то нынче до́роги.

– Да-а, – качали головами старушки-ветеранши, – да-а…

А Егор Егорыч всё порывался под Курск ехать – ногу свою потерянную искать. Дорогие таблетки ему явно не помогали. Да и как они могли помочь, если это были вовсе и не таблетки, а подкрашенная глина, которую заботливая Нюра заставляла Егор Егорыча принимать по три раза в день.

Когда Егор Егорыч совсем уж занемог, Нюра, как водится, вызвала «скорую». «Скорая», как водится, приехала не скоро. Но помогать Егор Егорычу «скорая помощь» не стала. Ещё чего. Девятый десяток – пора и честь знать. Опять же, все Нюрины денежки ушли на фальшивые таблеточки. Поэтому врачиха выразилась более чем определённо: «Что я вам, блядь, – мать Тереза?!»

Короче говоря, Егор Егорыч вскорости отправился на небо. И стал там сизым облачком. Потому что все облака́, проплывающие над нашими головами – чтоб вы знали, мои маленькие читатели и читательницы – это души умерших людей.

Но это ещё не конец нашей истории. Это ещё только начало.

Новый год благополучно миновал. И столь же благополучно настало Рождество. И все опять принялись веселиться. Потому что Христос родился. Хотя, к слову сказать, с чего бы это вдруг веселиться – ведь родился-то он для Голгофы.

По случаю Рождества в детском садике №12 был устроен карнавальный бал. Детсадовские детишки должны были прийти в карнавальных костюмчиках; а в конце бала должен был пройти конкурс, где обладателю самого «крутого» костюмчика досталось бы первое место, а вместе с местом – презенты и респекты.

В этот детский садик ходил и мальчик Димочка, у которого была мамочка Зиночка, которая сшила Димочке костюмчик зайчика, для которого она раздобыла настоящие уши от настоящего зайца, который и представить себе не мог, что его уши окажутся на карнавале, которые… Кааааааааароче, все были в полном восторге от сшитого костюмчика.

– Димочка, ты прямо как настоящий зайчик! – в один голос восхищались две Димочкины бабушки – Сонечка и Тонечка, когда Димочка примерял костюмчик зайчика. – Ты обязательно займёшь первое место!

Димочка от счастья сиял. А от радости верещал:

– Мамочка, я зайчик!.. Я займу первое место!..

Мамочка Зиночка, от избытка материнских чувств, целовала и обнимала своего зайчика Димочку.

– Ой, ты мой зайка!.. Конечно же, ты займёшь первое место!..

Но не тут-то было.

Дело в том, что заведующая детским садиком №12 – Лариса Петровна – оказалась женщиной отнюдь не бездетной. И если у мамочки Зиночки имелся зайчик Димочка с настоящими заячьими ушками, то у Ларисы Петровны имелся кабанчик Геночка – с настоящим кабаньим хвостиком. А так как «правила бал» в детсаде, естественно, заведующая, то первое место на этом балу, естественно, досталось кабанчику Геночке. А зайчику Димочке остались лишь уши от мёртвого зайца.

Ну-у-у, это был удар почище ядерного.

Рыдали в один голос две бабушки – Сонечка и Тонечка, им вторила безутешная мамочка Зиночка.

А мальчик Димочка «без кровинки в лице» – как писали в старинных романах – закрыл это самое лицо ладонями и прошептал: «Конец».

Но это был ещё не конец; хотя и до конца было уже рукой подать. Потому что в РФ, по статистике, мужчины живут с гулькин хер – извините за выражение, мои маленькие читатели и читательницы. Поэтому мальчик Димочка, исправно прожив с этот самый гулькин хер, стал сизым облачком и поплыл вслед за Егор Егорычем по бескрайнему синему небу.

А мамочка Зиночка до-о-олго ещё потом вспоминала со слезами на глазах (ну а где ж ещё слезам-то быть, как не на глазах?..) о том, как её покойного зайчика Димочку обидел противный кабанчик Геночка.

Наша Маша и её ушедшее Детство

Проснулась как-то раз наша Маша утром, и вроде бы всё супер – да что-то не супер. И вроде бы всё о’кей – да что-то не о’кей. И тут наша Маша поняла, что именно – не о’кей и не супер. Детство её куда-то пропало.

Маша начала его искать. Искала-искала по всей квартире, но так и не нашла. Ни под столом не нашла, ни в шкафах, ни в ванной… Как будто Детство ветром сдуло. «А может, и вправду ветром сдуло?» – подумала наша Маша и вышла на балкон. Нет, не могло Детство ветром сдуть, потому что на улице было полное безветрие.

Спрыгнула тогда наша Маша с балкона – не пугайтесь, мои маленькие читатели и читательницы, балкон был на первом этаже – и пошла искать своё Детство по улицам и переулкам, площадям и подворотням… Искала-искала, но так и не нашла. Дома́ – стоят, машины – едут, прохожие – идут, а нашема́шино Детство – не стои́т, не едет и не идёт. И даже не летит. Его вообще в городе нет.

Вышла тогда наша Маша за город. Смотрит – кладбище. «А вдруг моё Детство умерло? – пронзило нашу Машку ужжжжжжасное предположение. – И сейчас лежит в могиле». Пошла наша Маша на кладбище. И стала там искать своё Детство.

А на кладбище жизнь прямо-таки кипит, бурлит и клокочет: кто-то свой талант в землю зарывает, кто-то совесть свою хоронит, кто-то со своими надеждами прощается… Но, к счастью, Ма́шиного Детства и на кладбище не оказалось.

Пошла наша Маша дальше. Шла-шла, шла-шла и пришла на вокзал.

И вдруг видит – да вон же оно, её Детство! Быстренько так шагает. По платформе. К поезду.

– Детство, постой! – закричала наша Маша и бросилась вслед за своим уходящим Детством.

– Я тороплюсь, – ответило ей Детство, не останавливаясь. – Мой поезд отходит через минуту.

– Но почему ты уезжаешь?

– Нипочему, – сказало Детство.

– Разве тебе было со мной плохо? – спрашивала наша Маша, едва поспевая за убегающим Детством. – Мы же играли, веселились… Ведь нам же было хорошо!

– Да, замечательно было, – согласилось с нашей Машей её Детство, подбегая к своему вагону.

– Зачем же ты тогда уезжаешь? – недоумевала наша Маша.

– Низачем, – ответило Детство.

– Я тебя не понимаю, – не понимала наша Маша.

– А тебе и не надо сейчас понимать, – сказало Детство уже из вагона. – Потом когда-нибудь поймёшь.

ТУ-ТУУУУУУУУ… – закричал локомотив.

ТУДУХ-ТУДУХ, ТУДУХ-ТУДУХ… – застучали колёса.

И нашема́шино Детство уехало. Причём, навсегда; то есть – на веки вечные.

Голые бабы по небу летят

Дождь моросил. Тир был стилизован под избушку на курьих ножках. Бабу Ягу замещал бородатый старик.

– Вы очень похожи на Фёдора Михайловича, – сказал я ему.

– Я и есть Фёдор Михайлович, – ответил он.

– На Достоевского, – уточнил я и подумал, что он сейчас скажет: «Я и есть Достоевский».

Но тут дверь отворилась и в тир вошёл прапорщик. А вместе с ним – девушка.

– Желаете пострелять? – спросил у них старик.

– Так точно! – козырнул прапорщик и обратился к девушке: – Маша, а ты не желаешь?

Маша не желала.

– Сколько у вас мишеней? – деловито поинтересовался прапорщик.

– Тридцать штук.

– А если я их все собью?

– Тогда полагается призовая игра.

– И что это значит?

– Собьёте – узнáете.

– Послушайте, – сказал прапорщик, – где-то я вас уже видел.

– Это же Фёдор Михайлович Достоевский, – сказал я.

– Достоевский умер, – сказала Маша.

– Это мы с вами умрём, а Достоевский будет жить вечно, – сказал я.

Фёдор Михайлович одобрительно хмыкнул.

– Где же я вас всё-таки видел? – не унимался прапорщик. – Вот теперь буду мучиться, пока не вспомню.

Фёдор Михайлович отсчитал ему три десятка пулек.

– А тебе сколько? – обратился он ко мне.

– Нисколько, – ответил я.

– А чего?

– Да настроения нет. Я сегодня сразу две пары получил. Одну по физике, другую по математике.

– А, так ты, значит, двоечник? – сказал мне прапорщик.

– Это ничего, – рассудил Фёдор Михайлович. – Двоечник тоже человек.

И он отсчитал мне десять пулек.

Мы с прапорщиком принялись за мишени. Я очень скоро послал все свои заряды в «молоко». Прапорщик же метко щёлкал одну мишень за другой. И быстро добрался до последней – рыжей лисички. Он уже собирался поразить и её, но вдруг, перестав целиться, радостно воскликнул:

– Вспомнил, где я вас видел! В церкви! Вы поп!

– Так точно! – козырнул Фёдор Михайлович.

– То-то я гляжу – морда знакомая.

– Па-а-ша, – укоризненно протянула Маша.

– Отставить! – сам себе скомандовал прапорщик. – Извиняюсь, конечно, но это же вы были?

– Я, – признался Фёдор Михайлович.

– Что, выгнали? Небось, за пьянку?

– Нет, сам ушёл. На пенсию.

Прапорщик недоверчиво смотрел.

– У вас в церкви и пенсии дают?

– Как и у вас, в армии. Отслужил двадцать пять лет – получай. Ещё и ценным подарком наградили за безупречную службу.

– А что за подарок?.. Библия?

– Не угадали. Сочинение Дарвина «О происхождении видов путём естественного отбора».

– Хе-хе-хе, – посмеялся прапорщик и снова начал целиться в лисичку.

БАЦ!.. ЦЗИНЬ!..

– Есть! – вскричал прапорщик.

В помещении тира пахло порохом и кровью. Три десятка жестяных зверюшек: белочек, зайчиков, ёжиков и прочих наших меньших братьев и сестёр – безжизненно висели вниз головами.

– Призовая игра! – торжественно произнёс Фёдор Михайлович и сделал приглашающий жест в сторону занавески.

…Раздалось бульканье. Призовая игра началась.

– Мальчик, – громко, чтобы услышал прапорщик за занавеской, сказала мне Маша, – не хочешь прогуляться по парку?

И она взяла меня под руку. До этого я ещё ни с кем подобным образом не ходил.

Мы шли. Вначале по одной дорожке парка, затем по другой.

Потом остановились.

– Ты в каком классе учишься? – спросила Маша.

– В седьмом.

– Молоденький ещё, – погладила она меня по щеке. – Замёрз, бедняжка.

Я и вправду дрожал… Почему мы остановились?.. А вдруг она меня сейчас поцелует?..

Но Маша неожиданно спросила:

– Какое твоё самое заветное желание?

– Я хочу стать великим поэтом! – выпалил я. – Как Пушкин!

– Да-а, – протянула она. – Ты что же, стихи пишешь?

– Пишу.

– А о чём?

– Настоящий поэт пишет только о себе, – произнёс я вычитанную где-то фразу. – Он свою личную боль делает общественной болью.

– Да-а, – снова протянула Маша. – Ну почитай чего-нибудь.

Я прочёл стихотворение Исикавы Такубоку. А что? Прекрасное не может быть чьим-то личным достоянием. Оно принадлежит всем. А значит, и мне.

Я прочёл:

 
                                Словно где-то
                                Тонко плачет
                                Цикада…
                                Так грустно
                                У меня на душе.
 

И замолчал. Маша тоже молчала.

– Ну? – через некоторое время спросила она.

– Что – ну? – не понял я.

– А дальше?

– Всё.

– Как – всё?.. – Маша округлила глаза. – Это что – стихи, что ли? Да я таких миллион могу сочинить. Нескладуха какая-то.

– Дура ты! – сказал я.

– Сам ты дурак!

Мы вернулись к тиру. На крыльце нас поджидал прапорщик. В фуражке набекрень.

– Ты что, пьяный? – спросила его Маша, хотя и так было видно.

– Спокойно, Маша, – глупо ухмыльнулся прапорщик. – Я Дубровский.

– Ты не Дубровский, ты – алкаш! – голос её звенел.

– Ой, да ладно, – кривился прапорщик. – Сама ушла куда-то…

– Да вон, – кивнула на меня Маша, – стихи мне свои читал.

– Что ещё за стихи?.. – посмотрел на меня прапорщик и приказал: – А ну-ка, прочти.

Я с чувством продекламировал:

 
                    Голые бабы по небу летят!
                    В баню попал реактивный снаряд!
 

– Сильно, – похвалил меня прапорщик.

В дверях тира появился Фёдор Михайлович.

– Товарищ Достоевский, – пожал ему руку прапорщик. – Товарищ двоечник, – пожал он мне руку, прибавив назидательно: – Учись хорошо, парень. России нужны грамотные солдаты.

И они ушли.

Фёдор Михайлович задумчиво посмотрел на затянутое тучами небо и сказал:

– Две загадки будут постоянно волновать человечество: звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас.