Текст книги "Кто стоял за декабристами"

ГЛАВА 6. ТОРЖЕСТВО РЕФОРМАТОРОВ

Из цареубийц поначалу карьера оборвалась только у одного Палена. Он более других «засветился». Слишком грубо и цинично позволил себе вести себя в ночь переворота. Стал персональным врагом вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. Да и Александр не забыл, как обращался с ним Пален. Под предлогом болезни он был уволен в отставку с предписанием выехать в свое прибалтийское имение. Но вполне может быть, что истинными дирижерами для него как раз и предназначалась такая роль – орудия преступления, которое потом становится ненужным. Другие сообщники даже получили повышения. Однако и их со временем убирали. Никите Панину как одному из организаторов цареубийства было совсем не прилично сверкать на международной арене, и его вытеснили в отставку высокопоставленный масон Куракин, бывший посол в Англии Воронцов. Очень влиятельными стали братья Зубовы. Но ненадолго. Члены императорской семьи демонстрировали им презрение. За ними демонстративно установили полицейский надзор. Они все поняли, удалились от дел.

Выдвинулась другая группа масонов – та самая, которая давно опекала Александра в качестве его «молодых друзей». Они предложили царю создать «негласный комитет» в своем собственном составе, обсуждать и вырабатывать планы преобразования государства. Александр согласился, и в комитет (его полушутливо назвали «Комитетом общественного спасения») вошли те же Строганов, Кочубей, Чарторыйский, Новосильцев, Голицын. Они привлекли Михаила Сперанского, очень талантливого администратора и юриста – он был выходцем из семьи священника, но в семинарии увлекся трудами французских вольнодумцев. Поэтому с церковной линии свернул на государственную службу, а там вообще попал под влияние радикального масонского эмиссара, немца Брюкнера.

Александр I в полной мере оправдал надежды, которые возлагались на него организаторами переворота. Конфликт с Англией и трения с Австрией он сразу же замял. С британцами подписали дружественную конвенцию, отказавшись от каких-либо претензий, в том числе и от Мальты. Был снят арест с британских судов и активов в России, их купцов запустили свободно торговать в нашей стране, ее захлестнул английский импорт. А попутно, под британским влиянием, при дворе и в военном ведомстве была внедрена установка, что Россия – сухопутная держава, военно-морской флот ей совершенно не нужен, это лишь «обременительная роскошь». Такой поворот привел к отставке непобедимого адмирала Федора Ушакова.

Первыми же актами Александра I были помилованы 156 заключенных, осужденных при Павле за политические и уголовные преступления. На службу возвратились 12 тысяч уволенных за злоупотребления или иные неблаговидные дела. Царь объявил амнистию беглецам, укрывшимся за границей. Снял запрет на ввоз в Россию иностранной литературы. Восстановил действие Жалованной грамоты дворянству, перечеркнув указы отца об обязательной службе, о телесных наказаниях дворянам за серьезные преступления. Были восстановлены выборы в дворянские собрания, возвращены государственные субсидии на содержание «Вольного экономического общества» – по сути, масонского гнезда.

Начались и государственные реформы. Вместо петровских коллегий создавались министерства. А на основе неофициального «комитета общественного спасения» был учрежден уже официальный орган, Непременный совет – позже переименованный в Государственный совет. Ему дали еще не законодательные, а законосовещательные права, и сам он был не выборным, а назначаемым. Но все равно это была первая, еще предварительная ступенечка к ограничению Самодержавия! Очень широко стал пропагандироваться и масонский лозунг «просвещения». Создавались новые учебные заведения. При этом методики обучения перенимались сугубо западные. Университетский устав утвердил сам царь. Высшие учебные заведения получили значительную автономию, становились «школами демократии».

Михаил Сперанский – либеральный реформатор, член Государственного совета. Вероятно, один из теневых руководителей заговора декабристов

К крепостному праву и Александр I, и его либеральные советники относились однозначно: как к «варварству», мешающему пережитку прошлого. Но любые конкретные шаги в данном направлении парализовывались реальностью – ведь сами реформаторы жили трудом крепостных. А государственная система Александра снова опиралась на дворянство, рушить благосостояние помещиков никак не могла. Царь смог позволить себе только издать в 1803 году указ о вольных хлебопашцах. Хозяева получали право на тех или иных условиях освобождать крепостных, без земли или с землей. Это привело к тому, что предприимчивые крестьяне, сумевшие накопить кое-какие деньги (еще Екатерина II дозволила им и поощряла развитие промыслов, ремесел), стали выкупаться на волю. Гораздо реже отдельные дворяне безвозмездно освобождали крепостных (например, вписывали такой пункт в завещания). Широкого распространения система не получила, за все время царствования Александра I по его указу освободилось около 47 тысяч крестьян.

Ну а для масонов в России настала золотая пора. Их ложи снова стали действовать почти в открытую, во главе «вольных каменщиков» встали Лопухин, Ковальков, Невзоров. Один из «друзей юности» царя Александр Голицын занял должность обер-прокурора Синода. Сам он в вопросах православия плавал более чем вольно и на эту должность попал только из-за близости к государю. Хотя Голицын был не только масоном, а по совместительству еще и гомосексуалистом. Целиком находился под влиянием Родиона Кошелева, высокопоставленного оккультиста (и по некоторым данным – иллюмината). Он тоже занимал высокие посты – был гофмейстером двора, членом Государственного совета. Под покровительством Кошелева возникло мистическое общество «Новый Израиль». В него вовлекли царского брата (и наследника!) Константина Павловича. Общество собиралось в его покоях.

Под эгидой Голицына масон Александр Лабзин отбросил запрет Екатерины на печатание духовной литературы в светских типографиях. Начал издавать религиозный журнал «Сионский вестник», духовные книги. К «просвещению» в России энергично подключились иезуиты. Открыли свои учебные заведения в Петербурге, Могилеве, Витебске, Астрахани, Саратове, Моздоке, Одессе, Москве. Иезуитские школы считались престижными, их заканчивали многие аристократы. При таких «духовных властях» активизировались и сектанты. Среди преступников, реабилитированных Александром I, были осужденные его отцом скопцы во главе с Селивановым. В Санкт-Петербурге опорами секты были финансовые воротилы Ненастьев, Костров, Солодовников. С 1802 года Селиванов стал открыто проповедовать в столице. В высшем свете пошла молва о его «пророчествах». К нему потянулись за предсказаниями.

А любимцем Александра I со временем стал Сперанский, оттеснив своих прежних покровителей из «негласного комитета». Царь поручил ему заняться кардинальными проектами переустройства всей России. Но углубиться в эти планы не позволила международная обстановка. Принятие в состав России Восточной Грузии вызвало войну с Персией. А Наполеон провозгласил себя императором. Развернул борьбу за европейское господство. К России снова обратились Австрия с Англией, и Александр вступил в коалицию против Бонапарта. Даже сам отправился в действующую армию. Причем перед этим не побрезговал посетить скопческого «христа» Селиванова – получив от него «пророчество», что с Наполеоном сейчас воевать не надо. Дальнейшее известно. Царь пренебрег советами Кутузова, увлекшись планами австрийских «авторитетов», и последовал страшный разгром под Аустерлицем.

С запозданием в войну вступила Пруссия, и Александр присоединился к ней. Но опять баталии завершились поражением. Кстати, в покорении французами Германии Ротшильды сыграли не последнюю роль. После освобождения от французов им это припомнили, патриоты погромили их банковские конторы (хотя ценностей там уже не оказалось – все заблаговременно вывезли к заграничным родственникам). А Александру пришлось заключить с Наполеоном Тильзитский мир. Россия признала все завоевания Бонапарта. Признала всех королей, которых он посадил в европейских странах из своих родственников и военачальников. С Францией царь не только примирился, но и вступил в союз. Присоединился к континентальной блокаде Англии, прекратив любую торговлю с ней. Взамен Наполеон указал, что Александр может получить компенсации за счет владений Турции и Швеции.

Военные поражения встряхнули русских людей. Тильзитский договор воспринимался как унижение, небывалый позор. Но для Александра они стали и личными катастрофами. Он никогда не забывал, каким путем унаследовал трон. Теперь он видел явные признаки Божьего гнева. Воспринимал происходящее как наказание от Господа и для себя, и для России за тяжкий грех ее царя. Такие выводы подкрепляла и семейная жизнь государя. Бабушка, Екатерина Великая, желая укрепления династии, сама настояла на женитьбе Александра и его брата Константина, сама подбирала им невест. Супругой старшего стала принцесса Баденская Луиза Мария Августа, в православном крещении Елизавета Алексеевна. Супругой Константина – принцесса Кобургская Юлианна Генриетта, ставшая в России Анной Федоровной. И у обоих братьев браки, совершенные по бабушкиным указаниям, стали неудачными.

Константин по натуре был человеком сугубо военным. Соратник самого Суворова – в юности проделал с ним и Итальянский, и беспримерный Швейцарский поход. Вращался в офицерской среде и был в ней популярен – маневры, походы, товарищеские пирушки. Его грубые шутки и выходки возмущали и коробили жену, выросшую в совершенно других условиях. А ее красота привлекала других мужчин. Поэтому со стороны мужа добавились буйные сцены ревности (хотя сам он верности жене отнюдь не проявлял). Под предлогом лечения в Германии Анна уехала домой. Кое-как, усилиями Павла I, ее уговорили вернуться. Но в 1801 году нашелся другой повод, заболела ее мать, и Анна уехала насовсем, начала переговоры о разводе.

Муж не возражал. У него начался очередной внебрачный роман, да и военная служба увлекала, открывала перед ним широкие перспективы. Константин Павлович возглавил комиссию по реорганизации армии: менялась форма, совершенствовалось вооружение. Он стал и председателем совета по военно-учебным заведениям, создавал училища и кадетские корпуса. Отличился в битве под Аустерлицем, с гвардейскими частями прикрывал отход наших разбитых войск. Сражался с французами в Пруссии под Гейльсбергом. Но и мир в Тильзите поддержал, считая войну с Наполеоном слишком тяжелой и непосильной для нашей армии. Однако с разводом дело затянулось. Скандала не желал Александр I, не желала мать Мария Федоровна. А она была женщиной властной, сохраняла сильное влияние на сыновей, даже на царя.

Александр по характеру не походил на брата, умел скрывать и маскировать свои чувства. Поэтому в его семье драмы не проявлялись столь бурно. Но супруги быстро охладели друг к другу. Муж искал удовольствий на стороне, с Марией Нарышкиной. И жена стала заниматься тем же. В 1799 году она родила дочку Марию, и при дворе поползли слухи, что отец ребенка – Адам Чарторыйский, один из ближайших друзей Александра. Павел I немедленно отправил его послом в Турин. Но Александр, взойдя на трон, возвратил друга в Петербург. То есть к случившемуся он отнесся куда более спокойно, чем отец. А здоровье его жены было очень слабым, и дочка родилась болезненная. Прожив 13 месяцев, она умерла.

В роли императрицы Елизавета нашла нового возлюбленного, кавалергарда Алексея Охотникова. Хотя выяснилось, что он страдал чахоткой. Охотников вышел по болезни в отставку и вскоре скончался. Царица в это время уже была непраздной, и в 1806 году родила дочь Елизавету. Император знал, кто отец, но признал ребенка своим. Но и эта дочка прожила лишь 18 месяцев. В результате оба старших брата в царской семье остались бездетными. И в этом Александр тоже видел наказание от Бога.

У государя и Константина было еще два брата, Николай и Михаил. Но они родились после значительного перерыва после старших. Были слишком маленькими, их еще не воспринимали всерьез. Правда, в Николае уже тогда можно было бы разглядеть характерные черты – некая обостренная ответственность, чувство долга. Трагедия отца каким-то образом преломилась в детском сознании, и однажды он вообразил, что должен оберегать государя. Находясь в Царском Селе, узнал, что на следующий день караулы во дворце несет Измайловский полк – «его» полк, где он числился шефом. Рано утром он надел мундирчик этого полка, взял ружье и пошел к покоям Александра. Часового там не было, государь всегда говорил, что его должна охранять любовь подданных (на самом деле он прекрасно понимал – в случае заговора часовой бесполезен). Но маленький Николай занял пост возле дверей.

Александр вставал рано и удивился, обнаружив возле спальни младшего брата. Спросил, что он тут делает. Тот лихо отдал честь ружьем и доложил – встал на караул охранять государя, выбрал себе самый почетный пост. Император сдержал смех и остудил его усердие самым мягким способом. Дескать, он же не знает пароль. Что он стал бы делать, если вдруг придет обход с разводящим? Мальчик смутился, что упустил требования устава, но все равно заверил, что не пропустил бы к брату никого. В Николае с ранних лет укоренилась и глубокая православная вера. Хотя не понятно, как она пришла к ребенку. В начале царствования Александра при дворе к церковным обрядам относились в значительной мере формально. А няня была по вероисповеданию англиканкой. Учила детей только тому, в какие моменты литургии нужно перекреститься, и давала заучить наизусть некоторые молитвы [35].

Император вообще редко видел своих младших братьев. Их воспитанием целиком заведовала мать, Мария Федоровна. Для их обучения назначили 7 преподавателей, а старшим наставником был определен генерал Ламздорф. Дети его ненавидели и боялись. Телесные наказания в ту пору считались вполне нормальным средством педагогики, это было принято во всех странах, и Ламздорф прибегал к такому средству частенько. Был запальчивым, сопровождал наказания криком. Царственный брат сочувствовал, поскольку Ламздорф когда-то и у него был наставником. Но не вмешивался. А между тем Николай проявлял живой и самостоятельный ум. Уже делал глубокие политические оценки.

Так, преподавателю французского языка Пюже шестилетний царевич объяснил бедствия революции на его родине: «Король Людовик XVI не выполнил своего долга и был наказан за это. Быть слабым не значит быть милостивым. Государь не имеет права прощать врагам государства. Людовик XVI имел дело с настоящим заговором, прикрывшимся ложным именем свободы, не щадя заговорщиков, он бы пощадил свой народ, предохранив его от многих несчастий» [36]. Но о таких способностях ребенка вспомнили постфактум, много лет спустя. Мать же поставила целью отвратить младших сыновей, в отличие от старших, от военных увлечений. Им вдалбливали гуманитарные науки, заставляли учить латынь – потому что Николая с Михаилом намечали послать в Лейпцигский университет. Но латынь вызывала у них отвращение и отторжение, что влекло за собой новые наказания. Зато Николая увлекали точные науки, математика…

Проекты насчет Лейпцигского университета сами собой перечеркнулись политическими переменами, завоеваниями Наполеона в Германии. А вот офицеры были в это время в России на первом плане. Войны гремели непрерывно. Бонапарт в своей дипломатии двурушничал. Нацеливая Александра на Швецию, рассчитывал, что русские крепко и надолго завязнут в финских лесах и болотах. Обещал дипломатическую помощь в примирении с турками, а тайно обещал им поддержку, науськивал продолжать войну. Сражения на Дунае приняли тяжелый и затяжной характер. В Закавказье продолжались боевые действия против Персии. Её Франция тоже обнадеживала, что скоро России придется несладко. Настраивала не склоняться к миру. Но русские военные были на высоте. Одерживали победы. Шведов вынудили к капитуляции блестящими бросками по льду через Балтийское море, Россия присоединила Финляндию.

Царь в полной мере сохранял свои либеральные увлечения. В Финляндии созвал сейм и подтвердил, что в этой стране сохранится незыблемой шведская конституция 1772 года. А в 1809 году Сперанский по указаниям Александра разработал «Введение к уложению государственных законов». План преобразования России фактически в конституционную монархию – с передачей законодательной власти Государственному совету, образованием выборных органов управления в волостях, округах и губерниях, выборной Государственной думы. Сам Сперанский при этом получил новые повышения. Занял должность государственного секретаря, вторую по рангу в империи.

Но на внутренней политике стали сказываться веяния внешней. Отношения с Францией ухудшались. Бонапарт все жестче подминал Европу под себя. Становилось ясно – надвигается новая война. Очень большая и очень серьезная. Эпоха войн выдвигала новых людей в окружении Александра. Именно военных. Одним из них стал любимец Павла I генерал Аракчеев. Он реорганизовал русскую артиллерию, ярко проявил себя в войне со Швецией, возглавил военное министерство, а потом военный департамент в Государственном совете. Вокруг него стали сплачиваться консерваторы.

Еще один кружок противников реформ образовался вокруг сестры государя, великой княгини Екатерины Павловны. Здесь вообще считали Сперанского преступником, тайным революционером. Его позиции подорвали и новые реформы, проведенные им в государственном устройстве, особенно введение налога на помещичьи имения. Тут уж в оппозиции Сперанскому выступили все дворяне – офицеры, чиновники. Царю посыпались доносы на него, сплетни. Сыграло роль и то, что при встрече Александра I и Наполеона в Эрфурте французский император очень расхваливал российского госсекретаря, наградил за его усилия в переговорах. После этого Сперанского стали изображать чуть ли не французским шпионом.

А масоны очутились не только в лагере реформаторов, но и среди консерваторов. Одних обидел новый налог, у других сказались карьерные или иные соображения. К кружку Екатерины Павловны присоединился недавний поклонник Робеспьера Карамзин. Может быть, извлек для себя уроки из печальных примеров французского дворянства. Или просто пристроился под высокое покровительство, открывавшее перспективы на будущее. Как раз ему Екатерина Павловна поручила теоретически обосновать недопустимость реформ. Неизвестно, насколько Карамзин в данном случае был искренним, но литератором он был талантливым, получилось у него хорошо и убедительно.

Когда царь навестил сестру, Карамзин вручил ему «Записку и древней и новой России» – от всей группировки великой княгини. В этой записке доказывалось, что Самодержавие ослаблять нельзя ни в коем случае. Что любые перемены государственных порядков – это зло, к которому можно прибегать лишь в случае крайней необходимости. Автор ратовал и против освобождения крестьян – утверждая, что без «бдительного попечителя» они попадут под власть собственных пороков, а это будет гораздо хуже и для государства, и для самих крестьян. На пороге войны государю приходилось считаться с позицией дворянства и консервативных сил. В марте 1812 года Сперанский был отправлен в отставку и выслан в Нижний Новгород. Через несколько месяцев его сослали еще дальше, в Пермь.

ГЛАВА 7. «ГРОЗА ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА»

Бонапарт насаждал в Европе собственный «новый порядок». Культ Наполеона раздувался и превозносился до небес. Его изображали гением, сверхчеловеком. Был разработан и законодательный «Кодекс Наполеона». Все граждане признавались равными перед законом, провозглашались либеральные свободы, веротерпимость (то есть подрывались позиции христианства). Хотя академик Тарле обратил внимание: «Кодекс Наполеона» отнюдь не предназначался для Франции. Там никакими свободами даже не пахло, действовал суровый полицейский режим. Зато кодекс навязывали в качестве обязательного другим государствам, расшатывая и ослабляя их.

Да и сам Бонапарт с законами не слишком считался. Единоличными решениями он перекраивал границы государств. Расставлял своих родственников королями Италии, Испании, Голландии, Вестфалии и др. Император Австрии, король Пруссии и германские князья, сохранившие свои престолы, трепетали и спешили исполнить любое его указание. Наполеон, не спрашивая разрешения, направлял на их территорию французские гарнизоны. Мог между делом отобрать город-другой. В 1810 году на свадьбе Бонапарта и австрийской принцессы Марии-Луизы шлейф невесты несли пять королев! Ходила шутка, что короли завидовали женам и жалели, что нет шлейфа у жениха – понести его.

Преклонение перед Наполеоном, Францией и либеральными свободами внедрялись и в России. Они становились весьма модными среди отечественного дворянства и интеллигенции. Тем не менее «новый порядок» утвердился не везде. Его не приняли испанские крестьяне, развернули партизанскую войну. Не высшие и образованные слои общества, а именно «темное» простонародье. Испанцы были католиками, но они, как и русские, сохранили в душе прочные устои христианской веры. А во французах видели тех, кем они и были, – хищников и безбожников. Крестьянских воинов безжалостно карали, расстреливали, а они не сдавались.

Противницей Наполеона оставалась и Англия. Но сами британцы ограничивались борьбой на морях, помощью испанским и португальским повстанцам. А французы провозглашали, что задушат Англию континентальной блокадой, не пропуская на ее острова сырье, продовольствие, не покупая британские товары. Однако на самом деле блокада стала фикцией. Французские толстосумы были связаны с английскими и нести убытков никак не желали. Контрабанда через Ла-Манш лилась широким потоком, и наполеоновские власти закрывали на нее глаза.

Зато для нашей страны континентальная блокада обернулась очень неприятными последствиями. Экспорт российского хлеба упал в 3,5 раза. Цены на зерно резко обвалились. Страдали и землевладельцы, и купцы. Ну а во Францию утекало русское золото – за предметы роскоши, дорогие вина. В 1810 году царское правительство повысило таможенные пошлины, что задело в первую очередь французский импорт. Была открыта свободная торговля с нейтральными странами – и русский хлеб пошел в Англию через посредников.

Наполеон был крайне недоволен этими мерами. Впрочем, подобные причины охлаждения были не главными. Европейские властители превратились в послушных исполнителей его повелений, трепетали перед ним – и только Россия еще не склонилась, не подлизывалась, не заискивала. Континентальная блокада стала лишь одним из признаков ее непослушания. Нашу страну предстояло сломить, унизить – и расчленить. Потому что наполеоновский «новый порядок» в Европе предусматривал восстановление Польши. Прежней Польши, в границах XVII века – с Литвой, Белоруссией, Украиной. Кроме того, Бонапарт намеревался властвовать над Европой не только кнутом, но и пряником. Чтобы сплотить вокруг себя вассальных монархов, их полезно было «прикормить» подачками. Для этого туша «русского медведя» тоже подходила. Прусский король выклянчивал Прибалтику, Австрии можно было уделить что-то на юге, а их подданные, немцы, итальянцы, венгры вдосталь пограбят, будут славить Наполеона, смирятся с его владычеством.

Когда рухнет Россия, то и Англия станет сговорчивей. Испанские партизаны – дело времени. А господство над Европой в ту эпоху означало и мировое. В 1811 году Наполеон указал своему послу в Польше аббату де Прадту: «Через пять лет я буду владыкой всего мира. Остается одна Россия – я раздавлю ее». Царский посол Куракин осенью 1811 года докладывал в Петербург – война уже решена и неизбежна [37]. Завоеватель распорядился выбить медаль с изображением Бога и надписью: «Тебе небо – мне земля». Кстати, о Боге. Во Франции в правление Бонапарта был восстановлен католицизм, но «умеренный», чисто формальный. Религиозность не приветствовалась, а папой император откровенно помыкал. Но в какого Бога верил он сам, остается загадкой. Во всяком случае, молящимся его не видели никогда.

Можно обратить внимание и на то, что воззвание о войне с Россией было подписано в «магический» день летнего солнцеворота, 22 июня. В ХХ веке ту же дату выберет другой завоеватель, Гитлер, очень увлекавшийся оккультными учениями. Только средства связи и транспорта были разными, вторжение нацистов началось сразу же, а французов – 24 июня. Да и план Бонапарта во многом предварял план «Барбаросса», предусматривал наступление одновременно по трем направлениям – на Москву, Санкт-Петербург и Киев [38]. Но во фланговых группировках у французов действовали более слабые сателлиты, и русские остановили их.

Многие исследователи отмечали, что Наполеон имел возможность просто-напросто «взорвать» Россию – если бы применил свой пресловутый кодекс о гражданских правах и освободил крепостных. Но Бонапарт никогда не собирался этого делать. Как уже отмечалось, «свободы» он использовал только ради собственных выгод, а права простонародья его не интересовали. В Польше, которую предполагалось воссоздать, его опорой являлись польская и литовская шляхта, дворяне. В составе Великой армии насчитывалось 80 тысяч поляков, они составляли лучшие корпуса легкой конницы. Можно ли было их обидеть? Известны неоднократные случаи, как крестьяне в Литве и Белоруссии выходили из повиновения хозяевам, но те обращались за помощью к маршалу Даву, герцогу Бассано, генералу Домбровскому, самому Наполеону и получали отряды для усмирения крепостных. Для этой цели Бонапарт учредил и польско-литовскую жандармерию.

Он не намеревался освобождать крестьян и в коренной России [39]. Воззвания о «свободах» могли и впрямь привести к широкому бунту, но… такой бунт грозил повторением Испании. Да Наполеон и не видел нужды в подобных методах! У него была невиданная по размерам армия, 600 тысяч солдат – центральная группировка 400 тысяч. А против них в 1-й армии у Барклая де Толли было 127 тысяч, во 2-й у Багратиона – 39, на Волыни у Тормасова – 45. Еще 4 дивизии на Дунае, 3 в Финляндии, 2 на Кавказе… Разнести их, и царь капитулирует. Подыграет профранцузская часть знати, Россия примет навязанные условия. Станет послушной, ручной. А своими крестьянами царь и дворяне пускай управляют по-прежнему, как умеют.

Можно отметить, что Наполеон, начиная войну, очень плохо знал Россию и русских. Считал это излишним, руководствовался примитивными штампами. Например, о «боярах», которые вынесут с поклоном ключи от Москвы. Дворянство представлял получше, но не отличал его от немецкого или итальянского. От кого-то из консультантов Бонапарт слышал о казачьих бунтах, об измене Мазепы. Строил иллюзии, будто казаки мечтают отделиться от России, пытался засылать шпионов на Дон, склоняя к предательству. Желаемое выдавалось за действительное, на какое-то время сам же Наполеон поверил, будто всех донских казаков отозвали из армии, опасаясь измены.

Александр I поначалу выехал в войска и главнокомандующего не назначил – тем самым оставляя руководство за собой. Снова доверялся иноземным авторитетам вроде генерала Пфуля, по планам которого армия должна была засесть в укрепленном Дрисском лагере – где попала бы в ловушку. Но Аракчеев, министр полиции Балашов, мать, сестра и другие родственники все же уговорили Александра уехать в столицу, развязав руки своим генералам. Его брат Константин оставался боевым офицером, командовал 5-м (гвардейским) корпусом. Когда 1-я армия Барклая-де-Толли и 2-я армия Багратиона героическими усилиями избежали разгрома и сумели соединиться в Смоленске, Константин примкнул к позиции Багратиона. Требовал прекратить отступление и атаковать. Дошло до открытого конфликта с главнокомандующим, и великому князю тоже пришлось уехать в Петербург. Впрочем, и Барклай долго не задержался во главе объединенных сил, был заменен Кутузовым.

А в оценке русских людей Бонапарт крепко ошибся. Вражеское нашествие и традиционные для русского офицерства идеалы чести сплотили людей разных взглядов и мировоззрений. Доблестно дрались и православные, и масоны, и консерваторы, и вольнодумцы. Солдаты тоже не щадили себя. В народе всколыхнулся невиданный патриотический подъем. Формировались части ополчения, собирались пожертвования. Крестьяне всюду встречали оккупантов враждебно. Отказывались продавать продовольствие и фураж даже за деньги (Бонапарт перед войной напечатал изрядное количество фальшивых русских ассигнаций, ими снабжали фуражиров). Люди сами сжигали деревни и запасы, чтобы не достались врагу, создавали отряды партизан. В Москве, Петербурге (возможно, и в других городах) у французов имелась «пятая колонна», но в таких условиях она не имела возможности действовать, вести агитацию. Купеческий сын Верещагин, пытавшийся распространять прокламации, был сразу арестован, а потом растерзан москвичами [40].

24 августа, после сражения за Шевардинский редут Наполеон спросил о количестве пленных. Услышал – «ни одного, они не сдаются». А 26 августа загрохотала Бородинская битва. Такой жестокой и упорной схватки еще не видел никто из ее участников. Лавины французов и их союзников разбивались о стену царских войск. Поле боя осталось за русскими. Французы потеряли около 50 тысяч человек. Но и наших воинов выбыло из строя 58 тысяч. Резервы, обещанные Кутузову, не прибыли или существовали только на бумаге. А к врагу подтягивались свежие части, растянувшиеся в походе. Пришлось снова отступать, на совете в Филях было решено оставить Москву.

Сумрачные колонны русских войск потянулись из города. Все дороги запрудили массы растерянных, ошалевших беженцев. Группа безвестных патриотов засела защищать Кремль и погибла до единого. Неприятель торжествовал, вступив в Первопрестольную. Но… и изменники в нашей стране всё-таки нашлись. Причем немало. Остались в Москве, дожидаясь французов. Сочли, что Бонапарт уже выиграл войну. Значит, надо подлаживаться к победителям. Кто это был? Персональных сведений нет. Они сами себя наказали, и впоследствии Александр I на радостях простил уцелевших, эта страница войны была затерта. Однако изменивших было совсем не мало. Именно те дворяне и интеллигенция, кто заразился мифами о величии Наполеона, считал его победу закономерной. Они радушно встречали оккупантов, распахивали им двери. Хватало и дам, искавших счастья в объятиях бравых французов. Но город заполыхал пожарами…

А у Александра I положение оказалось двойственным. Он торжественно пообещал не вести речи о перемирии, пока хоть один французский солдат остается на русской земле, – и тем самым получил опору всей страны, стал знаменем борьбы. Царь разрушил планы Наполеона «победоносно» завершить войну взятием Москвы, отверг его попытки завязать переговоры. Но в душе Александра сохранялся тот же надлом. Он остро воспринимал свою личную ответственность за неудачи, отступление, жертвы. Осознавал их как очередные Божьи кары за его собственный грех. Соучастие в свержении и убийстве отца.