Текст книги "Начало России"

Ничем не прошибить было упрямого рязанца, ни взбучками, ни собственными просчетами, стародавние понятия о чести и обиды перевешивали любые аргументы. Но «кроткие словесы» преподобного чудесным образом проняли его. Олег «умилися душею», устыдился святого мужа. Согласился заключить с Дмитрием Ивановичем «вечный мир и любовь в род и род». Отпустил всех пленных. И тех, которых набрал в Коломне, и прежних – как выяснилось, на Рязанщине до сих пор томились некоторые воины, схваченные при возвращении с Куликова поля! Мир договорились скрепить родством. Дочку Дмитрия Донского Софью сосватали за Олегова сына, Федора. Вот опять же, непостижимыми оказались пути Господни. Девушка должна была стать литовской государыней, а стала рязанской…

Когда погасили свары с Олегом, дошел черед и до новгородцев. Их заносило все круче. Стоило ли озираться на Москву? Совсем ослабла, ее даже рязанцы бьют! На реках опять появились флотилии ушкуйников, бесчинствовали не хуже татар. А «золотые пояса» обсудили на вече дрязги вокруг митрополичьего престола и постановили – от Московской митрополии отложиться, отныне церковные вопросы решать самим. Было нетрудно предсказать, куда дальше повернет эта линия, от Московской митрополии к Киевской…

Дмитрий Иванович неоднократно одергивал боярскую республику, она не внимала. Великий князь уговаривает – значит, и вправду обессилел. Ну а коли так, Донской показал, что его терпение имеет пределы. Зимой 1386 г. призвал в поход на Новгород всю Русь. И она откликнулась, зашевелилась! Зазвенела оружием так же, как 11 лет назад, когда укрощали Тверь. Зазвенела, как против Мамая. Снова к государю скакали княжеские дружины, стекались пешие ратники. Полки прислали 26 городов! Выставили отряды даже те, кто числился подданными Новгорода – Вологда, Бежецк, Торжок. Очень уж допекла подвластные «пригороды» политика новгородского правительства.

Конечно, можно было пожалеть, что собравшуюся силищу приходится вести не на литовцев или ордынцев, а на зарвавшихся вечевиков. Но можно было и порадоваться. Русь не словами, а делом показывала, что она не развалилась, готова стоять за общие интересы. «Золотые пояса» совершенно не ожидали подобного единодушия. Откровенно струхнули. Выслали навстречу делегацию, предложили огромный выкуп, 8 тыс. рублей. Столько же, сколько начислил Тохтамыш на всю Московскую державу!

Но дело было не только в деньгах. Надо было закрепить власть над Новгородом. Дмитрий не принял челобитчиков, пустил разъезды разорять села и деревни, имения новгородских бояр, да и вотчины, которые они подарили литовцам. «Золотые пояса» с Патрикием Наримантовичем вооружили народ, произносили громкие речи. До такой степени возбудили горожан, что они связали себя круговой порукой не сдаваться, стоять насмерть. Приготовились к осаде, спалили посады и 24 ближайших монастыря – лишить москвичей теплого жилья! Дважды прокатывался слух, что приближается войско Дмитрия Ивановича. Новгородская рать выходила в поле, строилась к битве.

Однако слухи оказывались ложными. Государь не собирался допускать резню русских с русскими. Он остановил армию в 30 верстах от Новгорода. Рассчитал, что новгородские эмоции выплеснутся, пыл иссякнет, нервы сдадут. Так и случилось. Своевольный город побушевал-побушевал и задумался более трезво. Можно ли было выстоять против всей Руси? К Дмитрию Ивановичу прибыла следующая делегация, с ней повели обстоятельные переговоры. Новгород уплатил 8 тыс. руб., но они стали не выкупом, а штрафом за разбои ушкуйников. Город поклялся не выходить из повиновения великому князю, считать его единственной законной верховной властью. Обязался ежегодно платить «черный бор». Сохранял право нанимать на службу иноземных князей, но обязательно с разрешения Москвы.

Казалось бы, всего лишь усмирили смутьянов. Но поход стал для русских очень важным. Они не позволили отпасть Новгороду, одним махом получили средства рассчитаться с ордынскими «долгами» и наконец, они опять почувствовали свою силу. А последний очаг оппозиции Дмитрию Донскому, теплая компания нижегородских князей, раскололась сама собой. Впрочем, это было закономерно, даже логично. Возможна ли прочная дружба между теми, кто готов ради собственного куска предать государя и соотечественников? За тот же кусок и перессорились. Умер тесть великого князя, Дмитрий-Фома. Его брат и сыновья помчались в Сарай делить наследство. Тохтамыш рассудил, вроде, по справедливости. Старшему в роду, Борису Городецкому – Нижний Новгород, Кирдяпе с Семеном – Суздаль и Городец. Но двое сыновей при отце привыкли управлять богатым Нижним, числили его своим.

Всего несколько лет прошло, как Кирдяпа и Семен помогли ордынцам обмануть и истребить москвичей, а теперь сочли себя ограбленными и обратились… в Москву. Обратились ничтоже сумняшеся, совести хватило. Ну а как же, от них уплыл главный отцовский город, Суздаль и Городец не шли с ним ни в какое сравнение. Поклонились Дмитрию Ивановичу – помоги возвратить. Но и государь не стал ворошить прошлое. Искренне или не искренне покаялись князья, но то, что они подлизываются, было уже хорошо. Государь дал им звенигородский и волоколамский полки, хотя предупредил, в бой они вступать не будут, выделены только попугать их дядюшку. Но и такого вмешательства хватило. Борис сразу оробел, и Кирдяпа с Семеном выгнали его из Нижнего, заставили уехать в свой Городец. Получалось, что Дмитрий Донской нарушил волю Тохтамыша. Нет, он не выступал против хана, переиначил его решение всего лишь по мелким удельным склокам. Но тем самым показывал, кто же хозяин на Руси.

19. Как Тохтамыш сцепился с Тамерланом

«Железный хромец» Тимур, конечно, не смирился с потерей Хорезма. Он просто не в полной мере оценил измену. Рассудил – легкомысленные хорезмийцы не захотели платить подати, установленные в его державе. А Тохтамыш легкомысленно пожадничал, принял их. Тамерлан не стал ломать своих планов, перебрасывать войска из Персии. Отложил вопрос до более удобных времен. Можно будет провести переговоры с Тохтамышем, уточнить, что и кому принадлежит, а Хорезм лежит под боком его владений, он никуда не убежит.

Но… хорезмийские «хазары» тоже понимали, что как только джагатаи удосужатся заняться их родиной, участь Хорезма будет печальной. Порядки, устанавливаемые Тимуром, они ненавидели, воспринимали его как личного врага. А вдобавок ко всему, через его державу повернули торговые пути. Теперь барыши от перепродажи китайских и индийских товаров собирали бухарские и самаркандские купцы. Сарайским и хорезмийским оставалось лишь вспоминать об этих прибылях.

А ведь старые караванные дороги по сибирским, уральским, волжским степям лежали через царство Тохтамыша. Ох как хотелось возвратить Шелковый путь в прежнее русло! Для этого надо было пресечь новое – порушить города, обезлюдить оазисы, завалить гниющими трупами колодцы… Ордынские торгаши и финансисты побеседовали с ханскими мурзами, эмирами, придворными. Прикормленная знать уяснила, насколько важная предстоит задача, засуетилась вокруг Тохтамыша. Настойчиво убеждала: надо напасть на Тамерлана. Ударить первыми, пока джагатаи связаны в Персии.

Не всякий уважающий себя хищник согласился бы укусить руку, которая его вскормила. Но жизнь Тохтамыша прошла в усобицах, он научился не слишком щепетильно относиться к таким предрассудкам, как совесть или благодарность. А в атмосфере Сарая хан освоился. Он знал – пожелания, исходящие из определенных кругов, надо выполнять. Иначе на престоле окажется другой. Началась подготовка к большой войне. Противник был могучий, для сражений предстояло мобилизовать все силы, в том числе русских князей.

Дмитрий Донской после нашествия постарался обзавестись информаторами в окружении хана. В Москве знали: назревает такое грандиозное столкновение, что сотрясутся все соседние страны. На этом можно было умело сыграть. Если Орда потерпит проражение, открывалась возможность освобождения. И в любом случае, нельзя было допустить, чтобы Русь стала пешкой в ханских планах, чтобы русские полки погибали на чужбине не пойми за что. Но ведь и Тохтамыш подумал об этом. Он не напрасно связал князей системой заложничества. Хотя… сможет ли он излить гнев на Москву, когда начнется война? Пожалуй, поостережется. Дмитрий Иванович принялся готовить побег сына.

В 1385 г. татарские тумены без всякого повода, без объявления войны вторглись в Азербайджан. В земли, подвластные Тамерлану. Их подзуживала явно не мусульманская рука. Восточные хроники дружно проклинают ордынцев, разграбивших не только жилые и торговые кварталы городов, но и порушивших многочисленные мечети, медресе. Тимуру откровенно бросали вызов. Но когда в Закавказье двинулись его гулямы, воинство Тохтамыша предпочло не встречаться с ними, убралось в родные степи, утащило богатейшую добычу. Татары радовались, легкая и прибыльная война их очень воодушевила, они готовы были и дальше идти за столь мудрым ханом. Обеспечил поживу на Руси, теперь за Кавказскими горами!

Однако поход в Азербайджан стал самым подходящим моментом и для замыслов Дмитрия Донского. В Орде царила суета, Тохтамыш отправился поближе к театру боевых действий. Вот тут-то верные купцы вывезли княжича Василия из царской ставки. Погоня наверняка стала бы ловить его по дорогам на север. Поэтому беглеца отправили совсем в другую сторону, к Черному морю. Посадили на корабль и добрались до Молдавии, к православному господарю Петру. Но и отсюда попасть в Москву было не просто. Ближе всего – через литовские владения, но совсем недавно в Киеве схватили митрополита Дионисия… Что ж, купцы знали и другие пути. Василия повезли через Венгрию, Чехию, Германию.

В Пруссии у крестоносцев гостил литовский князь Витовт Кейстутьевич. Узнав, что к тевтонским рыцарям неожиданно прибыл 13-летний московский наследник, Витовт устроил ему прием на широкую ногу. Обхаживал, угощал, будто взрослого. И разговаривал, как со взрослым, доверительно. Рассуждал, кто враг и для Москвы, и для Витовта? Ягайло. Об этом Василий и сам знал, соглашался. А если выгнать Ягайлу, Русь и Литва смогут быть друзьями. Кто тогда устоит? Орда? Поляки? Да только пыль от них пойдет, когда русские и литовцы вместе врежут им! Василию льстило, что прославленный князь-воин беседует с ним на равных. Мальчик старался держаться солидно, поддакивал.

А Витовт будил и его мужские чувства. Рядом с князем мелькала расцветающая девушка. Задорно смеялась на пирах выходкам шутов. Задумчиво туманились голубые как озера глаза от песен трубадуров. На охотах она сливалась с конем, неслась во весь опор. Ветер играл белокурыми локонами, наливалось румянцем разгоряченное личико, а под платьем учащенным дыханием круглилось нечто наливающееся, волнующее. Витовт подбадривал: ну как тебе моя Софья? Разве плохая невеста? Заживем одной семьей, и все напасти будут по колено! От застольных кубков сладкого вина и терпкого пива приятно кружилась юная голова. От девичьих взглядов и улыбок кружилась еще сильнее. Княжич покинул Пруссию, переполненный впечатлениями и искренними симпатиями к Витовту.

От тевтонских рыцарей поплыли по Балтике к ливонским, а от них и до Новгорода было рукой подать. В Москву прикатили в начале 1387 г. Государь встречал сына торжественно. Показывал народу, это его преемник. За годы разлуки мальчик вырос, превращался в мужчину. Дмитрий любовался им, расспрашивал. А сын пытался показать, что он и в самом деле не ребенок. Важно рассказывал, что видел в Орде, в европейских странах, взахлеб передавал предложения Витовта – вот он какой, Василий, какие блестящие переговоры провел! Конечно, Дмитрий Иванович отнесся к предложениям литовца гораздо осторожнее, чем его отпрыск. Но информация была важной – в Литве вот-вот разгорится гражданская война. Можно было не оглядываться на запад, более уверенно держать себя с Ордой.

А там уже заполыхало… Нападение на Закавказье крайне удивило Тамерлана. Разумеется, он разобрался, что ветер дует от хорезмийских олигархов, и все-таки не мог поверить, что Тохтамыш пошел у них на поводу. Зачем? Тимур знал кочевников Белой и Синей орд, но не представлял традиций Золотой. Для него, неограниченного властителя, показалось бы диким, что царю диктуют решения торгаши. Зато полководцем он был незаурядным. План врагов представлялся достаточно определенно – набег и поругание святынь разозлят его, он вышлет войско на татар, а в степях у них будет преимущество, они смогут собрать все силы. «Железный хромец» не клюнул, на удар не ответил.

Сдержанность Тимура только подзадорила Тохтамыша и его советников. В начале 1387 г., в то же самое время, когда в Москве чествовали вернувшегося Василия, лавина ордынцев во второй раз понеслась на Азербайджан. Но именно это Тамерлан предусмотрел. В городах стояли большие гарнизоны, поблизости держался сильный корпус. Татар взяли в клещи, разгромили, многие попались в плен. Им не стали мстить, казнить. Наоборот, грозный Тимур отнесся к ним милостиво. Он пожелал сам увидеть захваченных степняков, спросил их о здоровье Тохтамыша. Велел передать ему: «Между нами права отца и сына. Из-за нескольких дураков почему гибнет столько людей? Следует, чтобы мы соблюдали договор и не будили заснувшую смуту…»

Пленным дали красивые халаты, коней, денег на дорогу и отпустили домой. Жест был искренним, благородным, жестом воина – и предназначался для другого воина. Куда там! Политику Сарая определяли отнюдь не воины. И те же круги диктовали стратегию. На этот раз набег в Закавказье должен был только отвлечь джагатаев. Пусть стягивают туда побольше войск, а Тохтамыш нанесет смертельный удар – прямо в сердце державы Тимура. Хан собирал огромную армию, призвал татар, мордву, камских болгар, жителей Крыма, Кавказа, русских.

В общем, Василия выкрали весьма своевременно. Московские полки к Тохтамышу не прибыли. Но Дмитрий Донской правильно рассчитал, что в сложившихся условиях ордынский повелитель не сумеет покарать Москву. Она оставалась в тылу, поссоришься – себе дороже обойдется. Хану пришлось стерпеть и побег, и непослушание. Пока стерпеть. Сейчас у него без того хватало забот. На берегах Волги вся степь покрылась шатрами и кострами. Среди разноплеменного воинства затесались и станы русских князей. Дмитрий не откликнулся, так другие откликнулись выслужиться, прибарахлиться – уже прослышали, сколько добра привозили татары из Закавказья.

Как раз в эти дни в Сарай прибыл Борис Городецкий, жаловаться на племянников и московского государя, отобравших у него Нижний Новгород. Но князь попал в такую неразбериху, что его даже слушать не стали. Цыкнули и записали в общий строй со свитой и слугами. Исполняй приказ, служи царю, а до твоих проблем очередь дойдет потом. Осенью 1387 г., когда спал зной, а дожди оживили пересохшие ручьи и речушки, массы воинов двинулись в Среднюю Азию. Путь был чрезвычайно тяжелым. К пустынным степям были привычны татары и их лошади, у горцев и лесных жителей кони падали, пехота выбивалась из сил, изнемогала от жажды. За армией все гуще стелились холмики неглубоких могил. Тохтамышу доносили: как бы вассалы не взбунтовались.

Но с ним соединились тумены Синей и Белой орд, составилось целое море конницы, и хан смягчился – разрешил отпустить «лишних» ополченцев, тормозящих армию. Князь Борис, месяц маршировавший не пойми куда, тоже сумел просочиться к царю, объяснить, что он-то не готов сражаться. Ему велели вернуться, ждать в Сарае. «Лишние» потащились обратно. Заполняли телами чужие могилки, разрытые шакалами, скребли пыль для новых могил. А Тохтамыш вступил в Хорезм. Его встретили восторженно, как защитника. Заготовили его воинам предостаточно фуража, баранов, хлеба.

Ордынская рать, «бесчисленная, как капли дождя», выплеснулась на самые плодородные районы Средней Азии. Тамерлан все еще воевал в Иране, но в Самарканде возглавил оборону его сын Омар, доблестно отразили атаки Бухаpa, Термез, Карши. Их каменные стены оказались татарам не по зубам. А Тимур, едва до него дошли вести о нападении, срочно заключил мир с персами и форсированными маршами, через горы, бросился спасать родину. Ордынские начальники вели себя беспечно, считали, что он далеко, распустили подчиненных грабить, но неожиданно у Самарканда появился авангард из 30 тыс. всадников, следом спешил сам «Железный хромец».

Тохтамыш и его эмиры переполошились, стали отходить. Однако Тамерлан не позволил им ни улизнуть, ни сорганизоваться. Настиг возле Ходжента и разгромил подчистую. Уцелевшие удирали как могли. Гоня и истребляя их, джагатаи затормозились только возле столицы Хорезма, Ургенча. Тут тоже были каменные стены, горожане и засевшие татары пробовали отбиваться. Но гулямы гораздо лучше умели брать твердыни. После недолгой осады последовал штурм, и город пал. Тамерлан верно оценивал роль хорезмийцев в разыгравшихся событиях. Ургенч он приказал стереть с лица земли, само место разровнять и засеять ячменем, чтобы о городе даже памяти не осталось.

Для Руси складывалась самая благоприятная обстановка. Из похода тянулись ошметки войск Тохтамыша, хаяли своего хана. Теперь Москва могла поставить себя совершенно иначе по отношению к Орде. Но… контузии, полученные на Куликовом поле, не прошли бесследно для Дмитрия Донского. А кто считал травмы от пожарища столицы, от измен, постоянного напряжения? Он все чаще болел, и именно сейчас, в 1388 г., здоровье великого князя совсем сдало. Ему было всего 38 лет, вроде бы, в расцвете сил, вот бы и сесть на коня, поднять знамя! Но вместо коня ждала постель, запахи лекарственных настоев. Они не помогали…

А зашаталось здоровье, и в кремлевских теремах закопошились совсем иные проблемы. У великого князя была уже большая семья. За 23 года супружеской жизни Евдокия принесла ему 11 детей. Двое умерли во младенчестве, но осталось четыре дочки, шестеро сыновей. Наследником числился старший, Василий. Однако со времен Ярослава Мудрого на Руси укоренилась другая система наследования. От брата к брату. Эта система была запутанной, то и дело приводила к раздорам. Еще святитель Алексий, когда был жив, постарался внести полную определенность в данном вопросе. Брат Дмитрия Донского Владимир был не родным, а двоюродным, его отец не занимал престол великого князя, поэтому и Владимир, по русским законам, не имел прав на великое княжение. При участии св. Алексия с ним было подписано докончанье (договор) – князь обязался чтить Дмитрия как отца, а его наследника как «старшего брата».

Но Василию Дмитриевичу исполнилось лишь 17 лет, а Владимир Храбрый был правой рукой государя, прославленным военачальником. Озаботились серпуховские бояре. Если государем станет Василий, они скатывались на уровень провинциальной знати. А если бы Владимир? Тогда его боярам доставались высшие государственные должности. Принялись нашептывать Храброму, неужели он будет прислуживать мальчишке? Его знает и любит вся Русь… Кто из деятелей XIV столетия не прельстился бы? В разных странах сплошь и рядом повторялось одно и то же: дяди перехватывали власть у юных племянников. Но Владимир на такое оказался не способен. Они слишком прочно сроднились с Дмитрием. Один лишь вечер после битвы, когда он искал брата среди мертвецов, перевешивал любые обиды, подсказанные доброжелателями.

Нашлись наушники и у великого князя. Московские бояре пронюхали о разговорах серпуховских, забеспокоились. Они-то при Василии сохраняли свои места, а их хотят оттеснить? Донесли Дмитрию Ивановичу, что зреет заговор. Больной государь осерчал. Но и его слишком многое связывало с Владимиром, в измену брата он не поверил. Зато его приближенных, мутивших воду, щадить не стал, арестовал и разослал по дальним городам. А тут уж вскипел Владимир. Бояре были его верными помощниками, летели с ним вместе в памятной атаке засадного полка! Брат не имел права наказывать их, они были подсудны только своему князю…

Все-таки до разрыва дело не дошло. Миротворцем опять выступил св. Сергий Радонежский – его монастырь располагался во владениях Владимира Андреевича, князь часто навещал его. Преподобный поговорил с тем и другим, и оба остыли. На Великий пост 1389 г. покаялись друг перед другом. Старший за поспешность и гневливость, младший – за то, что и впрямь распустил бояр. Взяли между собой «мир и прощение», на Благовещенье заключили новый договор. Владимир Храбрый обязался «честно и грозно» служить Дмитрию и его детям, а наветы сплетников, желающих их поссорить, братья поклялись объявлять друг другу.

Тогда же, на Благовещенье, пользуясь приездом в Москву св. Сергия, государь пригласил на совет виднейших бояр: Дмитрия Боброка, Тимофея Вельяминова, Ивана Квашню, Федора Кобылина, Ивана Собаку, Федора Свибла, Ивана Хромого, Александра Остея. Дмитрий Иванович уже чувствовал: жить на этом свете ему недолго. Душевно и трогательно поблагодарил соратников – с ними он княжил 27 лет, они вместе с государем возвышали Русь, и государь их возвышал. Призвал так же служить его детям. С этими советниками и преподобным Сергием великий князь утвердил свою духовную грамоту, завещание.

Драгоценностей он оставлял детям даже меньше, чем его отец. Одну цепь, два золотых ковша, еще три предмета… Остальное потратилось, раздарилось, погибло. Владимирское великое княжество почти не увеличилось, за исключением Мещеры. И тем не менее, за время правления Дмитрия Ивановича оно стало неизмеримо сильнее. Налилось энергией, сплотилось. Прежний рыхлый костяк Руси срастался. Калита «прикупал» разорившиеся удельчики, они пришивались на живую нитку, в неопределенном статусе. Сейчас они превратились в наследственные владения государя. Второму сыну, Юрию, он дал в удел московский Звенигород и добавил «купленный» заволжский Галич. Третьему, Андрею, к московскому Можайску пристегнул «купленный» Белозерск, в руках четвертого, Петра, соединил «свой» Дмитров и «купленный» Углич.

Были в завещании и слова, которых не мог себе позволить ни один из предшественников. И отец, и дед стандартно писали: если татары отнимут часть владений, пусть наследники скромненько, без обид, переделят оставшееся. Дмитрий Иванович видел уже другие перспективы: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду…» Он мечтал об этом, вел к этому Русь – да не судьба, не довел. 16 мая великого князя обрадовали напоследок – Евдокия родила ему двенадцатого ребенка, сыночка. Государь успел подержать его на руках, нарек Константином, но до крестин не дожил. 19 мая св. благоверный князь Дмитрий Донской преставился. Хоронили в Архангельском соборе рядом с предками, братьями, рано умершими детишками, и голоса певчих заглушали общие рыдания народа. Плакала толпа, запрудившая площади, плакали бояре, священники. Плакал и Василий Дмитриевич – отныне ему предстояло вести за собой подданных, продолжать дела, недоделанные отцом…

Почти одновременно разрешилась давняя возня вокруг митрополичьего места. Дмитрий Донской до последних дней не хотел видеть на нем ни Киприана, ни Пимена. Но весной 1389 г., когда стало ясно, что дни великого князя сочтены, Пимен решился на очередную авантюру. Запустил руку в церковную казну, набрал побольше золота и серебра и тайком выехал в Византию, решил взятками восстановить свой законный статус. В Азове его задержали генуэзцы. Посчитали старые долги, висевшие на нем со времени его поставления, и отобрали деньги. Пимен доплыл до Константинополя нищим, впустую обивал пороги и вскоре умер.

А боярское правительство при Василии I считало, что затянувшуюся скандальную историю пора завершать. Власть юного государя надо было подкрепить церковной. Подбирать следующего кандидата, судиться в патриархии и скармливать русские деньги было долго и хлопотно. Опять обратили внимание на Киприана. Интриговал, струсил, изменил Дмитрию Ивановичу. Но ведь православный, к католикам не перекинулся. В Литве утесняли православных, и переезд митрополита мог быть очень полезным, потянуть за собой литовскую паству. Василий Дмитриевич поддержал предложение. После встречи с Витовтом он мечтал вмешаться в литовские дела, а Киприан был в них ценнейшим специалистом. Послали к митрополиту, и он не заставил себя упрашивать, явился в Москву.

Но почтенный деятель от церкви не удержался, чтобы посмертно не отомстить своему обидчику, св. Дмитрию Донскому. Потрудился, редактируя летописи. В них появились фантастические вставки, прославляющие самого Киприана: например, как он благословлял Русь на Куликовскую битву, молился о победе. Хотя на самом деле в то время митрополит проклинал великого князя и москвичей, а благословлял воинов Ягайлы. А св. Дмитрия он постарался подпачкать, принизить, выставить в невыгодном свете.

Народ любил покойного государя, сразу же после смерти простые люди начали почитать его как святого. Известный богослов и литератор, св. Епифаний Премудрый, автор Житий преподобных Сергия Радонежского и Стефана Пермского, напиписал «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича». По структуре и содержанию оно представляет собой заготовку для жития святого. Но Киприан пресек эти настроения в церковных структурах, и настолько расстарался, что св. Дмитрий Донской был официально канонизирован только 600 лет спустя, в 1980 г.!

Впрочем, здесь правомерно задаться вопросом, а нужна ли юридическая канонизация святым? Нужно ли им прославление от грешных земных людей? Ведь святые уже прославлены от Самого Господа. Пожалуй, наоборот. Прославление нужно не им, а нам. Необходимо нам, чтобы обрести поддержку Божьих угодников. Так кому же вредят клеветники, мешающие их канонизации? Уж конечно, не святым.