Текст книги "Мститель. Убить карателя! (сборник)"

Арье ранили пулей в бок, нарвался на случайную пулю. По касательной, но недели на три выбыл. Роза также шальной пулей, но в правое плечо. Самое поганое в этом ранении то, что пуля была на излёте и осталась в девочке. Прилетела «Погранцу» ответка вдогонку, когда он уходил с одного из хуторов. И хотя Розу притащили на руках, состояние её очень тяжёлое. Поэтому, как только прибежал гонец от «Погранца», я на мотоциклах отправил туда Генриха Карловича и Клауса.

У «Стрижа» погибли трое. Двое сразу, после взрыва на железной дороге, а третий, тяжело раненный в ноги, остался прикрывать уходящую группу и погиб, подорвавшись на фугасе и гранатах. Ребята, уже отойдя достаточно далеко, слышали взрыв. Задачу, поставленную мной «Стрижу», выполнить ребятам удалось не полностью. И так-то еле ушли. Хорошо, удалось оторваться от погони. Очень помогла кайенская смесь Виталика.

Под Каунасом базу поставить не удастся. Место, которое он должен был осмотреть, занято подразделением охранной дивизии, а группа «Стрижа» наполовину выбита. Так что его группу надо будет усилить новыми людьми и использовать в местных операциях.

Сегодня уедут остальные, а мне со сборной командой бойцов трёх разных групп опять придётся делать невозможное. Впрочем, я уже придумал, как это сделать. Надо теперь доработать то, что взбрело в мою шальную голову. Всем понравится, особенно отдыхающим охранникам лагеря в двух расположенных недалеко друг от друга казармах.

– Хорошо, что ты вчера мужикам водки налил, «Старшина», для многих из них это последняя водка в жизни. Сделал, конечно, через задницу, но обратно не воротишь. Прошло нормально, и ладно, а за разнос прости. Не сдержался. Вывели меня из себя известия последних двух дней, а ты добавил своим празднеством.

Объясню в двух словах то, что сказал Клаус, чтобы ты понимал, почему я делаю именно так. Почти никто из тех, кого мы забрали из лагеря под Себежем, нормальным человеком уже никогда не будет. У большинства из них изменения в организме, связанные с длительным голоданием, больше чем у половины дистрофия. Их год откармливать надо, и то неизвестно, выживут ли. Непонятно, как все, кто был в том лагере, вообще дожили до освобождения.

Девяносто процентов людей, которые находятся сейчас на этой базе, умрут в самые ближайшие недели. Без каких-либо сомнений. Из тех, кого к нам в лагерь отправили, четверо такие же. Они в списке Клауса в первом десятке, то есть хуже не бывает. Именно поэтому они сегодня поедут на машине. Пешком они просто не дойдут, но они нужны, очень нужны, поверь мне пока на слово. Может, Генрих Карлович сможет их вытащить с того света.

Ты на операцию не пойдёшь. Собираешь, готовишь, отправляешь, а потом, заминировав дорогу на старую базу, уезжаешь на медицинском фургоне. Здесь ничего не минируем – бессмысленно. Появление на этой базе егерей после нашего ухода отсюда – дело нескольких часов. На базе берёшь всех в ежовые рукавицы и держишь до моего прихода. Чтобы никто из леса носа не казал, а новичков держишь в госпитале и дальше туалета никуда не отпускаешь. Лично за это отвечаешь. Нянчишься с новыми бойцами как с новорожденными.

Группа пограничника, они покрепче, мне нужна будет в августе, самое позднее в сентябре, группа лётчиков и радистов значительно позже. «Белка» с «Батей» тоже никуда не пойдут. Вы все мне нужны через две недели живые и здоровые. И ещё. Не хотел сразу при всех говорить. Роза ранена. Тяжело.

К Розе «Старшина» относится как к собственному ребёнку. Я случайно узнал, что она похожа на его племянницу, которая живёт на Украине. Боюсь, что уже жила, потому что по отцу она еврейка, а как немцы относятся к евреям, «Старшина» знает не понаслышке.

– Ты не волнуйся, «Старшина». Я за тебя перебью, до кого дотянусь. Что такое ампуломёт, помнишь?

При этих моих словах «Старшина» мрачно усмехнулся.

– А у нас их три штуки.

Ампуломёт – это такая штука интересная. Труба метр двадцать длиной и сто двадцать пять миллиметров в диаметре, станок на четыре ноги, рукоятки как у пулемёта «Максим». Стреляет стеклянными шарами, заряженными горючей жидкостью, на триста максимум метров. Штука достаточно опасная – шары хрупкие, но это в наступлении, а в обороне ничего. Если ампуломёт не таскать и поставить так, чтобы пули шальные не залетали, хуже его только огнемёт. Тот же «Старшина» прошлой осенью хвалил восторженно.

«Старшина» хвалил, а я вспомнил и вчера ночью всё это хозяйство привёз с той базы. Ещё позавчера, когда с «Одой» план лагеря зарисовывали, про них вспомнил и прикинул, где я их поставлю. Но тогда я планировал простой налёт силами своей группы и обстрел казарм из этих ампуломётов, а не полноценное нападение, как сейчас.

Местечко там есть очень близко от казарм и канцелярии, небольшой такой взгорочек. Как раз тот взгорочек, с которого «Ода» за лагерем наблюдал. От казарм до этого прыща на ровном месте метров сто двадцать по прямой. Ну, может, чуточку больше. Мы прикинули, самое то, и расчётам уходить удобно, и все мы после сигнала там недалеко соберёмся.

Сначала мы выбьем пулемётчиков на вышках. Затем расчёты ампуломётов зальют огнём казармы и плац. Там прицельно стрелять не надо, можно вваливать по площадям, разброс можно не учитывать. Как только первые шары подсветят территорию, мы с «Рысью» с ближайших к воротам вышек примемся расстреливать охрану, а двойки будут прикрывать нас снизу.

В расчёты ампуломётов вызвались почти все, но «Старшина» выбрал только тех, кто ходить почти не может. Все они хорошо понимают, что идут на смерть, и понимают, что оттуда не уйдут, чисто физически не смогут, но вечером передо мною сидело сорок восемь готовых на всё воинов. Под маскхалатами у сорока двух из них была форма НКВД. Шестеро танкистов щеголяли в своих чёрных комбинезонах и шлемофонах. В таком же шлемофоне был и «Руль», он поведёт танк.

«Руль» вызвался сам, он тоже понимает, на что идёт. «Руль» по танку самый подготовленный, «Белка» его сам учил. К тому же мы с ним и с «Одой» проработали маршруты отхода. Выбирать, конечно, «Рулю» с танкистами, но дороги, по которым будет уходить танк, «Ода» минировать не станет.

Никто из бывших пленных за рычагами танка долго не просидит, они все ослаблены донельзя, а «Белку» я не отдам. Кто мне немецкий недоброневик заведёт, если что? Не заведётся, на чём я Веру повезу? На мотоцикле? А группа прикрытия рядом побежит? Убить-то просто, а ты роди хотя бы одного. Спрятать бы их с Виталиком подальше, после этого у меня хоть руки будут развязаны.

Как же одному проще! Господи! Была бы здесь моя прежняя группа и наше оружие и снаряжение, мы бы охрану этого концлагеря за пару часов втихую на ноль помножили. Вот только дальше было бы всё то же самое, что будет и сейчас. Выбьем охрану, выпустим пленных, а дальше упыри всех мастей будут гонять их по этим лесам и прозрачным перелескам и убивать, и никто и ничем помочь им больше не сможет. Рядом город, а в нем полицейский батальон со средствами усиления, полицейское управление, куча городских полицаев, войска охраны тыла, охрана штабов и другие вспомогательные части.

За несколько часов к городу вся округа соберётся, с полевыми егерями во главе и частями охранной дивизии, рассредоточенной по всем районам. Но лучше так, чем они умрут от голода, болезней и издевательств или их расстреляют в восьми километрах от этого лагеря, где уже лежит треть жителей города и тысячи таких же, как и они, пленных.

Глава 11

10 июня 1942 года

Так и получилось. Грязно, кроваво, жестоко и быстро. Когда в три ночи раздались выстрелы из танкового орудия и поднялось небольшое зарево, в лагере всё было ещё спокойно. Первыми начали пятёрки с правой стороны, потом в течение десятка секунд подключилась вторая пара и мы с «Рысью». Часовых на своей вышке мы выбили сразу, я выпустил всю обойму, и по магазину, в смутно видимый квадрат вышки, засадили мои автоматчики. Тут же начали рваться гранаты у ворот, и мы стартанули туда. На бегу я закинул винтовку за спину и вытащил «Вальтеры».

К разнесённым гранатами воротам мы с «Рысью» подскочили одновременно. «Рысь» со своими автоматчиками тут же ушёл к правой вышке. Мои автоматчики метнулись к левой, а я задержался у караулки, расстреливая с двух рук в упор контуженых и раненых охранников лагеря. «Серж», «Гном» и Йона вбежали в ворота сразу за мной и, минуя меня, не останавливаясь, побежали к баракам. В это время пошла первая ампула, потом ещё и ещё, появились первые языки пламени, а я уже лез на вышку.

Вот я уже на вышке, тут же автоматчики полезли вниз, загруженные пулемётом, двумя винтовками и патронами. Глаза у них восторженно блестели в зареве начинающегося пожара, а на лицах злые торжествующие улыбки. Ампуломёты неистовствовали, вываливая по казармам весь наш запас.

Вот теперь моя работа. То, что я умею делать лучше всего. Для меня это психологическая разрядка, как бы дико это ни звучало. Груз ответственности, который давит на меня с осени прошлого года, невыносим. Я прекрасно понимаю, что, сколько бы я ни готовил своих «пионеров», их всё равно будут убивать в рейдах, и прикрыть их я не смогу, как ни старайся. Ещё я понимаю, что, организовав эту безумную атаку на лагерь, собственным приказом убью кого-то из своих пацанов и всех освобождённых нами пленных из первого лагеря. Но без нас всех пленных шталага‐347 перебьют и уморят голодом уже через полгода, их здесь здорово больше десяти тысяч. Вчера ещё больше тысячи пригнали. Я потому сам на вышку и полез. Мне это очень нужно. Иначе я изнутри выгорю.

Скольких я убил за сорок минут, считать мне было некогда. Я не видел ни вырвавшихся из бараков пленных, ни разорванных на куски местных надзирателей, ни выдающих оружие своих бойцов. Ничего, кроме выскакивающих из казарм чёрных – тех, кто успел одеться, и белых – тех, кто одеться не успел, фигурок, мечущихся в огне и падающих под моими пулями.

Впрочем, головы я не потерял и вовремя заметил опасность, ну не опасность. Десяток карателей укрылись сбоку от загоревшейся с другой стороны казармы, видно, вылезли в окно и начали огрызаться из автоматов по по-прежнему продолжавшим разбегаться пленным и уже с полтора десятка их убили. Я успел завалить двоих упырей, в третьего только прицелился, как прямо туда в это место попала одна из последних ампул. Это было прямо на моих глазах. Троих сразу охватило пламя, а остальные, выскочив, почти моментально пропали под целой толпой набежавших пленных.

В это время взлетела зелёная ракета, пока только одна. Первый сигнал. Я перевёл взгляд на плац. Оглядел горящие казармы, ряды бараков и мечущихся людей. Вроде норма, нигде сопротивления нет. Винтовка у меня капризная, обоймы мне «Рысь» подгонял, ими разбрасываться не следует. Я нагнулся и принялся собирать обоймы, разбросанные по полу вышки, засовывая их в пустые карманы разгрузки. Это меня и спасло – по вышке кто-то влупил очередь из автомата.

Ёперный театр! Опять зацепило. Ёрш вашу мать! Двумя пулями ещё. Обе по касательной. Одна по руке прошла, вторая по голове, но промедол в плечо вколол, а то меня повело сразу. Пришлось перевязываться. Голова кровит сильно, левая рука слушается, но тоже течёт. Мышцу распахало вдоль кости.

Перевязаться удалось – замотал прямо поверх маскхалата, но минимум полчаса потерял. Пока перевязывался, как выпал из времени. Неудобно, чёрт возьми, и голова кружится. Слышу, лезет кто-то на вышку. Приготовил «Вальтер», а это «Гном». Оказывается, вторая ракета уже прошла, а меня нет, так что собрал он меня быстро. На промедоле меня какое-то время ещё продержит, а вот дальше могут быть проблемы. Крови очень много потерял, пока голову заматывал, из руки сильно текло. Весь маскхалат и левая сторона головы в крови, даже глаз залило. Протёр, а в глазах пелена какая-то.

Спустились вниз. Двигаюсь как в воде, всё время себя контролировать приходится, чтобы по ступенькам ногами не промахнуться. Моих автоматчиков нет, разумеется. А кто бы сомневался? Как бы они меня не приголубили. Любить им меня не за что, это я их на смерть послал, могли и попрощаться со мной таким образом. Теперь уже не выяснишь.

У точки сбора собрались все, даже автоматчики «Рыси» здесь, мы последние, крайние то есть. Метров восемьсот до машины меня почти на руках донесли. Ну да полуторатонный «Опель Блиц», на котором группа минёров каталась, никуда же не делся. Минёры его и подогнали, и охраняли его, пока мы не подошли.

Так и ушли. Набились как селёдки в бочку и ушли. Двенадцать человек из пятнадцати наших, двое автоматчиков «Рыси» и семеро пленных прибилось. «Ода» и Тамир уехали в самом начале на «Хорьхе», отогнать его подальше, заминировать и возвращаться самостоятельно, а «Руль» остался с танкистами. Как до машины дошли, я не помню, отрубился по пути. Видимо, перенервничал, как институтка.

Очнулся в кустах. Хочу всё сразу. Пить и прямо противоположное действие. Раздеться и шубу накинуть, потому что холодно и какой-то дундук мне голову и руку зачем-то замотал, и лежать неудобно. Затекло всё. Щас встану, всем задницу прочищу. Ёршиком. Голова ещё тяжёлая, как будто тот же дундук на меня три немецкие каски напялил. Рядом лежит кто-то. Попробовал привстать, опёрся на левую руку, боль, и отрубился опять.

Второй раз очнулся ещё, как мне сказал «Погранец», через пару часов, это он рядом лежит. Противоположное питью действие мне уже не нужно – лежу в остывающей луже, а напоил меня тот же «Погранец», только кисти рук у него обмотаны почему-то. Мне по-прежнему холодно. Шубы у меня всё равно нет, как и другого маскхалата, и памперсов.

Чудаку этому, который в собственной луже лежит, тридцать с хвостиком лет, а ссытся он по-прежнему как младенец. Вот как «Погранцу» лежать рядом с этим зассанцем? Впрочем, а куда ему деваться? Он даже отползти никуда не может. Потому что этот долбодон обожжен горючей жидкостью от ампуломёта! Я когда это услышал, даже выругаться нормально не смог. Лично я к такому готов не был. Я ж его с ребятами поставил ампуломёты таскать. Эта железяка пятнадцать килограммов весит. Мы две установки с собой взяли и все боеприпасы, что к ним были. Я же специально «Погранца» туда поставил, чтобы он никуда не влез.

То, что сделал «Погранец», не поддаётся описанию и осмыслению. Более того, это полностью противоречит здравому смыслу. Договорившись с расчётами ампуломётов, чтобы они не долбили в определённый угол плаца, он забрал у них два шара с горючей жидкостью и с тремя своими бойцами ломанулся к дому коменданта, стоящему недалеко от казарм.

Не глядя на стрельбу, а ведь мы с «Рысью» стреляли во всё, что шевелится. Несмотря на мечущихся пленных и охранников и не обращая внимания ни на что, кроме своей цели. И ведь пробился гадёныш! Как его пленные не прибили? Вот везунчик! Прихватив коменданта за бейцы, «Погранец» вырезал всех, до кого дотянулся, выгреб все документы. И ведь что придумал! Я ведь думал, что это я контуженый отморозок. Но этот. Этот! Малого петровского загиба не хватит для определения этого человека.

«Погранец» вытащил коменданта на улицу и разбил о его голову шар с горючей жидкостью, а второй шар отправил в дом. Красавец! Я честно так и сказал. Я бы до такого не додумался. Мне бы в голову такое не пришло. Я только не понял, зачем он коменданта на улицу потащил? В доме же проще. Так ему и сказал, а руку пожать ему не могу, на него несколько капель жидкости попало, и обе кисти у него замотаны, и левая нога в придачу.

У «Погранца» ещё двое ранены, кроме него. Один в правую руку, второму, уже на выходе, один из пленных палкой в голову зарядил. Хорошо, боец чуть повернуться успел, а то так с палкой в голове остаток жизни бы и проходил. Пленному потом объяснили по ходу дела, что он своего освободителя отоварил. Этот же пленный потом этого бойца на руках к машине и притащил и сейчас за нами ухаживает.

Тоже здоровый дядя. Чуть-чуть поменьше «Старшины» размерами. Бойца до грузовика он притащил на руках со всем, что на него было навешано, а навешано на всех них всегда очень много. Тридцать пять килограммов экипировки – это самый минимум, который таскает боец даже в самый простой рейд.

Зато все бойцы «Погранца», да и сам «Погранец» довольны до жути. Они же думали, я лаяться буду, подарки раздавать в виде нарядов на кухню. Какая кухня на ухо? Мы ещё до неё не добрались. Потом обязательно, как же без кухни? А лаяться я сейчас не могу, у меня голова кружится и в сон клонит. На этой лирической ноте меня вырубило опять.

Наша безумная атака удалась. «Сержу» с «Гномом» даже удалось нас всех собрать и вывезти в район недавно выбитого хутора. Только до самого хутора мы не добрались и сидим сейчас в лесу. По дорогам шарится столько возбуждённого народа, что «Серж» не рискнул дальше ехать. В район концлагеря стягиваются все кому не лень. Даже по этой второстепенной дороге в восьмидесяти километрах от концлагеря периодически проскакивают местные полицаи, а что творится там, я даже представить себе не могу. Там город рядом, там бойня сейчас. И организовал и осуществил эту бойню я, и жить мне с осознанием этого остаток жизни.

Загнав машину в перелесок, «Серж» отправил «Рысь» к нам на базу пешком, с наказом привести на хутор Клауса и группу поддержки, а то наша инвалидная команда сама передвигается с трудом. «Рысь» ушёл один, ему помощники не нужны. Уже поздним вечером мы загрузились в грузовик и ещё через несколько часов неспешно доползли до полуразваленного хутора.

Здесь нас уже встречали «Рысь», «Фея», Сара и Клаус. Хорошо, что не Санта-Клаус, а то я решил бы, что меня в рай занесло, но при наличии Сары и «Феи» всё почти как в раю. Девчонки привычно, в четыре руки помыли, перевязали и переодели меня. «Рысь» сказал, что мой маскхалат годится только на помойку. Уложили обратно и красотками обложили, так что мне все завидуют.

* * *

Сегодня двенадцатое июня. Максимум через двадцать дней мне надо отправлять Виталика с Верой, а я на ноги встать не могу, а главное, лежу и думаю. Чего это я вдруг так вскинулся с этим концлагерем? Как будто я не знал о двадцати шести миллионах погибших в этой войне? О тех же пленных, которые сотнями в день умирали и умирают в шталаг‐340 в Даугавпилсе? Ради чего я убил «Руля»? Во имя чего там, под Резекне, до сих пор убивают пленных, которых я, только я, и никто другой, выпустил, вооружил и бросил? Для чего я обрядил в форму НКВД пятьдесят человек и пустил их под нож? Они ведь даже уйти далеко не могли. Тем же танком управлял «Руль», а сами танкисты через два часа боя на двести метров от танка отойти не смогут. Да ладно, чего я сам себя уговариваю? Всё это я сделал специально, для этого и форму из блиндажа забирал. Не попались бы пленные, пришлось бы отлавливать полицаев и подставлять их.

После возвращения «Оды» решение я принял спонтанно, но потом подленько подставил умирающих пленных вместо своих мальчишек. А грызу я себя только потому, что пленные прекрасно всё это поняли и напоследок угостили меня очередью из автомата.

Не благородно? Не по-человечески? Так не бывает в жизни: пришёл – увидел – победил. Так только в красивых сказках бывает. Обычно: пришёл – увидели тебя – обгадился по полной программе. Не было никакого другого выхода. Совсем. Только сдохнуть вместе с пленными, впустую угробив всех своих мальчишек, которых готовил всю зиму уничтожать живую силу противника.

Да, некоторая часть людей спасётся. Да, я дал людям возможность умереть с оружием в руках. Да, наконец-то, мы дотянулись до карателей, расстреливающих евреев и пленных. Да, мы перебили охранников концлагеря, и это уже третий начальник концлагеря, который умер не просто не своей смертью, но и смертью очень не простой. Но лично мне от этого не легче.

Стоп! А это хорошая идея. Третий начальник концлагеря! Ну, «Погранец»! Документы-то он притащил, даже форму с сапогами приволок. Барахольщик. Знает, как я к форме отношусь.

Вот и напишем листовки с подробным описанием этого беспредельного подвига отмороженного на всю голову бойца по имени «Погранец». Пусть и ему достанется кусочек моей славы. Если «Погранец» доживёт до освобождения этих мест, пойдёт ему в копилку, а в журнал боевых действий внесём их настоящие имена. Займутся этим новые курсанты и Авиэль, эта работа им по плечу. Заодно и расскажу, чем группа нового пограничника будет заниматься осенью. Листовки раскидаем по деревням при первом же выходе в город и в первом же рейде и чуть позже передадим по радио. Просто открытым текстом в управление к «Сержу». Пусть люди порадуются.

То, что на части нападавших надета форма НКВД, немцы просекут сразу. Допускаю, что кого-то возьмут живыми, но это и всё. На базе, на полуострове остались только снаряды, закопанные в землю, и две бочки горючки. Об этой заначке знает только «Руль», отдельно лежит немного продуктов. Я разговаривал с «Рулём» и сказал ему, что, выпустив большую часть боекомплекта, он может вернуться на базу, заправиться, загрузить снаряды и тут же уходить в любую сторону, кроме нашей. Я ему даже направление отхода приблизительное прикинул. Для него главное продержаться до ночи, а потом, бросив танк, уходить на тот хутор, который они выбивали с «Погранцом». Мы сейчас на втором хуторе. Второй вариант – это сразу уходить в сторону Псковской области и теряться уже там. «Рулю» надо всё время двигаться, не останавливаясь нигде больше, чем на пятнадцать минут.

Ещё одна моя головная боль – это «Ода» и Тамир. У «Оды» была фора по времени, машину он должен был бросить недалеко от города, с противоположной стороны. Затем сразу же уходить и не меньше недели сидеть в лесу, пережидая облавы, но это же мальчишки, голова у них работает совсем иначе.

Сидеть неделю в лесу «Ода» не будет, так как маршрут передвижения я оставил ему свободный. «Хорьх» ребята забили минами, боеприпасами и продуктами так, что машина ползла, цепляясь кузовом за кочки. Двигались они вместе с танком. Затем, после прохода танка, «Ода» должен был заминировать дорогу от базы карателей в город и уходить оттуда. Вот куда его понесёт, я даже представить не берусь, хотя нет, в данном случае берусь.

Ведомый маниакальной привычкой убирать собственную пятую точку как можно дальше от неприятностей, я вбил во всех курсантов, проходящих зимой обучение, понимание, что действия диверсанта должны быть абсолютно непредсказуемыми. Именно поэтому я предоставляю группам полную свободу передвижения, а раз я запретил возвращаться на базу сразу, «Ода» пойдёт в противоположную от базы сторону, в Эстонию, и будет сначала развлекаться, а потом и отсиживаться там, или я его плохо учил.

Вчера утром мы отловили шестерых пленных из лагеря. Они вышли прямо к нашему разваленному хутору и встали на днёвку в тридцати метрах от лежащей в охранении Сары. Умница Сара просекла всё сразу, дождалась, когда они уснули, и добралась до нашей стоянки. Ребят мы, разумеется, спеленали, чтобы при захвате они сами себя не покалечили.

Хорошо, что «Серж» здесь со всеми живёт, прокачивает людей из нового пополнения. Так что он сразу показал нашим пленникам свой железобетонный документ на тряпочке, который всегда действует безотказно, а потом они друг друга признали. Оружие-то «Серж» и «Гном» выдавали, вернее, контролировали процесс, а у этих ребят винтовки немецкие, явно из нашего грузовика, и «трёхлинейка», на шестерых три ствола и одиннадцать патронов.

Сильно эти ребята жить хотели, здесь от лагеря по лесам километров сто двадцать, если не больше. После кормёжки лагерной, без продуктов и через жутчайшую облаву пройти такое расстояние это постараться надо. Я сразу предложил им у нас остаться, потом и «Серж» подключился. Возражений не последовало. Да какие там возражения? Они уже на последнем издыхании до нас дошли. Вовремя мы им попались, очень вовремя.

Я не стал перебираться в госпиталь, мне надо было с этими бойцами пожить, присмотреться. Только «Погранца» с обоими его ребятами отправил. У «Погранца» ожоги, они долго не заживают. Хорошо ещё, на него даже не капли этой жидкости попали, а пыль от этих капель. Иначе «Погранец» сгорел бы как начальник концлагеря. Один боец ранен в руку, но тяжело, пуля перебила кость, ещё один надолго выбыл, ну и второй его боец с черепно-мозговой травмой, со своей необычной нянькой.

Потешаются над последним и его сиделкой теперь все кому не лень, даже девчонки. Так вдвоём с тем пленным, что его отоварил, и перевели. Они теперь неразлучны. «Погранец» сказал, что эту няньку к себе заберёт, больно ему понравилось, что у него будет свой персональный «Старшина». А «Нянька» доволен, ему сказали, что «Погранец» с комендантом лагеря сотворил, так мужик аж прослезился. Теперь авторитетней «Погранца» для него никого нет, так за двоими и ухаживает.

Этот рассказ в художественном пересказе выдали и вновь прибывшим красноармейцам, тоже прошло на «ура». Вместо «Погранца» я оставил здесь «Стрижа» с остатком его группы, пусть тоже к людям присматривается, может, отберёт себе кого. Да человек пять и отберёт, а остальными усилим группу «Погранца», если никто больше не вернётся.