Текст книги "Вопреки всему"

1957—2006. Завод

Как глупо… Да еще и по любимому предмету! Еще вчера, проанализировав в голове все возможные варианты решения сложной математической задачки, выбрал самое оригинальное и, оченно гордясь этим, стал ожидать отличного результата на вступительных экзаменах в Горный институт. Тю-тю камули!2424
  Тю-тю камули – в то время ходовое выражение из комедийного фильма; означало «конец мечтаниям».


[Закрыть] Пара! И за что? За глупейшую арифметическую ошибку! Грустно получив в приемной комиссии документы, два бедолаги, товарищи по несчастью, Боря и я, печально побрели до ближайшей рюмочной. Протолкавшись в толпе опоек пару кругов по этому богоугодному заведению, трясясь затем в побрякивающем всеми старыми суставами допотопном трамвае пятого маршрута, тупо пялились в запыленные окна и вдруг на остановке «Техническое училище» глаза резанул огромный щит: «Объявляется прием…». Пулей вылетев из вагона, через пять минут уже парили мозги двум прелестным дивам из приемной комиссии, а еще через пять, в состоянии эйфории от происходящего, слепо сдали свои документы на фрезерное отделение и, жутко гордые, удалились дообмывать сие деяние.

Поутру, потряся похмельной головушкой и обнаружив пропажу документов, прокрутив обратно все содеянное вчерась, уже ползали в коленях перед вмиг оказавшимися железобетонными красавицами, умоляя повернуть историю вспять, но, как вежливо объяснили те: «Аллес! Капут! Учитесь, господа, фрезерному ремеслу!» И пошли мы учиться…

Десять месяцев пролетели мухой, и вот у меня на руках красные коры «Свидетельства с отличием», пятый разряд фрезеровщика-универсала по старой тарифной сетке и направление в самый секретный экспериментальный цех машиностроительного завода имени всенародного старосты дедушки Калинина. Полупустой цех, охраняемый сурьезными девицами из ВОХРа с допотопными наганами на крепких попках, суетня монтажников, устанавливающих новехонькое, еще в масле, оборудование, старые работяги, с интересом разглядывающие «пятиразрядного» сопляка, да еще и профессорского сынка, что по тем временам, не говоря уже о нынешних, было нонсенсом – все это внезапно обрушилось на мою бедную головушку. А тут еще эта подписка о неразглашении «государственной тайны»! Было от чего крыше съехать. Но мой первый сменный мастер, а впоследствии лучший друг Володя Чудинов, приобняв за плечи, провел по цеху, все показал и объяснил, с кем надо познакомил и, остановив у сияющего свежей краской красавца «Чепеля»2525
  «Чепель» – импортный универсальный фрезерный станок.


[Закрыть], одного из двух во всем цехе, пожелав мне удачи, отдал его в мое распоряжение. А через полчаса, разобравшись со всеми этими рычагами, кнопками и рукоятками, я, поставив в универсальные тисы свою первую заготовку, превратил оную через пару часов в готовую деталь. Скрупулезно обмерив все причитающиеся по чертежу размеры, старый мастер ОТК, чтой-то хитро хрюкнув себе в усы, расписался в «сопроводилке» и шлепанул туда свое личное клеймо. И началась моя рабочая жизнь!

А работать приходилось с «листа», то есть конструктор, весь в мыле, прибегал к тебе с «белком»2626
  Белок – белый лист ватмана с вычерченной карандашом деталью.


[Закрыть] только что вычерченной детали и безо всякой технологической операционной разбивки, объясняя на пальцах, умолял побыстрее «отваять» ее в металле. Зачастую в процессе выползали конструкторские «ляпы», и на одном из них я и познакомился, как потом оказалось, на всю оставшуюся жизнь с талантливым и очень шустрым конструктором Стасом Дерябиным. Размахивая руками, тиская и вырывая друг у дружки чертеж, мы гоняли размерные цепочки и спорили, с какой же базы выгоднее начинать обработку. А материалы были по тем временам дюже дефицитные: тут тебе и нержавейка, и титан, и магний, не говоря уж о специальных конструкционных сталях с качественной термообработкой.

Завод. Мне 20

Все бы хорошо, но стал замечать я, что мой сосед, старый экстрафрезеровщик Степан Гаврилович частенько, притулившись за моей спиной, с усмешкой наблюдает за моими манипуляциями, а однажды, махнув рукой и возвращаясь к своему «Чепелю», в сердцах бросил: «Через жопу работаешь!» Крайне этим заинтригованный, подкатился я к нему с ехидным вопросом: «А почему?» – «А потому, – изрек он. – Башку-то тебе всякими формулами забили, а вот научить-то нормально работать забыли. Хошь – научу, но только месяца два ни хрена зарабатывать не будешь!» Как же я благодарен ему за ту, не отмеченную ни в каких учебниках науку! Повторив всю его хитрую оснастку, едва уместившуюся в двух металлических рабочих шкафах, подобрав уникальный режущий инструмент, мы образовали с ним крепкий тандем, принимая в работу и разбивая по операциям (одну делает он, а следующую я и так далее) сложнейшие детали. Пространственное представление, и до того врожденно заложенное в мою башку природой, отлично отшлифовалось, и затем, уже в институте, благодаря ему щелкал я, как семечки, все эти мудреные задачки по «начерталке». А с третьего курса института, когда пошли специальные предметы, школа старика Седунина дала о себе знать – учился я играючи, защитившись в конце на «отлично».

Но все это было потом, а пока… Однажды, пыхтя над очередной, крайне каверзной деталюхой, я вдруг ощутил какое-то похлопывание по плечу. Недовольно дернувшись, продолжаю ответственную операцию, когда похлопывание повторилось. Отключив станок, с ожесточением громко послав нахала, резко оборачиваюсь и обмираю, чуть не напустив со страху в штаны. Передо мной, в окружении подобострастной свиты, с приседающим от ужаса на заднем плане начальником цеха стоит с ехидной улыбочкой сухощавый черноволосый красавец – начальник всего нашего экспериментального корпуса! «Ну и лаешься же ты, сокол, – произнес он в гробовой тишине. – А еще новый четвертый разряд тебе дали. Зайди-ка через полчасика в кабинет к начальнику цеха», – и величаво удалился, волоча за собой шлейф сопровождения. И уже в кабинете, как ни в чем не бывало, расспрашивая о проблемах и трудностях в работе, бросил, что, мол, пора бы и дальше грызть гранит науки. Узнав же, что я уже, да еще и на заочном Казанского авиационного института, изрек: «Будешь после каждой сессии ко мне с зачеткой приходить и упаси господь, ежели тройки притащишь, премии лишу». Классный мужик, так и патронировал меня все время, что я посвятил родному заводу.

А тут и пришел конец отсрочки, настал призыв военных лет, пацанов стало не хватать, и загремели в армию все ребята из вечерних и заочных институтов. Началась солдатская жизнь, но это была уже другая песня.

1960—1970. Подлянки

Уже только в почтенном возрасте и начинаешь осознавать, какой же ты все-таки придурок был в молодые годы. Энтузиазм в то время кипел в тебе бурно и, распирая изнутри все еще растущий организм, требовал реализации в каких-либо хохмах и проделках, зачастую имевших довольно-таки сомнительный запашок.

Дядя Вася

А работал в то незабвенное время за соседним, но, увы, горизонтальным фрезерным станком, как казалось мне тогда, шибко старый, аж полтинник, какой-то заторможенный и малость туповатый дядя Вася. Доверяли ему только предварительные обдирочные работы, и пахал он упорно, осоловело пялясь, сидючи на табуретке, на огромадную цилиндрическую фрезу, обильно поливаемую охлаждающей эмульсией, коя медленно срезала толстенную стружку с очередной заготовки.

Зуб на меня он имел страшенный, так как при аттестации энтот сопляк-выскочка отхватил аж четвертый разряд, а он, ветеран, черт побери, едва-едва вытянул на третий. И задолбал он меня своим нытьем до не могу. Однажды, уж совсем обозлясь, я рассказал ему анекдот про нашего летчика, сбитого во вьетнамском небе. Попал тот, бедолага, в плен к янкерсам. Мучили его там, колбасили, пытались выудить секретные технические данные наших МИГов, но молчал он, как партизан. Плюнули на него в конце концов, да и обменяли на пленного американца. Попал он заново в родную эскадрилью, поддали ребята на радостях и спрашивают, мол, как там? «Одно скажу я вам, други, – ответствовал он. – Учите крепко, мужики, матчасть!»

Не въехал дядя Вася, не дошло, пришлось обращать его в разум наглядно. Задремав в очередной раз на своем боевом посту и внезапно очнувшись, вдруг с ужасом обнаружил он, что фреза уже давненько елозит на одном месте, хотя «самоход» был включен. И не знал он, что я, воспользовавшись его отключкой, переставил «клювик» переключателя в положение «управление от кулачков». Перещупав поочередно все органы управления и не получив результата, хватается за свою башку и мчится за дежурным электриком, копающимся в это время в кишках проблемного карусельного гиганта.

С трудом, мольбами и стенаньями отрывает того от столь увлекательного занятия и буквально за руку тащит к своему взбунтовавшемуся агрегату, еще не зная о том, что зловредный поганец, то бишь я, совершив мгновенный рывок, вновь перещелкнул переключателем. Вскрыв коробку управления, электрик прощупал контрольной лампочкой все соединения, включил станок и, обложив бедолагу трехэтажным матом, двинул доделывать прерванную работу. А вослед ему неслись Васины не менее сочные и идущие от всего сердца комментарии, сплошь касающиеся его родни и профессионализма. И не знал он… (смотри выше). Умостившись удобнее на табурете, включает он «самоход» и пару минут тупо пялится на вращающуюся на одном месте фрезу! Судорожно оглянувшись на колупающегося в отдалении в осьминожье проводов электрика, он, вновь перетрогав все ручки и кнопки и отчаявшись решить возникшую на ровном месте проблему, с нутряным вздохом вставил вместо рычага в штурвал горизонтальной подачи длинную трубу и, поднатужившись, заменил собой ходовой винт.

Вдоволь налюбовавшись экзотической картиной, я, приняв загодя стартовую стойку, у него на глазах проделал уже наработанную манипуляцию и, увернувшись от просвистевшей рядышком трубы, практически доказав превосходство физкультурной подготовки перед высоким интеллектуальным началом, стремительно улепетнул от намечавшейся кары по центральному цеховому пролету.

Рыба

В обеденный перерыв почти все «старики», прихватив принесенное из дома съестное, кучковались вокруг массивной разметочной плиты, дабы, зажав в заскорузлых трудовых ладонях металлические костяшки домино, резаться весь обед в эту завлекательную умственную игру. Вот и сейчас, подтрунивая друг над дружкой, они с ужасающим грохотом самозабвенно лупили ими по стальной поверхности. Молодняк же относился к данной процедуре весьма настороженно, так как путь в высшее общество был им заказан изначально и бесповоротно. Вот и потянуло меня на геройство. Дядя Федя, потомственный и почитаемый всеми довольно-таки ехидный токарь, время от времени прихлебывая из литровой бутыли молоко, лихо высаживал одного за другим из игры всех своих соперников, издевательски отзываясь притом на всем понятном производственном языке об их интеллектуальных способностях. Улучив момент и поднырнув под скамейку, умыкаю сию посудину и, из заранее припасенной банки, заливаю туда заместо выпитого тут же молока аналогичную по цветовой гамме станочную эмульсию. Треснув в очередной раз по плите костяшкой и радостно при этом взвыв: «Рыба!» – дядя Федя жадно присосался к вожделенной емкости… Судорожно выпученные глаза и белая струя, окатившая соплеменников и всенародное добро, в сочетании с хитросплетенным матом завершили сие мероприятие, но не насовсем. Еще несколько минут он носился со здоровенным дрыном за виновником данного спектакля под дикую ржачку окружающей среды. Безуспешно, однако…

1 мая 1960-го

Солнечное развеселое утро, и у «пожарки», где всегда формируется заводская праздничная колонна, уже, приняв по чуть-чуть на грудь, веселятся, распевая песни и приплясывая, «простые советские люди». Путь же пешедралом до площади довольно долог, а по дороге так много «горячих точек»! И уже к десяти часам крепко разогревшаяся толпа, размахивая транспарантами и красными стягами, шустро топала по асфальтовому горбу перед Дворцом пионеров, когда высоко в синем небе, далеко на востоке, вспучились два дымных облачка. А через пару секунд, чуток в сторонке, еще одно. «Во дают! Салютуют-то как рано!» – разнеслось по народу, но мой приятель, инженер-ракетчик, тихо так и как-то задумчиво протянул: «Нет, братцы, уж больно смахивает на наши 13Д, вот только почему и в кого?» Когда, наконец, выбрались на площадь 1905 года и, распевая пришедшуюся по душе крамольную частушку (в ответ на праздничные призывы типа: «Да здравствуют советские машиностроители!!!»):

 
Ты лети, наш спутник милый,
Поднимайся до небес!
Прославляй свою Отчизну
— Мать твою, КПСС! —
 

вдруг обнаружили отсутствие на высоких трибунах ВСЕХ первых лиц, лозунги, надрываясь в крике, вопили совсем уж никому не известные люди. А по колоннам уже волной катились слухи, что, мол, поймали штук десять американских шпионов, обрастая снежным комом невероятных подробностей. Вечером же весь Свердловск гудел от информации, распространяемой службой ОБС2727
  ОБС – Всенародная информационная система «Одна Баба Сказала».


[Закрыть], что где-то над Кольцово сбит огромаднейший американский бомбардировщик с атомными бомбами! Назавтра, ранехонько, вдвоем, на форсированной «Яве» мы сумели проскочить по тропинкам через армейское жидкое оцепление, и у меня дома после долгонько валялся кусочек дюралевой обшивки с английской надписью от самолета разведчика У-2 бедолаги Пауэрса.

1963—2003. Солдатские байки

Песня

…но как порою сложно, ВАШУ МАТЬ,

без мата речь оформить адекватно!

Законопослушные граждане живут по закону, братки – по понятиям, а солдаты… солдаты – по Уставу. «А Устав… Устав – ЭТО…» – сказал однажды в прекрасном фильме «А зори здесь тихие» симпатичный пышноусый старшина, и этим все было сказано: боевая и политическая подготовка, распорядок дня и т. д. и т. п. А в соответствии с распорядком дня и исключительно с целью окончательного оздоровления всего поголовья защитников Отечества положено было им перед отбоем погулять. И не просто так, умиротворенно глядя на луну и загадывая желания, а пренепременно строем, да с удалой песней, и в дождь, и в зной, в слякоть и метель, положено так…

А петь-то как не хочется после тяжкого трудового солдатского дня, шлепая двумя сотнями подкованных сапог по периметру военного городка. Но наш бравый старшина, а в простонародье «макаронник», большой любитель хорового пения, имел на сей предмет свою мысль и оттого ее все время думал. А додумав, смачно командовал: «Рота! Запевай!» Рота, сумрачно колотя сапожищами по асфальту, угрюмо безмолвствовала. «Рядовой Ильиных, запевай!» – «Не могу, товарищ старшина, горло болит». Следовал немедленный вердикт: «Два наряда вне очереди! Ефрейтор Тимофеев! Запевай!» – «Не могу, товарищ старшина, нога болит». Неумолимый повтор наказания с усугублением: «Три наряда вне очереди!» И сразу же: «Рота – бегом»! Тяжелое топанье и пыхтенье испуганного стада потревоженных бегемотов, затем новая команда: «РОТА!!!» После чего солдаты обязаны перейти на строевой шаг, а затем, промолчав и на этот раз, вновь пару раз совершают пробежку с последующим отбиванием пяток. И вот вконец испуганный дискант откуда-то из середины строя тонюсенькой струйкой заводит: «Вьется, вьется знамя полковое, командиры впереди…» Угрюмо-злые хриплые голоса вразнобой подхватывают всем знакомый припев и тянут-потянут его до самой долгожданной команды: «Разойдись!»

На службе

Как-то под вечер, перед началом очередного выгула, сидючи в красном уголке, ротные неформальные лидеры порешили приобщиться к истокам высокой поэзии и вмиг сочинили, благо земля русская не оскудевает талантами, новый текст любимой старшинской песни, но с такими купюрами и словосочетаниями, что вмиг заинтересовали сим произведением всю роту. И она, всего за десяток минут, постанывая от смеха и в изнеможении приседая, изучила его в совершенстве. И уже скопом решили так, что те, кто идет по периметру строя, поют любимую старшинскую, а вот середина – середина озвучивает исключительно новый вариант оной.

Удивлению «макаронника» не было предела, когда рота сама и без команды, с первого же шага взревела сотней луженых глоток, да не просто так, а еще и с залихватским присвистом. В тихом вечернем воздухе гремела и стократилась удалая и донельзя патриотическая песня, причем при подходе к Дому офицеров, когда оттуда потянулась жиденькая цепочка офицеров с женами после просмотра очередного сопливого индийского сериала, рота перешла на строевой и резко добавила децибел:

 
Путь далек у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьется, вьется, в рот она е… ся!
И три года впереди…
 

Только, вот беда, те уроды, что шли по периметру строя, вдруг неожиданно замолкли, и над притихшим гарнизоном залихватски звучала только новая интерпретация произведения. До предела гордый старшина, лихо оттопырив локоть и выпучив от натуги глаза, отдавал честь вышестоящему начальству с подобострастной улыбкой на широкой харе. А начальство, в лице замполита полка, спешно бросив на произвол судьбы свою дебелую половину, в диком бешенстве уже подлетало мухой к старшине с диким воплем: «Что это у тебя, старшина Поляков, рота поет? <…> мать твою!» – «Песню, товарищ подполковник!» – радостно ответствовал виновник торжества. «Мудак!» – это старшине. «Ма-а-л-ча-а-ть!» – это уже роте. Сбившаяся со строя, топчущаяся на одном месте толпа, ничегошеньки не понимающий и вмиг вспотевший старшина, взбешенный, плюющийся, как перекипевший чайник, подполковник, приседающая от хохота за ближайшими кустиками парочка молоденьких лейтенантиков завершали эту потрясающую по силе картину.

Финал же был страшен. Красный, как вареный рак, бешено вращающий зенками, только что получивший полновесную плюху от замполита старшина, построив роту и скомандовав: «Фыр-р-р-но!» – произнес звенящим от негодования фальцетом самую пламенную, рвущуюся из самой глубины заскорузлого сердца и единственную в своем роде речь, а именно: «Солдаты, мать вашу …!!!! чтоб с нонешнего дня …!!! в роте …!!!! трах-перетрах!!! больше никогда …!!! чтоб …!!! …вашу мать!!! больше не слыхивал! а не то …!!! я вас …!!! всех!!! поименно и поочередно …!!! за этот самый мат …!!! вольно, разойдись!» Но рота разойтись не имела сил, медленно оседая прямо рядами, в судорогах держась за животы, захлебываясь от хохота, вытирая сопли и слезы, переваривая информацию, только что донесенную до ее сознания старым служакой, который и мог-то донести оную лишь в таких выражениях и словосочетаниях. Да что он, вся наша доблестная российская армия, от величайших полководцев и до самого задрипанного стройбатовца, общается, командует и идет в смертельный бой с <…> словами на устах!

И в этом наша сила! Ни один вражина, услыхавший <!!!…!!!…!!!…>, не устоит перед нашим геройским напором! Ура! <!!!…!!!…!!!…>

Капитан Вася

Одиознейшая фигура коменданта нашего равноудаленного от всех прелестей цивилизации гарнизона капитана Мироненко, проходящего под кликухой «капитан Вася», вызывала брезгливое дистанцирование всей приличной части офицерства и неподдельные страх и ненависть у всех нижних чинов, то бишь солдат срочной службы. Тупой и безграмотный служака с генетически запрограммированными садистскими пристрастиями, досконально зазубривший все существующие в природе положения, указы и уставы, касающиеся службы в подведомственной ему части, он изощренно применял их на практике, буквально понимая каждое написанное в сих документах слово. А уж страшнее дурака с инициативой может быть только вселенский мор. Переполненная «губа»2828
  Губа – гарнизонная гауптвахта.


[Закрыть] являлась критерием оценки его плодотворной деятельности, обеспечивающей дармовой рабочей силой в лице пойманных на местах «преступления» бедолаг выполнение всех самых грязных гарнизонных работ, от чистки общественных туалетов до сбора «бычков» по всей территории и окраски газонов зеленой краской перед прилетом высокого начальства. О, боги! И нет спасенья в ненавидимом нами гарнизоне от иезуитски вездесущего капитана Васи, по всей вероятности, испытывающего очередной острейший оргазм от удачно проведенной «операции» по искоренению любого инакомыслия на вверенной ему территории.

А служило у нас в роте «чудо в перьях», этакая внесистемная единица по имени Веня Фортанов с приклеившимся к нему прозвищем «Гриша Добросклонов». Нелепейшая долговязая фигура с торчащими из коротких рукавов жилистыми и красными пудовыми кулаками, с сапогами сорок седьмого размера на тонких, обтянутых застиранными солдатскими галифе конечностях, изумленно созерцала окружающий мир огромными детскими голубыми глазами с длинными, пушистыми и чуть загнутыми, как у классной кинозвезды, ресницами. Добродушный, безобидный и наивный до неприличия тракторист из богом забытой саратовской деревеньки был объектом постоянных нападок от всяческих глумливых паскудников, коими была богата земля русская испокон веков. Особливо доставалось ему от капитана Васи, которому он частенько попадался на глаза, как будто бы нарочно, то с расстегнутым воротничком, а то с опущенными и не завязанными ушами солдатского треуха.

Словом, не выползал бедный Веня из бесчисленных нарядов и с «губы», безропотно снося все тяготы своей нелепой солдатской жизни. А шел уже третий год его службы, автоматически переводящей в разряд «стариков» с причитающимися по статусу привилегиями. Одной из них была заманчивая возможность при заступлении в караул нести службу по охране социалистической законности на вожделенном двухсменном посту, то бишь сохраняя ее исключительно в ночное время. Функции же начкара2929
  Начкар – начальник караула.


[Закрыть] в этом случае исполнял дежурный по роте, что открывало огромнейшие возможности для различного рода манипуляций, от заступления на пост без разводящего и последующего бдения на оном целых четыре часа заместо положенных по Уставу двух до появления на посту без личного оружия, с приемом из рук только что разбуженного напарника его тепленького калашникова. Капитан Вася, располагая оперативной информацией от своих соглядатаев, оченно обожал производить лихие налеты глубокой ночью на охраняемые «старичками» объекты, следствием чего частенько являлось длительное заточение в гарнизонный замок Иф.

Заступив на пост в ноль-ноль часов и забравшись с ногами под толстую попону, укрывающую передвижной компрессор, Венечка унесся мыслями в свою родную деревню, к теплым шанежкам, пышным девкам и милой его сердцу МТС3030
  МТС – машинно-тракторная станция.


[Закрыть]. Умиротворенно подремывая и сладко причмокивая губами, он чуть не прозевал легкий перезвон пустых консервных банок, подвешенных на протянутых по периметру охраняемого объекта ниточках. Мгновенно приведя себя в боевую готовность, Веня занял исходную позицию в затемненной гаражной нише, обозревая освещенную киловаттной лампой территорию. Медленно крадущуюся по периметру стоянки темную фигуру выдала блеснувшая на миг «капуста»3131
  Капуста – летная кокарда на фуражке.


[Закрыть] на летной фуражке, которую с гордостью любил надевать в особо торжественных случаях капитан Вася. С огромным интересом наблюдая за перемещением новоявленного ниндзи, Веня с трудом сдерживал вдруг проснувшийся в нем охотничий азарт, судорожно сжимая во вмиг вспотевших руках безотказный автомат.

А Вася, осторожно обследовав окрестности объекта и не обнаружив признаков часового, окончательно потеряв нюх, начал нахально совать свой нос то в кабину спецмашины, то под попону покинутого Веней компрессора, а то и в кучу загаженного тряпья, предназначенного на выброс. Убедившись, что постового нигде нет, он опрометчиво двинул по диагонали площадки, брезгливо обходя по-осеннему холодную лужу с отблескивающими на свету пятнами машинного масла. Выждав, когда «нарушитель» попытается перепрыгнуть через нее, Веня вскрикнул звенящим от волнения голосом: «Стой! Стоять на месте!» Подпрыгнув от неожиданности, капитан Вася взвизгнул: «Сука! Проснулся! Попался! Сдай оружие!» – и попытался рвануть на окрик. Резкое лязганье затвора мгновенно остудило боевой пыл нападавшего, а новая команда «Стой! Стрелять буду!» пригвоздила его к асфальту. «Ты че? Не видишь, че ли? Да это я, комендант гарнизона капитан Мироненко!!!» – взвыл он от такого хамства, на что последовала произнесенная уже ледяным голосом команда: «Лежать! Буду стрелять без предупреждения»! Дурак дураком, а понял бедолага, что часовому пристрелить его на месте, как «два пальца об асфальт», так как он нарушил все каноны Устава караульной службы, где четко прописано, что часовой есть лицо неприкосновенное со всеми вытекающими и нежелательными, мягко говоря, для него, капитана, последствиями. Медленно оседая в грязную лужу, капитан жалобно взмолился: «Парень! Да я тебе… ну, че хошь, ну, отпусти, пожалуйста, а»? Но Веня, подрагивая от только что совершенного геройства, был неумолим: «Лежать! Стреляю без предупреждения»! Вася вздрогнул и распластался вялым червяком посередь загаженного бензином и маслом озерца. Душераздирающее зрелище, в удовольствие созерцаемое трясущимся от волнения Веней, было внезапно прервано дико ворвавшейся в его охмелевшую от содеянного башку: « <…> твою мать! Ведь мне же еще ТРИ часа на посту стоять! А это уж наверняка трибунал»! Медленно, раком, раком он добрался до заветного ящика полевого телефона и, яростно крутанув пару раз рукоятку, не выпуская тем временем из поля зрения капитана, истошно проорал в бакелитовую трубку про всю случившуюся с ним оказию!!!

Час ночи, безлунное небо, слабо побрехивающие в отдаленной деревеньке собаки, жалобное подвывание замерзающего в ледяной няше коменданта и нарушившие эту идиллию, изначально слабые, а затем грохочущие звуки бегом приближающегося наряда. «Стой! Кто идет? – по всем правилам караульной службы радостно взвыл часовой. – Разводящий ко мне! Остальные на месте!» А дальше все как по нотам: звонок начкару караула номер один, группа захвата, вой «дежурки» и трясущаяся от холода в мощном свете фары искателя фигура пойманного на месте преступления бедолаги. Старший наряда был неумолим и, не вступая в словесный контакт с нарушителем, мгновенно препроводил потерпенца в караулку. Солдатское радио действует безотказно, и когда завывающий сиреной «газон» подъехал к тщательно охраняемому помещению, отдыхающая и бодрствующая смены с иезуитской радостью пялили глаза на редкостное и какое-то диковатое в своей простоте действо – перемещение чумазого и дрожащего нарушителя, то бишь КОМЕНДАНТА ГАРНИЗОНА, в комнату начкара.

Беды обалдевшего от всего происходящего с ним капитана Васи на этом не закончились, ибо начальником караула на сей раз был майор-летун3232
  Летун – летчик.


[Закрыть], порядочнейший мужик и настоящий вояка, прошедший несколько заграничных «командировок». Свободные от службы солдатушки, радостно повизгивая при каждом громовом раскате майорского баса, толпились в тесном коридорчике караулки, жадно ловя каждое неприличное слово в адрес незадачливого «экскурсанта». А уж обстрелянный не раз в недалеком прошлом вражескими ракетами комэск3333
  Комэск – командир эскадрильи.


[Закрыть] умел виртуозно излагать свои мысли, тем более что повод-то был просто уникальный.

Отправленный через пару часов восвояси капитан Вася был надолго деморализован и в дальнейшем, став гораздо потише и даже как-то поблекнув, перестал шастать ночами по «двухсменкам», так как даже в его железобетонной башке твердо утвердилась мысль: «А че, ежели оне все же стрельнут?» А «оне» после всего произошедшего уж пренепременно стрельнули бы, будьте любезны!

Венечка же, так и не получивший полагающийся ему внеочередной отпуск, автоматически переместился на иной, более высокий иерархический уровень, вмиг став предметом преклонения и обожания всех недотянувших пока до «стариков» сослуживцев. Кроме капитана Васи, естественно…