Текст книги "Испытания жизни"

Долгие ожидания Марии подтвердились на следующей неделе. В класс, где она вела урок русского языка, явился щеголеватый военный со знаками различия подполковника и непосредственно обратился к Истоминской.

– Мария Кирилловна, я жду вас через десять минут возле школы. Мне надо с вами срочно переговорить.

Маша едва не ответила ему грубостью на столь бесцеремонное заявление. «Да, как он может обращаться ко мне так, словно я являюсь его вещью. Кто ему дал такое право?» Но сдержав внутри себя негодование, готовое было вырваться наружу, она сумела сдержаться.

– Хорошо, я переговорю с вами, но после того, как закончу урок.

Хватов молча сделал вежливый поклон головой и вышел из класса, все же, шумно захлопнув за собой дверь. Встретив Марию на ступеньках лестницы, ведущую в школьное здание, Хватов протянул Маше роскошный букет ее любимых, белых роз, которые он держал сзади у себя за спиной.

– Прими, моя дорогая! И не вздумай отказаться. Тогда я на тебя серьезно обижусь.

Он знал, что именно розы больше всего любила Мария и, поэтому, не сомневался, что букет будет по достоинству оценен Истоминской. Маша спокойно взяла прекрасные цветы, которым, в другое время и при других обстоятельствах, она, несомненно, порадовалась, но сегодня она никакой радости не испытывала. Она положила подарок на парапет лестницы и выжидательно посмотрела на поклонника. Одетый щеголевато, в черной кожаной куртке и блестящих, хромовых сапогах, надетых на синее галифе, он выглядел так, словно приготовился к параду у самого верховного главнокомандующего.

– Можешь меня поздравить Маша. Вчера я успел получить полковничье звание. Даже не успел поменять у себя знаков различия. Сильно спешил на встречу с тобою. Немного постараюсь, и я догоню по званию твоего отца – Кирилла Сергеевича.

От Хватова пахло ароматным коньяком и, вдобавок, Марию опахнуло глубокой волной такого крепкого, запашистого одеколона, что она закашлялась, невольно замахав рукою в белой кружевной перчатке перед лицом.

– С тобою все в порядке, Мария? Пойдем поскорее отсюда, к моей машине. Мне твое поведение не удивительно. После всех детских криков и суеты тебе следует основательно отдохнуть. Мы поедем к моей матери. Она все приготовила, для того, чтобы мы могли с тобою не спеша и обстоятельно обсудить сделанное мною тебе предложение, которое, если мне не изменяет память, я сделал тебе в прошлый раз. Я разговаривал о тебе с матерью Валентиной Васильевной, и она обрадовалась, узнав о своей будущей невестке. Пойми, что Александра Ульянова больше нет, и он никогда не возвратится к нам, так что, моя дорогая, вся надежда у тебя и у твоей семьи, остается на одного меня. Я надеюсь, что ты четко и ясно поняла сложившуюся ситуацию.

Хватов вплотную приблизился к Марии и, не смотря на окружающих людей, с любопытством взирающих на разговаривающую пару, стал целовать Машу в ее раскрасневшееся от всех неожиданно свалившихся на нее известий, свежее, взволнованное лицо.

– Эдуард! Да перестань ты. Посмотри, все на нас смотрят. Мне крайне неудобно чувствовать себя перед моими учениками и коллегами. Как я потом буду смотреть им в глаза?

– Как мне думается, ты не будешь здесь больше работать. Не принято жене будущего генерала работать в захолустье. Для начала, мы переберемся в город. Там у меня есть приличная отдельная квартира.

Все предложения Хватова были для нее так неожиданны, что она, как будто бы заранее готовившаяся к встрече, ничего дельного, как говорится в народе, не могла сказать. Она, неуверенно покачала с головой, и ее неопределенное движение Хватов истолковал как полное согласие.

– Замечательно, моя дорогая. Я рад, что ты поняла меня без лишних вопросов. Садись ко мне в машину, а с директором твоего заведения, я потом договорюсь, и он обязательно предоставит тебе отпуск на неопределенный срок. Ты свой отпуск давно уже заслужила и боялась попросить его из-за своей скромности. С отпуском я обязательно улажу. Обещаю тебе.

– Хорошо, Эдуард. Но пообещай мне, что мы сейчас поедем не к твоей матери, а к моей няне Авдотье Николаевне. Она у меня осталась как бы единственной ближайшей родственницей. Она женщина опытная и мудрая, и я, прежде чем согласиться на твое предложение, хочу с нею посоветоваться.

Хватов собрал и сдвинул вместе свои густые седоватые брови, изображая одновременно чувства некого огорчения и изумления.

– Отчего же и нет, моя дорогая. Я вовсе не стану тебе перечить. Как ты захочешь, так мы и поступим. – Вперед, Николаев! – приказал он своему водителю, терпеливо ожидающего указаний своего начальника.

– Только вези нас аккуратно, а то ты любишь преодолевать с размаху все колдобины, которые тебе почему-то попадаются на каждом метре. И, смотри, если ты причинишь моей даме хоть малое неудобство, то ты у меня надолго запомнишь сегодняшний день.

Авдотья Николаевна встретила Хватова не слишком доброжелательно. Она и раньше его недолюбливала. Своим крестьянским, практичным умом она давно поняла, что Хватов не такой совсем простодушный и щедрый парень, каким он любил себя представить в глазах окружающих. Наоборот, она ясно представляла его расчетливость и корыстолюбие, жадность к деньгам и к власти. Но раньше она вплотную не сталкивалась с Хватовым, и Авдотья Николаевна считала, что пускай он живет, как ему нравится. Она не приходилось его матерью, и учить жизни взрослого мужчину, да к тому же и милицейского, ей вовсе ни к чему. У него есть собственная мать – Валентина Васильевна. Пусть она и разбирается в делах своего собственного сына. Но, сейчас, поняв, что Эдуард сватается к ее дорогой несравненной Маше, она посчитала, что было бы разумно, а может быть и необходимо, расстроить намечающуюся свадьбу.

– Марьюшка, ты не поможешь мне порезать рыбу, для дорогого гостя, – церемонно произнесла няня. – Я знаю, что ты у нас великолепно ее разделываешь, особенно, когда надо подготовить филе. А с моим зрением, я могу и мелкие косточки пропустить.

Оставшись на короткое время со своею воспитанницей, Авдотья Николаевна, немного покашляв, чтобы привлечь внимание Марии, начала осторожно закидывать удочку.

– А что у вас происходит, Марьюшка? Эдуард сделал тебе предложение? Стоит посмотреть, как он развалился у нас на диване и светится, словно елочный шар. Но, Машенька, ты уж меня извини, твою старую, глупую няню, но будь я на твоем месте, я бы не стала выходить за него замуж, каким бы он красавцем не представлялся. Я считаю его неискренним и расчетливым человеком.

– Моя дорогая нянюшка. Возможно, ты кое в чем и права в отношении Эдуарда. И мне порою не особо нравятся некоторые черты его характера, такие, как зазнайство и похвальба своими достижениями. Но ты ответь мне моя нянюшка: кто же из нас не без греха? Ты превосходно знаешь, что мы все имеем и грехи, и недостатки, недаром ты прожила на белом свете столько лет. Возьмем, к примеру, нашего Александра. Он тоже любил выпить, и частенько был слишком несерьезен к серьезным вещам, да и погулять он тоже был мастер. Какой же из всего следует вывод? Он однозначен: недостатки имеются у каждого из нас, не исключая и меня.

Мария настолько разволновалась от своих доказательств, что от избытка переполнивших ее чувств, она чуть не опрокинула на пол блюдо с заранее разделанной красной рыбой.

– Няня и до чего я стала неловкой в последнее время. С неприятными разговорами о наших женихах мы с тобою едва не лишили нашего Эдуарда его вкусного ужина.

– Но стоит ли о нем так заботиться, Маша! Я предупреждаю тебя, что будь с ним осторожнее и не делай никаких поспешных выводов. У него и недостатки совсем другие, какие были у нашего покойного Александра, – и няня перекрестилась на красный угол кухни. – Они у Хватова слишком серьезные и, по-моему, они будут сопровождать всю его дальнейшую жизнь. Вот и все, что я хотела тебе сказать, дорогая Марьюшка. Пойми, что я желаю тебе лишь счастья и добра.

И, няня, расцеловала девушку в обе щеки, как она обычно делала раньше, укладывая Машу в детскую кроватку. В дальнейшем, Авдотья Васильевна больше ничего не советовала Маше по свадебному делу. Она молча подавала закуски Хватову и убирала все лишнее с обеденного стола, за которым, кроме молодых людей, находилась и мать Хватова – Валентина Васильевна. Она так же не вмешивалась в беседу своего сына с девушкой и, иногда, из вежливости вставляла обычные дежурные фразы, нейтральные по своему содержанию. Если раньше Валентина Васильевна была бы на седьмом небе от радости и такого счастья, как породниться с семьей Истоминских, то в настоящее время она, находилась в расстроенных чувствах. Она успела узнать, что генерал Кирилл Сергеевич попал под опалу, как раньше говорили в царское время, и он может быть арестован. Но, с другой стороны, как знать: выпадет ли ее сыну следующий шанс породниться с богатым и влиятельным родом. Никто не знает, как все обернется в дальнейшем. Что будет, когда Мария Истоминская в дальнейшем окажется владелицей громаднейшего состояния? Она была уверена, что клад прежнего барина действительно существовал и, сейчас, он был где-то надежно припрятан. Лучше будет, пожалуй, если Мария Истоминская породнится с ее сыном. Вдвоем, вместе нетрудно будет найти и завладеть баронским кладом. Через часок после того, как она присела с молодежью за праздничный стол, Валентина Васильевна словно невзначай, будто дело о свадьбе было окончательно решено, своим мелодичным и тонким голоском на какой она была способна, произнесла тихо, но отчетливо:

– Я как мать Эдика буду рада, если ты Машенька пожелаешь породниться с нашим семейством Хватовым. Даю вам свое благословение, и пусть вы всегда будете счастливы вместе.

Глава 11

Эдуард выжидательно посмотрел на Марию:

– Как тебе моя дорогая понравилось предложение моей мамы? Ты отлично поняла, что она будет рада, когда мы поженимся.

– Право, Эдик. Я нахожусь в полной растерянности и ничего сразу дельного сказать не могу. Последние события возникли так неожиданно и внезапно, что порою, мне кажется, будто я совсем потеряла голову. И, потом, по существу, я совсем не знаю, какой ты человек. Мы росли с тобою вместе и играли в общие игры, но детское общение не может раскрыть истинных черт даже близкого тебе человека. Я хочу быть твердо уверена, что я не ошиблась в выборе, избрав тебя в качестве мужа.

Эдуард, услышав неприятные слова чуть усмехнулся. С изрядной долей торжественности и нарочито неторопливо, он медленно вытянул из нагрудного кармана казенного кителя плотную бумагу с государственным гербом вверху и доверительно наклонился к Марии.

– Для доказательств моих слов, что для тебя я готов сделать все, я сейчас покажу один документ. В нем, мне предписано выслать в адрес нашего министерства все имеющиеся у нас материалы, касающиеся твоего отца – генерала Истоминского. Я иду на должностной подлог, сообщая тебе секретные сведения, дорогая. Подобный шаг доказывает, что ради тебя я могу сделать все.

Он поднес зажигалку и вскоре от зловещей бумаги остался один обгорелый остов, осыпавшийся в мелкий, серый пепел.

– Видишь, Машенька. Теперь твоему отцу пока ничто не угрожает. Уничтоженную бумагу я никогда не получал и, поэтому, естественно, что никакого расследования в отношении генерала Истоминского не будет.

– Спасибо тебе за папу, Эдуард. Я никогда не забуду, что ты сделал для нас, – через короткую паузу произнесла Маша. – Не каждый из офицеров отдела способен совершить подобное и ты сегодня сумел доказать нам преданность и любовь.

– Как хорошо у нас получилось и все сладилось, мои дорогие деточки, – подхватила Валентина Васильевна. – Ты Машенька будешь за моим сыночком, словно за каменной стеной. Все остальные детали и как нам хорошенько обустроить свадебное торжество я возьму на себя.

Мария сейчас молчала. Она хотела, чтобы люди оставили ее одну, чтобы она могла успокоиться.

– Что же ты молчишь Мария? Скажи же нам хоть что-нибудь. Правильно ли я рассуждаю или может быть, ты имеешь отличное собственное мнение? – приставала к ней с расспросами Валентина Васильевна. – Может что-то тебе не понравилось, так сообщи нам. Тогда внесем поправки. Недаром, старые люди говорили, что «сообща легче и батьку бить». Только, бить мы никого не будем, а все коллективно рассудим, как нам устроить свадьбу быстро и складно.

– Дорогая Валентина Васильевна, вы так хорошо рассуждаете, что вас можно заслушаться. Я думаю, что при вашем выступлении на сцене нашего городского театра, на вас обрушится целый поток бурных и продолжительных аплодисментов благодарных зрителей. Но, вы, в своем умном раскладе, забыли о моем отце – Кирилле Сергеевиче. А какая свадьба возможна без участия родного отца и его родительского благословения.

– Мариша ты не думай и не волнуйся. Я сегодня напишу твоему папе, что мы обсуждали с тобою и думаю, что он даст согласие на брачный союз. Генерал, лично, как я полагаю, прибыть с новой службы никак не может. Его не отпустит командование, да и ни к чему ему лишний раз светиться перед нашими органами. Поэтому, его друзья и схлопотали ему командировку на Дальний Восток подальше от бдительных чекистских глаз.

– Я согласна на твои условия. Только пообещай мне Эдуард, что ты сделаешь все точно так, как только что мне рассказал. Я все же надеюсь на твою честность и порядочность. Но может быть мне все-таки лично написать ему письмо? Как ты смотришь?

Хватов покачал головою, давая понять, что желание Марии не совсем лучшее и верное решение.

– Моя дорогая! Мы оба не знаем его точного адреса, куда писать твоему папе. По своим каналам я, узнаю. Но для этого надо время. И во-вторых: все письма, посланные тобою генералу Истоминскому, могут вскрываться и все сведения, которые там имеются, могут быть истолкованы против нас с тобою. А нам с тобой не следует лишний раз давать повод для чекистов.

– Ты прав, Эдуард. Я об этом и не подумала. Сообщи мне только, когда ты напишешь моему отцу.

Эдуард Хватов теперь не опасался, что его могут сегодня оттолкнуть, как при его первом неудачном признании любви к Марии. Он смело подошел к невесте и поцеловал ей руку, приподняв ее с колена девушки и согнувшись в поклоне, словно перед ним восседала великосветская дама. Эдуард хотел выглядеть в глазах окружающих и да чего там скрывать и в своих собственных, неким благородным испанским идальго, который может отдать свою жизнь для блага своей возлюбленной. Происходящее выглядело слегка неловко и комично, и, поэтому, Валентина Васильевна, зорко следившая за каждым движением сына, не удержавшись, чуть ли хохотнула вслух, но собравшись, снова приобрела чинный и благородный вид. Когда Хватов после всех перипетий, случившихся с ним сегодня, сидя за столом, на половине дома, принадлежащей его матери, вспоминал все произнесенные им слова, он, наливая добротного, выдержанного коньяка, произносил эти слова вновь, как бы хваля себя за находчивость и проявленную ловкость. От получаемого удовольствия, которое окутывало его теплой, ласковой волною, словно он сейчас находился в голубовато-синей воде южного моря, он невольно потирал большие, белые ладони и нахваливал себя: «ай да Хватов, ай какой у нас он молодец. Сумел провернуть непростое дело с нашей недотрогой, с генеральской дочкой. Честь тебе и хвала, господин Хватов». Эдуард снова налил в тонкостенный бокал добрую порцию веселящего, благородного напитка и только было поднес к своим красным, сочным губам, поблескивающим от хорошей еды и вкусного вина, как его, внезапно, можно сказать молниеносно, поразила неприятная мысль неизвестно откуда появившаяся, и крепко засевшая в голове.

«А что, если Ульянов все-таки остался жив. Тогда все мои последующие дела и планы могут измениться не в самую лучшую сторону. Завтра, я обязательно займусь делом бывшего следователя. Пошлю Пилипенко на место расстрела. Пусть он поищет тело следователя в карьере, где мы прошлой осенью гонялись за нашим Ульяновым и который вряд ли смог выжить после всех наших действий. Но и его тела после предполагаемой гибели никто не видел? Не исключено, что в заброшенном карьере снова начнут добывать песок и известь для новостроек? Давно ходят в народе слухи, что карьер снова начнут разрабатывать. И что будет, когда обнаружат Ульянова? Возникнут тогда самые разнообразные вопросы, которые, когда у меня все так хорошо наладилось, мне не нужны и ни к чему».

Пилипенко больше располневший за прошлую зиму, вместе с приданным под его началом отделением сотрудников милиции, злобно ворчал, осуждая про себя нелепую затею Хватова. «Почему начальник никак не уймется с этим Ульяновым. Ну, было дело. Постреляли мы с нашими ребятами хлопчика. И на деле можно поставить точку. Лежал бы наш убиенный тихонечко под завалами и никому он не мешал. Так Хватов, еще та паскудина, хочет его и мертвого доконать до конца. Но, нет Пилипенко, – сказал он себе. Ссориться с нашим Хватовым из-за убиенного будет себе дороже».

Июньское солнце щедро одаривало своей энергией и обильным светом стены и дно карьера. Неровные выступы были покрыты зеленеющей травою и мелкими кустарничками с розоватыми, некрупными цветочками, растущими на известняке, перемешанного с сероватой землею. Роковой завал, под которым ранее находился беглец Ульянов, большей частью был покрыт мелкой зеленью. Невысокая травка стремилась наружу к свету, несмотря на жесткость и всю твердость почвы. Природа показывало свое превосходство над всем и все невзрачные, и неприхотливые растения старались выжить и развиться в отнюдь не лучших для них условиях любой ценою и успеть произвести потомство. Размышляя над окружающей его живописной картиной, Пилипенко, усевшись, так чтобы пыль от производимых раскопок не могла дойти до «его благородия» и в то же время все действия его подчиненных могли просматриваться, с удовольствием чувствовал себя сильным и сравнительно молодым. «Как мне приятно, что мои ребятишки стараются выложиться, а я ими командую. До чего же мне ладно сидеть и ничего не делать. А звание капитана достиг своим собственным трудом, не гнушался лишний раз и в ножки начальству поклониться». Но тут его мысли перекинулись на бывшего капитана Ульянова, останки которого сейчас ищут его молодцы. «Парень он был надо сказать не вредный, и доброжелательный. Нечета нашему Хватову. Но, не смог бывший Ульянов приспособиться к Соколову и нашему подлецу. И наступил ему печальный конец. И, что я сегодня размышлялся, словно старая бабка, вспоминающая, как она гуляла в молодости и сожалеющая, что гулянки отошли в прошлое и развеялись куда-то, словно утренняя пыль, поднятая ветром. Не пристало, мне бравому молодцу иметь подобные мысли. Теперь мне надо жить сегодняшним днем и заглядывать вперед немного или совсем не заглядывать. И ты, только тогда, почувствуешь вкус настоящей жизни, которая течет сейчас вокруг тебя, да и в самом мне». От подобных мыслей, слишком заумных, для практичного ума капитана Пилипенко, появившихся внезапно у него в голове, будто грозовая тучка, показавшаяся неожиданно на ясном небосводе, у него заныл и заболел затылок, поросший коротким жестким волосом. Он, невольно, стал растирать его такой же жесткой, мощной ладонью, которая могла бы выдержать ведро, целиком наполненное водою. Проделав лечебное мероприятие и убедившись, что давящая боль, ранее донимавшая его, улетучилась, капитан Пилипенко удовлетворенно произнес матерное словцо, посылая всех и вся, куда подальше отсюда и почему-то в лес к такой-то матери. Произведенные действия незамедлительно облегчили его разноперую душу от всех ненужных и мешающих жить сантиментов. Невольно расслабившись после не слишком великих усилий, он не спеша достал из объемистой кожаной сумки плоскую фляжку и основательно приложился к ней, с удовольствием и наслаждением смакуя каждый глоток. Приятная теплота вскоре разлилась по всему телу, и ему сделалось так хорошо, что капитану захотелось порадовать своих работников.

– Все, шабаш, ребята. На сегодня хватит. Все идем к нашему дому. Там и отдохнем. А завтра, с новыми силами навалимся на эту груду.

Обрадованные сотрудники с ног до головы вымазанные известкой, тут же побросали свои инструменты и гуськом потянулись из порядком надоевшего карьера, обсуждая по пути в деталях как им лучше и веселее провести свободный вечер. Для них главным оставалось: срочно найти самогонки и «любящих девушек». «Надо нам воспользоваться подходящим моментом, когда ты находишься в командировке и чего здесь зря понапрасну тратить время», – считали доблестные сотрудники местного отдела милиции. Старший Пилипенко нисколько не препятствовал подобным потугам своих бойцов. Он только предупредил старшего из них сержанта Максименко.

– Пусть твои ребята отдыхают, кто как может. Но, чтобы завтра с утра, все они были у меня как огурчики. Ты понял, сержант?

– Так точно, товарищ капитан. Вы не беспокойтесь. Они у меня не забалуют. Я им быстро покажу, кто в доме хозяин.

И, сержант потряс в воздухе, заросшим диким черным волосом, рукою, скорее напоминающей лапу огромной обезьяны, чем руку доблестного борца с преступностью.

Весь завал был снесен до основания дня через два, но ничего в нем путного капитан и его команда не нашли. «Куда же могли деться останки капитана Ульянова? Я никак не мог ошибиться в выборе места для раскопок. Другого подобного завала на дороге в карьере не существует. Есть всего две версии для объяснения: или его тело растерзали дикие собаки, которые бродят целыми стаями, иногда, нападая на людей, или бандиту Ульянову удалось чудом выбраться отсюда и затаиться. Но и в последнем случае, самостоятельно, в сложившейся критической для него ситуации, Ульянов один, без посторонней помощи, никак не мог выбраться. Напрашивается один очевидный вывод. Бывшему капитану помогли выбраться и спастись от неминуемой гибели местные жители и, скорее всего, – жители ближайшего поселка, где сейчас квартируется его команда поисковиков».

– Ты хорошо поработал над заданием, капитан. Но самого главного ты все же не сделал. Где тело Ульянова? Где он сейчас: живой или мертвый? Я должен знать точно и быть полностью уверен, что он мертв. А, ты, пока мне городишь детский лепет, Пилипенко? – разбушевался не на шутку полковник Хватов. – Мне не надо никаких промежуточных результатов, как ты раскапывал и что делал. Мне надо один, окончательный результат: узнать живой он или нет. Все. Ты надеюсь, меня понял? Иди и работай дальше. Обыщи все поселки и дома, находящиеся поблизости от карьера. И подключи свою агентуру: бродяг, нищих, торговцев, которых ты незаконно «прикрываешь» от наших органов и всех, кого только можешь, но любой ценой добудь мне сведения об Ульянове. Где он сейчас может быть? При выполнении, тебя ждет достойная награда. Не справишься с заданием, можешь запросто распрощаться с нашими органами. И тогда, мой дорогой, пеняй уж сам на себя. Ты немедленно отправишься под военный трибунал. За тобою столько всего числится, что никакой Магадан тебе не светит. Лучше сразу бери веревку потолще, да поспеши в первый же попавшийся сарай. Ты понял, капитан, насколько серьезно задание!?

– Так точно товарищ начальник! Разрешите идти?

– Иди и делай то, что я тебя сказал. Используй все средства и способы, но найди мне Ульянова в любом виде.

Жители рабочего поселка, как и другое местное население, совсем не хотели помогать и, тем более, доносить на кого-либо органам милиции. Пожилые мужчины, да и женщины, многое повидавшие на долгом веку, прекрасно себе представляли, чем им грозит излишняя болтливость и любые доносы на окружающих их соседей. Они ничего не рассказывали ни капитану, ни его людям. Все отлично знали, что после излишних разговоров некоторые из жильцов вовсе исчезали из списка жителей того или иного поселения, а другим отомстили за доносы свои же односельчане, узнав про соседа, что он стал «крысой» и стал «стучать» в органы. «Лучше будет промолчать и ничего не говорить, даже если тебе и стало, что-то известно. Так оно будет лучше и для себя и для всех» – решили про себя умудренные жизнью односельчане. Поэтому, было вовсе не удивительно, что Пилипенко и его команда, собирающая в округе все сведения и слухи о появившихся здесь посторонних и чужих людях, занесенных в поселок за последние годы, так и не сумела достичь никакого успеха. Оставался всего один день из трех дней для поиска, отведенных Пилипенко его начальником. «Пожалуй, капитан, скоро тебе придет трындец» – размышлял хохол, чувствуя, что он совсем изнемогает от беспощадной июньской жары. «Сейчас бы мне залечь где-нибудь в холодке с хлебным кваском, а лучше с горилкой. Ну, а после хорошего обеда неплохо было бы, и поразвлечься с толстенькой бабеночкой. Тогда был бы другой оборот, чем поиски бывшего Ульянова. Скорее всего, его косточки растащили давным-давно бродячие собачки, которые будут ростом чуть ли не с того телка, пасущегося рядом, на лужке. Псы непрерывно рыщут в местных окрестностях в поисках любого съестного. А я чем лучше буду этих собак» – усмехнулся про себя Пилипенко и, продолжая размышлять над затронутой темой, чуть не сломал калитку, ведущую в просторный и ухоженный двор. На звуки затрещавшего дерева, высохшего от времени и солнца, из распахнутого окна, выглянула женская голова с блестящими черными глазами, повязанная цветастым платком.

– Ишь, ирод, расходился тут у меня. Видно с утра надрался как сапожник и не замечаешь куда прешь. Поставь мне калитку на место, как она была до тебя, и топай себе дальше. Не то я позову наших милиционеров, они тебя отучат лазить по чужим дворам.

– Ты что не дело городишь, хозяйка. Я и есть главный милиционер. Мы же здесь с моим отделением стоим у вас в поселке вторую неделю.

– Да разве вас всех тут упомнишь. Вы все на одно лицо и повадки одни и те же. Недавно, ко мне заходили двое военных и спрашивали: не живут ли у нас в поселке чужие люди или может быть появился кто-то новый совсем недавно. Я и ответила вашим ребятам, что ничего об этом не слышала. Мне-то, зачем себе наживать лишнюю головную боль.

– Все правильно ты говоришь хозяйка. Но ты не волнуйся за дверцу, мои ребята поставят ее на место. Будет она у тебя лучше прежней. Будь ласка, дай мне водицы холодной, а то я весь взмок от солнышка.

– Хорошо, господин хороший, будет тебе вода. А, если ты мне расколешь н пару сухих кряжиков, то я тебя и горилкой угощу. В накладе не будешь.

Пилипенко ничего не хотелось делать в жару. Но немного пораздумав и оценивающе разглядывая Полину, – соседку Екатерины Филипповны он, невольно, загляделся на нее. «Ух и до чего же ядрена бабенка. И фигурка плотная и задница так и выпирает из просторной юбки. А про груди и говорить нечего. Того и гляди, что выпрыгнут они из белой блузы и запрыгают словно упругие мячики по зеленеющей траве». Через час груда сухих комлистых пеньков под мощными ударами сильных рук капитана была превращена в равномерные поленья, пригодные для того, чтобы ими было можно истопить любую печь. Пилипенко удобно разместился в тени могучего дуба и то, о чем он мечтал недавно, стало сбываться наяву. Была на столе и бутылка с самогонкой, издающая приятный сливовый аромат и радующая глаз прозрачным золотисто-желтым отливом. Пучки зеленого лука с отварной картошкой и приличный кусок, пожелтевшего от времени ароматного сала, дополняли собранный стол, предназначенный для неприхотливой, но сытной пищи. Напротив, Пилипенко расположилась и Полина, которая жеманясь и стараясь показать себя «культурной девушкой», делала вид, что ей совсем не пристало употреблять самогонку. Но через десять минут, она ничуть не отставала от бравого капитана, который торопливо, словно считая, что у него могут отнять вожделенную бутылку, старался быстрее опустошить ее.

– Хорошо поели. Как славно!

Сильно осоловевший Пилипенко, да и Полина, тоже прилично набравшаяся вместе с ним, как бы невзначай, оказались в избе на кровати, застланной пестрым покрывалом и, не сговариваясь, улеглись рядом. Наутро, Пилипенко разбудил резкий, женский голос, раздавшийся у него над головой.

– Мама! И кто же с тобою разлегся? Уж больно мужик толстый и жирный. Ему самая пора лежать рядом на дворе среди скотины, а не у тебя в кровати, где он чувствует себя полным хозяином. Быстро же ты мама утешилась после нашего папы и сейчас у тебя на уме одни любовные забавы.

Пилипенко насторожился, но не решился встать с кровати, хотя, после вчерашнего бурного вечера, его одолевала жажда. «Возможно, что дочка покричит, да и уйдет. А мне, зачем вмешиваться в семейное дело?» Женщина, с которой провел ночь капитан, молчала, выжидательно глядя на дочь Елену. Но поняв, что от нее так просто не отделаешься и дочка не намерена никуда уходить, решила провести неожиданную контратаку.

– Да что ты мне доченька говоришь? Полюбуйся вначале на себя? Быстро же ты своего раненного Ивана забросила, поняв, что из него никакого толку не будет. Сразу переметнулась к другим парням. А мне, что тогда остается делать? Неужели мне здоровой, сильной бабе немного погулять с мужичками запрещено. Тебе делать Ленка можно, а мне выходит и нельзя. Нет, так дело не делается. Мы сейчас с тобою находимся примерно в одном положении, да к тому же ты недоросла до того, чтобы ругать и критиковать родную мать.

Пилипенко больше не слушал дикой женской перепалки и трескотни. Единственное, что его заинтересовало из этого диалога: некий раненный Иван. «Кто же такой и откуда он взялся? О неизвестном мне стоит расспросить вдовушку поподробнее». После того, как Ленка покинула неожиданно встретившую друг друга пару, и после того, как Пилипенко попив холодного кваску, вновь оказал телесную ласку измученной долгим ожиданием вдове, она была готова на все, только подольше остаться вдвоем с неожиданно повстречавшимся мужиком. Перед Пилипенко вновь на столе появился и самогон, и наилучшая закуска к нему, которую Полина держала всегда про запас для самых дорогих гостей. Но, Пилипенко, словно опытный охотник, нашедший в лесу след, только что прошедшего перед ним крупного зверя, уже реально примерялся найти и посмотреть на того раненного Ивана, который по слухам, проживал в поселке. Как опытный оперативник, он понял из сбивчивых объяснений симпатичной, но довольно простодушной Полины, что неизвестный парень – «враг народа» Ульянов. Ему показали дом, где сейчас проживал Иван Яковлев, но капитан решил про себя, что лучше он сначала доложит начальнику Хватову и пускай он решает, как поступить дальше. «Когда я проявлю инициативу, и все пойдет дальше не так, как надо быть, (а, такое может случиться) я останусь в дураках, и в придачу получу от начальства по полной программе. Пускай Хватов разбирается с этим раненным». На следующий день, распрощавшись с гостеприимной Полиной и пообещав снова навестить ее дома, как только позволит ему время, Пилипенко докладывал о результатах поиска Эдуарду Хватову.