Текст книги "Пучина моего отчаяния"

Валерия Клеманс
Пучина моего отчаяния

18+

Пучина моего отчаяния

Глава 1
«Я потерял себя в пучине своих мыслей»

Горячий воздух летнего Чеджу обволакивает тело, заставляя покрываться мурашками от контраста температур. Ноги опущены в морскую воду, волны слегка толкают голени, а стопы зарываются в гальку, пропадая между камнями.

Попытка вздохнуть полной грудью. Что-то больно отдается прямо в солнечном сплетении, и Оливер понимает, что боль никак не связана с физической.

Вновь тяжело дышать.

Появляется желание зайти в море и окунуться. С каждым шагом вода все выше и выше, закрывает живот, поднимается до груди, мажет по ключицам и сходится вокруг шеи.

Может, нырнуть?

Оливер обхватывает нос большим и указательным пальцами, перекрывая возможное попадание соленой воды, слегка пружинит на ногах и уходит с головой вниз. Море давит на уши, слышно, как работает мотор проплывающего мимо бухты парома. Рядом проскальзывают маленькие рыбки, некоторые сталкиваются с голенями Оливера и тут же отдаляются, в страхе пропадая в морской глубине.

Успокоиться не получается. Грудь все так же сводит болью, плавать невозможно, а расслабиться тем более. Оливер с разочарованным выдохом выныривает, убирает прилипшие ко лбу волосы и протирает лицо. Отдохнуть действительно не получается.

– Оливер? – раздается голос раздраженной матери. – Оливер Ёнсу Ли, выбирайся сейчас же, мы опаздываем на обед! Будто не знаешь о расписании приемов пищи в отеле, неугомонный мальчишка!

Молодой человек тяжело выдыхает. Возвращается на берег, идет по раскаленным от солнца камням, надевает тапки, которые норовят порваться в любой момент от хождения по гальке. Кожу начинает жечь после соленой воды, солнце прибавляет своих сил, оставляя на теле Оливера красные пятна загара. Крем за пять тысяч вон оказался пустой тратой денег.

В столовой, перед огромным выбором блюд, мальчик теряется. Смотрит на себя, на пустую тарелку перед собой, на родителей, бегающих из стороны в сторону и умудряющихся собрать все с каждого подноса. Закрывает глаза, тяжело сглатывает липкий комок подкатившей паники и медленными шагами подходит к блюдам. Рис, макароны, картофельное пюре, жареная лапша. Кладет себе ложку риса. Курица, рыба в кляре, колбаски, приготовленные на гриле, жареная свинина. Выбирает маленький кусочек курицы. И так по кругу, собирая по одной штучке свежих овощей.

Останавливается. Смотрит на свою тарелку, и начинает кружиться голова. Много еды, слишком много, из-за чего хочется кричать.

«Спокойно, Оливер, это всего лишь еда, верно? Ты не потолстеешь, пообедав здоровой пищей».

Боже, как сильно сводит живот. Подкатывает теперь настоящая, физическая тошнота, и Ли пытается понять, от хот-дога, съеденного несколько часов назад на пляже, или потому что парень сильно голоден?

«Хот-дог… я не должен был есть его. От хлеба, жареных сосисок и кетчупа я могу прибавить в весе».

Оливер оглядывается, находит макушки родителей, уже сидящих за столом, аккуратно пробегает мимо остальных гостей отеля, отодвигает стул и садится напротив мамы. Отец, неизвестно, заинтересован ли вообще происходящим, дежурно спрашивает, почему у него так мало еды в тарелке.

– Я не голоден, папа.

Мать отрывается от обеда, отпивает чай и пытается выбрать, за что именно взяться сейчас.

Оливер медленно кушает, усердно разжевывая каждый кусок.

– Правильно, – заявляет женщина, не поднимая своего взгляда на сына, – чем меньше ешь, тем меньше прибавишь в весе.

«Прибавишь в весе…»

Ли дергается от этих слов, жмурит глаза и прижимает подбородок к груди. Зачем, зачем, зачем она это сказала? Почему именно сейчас?

Звездочки перед глазами. Кружится голова от мысли о лишних килограммах. Мальчик открывает глаза, смотрит на еду и автоматически высчитывает калории.

Сто двадцать, восемьдесят, а у этого овоща всего лишь тридцать… Еще, еще и еще. Четыреста калорий. Уже выходит девятьсот за день, а сейчас всего лишь обед.

Ужинать Оливер заранее отказывается.

* * *

Личный дневник Оливера.

«Вероятно, я отчаялся, раз решил забежать в магазин у отеля, купить себе тетрадь с ручкой и начать вести дневник.

Но я не знаю, кому еще могу доверить все, что накопилось в моей душе.

Я правда устаю от всего. Каждый день, каждый чертов день словно сжирает меня заживо, пережевывает и выплевывает. Как я еду, так и в ответ жизнь меня.

В десять лет я весил сорок восемь килограммов, в то время как мои ровесники весили не более сорока пяти. Три килограмма же не имеют никакого значения?

Для моих родителей – имеют. Постепенное давление, фразы „ты толстый, страшный, выглядишь отвратительно, тебя никто таким не полюбит“ сыпались от них, а затем я стал слышать подобное от моих одноклассников, хотя я особо не отличался ни от кого телосложением.

Одиннадцать лет – пятьдесят четыре килограмма. Я уже не помню точно, с чем была связана прибавка в весе, но мои одноклассники постоянно указывали мне на то, что я выгляжу больше них. Дома запрещали есть сладкое, из-за чего я покупал что-то себе по дороге из школы и ел, пока никто не видел.

Тринадцать лет. Я впервые почувствовал себя потерянным ребенком. Собственно, мне сейчас девятнадцать, за шесть лет так ничего и не изменилось.

Четырнадцать. Я влюбился в парня бесповоротно, отдавая себя чувствам полностью и без остатка.

В итоге мою душу растерзали на куски, бросили на асфальт и станцевали на ней, хорошенько оттоптав. Я не встречался со своим любимым человеком, он брезговал даже говорить о чувствах.

Что именно меня разбило?

Собственничество. С его стороны. Забавно, что собственником был не я, потому что влюблен был именно я, а не он. „Не ходи с ним, не говори с ней, твоя бисексуальность тебе не на руку, не общайся с девушкой, игнорируй того парня“. Я чуть не потерял своих друзей из-за него.

А потом начались взгляды. Пламенные? Скорее, прожигающие насквозь.

Лихорадочно руками по телу, предложения заглянуть в квартиру, сесть на него. Дома заваливал меня на диван и ложился сверху, а во время прогулок держал мои руки в своих, пытаясь согреть.

Постоянно встречался с девушками, и каждый раз приходил с новой, словно девушки – вовсе не люди.

Я влюбился в человека, который хотел пользоваться людьми во всех смыслах и не видел никаких границ перед собой.

Последним аккордом стал день, когда я решился открыться ему и рассказать об абьюзе в семье. Он не поверил мне, назвал лжецом.

– То, что ты мне рассказываешь, бывает только в сериалах. И ты вообще себя видел? Ты говоришь, что сидишь на диете, но где? Где результат?

Я прибежал домой и попросил отца перевести меня в другую школу, как можно дальше от этого места. Папа помог мне, за что я ему очень благодарен.

Я не забывал того человека очень долго. Приезжал в старую школу навестить своих друзей и знакомых, столкнулся с ним на лестничной площадке, а он… прошел мимо меня, даже не посмотрев в мою сторону. А на что я вообще рассчитывал?

Я узнал, что тот человек распускал обо мне грязные слухи, когда я уехал. Мне стало тошно, слишком противно находиться рядом со всеми, кто послушал его и поверил россказням.

Я вовсе их не виню, просто… думаю, с ними мне просто не по пути?

В голове так много мыслей, я не знаю, как правильно их структурировать и излить на бумагу, и я боюсь, что родители могут увидеть все, что я делаю. Мать и отец презирают ведение дневника. Видимо, я дал им очередную причину меня ненавидеть.

Подростковый возраст… думаю, сильный период, не правда ли? В пятнадцать я впервые голодал. Недели две или три, пока не потерял сознание и меня не заставили силой есть. В шестнадцать это повторилось, я голодал так же три недели, но при этом приноровился считать калории. Потерял сознание прямо в школе, вызвали скорую… Давление было в порядке, что-то не так с уровнем глюкозы – вместо того чтобы опуститься, он подскочил до восьми, из-за чего я, как мне объяснили, и потерял сознание.

Голод.

Мерзкое состояние, а идола анорексии прозвали коротко – Аной. От голода создается ощущение, как чьи-то ледяные тонкие пальцы проникают под кожу, пересчитывают ребра и сдавливают в силках желудок.

Невыносимо.

Истерики родителей усилились. „Если потолстеешь и не будешь влезать в одежду, мы не купим тебе новую, так что держи себя в форме“.

От нервов я периодически начал перепрыгивать с анорексии на булимию. Сносил половину холодильника, сгорал от вины и вызывал рвоту. Так сильно, пока кровь из носа не показывалась от перепада давления.

А затем посыпались слова, полные ненависти. „Лучше бы я сделала аборт“. „Мой сын в шаге от того, чтобы трахаться в зад, я не планировал родить негетеросексуального ребенка. Выбрось эту чушь из своей головы“.

„Я родила тебя не по своей воле. Если бы не ты, я бы давно сбежала из Австралии в Штаты, а теперь приходится слышать постоянные разговоры моего муженька о переезде в Южную Корею. Ты думаешь, я горю желанием вернуться на родину?“

Как я понимаю, родители сами не в ладу друг с другом, живут вместе ради какой-то галочки, выгоды, привычки быть вместе. Постоянные крики друг на друга, на меня. На мне особая любовь отыгрываться – избить, а в детстве так еще и выгнать на улицу в одних трусах в качестве наказания.

Самая большая проблема – я не понимал, что живу в нездоровой среде.

В шестнадцать лет я впервые почувствовал себя… пустым. Никем. От постоянных слов, что лучше бы меня не было. От слов, что я всю жизнь буду толстым, страшным и никчемным.

Я не хотел жить. Настолько сильно, что бросился под машину.

Почему я до сих пор жив и пишу весь этот поток сознания в недавно купленную тетрадь?

Я вовремя отскочил. Добежал до тротуара, замер со слезами на глазах и задумался, какого черта я сотворил.

Подавленное состояние усиливалось с каждым днем. Я не видел смысла жить дальше, впитывал каждое негативное слово в себя как губка.

Родители отправили меня учиться в медицинский университет сразу же, как мы переехали в Сеул. Душераздирающая картина – я, не желающий жить, учусь на врача, который спасает людей.

Думал, может, стать психиатром? Разберусь заодно, что не так с моей головой. В ней словно появился странный таймер, из-за которого я начинаю дико хотеть умереть.

Бывают всплески возбудимости, и я сейчас пишу не о сексе. Возбудимость в плане… вскочить с постели, схватиться за голову, достать краски и начать рисовать на листах А3, что остались со школьных времен. Я даже толком не умею рисовать.

А потом пришли они. Эпизоды. Несколько месяцев назад, до сих пор помню это время. Я не мог подняться с постели, не мог двигаться. Иногда вставал в туалет. Ночью бился в адской агонии, моля Бога о смерти.

Конец первого курса, экзамены, пересдача одного из них, потому что мне было совершенно не до подготовки. С моей головой что-то происходило и происходит. И я не знаю, как это остановить.

Недавно мне удаляли бородавку. Я заявился в кабинет хирурга во время своей голодовки и из-за низкого уровня глюкозы потерял сознание прямо в кресле. Мне было очень стыдно за это.

Через неделю мама купила билеты на остров Чеджу, где мы до сих пор проводим время в одном из отелей. Но мне кажется, что с каждым днем я все больше и больше схожу с ума.

Боль, которую я чувствую в груди, возникает каждый раз, как на меня накатывает приступ тревоги. Какая может быть тревога перед тем, как зайти в море, это же смешно?

Но… учитывая мое состояние, у меня может случиться паническая атака от пребывания в любом месте, где много людей. Начинается гипервентиляция, я хватаюсь за горло, выбегаю, сажусь на землю и включаю музыку в наушниках. Не разбираю, что там играет, пока приступ не проходит окончательно.

Какой же я отвратительный. Слабый и отвратительный».

* * *

Беседка у столовой отеля. Дует прохладный ветер, доносится из колонок спокойная музыка. Мать подносит к губам сигарету, затягивается и медленно выдыхает, выпуская едкий дым. Отец сидит рядом, смотря в телефон, а Оливер думает, еще минута, и он сойдет с ума. Ему тяжело находиться рядом с родителями.

В голову пробирается идея напиться. Ему девятнадцать, в конце концов, он спокойно может подойти, взять стаканчик и налить себе что-то из алкоголя.

Вино на розлив бесплатно, за все остальное нужно платить.

Оливер наливает один стакан до краев. Кажется, в нем триста миллилитров или больше. «Интересно, сколько здесь калорий?»

Ли ударяет себя мысленно в лоб, смотрит на белое полусладкое в своих руках… подносит стаканчик к губам, запрокидывает голову и выпивает содержимое залпом.

Горло сильно прожигает.

Ох… неожиданно или вполне ожидаемо, мир перед глазами расплывается. Но вино, черт возьми, вкусное.

Оливер тянется за новой порцией, наполняет стаканчик и начинает хихикать, смотря на струйку жидкости. Вновь подносит к губам, запрокидывает голову и выливает все в себя.

Тянется за третьей порцией, но на его руку ложится чья-то ладонь.

– Тебе уже достаточно, парень.

Холодная вода на лице. Шум гостей отеля, общий туалет, бежевые стены и холодный кафель. Кажется, Оливер соскользнул из своего тапка, пока умывал лицо.

Все произошло как в замедленной съемке. Вот Ли подходит к своему отцу и просит ему помочь добраться до туалета, потому что он опьянел и не в состоянии дойти самостоятельно. Вот он задевает рукой антисептик у выхода из беседки, и жидкость выливается ему на руку. Словно сквозь барьер, мальчик слышит ругательства отца и возгласы о том, что он безнадежен.

Забавно.

После десятой попытки облить себя холодной водой из-под крана мальчик наконец-то начинает приходить в себя. Оливер думает, не пойти ли ему вызвать рвоту, но понимает, что вновь пойдет кровь из носа, а это последнее, чего хочется в десять вечера.

– Пап… пожалуйста, прошу, принеси мне кофе и воду.

На дрожащих ногах, почти протрезвевший, Оливер возвращается вместе с родителями в номер. Принимает холодный душ, накидывает на себя чистое белье, ложится на кровать и вновь проваливается в агонию. Чувство, будто бы сгорают легкие при каждой попытке дышать.

Ли поворачивает голову, утыкается в подушку и плачет без всхлипов, чтобы не разбудить родителей. Берет с прикроватной тумбочки свой телефон, заходит в фейсбук и бездумно листает ленту. Мальчик нажимает на группы, прикрепленные ссылки, рассматривает картинки, и случайно открывается литературное сообщество.

Автор выкладывает работу с пометкой «Альтернативная вселенная», и, судя по описанию, рассказ о молодых людях, один из которых страдает депрессией и зависимостью.

Оливер не думает много, проходит по основному хештегу, чтобы все главы стояли друг за другом, и решает почитать работу. Тема ему очень близка. Ли считает, что бесконечные мысли о своем весе и есть его главная зависимость.

Где-то к двум часам ночи Оливер находит себя в конце работы, блокирует экран телефона, накрывается одеялом с головой и плачет. Понимает, что сейчас может разбудить родителей, вскакивает с постели, забегает в туалет и дает волю слезам, уткнувшись лицом в свое полотенце. Вероятно, эмоциональная связь с одним из главных героев так сильно потрясла мальчика, из-за чего он стоит, прижавшись к холодной стене, плачет навзрыд и никак не может восстановить дыхание.

Утром Ли решает поискать еще работы и в течение целого дня читает все подряд, не отрываясь от телефона. Видит ссылку на чей-то аккаунт в твиттере, открывает ее, решает взяться за новую работу… и браузер не дает ему это сделать. После каждых пятнадцати твитов страница вылетает, из-за чего сильно трясутся руки.

Раздражение? Тревога? Паника? Все чувства смешиваются и соединяются в одну точку.

«Да что ж такое, почему из-за обычной социальной сети такие сильные эмоции, черт бы ее побрал!»

Оливер ходит по территории отеля с поднятым телефоном, ищет нормальную связь, чтобы скачать приложение твиттера.

Регистрация… как зарегистрироваться?

– Я просто хочу почитать, почему столько сложностей, твою же мать!

Логин… логин, а какой вообще использовать? Цветы, ромашки, пипетки, точки на костях. «В моей голове нет ничего, кроме анатомических терминов. Логин „фаланга пальца“, конечно, забавен, но все посчитают меня психом».

– Хорошо, – произносит он вслух, – напишу просто свое имя.

Глава 2
«Ты нашел меня в самой пучине отчаяния»

Вероятно, зарегистрироваться в твиттере было лучшей идеей для Оливера за последнее время. Способ отвлечься от мира и потеряться среди работ, читая, читая и читая.

Оливер старается избегать родителей и разговоров с ними, чтобы не вспыхнула ссора.

Избегать.

Ли много от чего прячется. Не смотрит на себя в зеркало, чтобы не заплакать от выражения собственных глаз и ненависти к себе. Бегает от нормальных приемов пищи, впихивая в себя салат, а на пляже берет бутылку воды из холодильника и запивает таблетки, спасающие от низкого давления. Но реакция организма беспощадна, и к вечеру из носа течет струйками алая кровь.

«Я все еще толстый и отвратительный. Я вешу слишком… много».

Ни кровь, ни предобморочное состояние, ни больной живот не являются знаками для мальчика. Ему внушали все девятнадцать лет, что нужно быть худым, расстройство пищевого поведения в данном случае не генетическая предрасположенность, а навязчивая идея. Не его собственная – общества. Шаткая самооценка поддалась на провокации и рухнула, исчезла, ничего после себя не оставив.

Оливер посвящает все свое свободное время чтению работ в твиттере. Проходит по хештегам и читает, читает, читает. День вылета из Чеджу, вновь перед глазами Сеул, квартира в одном из районов, уборка комнаты и возвращение чистых вещей на полку шкафа, а телефон все время при себе. В аккаунте мальчика появляются первые записи:

@leeoliver: бог мой, работа о киллерах потрясла меня, я будто посмотрел боевик и чуть не помер от эмоций!

– Да… шутить о смерти в моем случае – совершенно неудачная идея, – бормочет Оливер себе под нос, продолжая отправлять твиты.

Автор интерактивного рассказа о киллерах записан в твиттере как @song_jihan. Ли изучает список его работ и удивляется количеству: свыше тридцати. Невероятно. Оливер недолго думая нажимает на «Подписаться».

* * *

Режущее чувство в груди. Разочарование в вере в Бога, а астрология и гороскопы с предсказаниями отталкивают. Оливер часто видит, как люди в социальных сетях сравнивают знаки зодиака. Решает посмотреть свою натальную карту, в итоге на определенной планете посылает все к черту на словах о сильном сексуальном влечении к противоположному полу в подростковом возрасте. Из-за голодовок Ли чувствовал себя полностью асексуальным, о каком сексе вообще могла идти речь?

Оливер теряет веру во что-либо. Понимает, что остается верить лишь в самого себя, но это невероятно тяжело из-за низкой самооценки.

Любит ли Оливер себя? Он точно может ответить, что испытывает к себе на каком-то уровне уважение за выдержку, терпение и способность учиться в месте, к которому испытывает лютую неприязнь. Мальчик устал давать себя в обиду родителям и другим людям, но пока не набрался достаточной смелости бросить вызов. Миру? Или самому себе?

Время бежит, сыпется сквозь пальцы, как морской песок. Если бы Оливер мог остановить его с помощью часов, то задержал бы стрелки пальцами, даже если они острые и ранят кожу при осторожном прикосновении к ним.

Учебные дни врываются вновь, четвертый семестр ударяет по голове, а Оливер не понимает, был ли вообще летом отдых? «Вероятно, единственный отдых, в котором я нуждаюсь, – это не от своих родителей, а от самого себя».

Ли надевает наушники, растворяется в музыке, выполняя практическую по физиологии, наизусть зная последовательность. Записывает каждый пункт, отбивает пальцами ритм по своей тетради, чтобы заглушить стук.

Месяц или больше, Оливер даже не смотрит на календарь, учеба кружится вокруг него, заставляет бессонными ночами запоминать огромное количество страниц, писать все, что потребуется на экзаменах. Пока мальчик добирается до университета или же едет обратно домой, он все продолжает сидеть в твиттере и читать работы.

Мимо аудитории проходит соседняя группа, Оливер замечает Сону, парня, с которым общался долгое время. Молодой человек, будучи в отношениях с девушкой, присылал Оливеру сообщения личного характера, они врезались в память и никак не собираются выходить из головы.

Мессенджер, двадцать третье октября, две тысячи девятнадцатый год:

Сону: ты не представляешь, Ли, мать моя стояла под дверью ванной и разговаривала со мной, когда я пытался подрочить.

Оливер: ты не мог хотя бы повесить носок на дверную ручку?

Сону: да я как-то не сообразил… но есть факт, что я пытался возбудиться с помощью напора воды, направляя его на свои соски и игнорируя речь матери, и мне не дали кончить.

Оливер: ясно, но зачем ты написал это мне?

Сону: моя девушка придет ко мне скоро.

Оливер: удачи? Что я могу сказать?

После многочисленных разговоров и подобных выпадов Ли ограничил себя от общения с ним на все лето, пока сердце и разум не дали сбой.

«Он не может мне нравиться, ну ни за что на свете» – отрицание. «Да он же, черт возьми, не в себе! Ни один вменяемый человек не будет вести себя подобным образом» – гнев и торг. «Я слишком сильно устал от мыслей о нем», «Ладно, к черту, Оливер, он тебе нравится, нра-вит-ся, слышишь, веснушчатое отражение в зеркале?» – принятие ситуации спустя месяцы игнорирования.

Насколько бы другой человек ни был странным, чувства возникают спонтанно и, к сожалению, неконтролируемо. После очередной панической атаки, случившейся в морге во время оперативной хирургии, Оливер неосознанно схватился за руку Сону, потому что считал нахождение рядом с ним безопасным местом.

Пятнадцатое апреля, две тысячи двадцатый год:

Оливер: привет! Мы… можем поговорить?

Сону: как ты чувствуешь себя? Уже лучше?

Оливер: да, все в порядке, просто… У тебя есть время поговорить?

Сону: да, конечно. О чем ты хотел поговорить?

Оливер:…об игнорировании? Я не понимаю, что происходит между нами. Точнее, я знаю причину только со своей стороны… Я хочу сказать, что чувствую себя странно. Мы же не игнорируем друг друга?

Сону: нет, только ты меня.

Оливер: я, скорее, боюсь испытать боль. Я не хочу игнорировать тебя.

Сону: подумай о причинах.

Оливер: я всячески игнорировал самого себя…

Сону: то есть?

Оливер: если я скажу, ты же не отдалишься после этого?

Сону: не собираюсь.

Оливер: ты мне нравишься. Когда я понял это, то испугался… Потому что я не хочу, чтобы мне нравились мои друзья.

Оливер: друзья, которые влюблены в других и состоят в отношениях. Я не понимал тебя временами… очень часто твои действия и слова были странными, но не суть. [Не отправлено]

Сону: я так и думал.

Оливер: я с четырнадцати лет страдал по одному идиоту, испытывал симпатию к девушкам, не позволял себе кому-то открыться, пока не появился ты. Ты заботился в своей мере обо мне, и меня переклинило… я надеюсь, что не давлю на тебя признанием.

Сону: успокойся, Ливви, все хорошо.

Оливер: я чувствую себя дерьмом из-за всего, я тебе столько раз хотел написать…

Сону: все в порядке.

Второе мая, две тысячи двадцатый год:

Оливер: я могу кое-что сказать?

Сону: да, конечно.

Оливер: мне комфортно с тобой. В том плане, когда меня накрыло панической атакой, я в первую очередь посмотрел на тебя, не на своих ребят из группы… Я не знаю, боже, я не умею правильно выражать свои мысли.

Сону: мне с тобой тоже комфортно.

Оливер: я… устал держать в себе чувства, это слишком выносит мозг…

Сону: я не хочу, чтобы тебе было плохо.

Оливер:…Сону, я не хочу быть третьим колесом, ты правда мне нравишься, но я не собираюсь рушить твои отношения. Кто я вообще такой?

Сону: Оливер, погоди…

Оливер: я какой-то парень с проблемной психикой…

Сону: ОЛИВЕР! Ты что делаешь? Успокойся, я полиаморный бисексуал, ты не мог бы разрушить мои отношения, потому что я влюбляюсь во многих сразу и воспринимаю мужчин и женщин по-разному. И ты не какой-то, ты уникален, не надо оскорблять себя просто так. Легче, нет?

Оливер: не уверен…

Сону: не надо страдать. И, Оливер, пожалуйста, не зацикливайся на мне, пусть у тебя будет много друзей.

Оливер: я не зациклен, честно, я не настолько интроверт…

Пятнадцатое мая, две тысячи двадцатый год:

Сону: ты меня игнорируешь.

Оливер: привет! Эм… нет? Я тебя не видел сегодня.

Сону: да. Не поздоровался. Рубашка с авокадо, я еще в метро шел впереди тебя.

Оливер: боже, так это был ты? Я слушал музыку и смотрел сквозь людей, поэтому не обратил особого внимания.

Сону: да, я был с Юной. Конечно же это был я, а кто еще?

Оливер: я не узнаю тебя в последнее время… У меня пару минут назад случилась паническая атака… Ты в университете? Можешь, пожалуйста, пойти со мной после пары к метро?

Сону: нет, я не на занятиях. Дома у Юны.

Оливер: меня всего трясет, боже…

Сону: успокойся! Зачем ты так на все реагируешь? Пей таблетки хотя бы.

Оливер: меня кроет уже несколько дней.

Сону: скорее, несколько лет.

Оливер: позволь мне высказаться насчет одной вещи… У тебя странные представления относительно бисексуальности. Я не знаю, откуда ты взял мысль, что женщины и мужчины воспринимаются по-разному для бисексуалов. Гетеросексуалы, геи и лесбиянки воспринимают по-разному в плане чувств, но для бисексуалов все одинаковы. И то, на что ты мне не раз намекал… Я говорил, что не хочу быть причиной чьей-либо измены. Измена в любом случае считается изменой, с девушкой или с парнем – не имеет значения. Другой разговор: моногамен ли человек или полиаморен. Но о какой полиамории может идти речь, если Юна не имеет ни малейшего понятия, что я существую? Поэтому я хочу… хочу, чтобы ты отказал мне.

Сону: в чем тебе отказать, Оливер?

Оливер: я не хочу чувствовать… все это. Не в моих силах бороться с чувствами, мне хватает проблем дома, с расстройством пищевого поведения и дурманящей разум апатии, которая ни черта не похожа на нее как таковую. Видимо, у меня депрессия, но это не важно сейчас. Скажи мне, что мы никогда не будем вместе. Просто скажи мне это, потому что мое больное сердце чего-то странного ждет, а я терпеть не могу, когда не в силах его контролировать. Я привык все держать под контролем, свои действия, свои приемы пищи, свои эмоции, а сейчас творится какое-то дерьмо. Может, когда ты мне напрямую откажешь, то меня отпустит.

Сону: Оливер, послушай меня, пожалуйста. Наличие светлых чувств – это прекрасно, таким наслаждаются, а не пытаются задушить в себе. Но чувства ни к чему не обязывают ни тебя, ни того человека, на которого они направлены. Эту истину тебе придется рано или поздно понять и принять. Касательно нас с тобой – боюсь, мы не сочетаемся и не совсем подходим друг другу. У нас разные темпераменты, цели, подходы к жизни и, главное, потребности – ты не будешь счастлив со мной. Мы не можем быть вместе друг с другом, но каждый из нас может быть вместе с другим, более подходящим. Постарайся, пожалуйста, перенаправить свою светлую энергию на кого-то или что-то более подходящее. Лучше всего – полюби самого себя и больше не страдай.

Оливер: спасибо. Правда спасибо, мне стало легче.

Сону: было бы за что, Ливви.

Оливер: за прямолинейность.

Сону: мы правда ведь разные, я бы тебя сжег. Я максимум тебя могу воспринять как своего любовника.

Оливер: что… любовника? [Не отправлено]

Оливер: мне нужно время, чтобы все переварить, но я не хочу терять с тобой общение…

Сону: я понимаю.

Оливер: я бы действительно хотел быть с тобой при других обстоятельствах.

Второе октября, две тысячи двадцатый год:

Сону: я расстался с Юной.

Оливер: боже… мне жаль, правда, жаль… как ты себя чувствуешь?

Сону: никак. На оперативной хирургии меня не будет.

Оливер: ты, главное, отдохни.

Вчерашний диалог изменил буквально все их отношения, Оливер нервно кусает свою губу и отводит взгляд, когда Сону поворачивается и смотрит на него.

Третье октября, две тысячи двадцатый год:

Сону: как занятие прошло?

Оливер: объясняли колено и голень, ходили в морг, на цокольный этаж. Как ты себя чувствуешь?

Сону: плохо, но я держусь, спасибо.

Оливер: ты спал ночью?

Сону: сон был прерван.

Оливер: не хочешь сейчас лечь? Уже половина одиннадцатого.

Сону: ты меня прогоняешь, да?

Оливер: вовсе нет… Я сейчас сам пытаюсь уснуть.

Сону: я целый день то засыпал, то просыпался, так что все в порядке.

Оливер: тогда хорошо.

Сону: на самом деле, мне плохо, но я себя гашу. Мне нужно прийти в себя после разрыва. Я хочу вернуть отношения, если честно. Я люблю Юну. А она любит меня.

Оливер: что вообще у вас случилось? Если некомфортно, лучше не отвечай.

Сону: я ей все мозги вынес. Загнал самого себя в абьюз, нырнул с головой в отношения, стал диким собственником.

Оливер: я как-то говорил с тобой на тему собственничества, ты знаешь мою позицию.

Сону: да, знаю…

Оливер: вы друг другу принадлежите лишь в плане чувств, ни она, ни ты не имеете права лишать друг друга чего-то и контролировать действия.

Сону: моя психика виновата, я же с пограничным расстройством личности, я всегда так делал.

Оливер: не сваливай все на психику, люди и с пограничным расстройством личности, и с другими расстройствами абсолютно разные. Тут дело в твоем характере, психика его не создавала. Между жить с болезнью и жить самой болезнью ты выбрал второй вариант, более легкий, и вместо того чтобы лечиться и разбирать все с психотерапевтом, ты выбрал сваливать всю свою токсичность на болезнь и тонуть в ней. Ты разве не ходишь к специалисту?

Сону: Ливви, я все это знаю, но моя психика – нет.

Оливер: опять ты начинаешь все сваливать на нее. Хорошо, собственничество. Как ты с людьми контактируешь, раз любимого человека присваиваешь себе, но себя полностью не относишь к нему, исходя из твоих некоторых действий? Ты полностью свободен, Юна полностью свободна. Да, вы любите друг друга, но то, что происходит в ее жизни, касается лишь ее самой, а что в твоей жизни – тебя. У всего в мире есть границы, которые ни ты, ни она не имеете права пересекать. Твое расстройство не создало тебя и не мешает разбирать все, что тебя волнует, с психотерапевтом. Не сваливай всех баранов на психику.

Сону: зачем ты столько времени и энергии тратишь на меня и на разговоры со мной?

Оливер: потому что ты мой друг? Сону, это странный вопрос…

Сону: не надо, это того не стоит.

Оливер: для меня не принципиален твой характер и твои вспышки, потому что за столько лет я привык жить среди абьюзеров. Это звучит, конечно, очень плохо, но я говорю как есть. Абьюзер ли ты для меня? Я не знаю, я уже не чувствую ничего, у меня нет сил. Тяжело ли мне общаться с тобой? Лучше перестроить вопрос: есть ли на свете человек, с которым общаться всегда легко и у которого нет проблем? Но я чувствую давление от тебя, скажу честно.

Сону: оно есть, я знаю…

Оливер: ты давил на меня тем, что считал себя правым в ситуациях, когда ошибался. Я не вступал с тобой в споры и перепалки, потому что они считаются для меня психическим насилием, а я против него.

Сону: и ты в итоге сбежал от меня.

Оливер: я стараюсь не нарушать дистанцию, знаешь?

Сону: я агрессор.

Оливер: ты обычный человек со своими проблемами.

Сону: я влюблен в тебя, Ливви.

Оливер:…что?

Сону: удивлен? Ты очень милый… Вроде рост метр семьдесят, но рядом со мной ты крошечный, я влюблен в твои покрашенные платиновые волосы, влюблен в россыпь веснушек на твоем лице, влюблен в твои острые скулы и подбородок, влюблен в твои выпирающие ключицы и стройное подтянутое тело. Мне всегда хочется тебя потрогать.

Оливер: я ничего не понимаю… Погоди, в каком смысле потрогать?

Сону: ну, не в пошлом смысле…

Оливер:…а когда ты трогал мои бедра, что это было?

Сону: бедра – не интимное место.

Оливер: чем тебе внутренняя сторона бедер не интимное место? Для меня это буквально оно, и я бы не хотел повторения твоих действий.

Сону: я и не собирался…

Оливер: наши отношения слишком сложные, Сону, они изначально не были простыми. Я бы хотел, чтобы ты ко мне относился как к другу, ни больше, потому что мне это не нужно. Я отношусь к тебе как к другу, даже если у меня есть чувства к тебе, это мне не мешает. Я не хочу, чтобы мы оба переходили черту. Я бы хотел обычных и, боже, простых дружеских отношений с тобой, где присутствуют комфорт и взаимная поддержка.

Сону: [голосовое сообщение]

Оливер: пожалуйста, пиши сообщения, я не могу слушать голосовые в двенадцать ночи.

Сону: я сказал, что не верю в дружбу с мужчинами и с женщинами.

Оливер: это печально.

Сону: я не верю в дружбу и влюбляюсь во всех. Я такой человек, вечно влюбленный.

Оливер: я не такой человек, я влюблялся лишь два раза в жизни: в того парня, о котором тебе рассказывал, и в тебя. Для меня нормально – дружить, я люблю людей такими, какие они есть, но не хочу влюбляться во всех и затаскивать в постель.

Сону: я от тебя ничего не требую, мне абсолютно ничего не нужно…

Оливер: мы абсолютно разные.

Сону: боже, Ливви, не включай психотравмы. Ты девственник, а меня в этом плане интересуют опытные, темпераментные…

Оливер: не включаю я никакие психотравмы, Сону, ради бога. Ты не знаешь, девственник я или нет, это лишь мое дело, я никому о своей половой жизни не говорю и не собираюсь говорить.

Сону: морально ты точно девственник, и не думай, что у меня есть какие-то желания испортить тебя!

Оливер: чтобы меня испортить, нужно сначала об этом спросить меня.

Сону: я очень аккуратен со всеми, я бы мог сто раз уже воспользоваться тобой.

Оливер: тогда будь аккуратен со мной. Для начала нужно спросить меня, хочу ли я быть использованным. Ты состоял и собираешься состоять в отношениях с другим человеком, если бы ты хотел что-то сделать со мной, я бы не позволил тебе. О таких вещах прежде всего спрашивают, а не следуют за своими порывами. Я уважаю тебя, Юну, твои и ее чувства. Раз ты ее любишь, то она прекрасный человек, и я бы не хотел, чтобы ты изменял ей со мной.

Сону: Ливви, пожалуйста…

Оливер: ты с какого-то перепуга решил, что спать с парнем не означает изменить девушке, это глупая и совершенно не связанная с бисексуальностью позиция.

Сону: у меня был шанс поцеловать тебя, но я этого не сделал, не думай, что я изменяю.

Оливер: я не знаю, что тебе на это сказать. Спасибо, что не распускаешь руки?

Сону: Ливви…

Оливер: или спасибо, что не порываешься меня использовать?

Сону: почему тебя это обижает? Я же говорю, что считаю тебя неиспорченным парнем, даже если ты физически не девственник…

Оливер: секс не делает человека испорченным. Я… эмоционально истощаюсь после разговоров с тобой.

Сону: да что не так? Я, в отличие от тебя, разделяю легкие приятные чувства и тревожность.

Оливер: легкие приятные чувства? Ты поступаешь со мной сейчас, как с Юной. Если я говорю тебе о выгорании, значит, так и есть, не надо все выворачивать наизнанку. Я испытываю тяжесть, триггером выступил твой газлайтинг. Я состоял в токсичных отношениях, мне хватает опыта, чтобы почувствовать психологическое насилие. Ты уже много раз так делал: обвинял меня в чем-то, из-за чего я начинал себя ненавидеть, чувствовал себя дефектным. Хватит, я не буду брать на себя груз, который ломает своей тяжестью мои плечевые кости, мне не надо кружить голову, я это могу сделать самому себе самостоятельно без чужой помощи. Мне хватает расстройства пищевого поведения, проблем в семье и чего-то необследованного, что творится с моей психикой.

Сону: пожалуйста, прости меня, скажи, что я сделал не так, я не смог отследить это…

Оливер: ты вновь навязываешь свое мнение, под которое я не собираюсь подстраиваться?… Много вещей, которые я не хочу выискивать в нашей переписке, потому что не осталось ни единого ментального ресурса.

Сону: я точно не хотел ничего из этого делать… А что еще?

Оливер: сейчас я чувствую давление.

Сону: пожалуйста, прости.

Оливер: давай… прекратим это все? Наше общение? Мне больно, я влюблен в тебя, а ты веселишься и играешь с моими чувствами. Остается только нажать на курок и станцевать на моих костях.

Сону: я сознательно не играюсь ни во что.

Оливер: я больше не хочу общаться с тобой, Ким Сону.

Сону: выскажись, я не буду отвечать. Не принимай меня близко к сердцу, никого не принимай. Будь счастлив.

Оливер: высказаться?… Я уже говорил, что влюблен в тебя. Пожалуйста, научись ценить чувства других, потому что ты этого не делаешь, даже если думаешь, что ценишь. Все, на этом все. Не причиняй никому боль, тем более себе, я этого не вынесу. С меня достаточно, я не хочу больше общаться с тобой.

Оливер садится за парту, нервно дописывает вывод практической работы и наблюдает, как группа студентов вместе с Сону проходит мимо.