Текст книги "Сердце Ветра"

–То есть, упражнений не будет, будем просто беседовать? – смягчился Перевертов, даже выдавив подобие улыбки.

–Именно. Это уже, поддержит вас здесь, – кивнула я.

–Согласен, – просиял Нечипорук.

–И я, я за все, обеими руками, – поднял руки Лесницкий.

–Ну-с, посмотрим… что из этого получится, – пожал плечами Алин.

–Жаль, что мы сегодня без Андрея. Ну ладно, будем надеяться – в следующий раз присоединится. Ребят, объясняю правила группы, – я снова посмотрела на всех поочередно. -Правило первое, самое важное – уважать друг друга, выслушивать и не перебивать. Правило второе – не выносить того, о чем говорится на группе. Не рассказывать в отделении, кто чем делился. И, последнее правило – искренность. Если вам тяжело говорить о чем-то личном – то, можете воздержаться. Все понятно?

Пациенты послушно закивали.

–Поговорим сегодня о проблемах – и, об их разрешении.

–Может, лучше о любви поговорим? Я тут эссе написал, – Алин развернул свои записи.

–Уверена, что и до любви доберемся, – я флегматично улыбнулась.

Потому что, никогда не верила в нее.

Группа пролетела незаметно. Проблемы отделения заняли почти час, поэтому до эссе Алина добраться так и не удалось. По завершению занятия, я все-таки спросила у Перевертова про носки.

–Данил, так что там было-то? Что с персоналом-то постоянно конфликтуешь? – я поднялась и только коснулась рукой спинки стула, как подскочил Лесницкий и забрал его вместе со своим, чтобы унести в столовую.

–Даааааа, там такоооой смех был, – Перевертов, улыбаясь, потирал руки. –В общем, санитарка эта, шмон палаты наводит…

–Это ТСЖ которая? – с кривой ухмылочкой спросил Алин, еще не успев встать со стула.

–А кто такая ТСЖ? – поинтересовалась я.

Ухмылка Алина искривилась еще больше. Схватившись за живот, он затрясся от смеха. Лесницкий так и застыл у выхода вместе со стульями. Чувствовать его липкий взгляд на себе было как минимум неприятно.

Нечипорук, не особо принимавший участие в группе, весь обратился в слух.

Перевертов потер нос и ответил за всех:

–Сокращенное прозвище одной санитарки, полной такой. Которая орет громче всех в отделении. Она еще, когда злая, глаза так выпучит, – Перевертов для наглядности сам выпучил глаза, -На бешенного краба похожа. Меня это так забавляет! – он снова скорчил умиленную рожицу.

–Так расшифровывается-то как? – полюбопытствовала я.

–Вариант первый – Толстая Сложная Женщина, ха-хах-ха, – Алин пустил холодный смешок.

–Вариант второй, – подхватил Перевертов, -Более распространенный в нашем отделении – Толстая Слоновья Жопа. Так вот, – он продолжил, -Добралась значит до меня… Говорит такая, ахахахах… Перевертов, ты носки менял? И стоит у стены почти… Ну, я снимаю значит с себя носки, подхожу к ней и тычу прям в нос: Наталья Николаевна, да они чистые! Не верите? Да я только что поменял! Чиииистые… аххаха… И, продолжаю ей эти носки в нос совать… Она как к стенке попятилась толстым задом…

Алин окончательно зашелся холодным смехом, затрясся и подрумянился Нечипорук, следом подхватил смехотворную эстафету Лесницкий.

Я тоже не выдержала и захохотала от души вместе с ними.

–Ну, ребят, вы даете…

Не менее веселое отделение, чем раньше – если не смотреть, кто за что здесь оказался.

Закрывать глаза на преступления, иногда – поистине чудовищные…

–Арина Витальевна, спасибо! А с вами не скучно! – Перевертов первым заторопился на завтрак.

–Спасибо вам, всего доброго! – следом за ним, вышел Лесницкий с двумя стульями.

–До свидания, – бросил Нечипорук, засунув за ухо сигарету.

–Арина Витальевна, – Алин рылся в своих бумажках, -Вижу, вы человек начитанный… Интересно с вами… Знаете, я вот прозу философскую пишу… Эссе мое почитаете? – он протянул мне сложенные вчетверо исписанные листы, вырванные из клетчатой тетради.

–Да, Влад, конечно… Спасибо за доверие. До свидания, – я аккуратно вложила листы в свой рабочий блокнот.

Глава 5. Комиссия по настроению.

Этому заведению, возведенному в поселке еще во времена царской России, присуща особая атмосфера. За высоким черным забором и КПП протекает иная жизнь, тягучая и размеренная, чуточку мрачная. Даже деревья здесь лениво колышутся от ветра… Нежатся, блаженно прикрыв глаза, на молодой зеленой травке местные дворняги. Лениво бредут в ближайший «Ярче» пациенты из вольного отделения или общежития, неся подмышкой старенький магнитофон с задорной мелодией, разбавляющей общий мрачноватый фон. Даже «скорые» – совсем не скорые, вползают в городок, минуя хмурых охранников у поднятого шлагбаума, и катятся по основной дороге к приемному отделению.

Торопится и суетится здесь только медперсонал. Он и подталкивает пациентов – то на физиопроцедуры в «башню», то потаскать «бачки» со столовой, которые, по несколько раз в день, подвозит старенькая газелька к каждому из отделений.

Местное питание – не трапезы в профилактории. Скорее, оно напоминает баланду в зоновских условиях. Помню, как в четверку однажды занесли бачки с рыбным вторым – вонища долго стояла на все отделение, даже у пациентов носы свернулись, не то что у чистоплюев из медперсонала. Последние, после памятного рыбного дня, больше не сетовали на отвратный запах «хронья».

Все познается в сравнении.

Сегодня, собиралась майская комиссия. Наши пациенты тряслись в ее ожидании, сидя на кожаных диванчиках возле моего кабинета и кабинета заведующего.

Некоторые перешептывались между собой. Играли в ромашку – «выпишут, не выпишут».

Трясся даже здоровенный Пашка – тот самый, что первым поздоровался в день моего прибытия.

–Паш, все нормально будет. Держитесь, ребят, – для пущего эффекта я подняла кулачок вверх.

–Спасибо, Арина Витальевна, – хором ответили пациенты.

–Арина Витальевна, все равно не выпишут, – отмахнулся Пашка.

Его ноги тряслись от огромной дозы препаратов. Бывает такой побочный эффект – у пациента ноги «бегут» или непрестанно трясутся, даже при лежачем положении.

–Значит, будет надежда на следующий раз, – я оперлась спиной о дверь своего кабинета. –Унывать-то никогда не стоит!

–Арина Витальевна, сегодня ОНА, – Пашка перешел на шепот и посмотрел на меня круглыми глазами.

Я перевела взгляд на дверь кабинета заведующего. Там и выносила приговор пациенту комиссия из трех врачей. В ней принимал участие сам заведующий Аркадьич, молодой врач Марк Яковлевич, временное, но более-менее приятное явление в нашем отделении, и заместитель главного врача Милена Альбертовна.

Ее-то и боялись. Не только потому, что решающее слово оставалось за ней.

А потому, что выписка пациента зависела не столько от его состояния, сколько от настроения зам главврача.

–Плохое настроение? – шепотом спросила я.

–Не то слово, – Пашка поджал губы и опустил голову.

С самого начала я пожалела этого пацана. Попал, по сравнению со многими – за ерунду. Подрался в День Святого Валентина… Соседи знали, что он на учете в психдиспансере состоит – ну и все, вызвали нашу скорую. Четвертый год уже сидит… В то время как одного убийцу выписали за год – за взятку. С родственниками богатыми повезло.

Что же, не у всех они есть.

И, не всегда хорошее настроение у Милены Альбертовны.

Только я хотела зайти в свой кабинет, как со стороны сектора пациентов раздался до боли знакомый, прокуренный голос:

–… твою мать! Так и знала! Ваш чай! Опять засыпаетесь!

Грубый голос принадлежал не санитару, а сестре-хозяйке.

Не носки, так чай.

–Лукин! Ах ты ж…

Дальше следовал поток базарной, нецензурной брани. Досталось рыжему олигофренчику Лукину… Дурачок Артем, аккуратнее же надо!

«Спалился» парень…

–Иди мой ТУАЛЕТ! Бегом! Домывай, … ! – к базарной перепалке добавился узнаваемый, воинственный глас ТСЖ.

И все-таки, зачем ТАК ОРАТЬ?!

Чтобы не слышать лишний раз отборного (и не очень) мата, я прикрыла за собой дверь.

Все равно слышно, зараза…

А как же им, по-вашему, облегчать симптомы от тяжелого лечения – после того, как запретили заваривать чай… Обычный чай по 2 пакетика!

Пациенты ловко вышли из положения и стали «засыпаться» – кто чаем, простеньким «Нури» или дешевенькой «Лисмой», кто-то, умудрялся шиковать сублимированным кофе. Любой такой «допинг» принимался дозированно, чтобы не подавиться сухим порошком, и запивался обильным количеством воды.

Я приземлилась в офисный крутящийся стул без одной ручки – «подарок» от заведующего.

На Боже, что нам не гоже.

На мониторе зависло недописанное заключение по одному насильнику, которое еще предстояло обмозговать, но сейчас, крайне не хотелось. Куда приятнее, залипнуть на пару картин на салатовой стене.

Мой новый кабинет оказался очень светлым. В отличие от прежнего – он располагался на солнечной стороне. На окошке покачивались от теплого майского ветра сиреневые колеусы в белых аккуратных горшочках. Стол с двумя компьютерами находился рядом с окном, так, что ровно ложился свет. Справа от стола возвышался шкафчик со стеклянными дверцами, а рядом с ним скромно приютилась низенькая тумбочка с чайником.

Разбирая и расставляя вещи месяц назад, я нашла в шкафу картины – художественные работы пациентов. Самые яркие, решила повесить в кабинете – и стены не голые, и ребятам приятно, что их творения оценили.

На стене напротив радовало глаз изображение амфитеатра – огромного, с колоннами, на ярко-малиновом фоне. Да, немного дико и ядовито, но старался ведь человек. Рядом с амфитеатром распустили пушистые ветви деревья разных видов, но в самом сердце картины – темнело одно одинокое, тонкое деревце без листьев.

Метафора одиночества в толпе… С чем часто сталкиваются неординарные, одаренные люди.

А позади моего стула, над головой, обрела свое место фантазия кубиста – куча разноцветных кубиков, гнездившихся друг на друге. В редких перерывах и утром, давая отдых глазам, я снимала осточертевшие очки и смотрела на размытые яркие пятна, добавляя к картинам долю своих фантазий…

Не прошло и десяти минут, как за дверью раздался топот.

Пашка. Он один так топает. Еще в разведке служил, тоже мне.

Санитары постоянно подшучивали над ним, когда он запивал лекарства – «давай, Пах, покажи, как ВДВ пьет!»

Он смог бы сделать военную карьеру. За ним, высоким, голубоглазым и видным, носились бы девчонки. Но, пять лет назад, он продал душу за «спайс», а некогда подтянутое тело расплылось из-за ухудшения обмена веществ.

От уколов и препаратов – побочка разная, реакция индивидуальная.

–Арина Витальевна? – в дверях показалась его квадратная голова.

–Да, Паш, поняла, что это ты. Заходи, – я нехотя нацепила очки. –Ну, как прошло, рассказывай…

–Не выписали, как я и говорил… Взъелась она на меня… – его кожа пошла красными пятнами.

–Тише, спокойно… Присядь, – я указала на стул для пациентов рядом со своим столом. -Через полгода, еще одна комиссия, как полагается… Твой брат писал ходатайство?

–Нет, – Павел сел и шумно выдохнул.

–Вот, пусть в следующий раз напишет. Родственники должны напоминать врачам о себе… Что есть, кому забрать и кому заботиться… Паш, а что с голосами? Сейчас, они есть?

–Нет, – Пашка помотал головой. –Бывают иногда… Но чаще, видения… То мой сосед по палате танцует с пейсами под веселую еврейскую музыку, то Леху, другана моего, в нижнем белье покажут… Ужас, – он принялся грызть заусенцы на пухлых руках, -А на днях, так вообще, такое видел, Арина Витальевна… Что мне изнутри живот распороли, а оттуда вылезла крошечная женщина… Посмотрела на меня и закрыла живот молнией изнутри, на замок…

–Да, Паш, что же творится-то в голове у тебя… – я все это время терпеливо слушала, сочувственно кивая.

Повисла неловкая пауза. Паша вдруг заозирался по сторонам и потупил взгляд.

–Все в порядке?.. – я настороженно посмотрела на пациента.

–Арина Витальевна, представляете, хах! – у него вырвался нервный смешок. –Они… голоса, то есть… мне только что сказали – «КАК ЭТО НАС НЕТ?!» …

Я не успела прокомментировать этот веселый момент – в кабинет без стука зашла зам глав врача.

Паша испуганно смотрел то на меня, то на высокопоставленную гостью.

–Паш, можешь идти, поговорим потом. Будь здоров!

–Ага, – окончательно растерялся тот и, с несвойственной для здоровяка проворностью, пулей вылетел из кабинета.

–Здравствуйте, Милена Альбертовна, – я поднялась.

Она молча зашла с высоко поднятой головой, скептически осматривая кабинет. Без халата, в черном строгом платье, вся сухая и подтянутая. Волосы на голове собраны в тугую шишку, а сеть морщинок едва проступает через килограмм макияжа. Тонкие поджатые губы, нос с горбинкой, тяжелый взгляд ореховых глаз и острые брови добавляли властности общему образу.

–Как погляжу, вас пациенты уже полюбили, Арина Витальевна, – она цокнула каблуком.

–Работаю помаленьку, отделение нравится, – спокойно ответила я.

–Очень хорошо. Будьте осторожны с ними – они принудчики, преступники, убийцы, – она сверкнула глазами и уперла руки в бока.

–Психиатрическая бдительность, угу, – кивнула я.

–Меня заинтересовали ваши заключения по сексологической части… – она вновь заходила по кабинету. –Развивайтесь дальше, занимайтесь исследованиями. Начальника держите в курсе. Вы совсем к нему не заходите! – она незначительно, но повысила тон.

–Работы… Много, – выдавила я.

–С врачами тоже общаться надо! Будут конструктивные вопросы – обращайтесь! – выплюнула она напоследок, развернулась и захлопнула дверь.

Да, быстро сегодня прошла комиссия по настроению.

Глава 6. Любовь в понимании Алина.

В ту комиссию выписали только одного человека.

Узнала я это не от врача (к которому, совсем не хотелось заходить), а от местного эпилептика, которого пациенты окрестили «стукачом». Он постоянно бегал к врачу, по делу и без, бесцеремонно подслушивал разговоры и так же бесцеремонно в них влезал. Как и любому пациенту, страдающему эпилепсией, ему свойственна патологическая обстоятельность во всем и тягучий, как разбавленный мед, слащавый голосок.

–Лихачеввввааа Пашшшшку не вииииписссали, а Емелииинннаа вииииписссали… М-меняя нне виписссали, потому что моя м-мама не напииисссала хо-да-тай-ство, давно не заходииила к врачу… А в сссследующую комиссссиииию м-меня обяззательно випишшшут… Борииисс Аркадьевич… обещал, что меня виииипишшшшет… – он нависал над ведром и сжимал в руках швабру.

–Выпишут, Митя, со временем, всех выпишут.

Я как раз шла по коридору за Алиным. Эссе обсудить. Воздух пропитался резким запахом «Комэта» с лимонной добавкой.

Эпилептик Мочалин по фигуре сильно напоминал кенгуру – выпирающий, как сумка, живот, тонкие руки, но крепкие ноги, яйцеподобная голова, вытянутое лицо и слегка приплюснутый нос.

–Иди на… отсюда! – прогремел Пашка, неся второе ведро.

–Паш, а ну тихо! – прошипела я на Лихачева.

–Арина Витальевна, ой! – тот непосредственно прикрыл рот рукой. –Извините!

Следом за ним надменно шел санитар, которого ненавидело все отделение. Ну, разве что кроме нескольких молоденьких медсестер, которые отчего-то очень любили дежурить с ним в ночную смену.

Он свысока смотрел на пациентов, отталкивая тех, кто попадался ему на пути. Гордой походкой, пристальным взглядом серых мутных глаз, всегда зализанными русыми волосами и хищным орлиным носом, он смахивал на гестаповца. Вероятно, в своих фантазиях он себя таким и представлял, и в реальности стремился соответствовать своему образу.

–Здррравствуйте, Арррина Витальевна! – он натянул любезную улыбку. –Вам кого позвать?

–Добрый день, Александр Игнатьич. Спасибо, сама отыщу, – бросила я, желая скорее отделаться от приставучего ко всему женскому полу в отделении, малоприятного санитара.

Мочалин воспользовался моментом и присел на уши Игнатьичу:

–Алееексссссандр Игнааатьевввиииич, а меня только что Лихххачеееввв… на триии буквввы послаааал…

–Пошел на…! – прогремел санитар и удалился в отсек персонала вслед за Лихачевым.

Высокие отношения.

На все отделение заиграла песня Металлики Sad but true.

Горькая правда.

Упитанная санитарка Олеся вздрогнула, а медсестра Даша с ярко-алыми губами вытаращила на меня глаза.

Я, привыкшая к своему резкому рингтону, достала телефон из кармана халата.

Карман уже слегка засалился – эх, опять халат стирать!

–Слушаю, Марина Евгеньевна.

Марина Евгеньевна являлась моей прямой начальницей. Она возглавляла патопсихологическую лабораторию, принимала на работу новых психологов, и всеми силами поддерживала старых. Я всегда уважала ее, но и побаивалась.

Тем не менее – редко, когда начальник оказывается и отменным специалистом, и хорошим человеком.

–Арина Витальевна, здравствуйте! Зайдете в «башню» через час, после обеда? Нужно обсудить некоторые детали вашей работы. Вам удобно? – спросила она приятным, но сильным голосом.

–Поняла вас, подойду. Через час, буду в «башне», – отчеканила я.

–Спасибо. Жду, – она положила трубку.

С самого начала работы в больнице, я старалась ее не подвести, работая от души и помногу. Она это ценила, ценили мою работу и четверке. А вот здесь я, возможно, перестаралась.

–В-возится она с этими пациентами… Ночевать скоро здесь будет! – плюнула в спину санитарка Олеся, которая, совсем недавно, широко улыбалась в лицо.

-Здравствуйте, Арина Витальевна! Здрасте! – наперебой кричали пациенты.

Я проходила мимо примитивно нарисованных плакатов, пропагандирующих здоровый образ жизни. Иногда, заглядывала в палаты.

«Дома» остались те пациенты, что не пошли на работу в лечебно-трудовые мастерские. Кто-то из них занимался исключительно трудотерапией в отделении – перемывал раз по пять полы в коридоре вместо санитарок, натирал до блеска общую ванну и драил унитазы.

Из первой, наблюдательной палаты, выпускали только на прогулки. Большинство пациентов этой палаты носило пижамы – кто-то, отбывал наказание на режиме, кто-то, совсем недавно поступил и к нему «присматривались». Только Андрей Харонов, диабетик, полусидел-полулежал на кровати в своей любимой, черной спортивной форме. Он пребывал в наблюдательной палате по одной причине – из-за скачки сахаров.

–Андрей, как самочувствие? – я зашла в палату.

Андрей оторвался от книжки и вскочил с кровати, не успев нацепить тапки.

–Здравствуйте, Арина Витальевна! Гораздо легче… На группы буду ходить, – он смущенно заулыбался.

–Хорошо. Что за книжку читаешь? – я всматривалась в цветастую обложку с витиеватыми буквами, но прочитать фамилию автора так и не смогла.

–Дэн Браун. Код да Винчи, – он переминался с ноги на ногу. –Дать почитать?

–Нет, спасибо. Я кино видела. Не до чтения сейчас… Любишь, значит, книги про всякие ордена и заговоры?

–Ооооочень, – просиял тот.

–Ладно, на личной беседе… поговорим как-нибудь о литературе. Может, что посоветую. Ладно, будь здоров! – я вышла из палаты.

–Обязательно приду на личную беседу! – прокричал вслед Харонов.

Делать подобные обходы меня научила Валентина Кузьминична – мамонт психиатрии и мать многих отделений. Впечатленная и суетливая, я бегала за ней с горящими глазами и впитывала каждое слово.

Мы часто ходили вместе с ней по четверке, беседуя с пациентами прямо в коридоре. Никогда не забуду свой первый обход – когда одному из пациентов, дежурному по палате, было настолько лень мыть полы, что он решил помыть их прямо из кровати. Накрывшись сальным одеялом, он лежал, блаженно прикрыв глаза, и стереотипно водил шваброй по полу. Тряпка давно уже ваялась под кроватью.

Обычно, патопсихологи не делали обходы, предпочитая сидеть в кабинете и звать пациентов через санитаров. Но, мне полюбилась эта врачебная привычка. К тому же, в отделении, в непосредственной среде обитания, можно лучше отследить изменения в поведении.

–Арина Витальевна? Вот, на работу из-за вас не пошел, – Алин отложил тетрадку.

Наконец-то, я добралась до шестой палаты – палаты Алина.

–Прямо-таки из-за меня, Влад, – я улыбнулась. –Пройдем в кабинет?

Митя Мочалин медленно, но верно добрался уже со своей шваброй до шестой палаты. Вокруг периодически сновали другие пациенты и бросали косые взгляды санитарки.

Не очень удобное место для беседы.

–Ага, – тот прихватил записи и последовал за мной.

–Арина Витальевна, когда кофе пить пойдем? – нам навстречу шел санитар Антон в легкой куртке и кепке.

Один из немногих, с кем у меня сложились хорошие отношения.

–Привет-привет, – я остановилась. –После обеда можно. Ты где был-то?

–Лесницкого к хирургу водил, варикоз у него, – пропыхтел санитар. –Ну ладно, я к вам сегодня постучу!

–Договорились!

Переваливающейся походкой, невысоким ростом и упитанным телосложением он напоминал медвежонка. Он не влезал ни в какие пересуды отделения и больше говорил о своей семье. Я сразу поняла, что он другой – по добрым, иногда смеющимся, теплым зеленым глазам. И не скажешь, что человек в СИЗО много лет проработал, чтоб прокормить большую семью. Как, работая в такой структуре, он смог остаться порядочным семьянином и достойным человеком?..

Он даже на пациентов никогда не кричал. Как и ко мне, остальные относились к нему настороженно. Старшая медсестра и сестра-хозяйка разом замолкали, когда мы с ним заходили в обеденную комнату попить сублимированный кофе или разогреть домашней еды в пластиковом контейнере.

-Ну что, Владислав… прочитала твою работу. Пишешь, как настоящий философ.

–Да… Сам философскую прозу не читаю, но вот, пишу, – Алин положил ногу на ногу и философски устремил взгляд в окно.

С самооценкой, у парня однозначно нет проблем.

–Интересно ты тут вот пишешь, – я достала из ящичка его записи, -«Любовь есть Бог и любить следует так же, как любит Бог» … Знаешь, Влад, я вообще конечно не верю во все эти любовные моменты… Но, исходя из твоего понимания… Разве может вообще человек любить настолько сильно?

Алин медленно перевел взгляд на меня и потер подбородок.

–Такая любовь представляет собой идеал… Недостижимый идеал, так как Бог недостижим и непостижим. Но, мы можем стремиться к этому идеалу, не останавливаясь… Иначе, если мы останавливаемся, считая, что достигли идеала… Мы останавливаемся в развитии, – он криво улыбнулся.

–В-верно… То есть, нам надо как бы «взращивать» в себе любовь… – сказала я скорее не Алину, а самой себе, с шелестом перелистывая страницы. –Вот это, вообще красиво звучит: «Любовь обязана знать человека, понимать и любить таким, какой он есть, а не таким, каким удобно его представлять» …

–Да… Потому что, довольно часто, мы любим не человека, а свои представления о нем, – отчеканил Влад.

Воздух в кабинете зазвенел от тишины. Я переваривала озарение за озарением, удивляясь, как человек, при таких условиях и ограничениях, дошел до таких грамотных рассуждений. Он верил в свою философию и спасался мысленными образами от гнета в отделении, жил ими.

С ним, я вспоминала философские студенческие годы и ностальгировала. А он, отвлекался от однотипных будней.

Алин попал в больницу шестнадцать лет назад. Заболел он рано – уже в подростковом возрасте, у него сформировался бред по отношению к матери, младшей сестре и даже кошке. Ему казалось, что они настроены против него и хотят поскорее от него избавиться.

И, тогда, Алин их опередил – убил топором сначала мать, затем сестренку, зарубил также и кошку. Последнюю, употребил в пищу.

Этот человек раньше мог долго и вычурно рассуждать о своем преступлении, как о грандиозной победе. Он даже не оправдывал себя – он гордился страшным деянием.

Но сейчас, он стыдился того, что произошло. Предпочитал умалчивать о преступлении, искать Бога и рассуждать о ценности любви.

Это отделение… научило меня не осуждать людей.

Глава 7. Новенький.

-А, это вы, Арина Витальевна! Добрый день, проходите!

Марина Евгеньевна возилась с папками. Как всегда, ее стол был завален кучей заявлений от психологов, распечатанными заключениями по пациентам из отделения постстрессовых расстройств и служебными записками.

Ее кабинет располагался на последнем, шестом этаже «башни». Несмотря на тренированность, отдышка все равно дает о себе знать после высоких, чертовски неудобных ступенек.

–Ух… далеко же забрались… – выдохнула я.

К тому же, еще и нос зачесался – в кабинете дурманяще-сладко пахло лилиями, на которые у меня аллергия.

–Да… Зато здесь тихо, спокойно. Никто не мешает, – Марина Евгеньевна подошла к вешалке и накинула на плечи изящный халат с оранжевыми вставками.

Эта женщина, на голову выше меня, внушала уважение. Не только прямой осанкой, как у проглотившей кол и килограмм лимонов Милены Альбертовны. Наверное, дело в том самом спокойном, тихом, но в то же время сильном голосе, или, серо-зеленых, проницательных глазах… Она не старалась прятать морщинки под косметикой, предпочитая естественность, а слегка вздернутый нос и распущенные, белокурые локоны молодили ее. Стиль одежды она предпочитала строгий, без излишеств.

–Ну, к делу, Арина Витальевна, присаживайтесь, – она указала на одно из круглых кресел рядом со своим столом. –Слышу о вас очень хорошие отзывы, – она скрестила руки и посмотрела в окно, -Но, за каких-то полтора месяца, вы стали почти что «мамкой» в отделении. Это недопустимо в нашей профессии, с пациентами, все-таки, следует соблюдать дистанцию, особенно – с принудчиками. Сами не заметите, как на голову сядут. Просто, напоминаю вам, – она перевела взгляд на меня. –Хорошо?

–Помню об этом, Марина Евгеньевна, – кивнула я. –Никакой там «мамкой» и не собиралась быть… Да, даю им почитать книги, формирую разные группы… Ну, фильмы им несколько раз на флешки качала и статьи распечатывала, – я слегка заерзала в мягком кресле.

Нос совсем дал течь. Глаза зачесались. К горлу подступал тот самый неприятный ком, затрудняющий дыхание.

–Аллергия? – сразу поняла Марина Евгеньевна. –Ох… психосоматическое между прочим заболевание… Вам салфетки дать? – она полезла в ящичек стола.

–Нет, спасибо, все есть, – я достала второй бумажный платочек из кармана халата.

Марина Евгеньевна оперлась локтями о столешницу и снова посмотрела в окно. Я сидела к нему спиной, но и так знала, что там открывается панорама на весь психиатрический городок, утопающий в молодой зеленой траве и белом цвете яблонь.

–Помогать – конечно, можно, – продолжила Марина Евгеньевна. –Но, помните, что не всегда врачи понимают наши методы и ценят нашу работу. Я знаю, что вы обстоятельно подходите к каждому пациенту – подбираете полезные статьи, фильмы, книги какие-то выбираете… Продолжайте – но аккуратно, согласовывайте, все-таки, с врачом некоторые моменты… Или, если возникнут спорные вопросы – сразу мне звоните. Стесняться не надо, – она улыбнулась. –Я тоже, в своем отделении… К каждому подход нахожу. Попала к нам однажды девочка, уже подросток. В детстве, ее укусила собака. С тех пор, она их панически боится. Съеживается, когда слышит лай… И вот, – она поймала мой внимательный взгляд и снова улыбнулась, -Мы с ней ходили вместе по территории больницы и искали собак. Не все они страшные, так ведь?.. Но, если бы увидели меня с пациенткой в поселке врачи… Не думаю, что одобрили бы. Так что, будьте осторожнее. И всегда, советуйтесь со мной.

–Поняла Вас. Во всем остальном – с работой справляюсь, – я воспряла духом после рассказа главного психолога.

Пациенты для нее тоже люди…

–Еще нагрузку осилите? – она открыла одну из папок.

–Да! – ответила я, как пионер, который всегда готов.

–Хорошо. Может, в июне дам вам женское отделение. Психолог в отпуск уходит. Замените. И опыт тоже, хороший получите, – она захлопнула папку и снова посмотрела на меня проницательными, добрыми глазами. –Вопросы есть?

–Нет.

–Работайте, тогда. Спасибо, что зашли. Всего доброго!

–До свиданья, Марина Евгеньевна! – я прикрыла за собой дверь.

Беседа прошла приятно.

Если бы не эти лилии – так вообще, замечательно.

Попить кофе с Антоном я так и не успела в этот день.

Пациенты пришли на кинотерапию еще раньше меня. Два раза в неделю, мы смотрели фильмы. Со смыслом и не совсем.

Пациенты отвлекались от суеты в отделении, а я – от заключений, от которых уже рябило в глазах.

–Андрей, держи, – я протянула флешку диабетику Харонову, который всегда ждал кинотерапии как праздника и, даже выпросил у отца очки.

–Что смотрим на это раз, Арина Витальевна? – Пашка улыбнулся желтыми от чая зубами

Опять засыпался на работе в ЛТМ.

–Сейчас увидишь, – я загадочно улыбнулась и нажала «play» на кнопке пульта.

В холле воцарилась тишина, а на экране высветилось название фильма.

«Хижина».

На этот раз, фильм со смыслом.

Даже персонал, сновавший туда-сюда по коридору, периодически останавливался, глядя на экран.

Так и пролетали дни, один за другим. Во многом, друг на друга похожие. Диагностики, группы, кино, индивидуальные беседы… Появился на днях, правда, «Литературный клуб», самым частым докладчиком и наиболее активным участником которого стал, конечно же, Владислав Алин. Активно обсуждались идеи фитнес-тренировок в отделении, но подойти к заведующему с таким вопросом я пока не решилась.

Дни сильно походили друг на друга, пока в отделение не поступил новенький.

-Арина Витальевна! – в дверь требовательно постучали.

Женский голос. Персонал стучится крайне редко, предпочитая врываться ко мне в кабинет, как к себе домой.

Только одна медсестра в отделении соблюдала правила приличия – Виктория. Дни, когда ее дежурства совпадали с дежурством Антона, были для меня золотыми. Никаких криков в отделении, и пациенты ходят все спокойные и собранные.

Я отвлеклась от написания заключений – которые, в последнее время, строчила как окаянная. Марина Евгеньевна сдержала обещание – помимо возни со своими ребятами, я бегала в соседнее женское отделение и занималась там диагностикой. Перфекционист во мне неустанно твердил: «Ну, надо же все успеть перед отпуском!».

Медсестра Виктория робко подошла к столу и протянула заявку.

Еще одна диагностика…

–Что, новенький? – я теребила в руках листик с разборчивым – на удивление – почерком врача.

На нем маячила незнакомая фамилия.

Анисимов Р. В. Диагноз – параноидная шизофрения.

Хм, что-то интересное…

–Да. Прибыл со специнтенсива города К… Марк Яковлевич попросил посмотреть, как можно скорее, – Виктория развела руками.

С коротким каре и длинными ресницами, изящно подчеркнутыми синей тушью, белокурая Виктория походила на школьницу и совсем не выглядела на свои сорок.

–Ну, скорее так скорее, что поделать… – выдохнула я и отложила в сторону заключение по интересной биполярной особе из женского отделения.

–Удачи! – медсестра прошелестела халатом и выскользнула из кабинета.

Ничто не предвещало этого в дивное июльское утро. За окном сочно пахло скошенной травой, в носу до сих пор стоял запах ароматного и сахарного арбуза, половину которого я приговорила вчера вечером.

Предвкушение отпуска затмевало остальные ощущения – даже, радость от любимой работы.

Я не хотела звать санитара и отправилась в отсек пациентов сама, на поиски новенького.