Текст книги "Опасный замок (сборник)"

– Извините, почтеннейший, – сказал рыцарь, – но мне некогда слушать родословную дома Дугласов.

– Каких же других сведений вы могли ожидать от меня, – спросил могильщик, – если не тех, которые относятся к этим героям? Я уже объяснил, где лежит этот род до царствования короля Малькольма I. Я могу вам также сказать о другом склепе, где погребены сэр Джон Дуглас-Берн, сын его лорд Арчибальд и третий Уильям, известный контрактом, который он заключил с лордом Абернети. Наконец, я могу вам дать сведения и о том, кому именно принадлежал этот благородный и знаменитый щит. Неужели вы обижены на этого знатного вельможу, которого я не поколеблюсь назвать своим покровителем, даже если это будет стоить мне жизни? Разве вы намерены оскорбить его останки? Это была бы жалкая победа, и неприлично рыцарю, благородному джентльмену, приходить, чтобы надругаться над мертвым воином, против которого при его жизни немногие рыцари осмеливались направлять свои копья. Он умер, защищая отечество, но ему не выпало счастья, как большей части его предков, сложить голову на поле битвы. Плен, болезнь, горе, причиненное бедствиями родины, заставили его окончить свои дни на чужой земле в темнице.

Голос старика оборвался, и сэр Аймер не смог продолжать свой допрос с такой строгостью, какой требовала его обязанность.

– Старик, – сказал он, – я не требую у тебя всех этих подробностей, они мне и бесполезны, и неприятны. Твой долг – отдать справедливость прежнему твоему господину; но ты мне не объяснил, каким образом я встретил в этом городе сегодня вечером, полчаса назад, всадника с гербами семейства Дугласа Черного, который провозгласил военный клич, словно для того, чтобы подразнить завоевателей своей родины.

– Конечно, – отвечал могильщик, – не мое дело объяснять подобные фантазии, если не предположить, что какое-нибудь привидение из рода Дугласов приблизилось к родным могилам. Мне кажется, что такой темной ночью, как сегодняшняя, самое белое лицо может показаться смуглым, и я не удивляюсь, что военный клич, издаваемый некогда в этой стране тысячами голосов, исходит иногда из груди воина-одиночки.

– Вы дерзки, старик, – сказал английский рыцарь. – Подумайте, что ваша жизнь в моей власти и что, может быть, я обязан в случае надобности подвергнуть вас жестокой пытке.

Старик медленно приподнялся; огонь освещал его исхудалые черты; он указал на тусклую лампу, стоявшую на столе, и, смотря с невозмутимой твердостью и даже с некоторым достоинством в глаза собеседнику, сказал:

– Молодой английский рыцарь, вы видите эту лампу, предназначенную освещать могильные своды; она очень непрочна. Без сомнения, в вашей власти потушить пламя или совсем уничтожить лампу; но даже если вы будете только грозить и тому, и другому, вы увидите, какое действие произведет эта угроза. Узнайте, что вы не имеете больше власти и над слабым смертным, которому угрожаете казнью. Вы можете оторвать мое тело от старых костей; но хотя я и буду мучиться, однако это не окажет вам услуги. Лета мои ставят меня выше вашей жестокости. Если вы сомневаетесь в этом, зовите своих палачей и велите начинать пытку. Ни угрозы, ни мучения не исторгнут у меня ни слова больше того, что я расположен сказать вам добровольно.

– Вы шутите со мной, старик, – сказал Валенс. – Вы говорите так, словно знаете какую-то тайну об этих Дугласах, которых считаете богами, а между тем отказываетесь дать мне объяснение.

– Вы скоро узнаете все, что в состоянии рассказать вам бедный могильщик, но то, что он вам скажет, не увеличит ваших сведений касательно живых. Нельзя отрицать, что появляются привидения…

– Старик, – сказал сэр Аймер, – ты не можешь предполагать, что я удовольствуюсь такими ответами. Однако я благодарю небо, что не решился поднять на тебя руку. Мой оруженосец и два всадника арестуют тебя и отведут к сэру Джону Уолтону, губернатору замка и долины: пусть он поступит с тобой по своему усмотрению. Это человек, который не поверит ни твоим привидениям, ни душам, выходящим из чистилища. Эй, Фабиан! Войди сюда и возьми с собой двух стрелков.

Оруженосец, находившийся у входа в подземелье, появился с двумя стрелками.

– Доставьте этого старика, – сказал рыцарь, – на лошади или в носилках, к почтенному сэру Джону Уолтону. Ты, Фабиан, расскажи ему, что сам видел, и прибавь, что этот старый могильщик, которого я посылаю ему для допроса, знает больше о таинственном всаднике, нежели хочет сказать, ибо уверяет, что это один из древних Дугласов, вышедший из гробницы. Ты можешь также сказать, что, по моему мнению, либо нужды и восторженность тронули его рассудок, либо он участвует в каком-нибудь заговоре, затеваемом в этом краю. Можешь прибавить, что я не слишком буду церемониться с молодым человеком, находящимся в аббатстве Святой Бригитты, ибо есть что-то подозрительное во всем совершающемся вокруг нас.

Фабиан обещал повиноваться, и рыцарь, отозвав его в сторону, приказал ему вести себя в этом деле очень осторожно, так как губернатор не слишком-то обращал внимание на его мнение, и что по этому случаю им надобно держать ухо востро в деле, от которого могла зависеть безопасность замка.

– Не бойтесь ничего, сэр рыцарь, – отвечал молодой человек. – Вы можете быть уверены, что я в точности исполню ваши приказания, и мне нужно не много времени, чтобы проехать в замок, даже двигаясь тихо, из внимания к этому старику.

– Обращайтесь с ним гуманно, – сказал рыцарь. – А ты, старик, если не чувствителен к угрозам, можешь подвергнуться более суровой каре, нежели все мучения, каким можно предать твое тело.

– Значит, вы можете мучить мою душу? – спросил могильщик.

– Да, мы обладаем этой властью. Мы истребим все монастыри и церкви, где молятся за души Дугласов, или позволим монахам оставаться в них лишь с тем условием, что они будут молиться за душу короля Эдуарда I; и если мертвые Дугласы лишатся помощи молитв и панихид в этих церквах, то могут считать, что твое упрямство было тому причиной.

– Подобное мщение, – возразил старик прежним смелым тоном, – будет более приличествовать адскому духу, нежели христианскому.

Оруженосец поднял руку, однако рыцарь удержал его.

– Не трогай его, Фабиан, – сказал сэр Аймер, – он очень стар и, может быть, помешан. А ты, могильщик, подумай хорошенько.

С этими словами рыцарь вышел из развалин, сел на лошадь и, повторив Фабиану приказание вести себя осторожнее, поехал к южным воротам, где еще сделал караулу выговор за оплошность.

Оттуда он поспешил в Хазелсайд с конвоем, в котором недоставало Фабиана. После продолжительной, хотя и быстрой, езды он очутился на ферме Томаса Диксона, где уже застал отряд, пришедший из Эйра. Он тотчас же послал стрелка известить о своем приезде аббата Святой Бригитты и его молодого гостя, сказав при этом, что стрелок должен наблюдать за последним до его прибытия.

Глава X

Сэр Аймер де Валенс поехал почти вслед за стрелком в монастырь и немедленно потребовал аббата. Последний предстал с недовольным видом человека, поднятого не в пору с постели, хотя и старался скрыть свое недовольство.

– Судя по всему, ваше превосходительство поздно выехали из замка, – сказал он. – Могу ли я узнать тому причину, после договора, так недавно заключенного мной с губернатором?

– Надеюсь, почтенный отец, – сказал рыцарь, – что вы ее не знаете. Подозревают – и я сам видел этой ночью нечто, подтверждающее эти слухи, – что некоторые из упорных бунтовщиков этого края начинают свои опасные затеи, клонящиеся к устранению гарнизона, и я приехал к вам узнать, не пожелаете ли вы оправдать все благодеяния, оказанные вам английским королем, способствуя открытию замыслов его неприятелей.

– Нет ни малейшего сомнения, – отвечал отец Джером взволнованным голосом. – Бесспорно, моя прямая обязанность сказать все, что я знаю, если я знаю что-нибудь, могущее быть вам полезным.

– Почтенный отец, – возразил английский рыцарь, – хотя ручаться за человека в настоящее время есть большая смелость, однако скажу откровенно: я смотрю на вас как на верноподданного английского короля и надеюсь, что вы и останетесь таким всегда.

– Хорошо мне за это платят! – воскликнул аббат, – Поднимают в полночь с постели для допроса рыцаря, может быть, самого младшего в своем сословии…

– Почтенный отец, – сказал молодой человек, – бедствия времени должны научить вас терпению. Обратите внимание, что обязанность, исполняемая мной в настоящую минуту, не доставляет мне удовольствия. Если вспыхнет бунт, мятежники, гневающиеся на вас за признание английского государя, могут повесить вас на шпиле колокольни; если же вы обеспечили свое спокойствие каким-нибудь тайным сговором с бунтовщиками, то английский губернатор, который рано или поздно одержит верх, не преминет наказать вас как мятежника.

– Вы можете заметить, сын мой, – отвечал видимо смущенный аббат, – что я поставлен между двух огней. Уверяю вас, что если кто-либо обвиняет меня в сговоре с бунтовщиками против английского короля, то я готов отвечать самым откровенным образом на все ваши вопросы. Позвольте мне только выпить лекарство.

Сказав это, он кликнул монаха, дал ему большой ключ и сказал несколько слов на ухо. Вместимость чаши, принесенной монахом, свидетельствовала о большой дозе лекарства, а крепкий запах подтвердил подозрения рыцаря, что этот настой состоял большей частью из того, что называлось в те времена «дистиллированной водой» – продукта, известного в монастырях прежде, нежели он появился у мирян. Аббат осушил чашу одним махом, и голос его стал увереннее. Он сказал, что лекарство значительно его подкрепило и что он готов отвечать на все вопросы, которые задаст ему молодой и храбрый друг.

– Теперь, – сказал рыцарь, – вы знаете, мой отец, что незнакомцы, путешествующие по этой стране, первые должны подвергаться нашим допросам. Что думаете вы, например, о молодом Августине, который считается сыном менестреля Бертрама и гостит несколько дней у вас в монастыре?

– Все, что я знаю относительно этого молодого человека, заставляет меня верить, что его политические и религиозные чувства весьма благонамеренны, тем более что мне его поручил человек вполне почтенный…

И аббат поклонился рыцарю, как бы считая свой ответ убедительным.

– Правда, достойный отец, я рекомендовал вам этого юношу, сказав, что он характера кроткого и миролюбивого, и прибавил, что, по моему мнению, бесполезно употреблять к нему строгость, к которой прибегают в иных подобных случаях; но свидетельство о его невиновности не показалось удовлетворительным моему начальнику, и по его приказанию я приехал к вам за более подробными сведениями. Можете судить о важности дела, раз мы разбудили вас в такое позднее время.

– Я могу только поклясться моим званием и покровительством Святой Бригитты, – отвечал аббат, – что если в этом деле существует какое-нибудь зло, то я ничего не знаю, и вряд ли пытка заставит меня дать другое показание. Если этот молодой человек выказал какие-нибудь признаки неблагонамеренности или измены, то могу верить, что не в моем присутствии, а между тем все это время я внимательно наблюдал за его поведением.

– В каком отношении и с какими результатами? – спросил рыцарь.

– Ответ мой будет искренним и откровенным. Говоря правду, я боялся в первые минуты, чтобы гость этот не был немного беспокойным, ибо сумма, внесенная им в монастырь, была достаточно значительна, чтобы он осмелился потребовать у нас большего внимания, чем мы обыкновенно оказываем странникам.

– И тогда вы были бы обязаны возвратить часть денег, которые у него взяли?

– Это было бы условие, совершенно противное нашим правилам, – отвечал аббат. – Что раз внесено в сокровищницу Святой Бригитты, то не возвращается – таковы наши постановления. Но об этом, благородный рыцарь, не было и разговора. Кусок белого хлеба и кружка молока – вот все, что необходимо для этого молодого человека на целый день, и я единственно лишь для его здоровья велел внести к нему в келью постель более мягкую и теплую, чем требуется по нашим суровым правилам.

– Но выслушайте меня внимательно и отвечайте откровенно, – сказал рыцарь. – Существуют ли какие-нибудь отношения у этого молодого человека с членами вашей общины и с кем-нибудь вне монастыря? Припомните хорошенько и отвечайте обстоятельно, от этого зависит безопасность вашего гостя и ваша собственная.

– Как истинный христианин, – сказал аббат, – отвечаю, что я не заметил ничего, что могло бы оправдать подозрения вашего превосходительства. Августин, весьма не похожий на молодых людей, воспитанных в свете, искал преимущественно общества сестер, находящихся в монастыре Святой Бригитты, предпочитая беседы с сестрами беседам с монахами, моими братьями, хотя есть между нами люди с познаниями и приятного обращения.

– Злословие может найти предлог для объяснения такого предпочтения, – сказал рыцарь.

– Да, – отвечал аббат, – если бы дело шло не о сестрах Святой Бригитты, которые почти все либо испытали жестокое воздействие времени, либо подверглись несчастному случаю и утратили красоту до поступления в обитель.

И аббат не смог удержаться от веселого жеста, вообразив, вероятно, какие победы могли бы одержать его обиженные судьбой сестры. Английский рыцарь, хорошо зная сестер, тоже улыбнулся.

– Я вполне понимаю благочестивых сестер, – сказал он, – если они хотят очаровать больного чужестранца заботливым участием и вниманием.

– Конечно, – сказал аббат, принимая серьезный тон, – сестра Беатриса вполне может очаровать своим умением делать конфеты и консервы, однако я очень хорошо помню, что молодой человек их не пробовал. Сестра Урсула не столько была обижена природой, сколько последствиями одной случайности. Но вашему превосходительству известно, что если женщина дурна собой, то мужчины мало заботятся узнать, какая была тому причина. Если позволите, я пойду посмотреть, в каком состоянии находится молодой человек, и приведу его сюда.

– Пожалуйста, отец аббат, ибо дело спешное, и я прошу вас пристально следить за поведением этого юноши. Я буду ожидать вас и увезу его с собой в замок либо оставлю его здесь, смотря по обстоятельствам.

Аббат поклонился, обещал все исполнить и пошел в келью Августина, желая выполнить по возможности требования сэра Аймера, на которого смотрел как на покровителя.

Отсутствие его продолжалось долго, и это промедление начинало казаться Валенсу подозрительным, как вдруг аббат возвратился, и лицо его выражало смущение и беспокойство.

– Извините, ваше превосходительство, что заставил вас долго дожидаться, – сказал Джером, – но я сам не мог быстро справиться с этим мальчиком. Во-первых, заслышав мои шаги, он, вместо того чтобы отворить дверь, запер ее на задвижку. Надобно сказать, что задвижка эта приделана по приказанию сестры Урсулы, чтобы не тревожили его сна. Я ему сказал, что он немедленно должен явиться к вам и приготовиться следовать за вами в замок Дуглас; он не хотел отвечать мне ни слова. Часовой стоит у двери его кельи, из которой, по уверению сестер, нет другого выхода. Наконец дверь отворилась, и молодой человек вышел, одетый по-дорожному. Кажется, он снова страдал припадком своей болезни. А может быть, он подвергся тому умственному расслаблению, которое бывает неизбежным следствием этой болезни. Теперь он ведет себя спокойнее, и если вашему превосходительству угодно, вы можете видеть его.

– Пусть войдет, – сказал рыцарь.

Прошло много времени, пока аббат, употребляя все красноречие, уговорил молодую даму, надевшую мужской костюм, явиться к сэру Аймеру. Когда она вошла в зал, лицо ее еще сохраняло следы слез, и у нее был несколько надутый вид молодой девушки, которая решила действовать по-своему и не давать отчета в своем поведении. Внезапное пробуждение не помешало ей тщательно позаботиться о своем туалете и приладить одежду странника таким образом, чтобы невозможно было узнать ее пола. Но поскольку вежливость не позволила ей предстать в широкополой шляпе, она вынуждена была явиться с открытым лицом. Рыцарь увидел прелестные черты, не вступавшие, однако, в противоречие с ее костюмом. Войдя в зал, она приняла более смелые и решительные манеры.

– Ваше превосходительство, английский, рыцарь, – сказала она, – я не сомневаюсь, что вы обладаете качествами, подобающими этому званию. Я бедный молодой человек, обязанный по причинам, которых объяснить не могу, путешествовать в опасном краю, где меня подозревают без всякой законной причины в участии в заговорах, которые противны моим интересам, ненавидимы мной до глубины души и от которых я оправдываюсь самым невразумительным образом, призывая на свою голову все проклятия нашей религии. А между тем вы, несмотря на мои торжественные протесты, не хотите мне верить и собираетесь поступить со мной, как с виновным. Я должен вам сказать, сэр рыцарь, что, действуя подобным образом, вы совершите большую и жестокую несправедливость.

– Я постараюсь избежать этого несчастья, – сказал рыцарь, – предоставив все губернатору, сэру Джону Уолтону, который скажет, что надо делать. Теперь моя единственная обязанность – отвезти вас к нему в замок Дуглас.

– В самом деле? – спросил Августин.

– Непременно, – отвечал рыцарь, – а иначе я буду отвечать за неисполнение обязанностей.

– Но если я обяжусь вознаградить вас значительной суммой денег, уступкой земель…

– Довольно! – воскликнул рыцарь, – нет ни земель, ни денег, – предположив, что они у вас есть, – которые могли бы вознаградить за потерю чести. Притом же, любезнейший, если бы я даже и решился на подобную алчность, то как вам поверить?

– Значит, я должен приготовиться следовать за вами в замок Дуглас и явиться к сэру Джону Уолтону? – спросил Августин.

– Надобно решиться, молодой человек, ибо если вы не сделаете этого добровольно, я должен буду прибегнуть к силе.

– А что же будет с моим отцом?

– Это будет зависеть от вашей и его сознательности. У вас есть какая-то тайна: письмо, переданное вам сэром Джоном Уолтоном, ясно свидетельствует об этом, и для вас будет гораздо лучше открыть ее, нежели подвергать себя неприятностям. Верьте, что ваша участь зависит от вашей откровенности.

– Значит, я должен готовиться в путь, потому что вы этого требуете. Но жестокая болезнь преследует меня до сих пор, и аббат Джером, медицинские познания которого всем известны, сам скажет, что я не могу путешествовать, не рискуя жизнью, и что во время пребывания в монастыре я отказывался от обязательных приглашений Хазелсайдского гарнизона участвовать в их прогулках из-за боязни заразить ваших солдат.

– Молодой человек говорит правду, – заметил аббат. – Ваши стрелки несколько раз присылали ему приглашение разделить с ними военные игры или развлечь их какими-нибудь балладами; но он постоянно отказывался, и, по-моему, причиной этому была его болезнь.

– Значит, вы полагаете, отец аббат, – сказал сэр Аймер, – что действительно опасно перевозить сегодня ночью этого молодого человека в замок, как я предполагал?

– Без сомнения, – отвечал аббат, – бедный молодой человек может не только получить рецидив, но я опасаюсь, как бы не заразился ваш гарнизон, так как не приняты никакие меры предосторожности, ибо эта болезнь именно опаснее в последнем периоде, нежели в первом.

– В таком случае, мой молодой друг, – сказал рыцарь, – вы разделите вашу комнату с моим стрелком, которого я дам вам в качестве часового.

– Отлично, – сказал Августин, – лишь бы мое несчастное соседство не повредило здоровью бедного солдата.

– Он может стоять на часах и за дверью, – молвил аббат.

– Хорошо, – сказал сэр Аймер, – но уверены ли вы, что он не сбежит?

– Комната не имеет другого выхода, – ответил монах, – но чтобы вас совершенно успокоить, я при вас же загорожу дверь.

– Согласен, – сказал Валенс. – Я в таком случае тоже прилягу, не снимая кольчуги, а потом на рассвете, Августин, вы будьте готовы тронуться в путь.

С зарей после утренней молитвы рыцарь потребовал арестанта. Аббат подвел сэра Аймера к двери Августина. Часовой, стоявший с протазаном, объявил, что не слышал ночью в комнате ни малейшего шума. Аббат тихо постучался в дверь, но не получил ответа. Вторичная попытка тоже была безуспешной.

– Что это значит? – воскликнул аббат, – вероятно, больной лишился чувств.

– Скорее боюсь, как бы он не убежал, – сказал рыцарь, – ибо тогда нам с вами предстоит ответить за все: мы не должны были терять его из виду до рассвета.

– Несчастье, предсказываемое вашим превосходительством, мне кажется едва ли возможным, и я твердо убежден, что вы ошибаетесь.

– А вот мы увидим, – сказал рыцарь. – Эй! Принесите лом и отворите дверь.

На этот зов собрались монахи и два или три солдата, которые уже седлали лошадей. Рыцарь подтвердил приказание выломать дверь – это операция продолжалась недолго, и когда дверь слетела с петель, сэр Аймер, сопровождаемый аббатом, бросился в келью. Она была пуста!