Текст книги "АМИН"

А сможет ли уснуть? За всю сознательную жизнь он не мог уснуть в некомфортных условиях.

Когда узнал о гибели друзей, три дня не мог спать. Бессонница отрицательно повлияла на его поведение: появившаяся нервозность, отсутствие аппетита, усталость, слабость не давали ему сконцентрироваться. Вдобавок часто уединялся, задумывался, а иногда тайком плакал. Дядя тогда приносил таблетки «Нозепам» и заставлял их принимать, чтобы успокоить нервы. Так же болезненно он воспринял известие о смерти родителей и замужестве Арзу.

Дядя Яков и Барон демонстративно не ложились отдыхать, они сидели и о чём-то беседовали. Так как во время движения разговаривать не рекомендуется, они теперь спокойно душу отвели. Дядя Яков рассказывал о книге «Аннапурна – первый восьмитысячник», которую Мардан из Москвы привёз. Пока Мардан ездил в Москву и обратно, дядя Яков успел её прочитать.

В книге известного французского альпиниста Мориса Эрцога было описано восхождение на вершину Аннапурны высотой 8000 метров в Гималаях в составе группы альпинистов, возглавляемой им самим. Эта вершина – одна из четырнадцати восьмитысячников, и вся слава её покорения в пятидесятых годах прошлого века принадлежит именно этой команде. Это покорение не только доказало силу воли отважных первопроходцев, но и продемонстрировало, какими поэтическими талантами, любовью к искусству обладали все члены команды. Быть первооткрывателями очень трудно. Никаких готовых маршрутов, тропинок, перевалов; места ночёвки не подготовлены, каждый шаг сопряжён с опасностью. Несмотря на все трудности (несколько раз альпинисты попали под ливневые дожди, сорвались со скалы, но спаслись благодаря страховочной верёвке, двое из членов группы были ранены), эти люди, жертвуя всем, добрались до вершины.

Дядя Яков после рассказа о книге спросил Барона:

– Барон, французы покорили вершину Аннапурны, декламируя стихи, а ты как, знаешь какие-нибудь стихи?

Как ни старался Барон поменять тему разговора, это ему не удалось. Салмас тоже не уснул. Он сказал:

– Я знаю несколько стихов, рассказать?

Даже вмешательство Салмаса не спасло Барона. Дядя Яков ответил:

– Я не к тебе обращаюсь, меня Барон интересует.

Барон, оказавшийся в безвыходном положении, начал выкручиваться:

– Кто сказал, что не знаю? Разве в школе не проходили?

 
Шёл школьник – вот дело,
Встал на лёд смело…
 

Дядя Яков расхохотался:

– Про школьника и про серого козлика стихи не в счёт.

Он своими ограничениями Барона загнал в тупик. А Барон в ответ:

 
Все знают: ты – любовь, душа моя,
Ты – Родина! Живу, тебя восхваляя! —
 

сказал и умолк.

Дядя Яков не угомонился:

– Ты что, Барон, мы же не дети, всё это мы проходили ещё в первом классе, из книги «Азбука» наизусть учили. Если ты в нашем посёлке спросишь, тебе любой мальчик эти строки наизусть прочитает. А ты взрослый, больше никаких стихов не знаешь?

Барон молчал. В тишине был слышен только шум водопада. Неловкое положение Барона доставляло Мардану удовольствие. Дядя Яков начал сам стихи читать. Голос его звучал то громко, то тихо; он до такой степени увлёкся, что иногда совсем переходил на шёпот. Вдобавок спальный мешок поглощал звуки – Мардану не всё хорошо слышно было. Только было ясно, что стихи посвящены Губе:

 
Гулял по весёлым улицам Губы,
Поднялся на Шахдаг, на вершину,
Я послушал в Хыналыге, в Ерфи
Водопады, нарушившие тишину…
 

Салмас заговорил. Снова вмешался в разговор, спросил, кто автор стихов. Дядя Яков сказал:

– Стихи Рашбиля Захарьяева, он из наших горских евреев. Был журналистом, работал в местной газете «Ша-фаг». Его статьи печатались в Баку, Москве. Сочинял лирические стихи. Был очень талантливым. Смерть рано вырвала его из наших рядов.

У дяди Якова паузы особенные. Рассказывает суть дела, помолчит, а после паузы ещё что-нибудь добавит:

– Рашбиль родился в тридцать девятом году – и прожил тридцать девять лет…

Спальный мешок, бесспорно, лучше предохраняет от холода, чем обычное одеяло, и амортизация хорошая, как матрац мягкий. Ещё в Москве инструктор объяснил, что спальные мешки изготавливаются из натуральной шерсти, пуха гуся или из синтетики. Интересно, этот мешок из какого материала?

Ещё инструктор подсказал, что под мешок надо подложить коврик или палас. А Мардану ничего не дали, чтобы подложить. Видимо, дядя Яков с товарищами сами не спят, потому и не позаботились о коврике, паласе.

А может, из-за того, что палас не был подложен, в мешке не так тепло было.

Инструктор ещё сказал, что в экстремальных условиях мешки от силы шесть часов могут защищать человека от холода. А вдруг и они попадут в такую экстремальную ситуацию? А если товарищи уйдут, а ему придётся подождать их, если не сможет с ними идти, тогда в мешке сумеет ли выдержать столько времени?

Дядя Яков снова начал обсуждать книгу, которую Мардан ему подарил. Он привёл несколько цитат, похожих на афоризмы:

Если человек идёт на восхождение, он должен бороться со всеми невзгодами, не ломаться, добиться конечной цели. Тогда это будет победой не только над вершиной, но ещё и победой человека над самим собой. Утверждение того, что он все сумеет.

Рождённое пламя никогда не угаснет.

Вершина остаётся вершиной, пока ты её не покоришь… Как только ты сумеешь её покорить, она для тебя становится обычной горой. И в жизни всегда так: цель, пока её не преодолеешь, остаётся целью.

Дядя Яков, подтверждая прочитанные в книге слова, сказал:

– Шахдаг для тебя с Салмасом, для меня уже не вершина, а просто гора, а для Мардана – вершина.

– Яков, молчи ради всего на свете, а то товарищ альпинист узнает, что кроме четырёхтысячной вершины Шах-дага есть ещё восьмитысячная вершина Аннапурны, на следующий же день пристанет: давайте и на ту вершину поднимемся.

Сколько злости, сколько мстительности у Барона! Интересно, где Мардан наступил ему на хвост, что тот его так ненавидит?

Внутри мешка холод и влага чувствовались ещё больше. После четырёхчасового интенсивного движения тело онемело, чувствовались судороги. Несмотря на всё это, внутри мешка в таких случаях было надёжнее, в смысле – остаться в живых. Теперь для Мардана самым нежеланным было предложение дяди Якова: «Вставайте, в путь, в дорогу». Для него каждая минута, секунда отдыха были ценны.

Дети просили сделать много фотографий в горах. Если он сделает снимки, товарищи не сочтут ли это неприличным? Будет несправедливым, если он не сфотографирует водопад.

У детей свой мир. Им доставляет особое удовольствие гордиться своими родителями. Для них родители самые сильные, красивые и умные. Скоро Коля повзрослеет. Жизнь такова, что, если кто-нибудь скажет ему: «Твой отец – предатель, трус, дезертир», он морально и психически пострадает. А если сын подробно узнает, что его отец, рискуя жизнью, покорил вершину Шахдага, он будет гордиться этим по-настоящему героическим поступком. Родители своими поступками могут дать дополнительную силу своим детям – или отобрать и то, что было.

– Подъём!

Вот и конец. С недовольным видом выбрался из мешка. Когда вышел на белый свет из темноты мешка, увидел, что все трое: дядя Яков, Барон и Салмас – уже были готовы. Оказалось, что после команды дяди Якова «Подъём!» и пока он вылезал из мешка, прошло некоторое время. За это время товарищи даже палатки разобрали и рюкзаки упаковали.

Барон опять хотел сказать что-то обидное, но, чтобы Мардан этого не услышал, пробурчал себе под нос.

Палатки, спальные мешки решили здесь оставить, чтобы не тащить лишний груз. Потому что следующим пристанищем должен был служить специально сооружённый деревянный домик. А на следующий день, освободившись и от рюкзаков, походники на одном дыхании совершат восхождение на вершину.

Хорошо, что у альпинистов заведены такие порядки. Ещё на склоне горы, когда взял на плечи тяжеленный рюкзак и сделал первые шаги, с ужасом подумал, как он под таким грузом поднимется на вершину. Оказалось, что по мере приближения к вершине он мог постепенно избавляться от вещей. А на обратном пути они заберут всё, что оставили, и вернутся к УАЗу, ждавшему их внизу, в долине.

Когда-то это случится?

Сделали первые шаги к очередной цели. Дядя Яков посмотрел на небо, повернулся к Салмасу и намекнул ему на то, что его прогнозы про дождь оправдываются:

– На вершине и дождь, и снег могут быть.

Это была для Мардана неприятная новость.

Глава 5

При каждом воспоминании всё, что до мельчайших деталей, до крупинки врезалось в память: каждый дом, каждый переулок, забор, дороги, деревья, даже люди такие же, какими были в те времена, – через девятнадцать лет вдруг предстало перед его взором совсем другим (хотя он предполагал, что будут какие-то изменения, и был готов к ним), сломало его изнутри, стало комом в горле, разочаровало. Даже слёзы на глазах изменяют ракурс: всё мутнеет, фокус теряется.

От былого ничего не осталось. Переулок, где Мардан жил, был совсем разрушен. И в соседних переулках брошенные, разрушенные дома стояли в один ряд. А за ними виднелись плоскослепленные дома. Они остались нетронутыми, их просто обвели заборами, там жизнь продолжалась по-старому.

Смотри, вот судьба! Почему снесли именно их переулок? Обязательно было строить здесь этот большой дом из стекла и железобетона?

Хотел вспомнить, где все дома стояли. Вход во двор был вот здесь… Или нет, вон там… Проклятье, и тутовое дерево срубили… Каждый раз, когда проходили мимо, чёрные ягоды прилипали к обуви, к асфальту и мешали ходить. Вначале был дом Азера. Их дома стояли вместе, стена к стене. А напротив жил Инам. Его дом находился в конце переулка, туда часто мусор кидали. Отец Инама белой краской на заборе написал: «Кто сюда мусор бросит, тот осёл». А дом, в котором жил Наум, находился после узкой, с зигзагами улицы. Их дом был двухэтажный, плодовые деревья доросли до самого верха, с широкого балкона друзья любили наблюдать за прохожими.

Всё по очереди ожило в его памяти. Вот здесь стоял электрический столб, висели кабели, на всех окнах были металлические решётки, над некоторыми – трубы железных печей.

Опять остановился там, где тутовое дерево росло. Может быть, он ошибается метров на десять. Когда-то грозное дерево, радующее взоры, и стоящая от него в десяти метрах сосна пожертвовали собой ради вот этого стеклянно-железобетонного монолитного дома (он был похож на административный, а не жилой) и асфальтированной автостоянки вокруг него. Автомобили, стоящие в аккуратный ряд, были приметами современности…

В тени сосны мужики ставили столы и скамейки, играли в нарды, а женщины собирались и сплетничали. Вон там находился дом тёти Фатьмы, на двери была прибита табличка «Чилдаг Назар». Со всех концов города родители приводили к ней детей на лечение от испуга, сглаза. Она хромала на одну ногу, курила, выпуская дым папиросы (в те времена часто встречались женщины, курящие сигареты без фильтра). Когда клиентов не было, тётя Фатьма устраивала в округе шум, балаган – как ходячая реклама, всем хотела продемонстрировать, что и она тоже существует, чтобы, увидев её, люди вспомнили про свои проблемы со сглазом, испугом и бежали к ней за помощью. Когда она лечила клиентов, из её дома постоянно валил дым: она сглаз лечила втиранием угля в шею, руки, лоб. Несведущему человеку казалось, что дом горит. Ещё звон стекла был слышен. Она бутылку обводила вокруг человека, а потом разбивала её о чёрный камень, лежащий в углу комнаты. Она таким образом лечила испуг. Она говорила, что не всем дано быть знахарем, что это передаётся по наследству. Её мать Мешеди Туказбан тоже этим занималась. Наверное, тёти Фатьмы давно не стало. Когда Мардан уехал в Москву, ей за семьдесят было.

А там был голубятник Агарзы. Дворовая молодёжь всегда вокруг него собиралась. Он своё отсидел, о воровском мире, тюремных законах много интересного рассказывал. Рассказывал неустанно, а в основном сочинял что попало. Часто разглагольствовал: «Мужчина должен хотя бы раз отсидеть. Если мужчина не был в тюрьме, он ненастоящий мужчина». Как он попал в тюрьму, все ребята наизусть знали. Когда на железнодорожном вокзале, взломав вагон, Агарза хотел украсть банки со сгущённым молоком, его схватили. Он говорил: «Дело вовсе не в сгущёнке, а в смелости».

Когда потерялся один из голубей, он всех ребят мобилизовал на поиски. Искали по домам, чердакам. Больше всего искали, когда потерялась голубка, которую он ласково Матушкой называл. На весь двор шум поднял: «Фаган, Самед, Азер, Рахман, Инам, Маммад, недотёпы, идите смотрите чердаки, найдите её». Кто под руку попадал, того отправлял на поиски.

Интересно, где теперь Агарза? Наверное, на новом месте голубей не держит. Небоскрёбы из стеклобетона, урбанизация поставили точку на старых привычках и обрядах.

Шёл ещё дальше. Хорошо, что памятник Мехти Гусейн-заде (Герой Советского Союза. – Ред.) был на месте. Памятник, можно сказать, был их ровесником, всего на два года старше, 1973 года «рождения». Легендарный герой с гранатой в руке как будто был готов к очередному сражению с фашистами.

Было грустно, что автовокзала не было на месте. Сколько воспоминаний связано с этим серым зданием! Иногда тайком от друзей Мардан приходил сюда, бродил по платформам, наблюдал за разноцветными автобусами-экспрессами, готовыми к отправлению в дальние районы; за людьми, водителями, упаковывавшими багаж; за пассажирами, приобретавшими в киосках булки, лимонад; за продавцами чебуреков, мороженого, которых в те времена спекулянтами называли; за сотрудниками милиции в фуражках, с красными свистками и размышлял своим детским умом о быстротечности этой жизни. После обеда с отправлением последнего автобуса, выпускавшего дым из выхлопной трубы, прекратились и шум автовокзала, и крики, что привело к мысли, будто жизнь остановилась и притихла.

Благо, школа была на месте. Несмотря на то что не стало былого величия, за памятником (раньше среди плоскоскатных маленьких домов четырёхэтажное здание школы выглядело величественно) она опять виднелась. Была обнесена забором, ограждена от окружающих. Фасад здания был отреставрирован облицовочным камнем.

Отец рассказывал, что во время войны в школе действовал госпиталь и там после контузии лечился дед по отцу. Дедушку по отцу он не видел, а бабушку смутно помнил. Она с ними вместе жила, а когда Мардану было четыре или пять лет, она умерла. Дедушка и бабушка по матери дожили до девяностых годов.

Запах школы, преодолев года, заполнил его ноздри. Это были запахи мастики, которой натирали пол, пирожков, приготовленных в столовой, пота ребят, бегающих по коридору, туалета с вечно открытыми дверьми. А может, и запах детства, блуждающий по коридорам школы.

А как хотелось войти в школу, найти свой класс, сесть за парту, за которой они сидели с Арзу, и вдохнуть запах тех дней! Но Мардан издали наблюдал, как охранники не пропускают родителей в школу, – пришлось отказаться от этой мысли. Вероятнее всего, из бывших учителей есть ещё кто-то в живых, они могут его пристыдить.

Отель был на месте. Только это был не бывший пятиэтажный отель «Нахичевань» – отель расширил свою территорию, дополнил несколькими крупными зданиями, коттеджами, стал обширным комплексом с международным брендом Hyatt Regency.

Теперь на месте стоянки автобусов четырёхсторонний перекрёсток… В каком месяце 1982 года, Боже праведный?

Занятия в школе только начались, друзья вчетвером пошли в первый класс. Был сентябрь или начало октября. Тогдашний руководитель СССР приехал в Баку. Их всех построили вдоль улицы Бакиханова, в руках – красные флаги, на груди – октябрятские значки. Все они вчетвером рядом с отелем возле светофора должны были стоять и, когда «товарищ Брежнев» мимо проедет, кричать «ура», махать флагами. В том году Азербайджанская Советская Социалистическая Республика успешно выполнила пятилетний план, за эти успехи Брежнев приехал вручать орден Ленина.

Они вчетвером стояли точно там, где теперь автобусная остановка. Пока Брежнев проезжал, они очень устали: для мальчиков это точно было трудное занятие. Брежнев прибыл на автомобиле ЗИМ чёрного цвета с открытым верхом. Не доезжая до них около двадцати метров, вышел из машины, чмокая, сказал: «Широко шагает Азербайджан». Женщина – Герой Социалистического Труда вручила ему букет алых роз. Ветеран войны обнимал, целовал его и вручал меч, украшенный бриллиантами. Девушки и парни в национальной одежде перед ним танцевали, школьник из старших классов декламировал стихи какого-то поэта-коммуниста, посвящённые Брежневу:

 
Вы наш брат, друг, кумир, Брежнев!
Возносите мир на весь мир, Брежнев!
 

Когда толпа хотела прорвать милицейский кордон, чтобы увидеть генсека поближе, они почувствовали опасность быть раздавленными. Несмотря на всё это, тот день был необыкновенным днём. Если выражаться языком Кубинки, народ увидел государя воочию.

Однажды (кажется, учились в шестом классе) был весенний месяц, было время готовить уроки. Инам сломя голову прибежал звать всех посмотреть вживую на Зеркало Клару, которая общалась с людьми под сосной. Зеркало Клара была знаменитостью Кубинки. Женщина была вором в законе, о ней ходили легенды. О её жизненной истории знали не только все жители Кубинки, но и все бакинцы. Она была дочкой известного революционера Агабабы Юсиф-заде. Отец назвал её Кларой в честь немецкой коммунистки Клары Цеткин. Он работал послом, был одним из трёх-четырёх азербайджанцев, которые сфотографировались с Мустафой Кемалем Ататюрком. В 1937 году её отца тогдашний руководитель Мирджафар Багиров необоснованно расстрелял. С того времени Клара всю свою жизнь и совершённые ею преступления посвятила борьбе против советского режима. Большую часть жизни, начиная с пятнадцати лет, провела в тюрьмах. В пятидесятых-шестидесятых годах была членом банды «Пахан», потрясшей весь Баку. Она отбирала у богатых и раздавала бедным, этим она напоминала Робина Гуда. В те времена из-за антагонизма между личностью и социалистическим обществом, в котором процветали ложь и равнодушие к справедливости, народные массы испытывали особую симпатию к воровскому миру, криминальным авторитетам.

Клара отсидела в российских тюрьмах и там же получила статус вора в законе. Так как в Азербайджане существовало мнение, что женщина не должна быть вором, она себя в паспорте Кларой Агабаба-оглу (сын Агабабы) Юсиф-заде записала. Она была единственной женщиной в истории СССР, которая по паспорту была указана как мужчина.

У Клары была ещё одна особенность. У неё от рождения отсутствовали отпечатки пальцев. Её можно считать единственной не только в СССР, но и во всём мире человеком без отпечатков пальцев.

Несмотря на то что она жила в их дворе, Мардан и его друзья Клару никогда воочию не видели, так как она постоянно находилась в тюрьме, а когда выходила на свободу, редко показывалась в их дворе. Потому и для Мардана с друзьями увидеть её вживую было особенно торжественно, празднично.

У Кубинки были свои законы и правила. К тем, кто отсидел срок, был авторитетом, относились с уважением, как к старейшинам. Такие авторитеты, как Джаваншир Даглы, Балали Ширали-оглу, в прямом смысле слова следили за порядком в округе. Люди, когда сталкивались с несправедливостью, нарушением закона, в милицию не ходили, а обращались к ним. А они устраивали свой внутренний суд, наказывали виновных, восстанавливали справедливость. Статус женщины-авторитета добавлял ещё больше уважения и интереса к Кларе. Она любила повторять: «И лев, и львица смелые».

В тот день она пришла, стала под сосной. Мужчины, которые играли в нарды, в знак уважения все встали, слушали, о чём она рассказывала. Друзья ещё ближе подошли, чтобы посмотреть на Клару. Её руки сплошь были в татуировках. Несмотря на жаркую погоду, носила косынку. В движениях чувствовались уверенность, величие, разговаривала на азербайджанском и русском языках вперемежку. Рассказывала о жизни, о судьбе, говорила на общие темы. Вдруг она заметила стоящих поблизости друзей, подозвала их к себе, каждого погладила по головке и сказала:

– Иногда человек нарушает закон; если это нарушение служит справедливости, оно считается добром, а не грехом. Старайтесь всегда защищать правду и справедливость. Никогда не обманывайте, чтобы и вас не обманули. Кто привык обманывать, сам в итоге станет жертвой обмана.

Вот это жизненный урок! Он не был сочинён за удобным столом со стаканом чаю, а был приобретён большими муками, трудностями.

Тот день запомнился ещё одним знаменательным событием: любимого всеми бакинцами Айдынчика – шансонье, песни которого все распевали, могли увидеть вживую. Айдынчик был одним из символов старого Баку. В его песнях были все приметы того времени. «Баку – любимый город», «Эльнара», «Бокал вина», «У каждого – свой туман» и другие песни друзья знали наизусть. Айдынчик был пасынком Клары. Он тоже подошёл к сосне, со всеми вежливо поздоровался, Клару взял под руку, и они пошли во двор Сеидлар, в котором жили.

Интересно, где теперь Клара, Айдынчик? Где теперь бакинские плоскоскатные дома, паласы, расстеленные во дворе, порхающие голубки, громкие голоса продавцов комиссионных товаров, шум, крик ребятишек, играющих во дворе, старики, сидящие с чётками в руках на скамейках, молодые ребята в переулках с кепками-аэродромами на голове?.. И колорит всего этого?..

При встрече все здоровались – независимо от того, были знакомы или нет, молодые при виде старших прятали сигареты, пары, даже если они были обручены, не держались за руки, ходили на расстоянии друг от друга. Старших очень уважали, никогда им не перечили. Когда что-то готовили, с соседями тоже делились. Особым колоритом Кубинки считалась выстиранная одежда, висящая на верёвках. И одежду вешали особым способом – от больших вещей к маленьким. Начинали с платьев, брюк и заканчивали носками по ранжиру. Женское нижнее бельё не принято было развешивать у всех на виду. Это считалось неприличным и противоречило ментальным понятиям о чести и достоинстве. Испокон веков эти традиции никем не нарушались и перешли в обычаи. А если и были такие случаи, это означало, что появился или новый сосед, или новый квартирант.

Левую сторону здесь считали престижной. Там жили спекулянты. Там был знаменитый базар Кубинки. Всё можно было приобрести, начиная с мелких товаров, продуктов и заканчивая одеждой по последней моде. Особенно дорогие американские сигареты Marlboro, Winston, Kent, Pall Mall, Camel, пиво в металлических банках производства Финляндии. Ходили слухи, что даже оружие можно было купить. Богатые люди города приезжали, создавали перед воротами очереди. В последние годы Кубинка только этим рынком славилась. Когда говорили «Кубинка», подразумевали куплю-продажу, спекулянтов. Дома в том ряду были более благоустроенными, отштукатуренными, побелёнными. И эти места стёрты со страниц истории.

Ещё в Москве Мардан был свидетелем того, как сносили старые дворы, Черкизовский рынок. Большие здания разрушали шаром-молотом, подвешенным на тросе, а дома меньших размеров – бульдозером. Смотрите, с какой жестокостью, какой бессердечностью стёрли с лица земли историю их двора! Ту историю, которая напоминала о его родителях, друзьях, напоминала их дыхание. Даже если поискать, то не найти места, где хотя бы с их душами можно было бы поговорить.

Кубинка была городом внутри города, с историей, уходящей корнями в середину XIX века. Располагалась вдоль шоссе Сарай (ныне Тбилисский проспект. – Ред.). Занимала особое место на картах Баку. Мардан хорошо знал историю этих мест, ему рассказывали старики и старушки. Сами по себе здесь находились пять переулков. Сначала был переулок рыбаков (в прошлом тут жили в основном рыбаки). По субботам и воскресеньям здесь действовал рыбный рынок – со всего города сюда приезжали, чтобы рыбу купить. Фаэтоны выстраивались в ряд, продавцы кричали: «Свежая рыба», призывали покупателей, и начиналась бойкая торговля. Тазики с водой наполнялись живой рыбой и опустошались мигом. Воздух заполнял запах рыбы, вокруг рассыпались блестящие рыбьи чешуйки.

В общем, все переулки Кубинки имели названия, соответствующие профессии людей, живущих в этих дворах. Второй переулок называли Угольный: там продавали уголь. Все улицы, дома, камни, земля, редкие деревья, даже небо, были чёрного цвета. В ветреную погоду пыль из дворов разносилась по всей округе. Так как уголь использовали в разных областях производства, его покупали не только для обогрева дома, для топки, но ещё и для приготовления мыла, трансмиссионного масла, парфюмерных изделий.

В переулке жестянщиков продавали металлическую посуду, туда приходили чинить самовары, а кузнецы здесь в своих мастерских подковывали лошадей.

В переулке Сеидлар испокон веков жили религиозные люди. И мечеть Машади Дадаш находилась в этом переулке.

Пятый переулок называли Гази Аслан – в честь бани, построенной около двухсот лет назад. В дни праздников здесь наблюдалось особое оживление. Все с котомками в руках приходили сюда мыться, очиститься. Банные дни для мужчин и женщин были разными. В женские дни для соблюдения вежливости и приличия мужчины обходили баню стороной. Когда в баню приходили богатые меценаты, двери закрывались, посторонние не обслуживались.

Кубинка приносила доходы представителям разных профессий, в том числе извозчикам, носильщикам, рэкетирам, городовым – блюстителям правопорядка.

Со сносом Кубинки исчезла и столетняя история этих мест. Обычаи, традиции, свои неписаные законы, ментальные ценности, воспоминания тысяч людей, совместно пережитые радости и невзгоды – всё это уничтожили, сровняли с землёй.

Мардан глубоко вздохнул. Как ему хотелось, чтобы их дом оказался на уцелевшей стороне! А вон там находился магазин розничных товаров. А ныне – продуктовый магазин с надписью: «Маркет». В конце улицы, в тупике, находилась жилищно-коммунальная контора. Каменные дома, деревянные двери… Со стороны улицы дома выглядели более солидными, потому что были отделаны облицовочным камнем. В некоторых местах были установлены геометрические фигуры, каменные статуи львов.

На дверях некоторых домов были надписи и цифры, сделанные старым алфавитом. А двери и вовсе были уникальными. Высокие, украшенные резным орнаментом, собранные специальным методом из отдельных кусков, они радовали глаз прохожих, не то что двери домов, где жил Мардан, – низкие, убогие. Несмотря на всё это, ему свой двор больше нравился. Цветочные горшки на небольших подоконниках, резной металлический орнамент на водосточных трубах придавали ему особое очарование. На паласах, накинутых на бордюры, собирались на посиделки девчонки, ребятишки постарше вместе готовили уроки, а дети помладше играли, развлекались созданием своих «архитектурных комплексов» из подручных материалов.

Каждый мальчик тайком выбирал понравившуюся ему девчонку А может, и он Арзу полюбил, ещё когда ему всего пять или шесть лет было. Правда, он тогда и понятия не имел о любви, но к Арзу душой привязался так, что любовь продолжалась до восемнадцати лет – пока он не уехал из Баку.

Изначально и в московской жизни все его думы были только о ней, сходил с ума без неё. Как родители, друзья, так и Арзу в мыслях тянули его в Баку. Как он мог выдержать всё это? Все его доводы, оправдания оказались мизерными перед его желанием вернуться в Баку. А почему он не вернулся, одному Богу известно.

Мысленно он всё старался оправдать свои действия (привык за эти годы так утешать себя). Теперь всё кажется таким простым, а тогда были другие времена, другие обстоятельства, тогда и он по-другому размышлял. Осудить за ошибки прошлого проще простого. Попробуй ныне не допускать их.

Из здания, в стёклах которого отражались солнечные лучи, кто-то вышел (у него на груди была нашивка «Охрана»), подошёл, о чём-то спросил, – видимо, его интересовало, почему прохожий долго здесь стоит. Мардан был погружён в свои мысли и хотя не услышал вопроса, но всё-таки понял, о чём его спрашивают (или «Почему здесь стоите?», или «Вас что интересует?»), и, улыбаясь, ответил:

– Здесь наш дом находился, давно не был в Баку, приехал в поисках своего детства, а дома нашего не застал на месте.

Исчезновение домов, как и смерть человека, – тяжкая потеря. Только после смерти людей есть возможность сходить на могилу, а от домов ничего не остаётся. Был дом – и нет дома, и всё!

Последний раз он курил ещё в 1998 году, накануне свадьбы с Ларисой. Эту дурную привычку он бросил по настоянию Анастасии Сергеевны. Теперь он снова закурил, попросив сигарету у охранника. Сигареты были марки Parlament.

Мардан спросил:

– Теперь такие сигареты в моде? – После ответа охранника ещё добавил: – В наше время Marlboro были недоступны, поэтому все любители приходили за сигаретами на подпольный рынок Кубинки, который находился здесь.

Вдохнул дым сигареты и сразу закашлял. Сказались четырнадцать лет перерыва: лёгкие отвыкли от привычного дыма.

Впервые они начали курить ещё в седьмом классе. Инам у своего отца тайком утащил пачку «Авроры» с одной сигаретой без фильтра. На пачке на белом фоне был изображён крейсер «Аврора», символизирующий Октябрьскую революцию. Инам между пальцами размял сигарету, прикурил, затем по очереди все курили и кашляли. После этого каждому по жвачке купили, жевали её, а руки о землю долго вытирали, чтобы запах сигареты улетучился. А когда появились деньги, купили одну пачку на четверых, сколько могли, покурили, а остальные сигареты, аккуратно завернув вместе со спичками в тряпку, спрятали в дупло тутового дерева. Так как Азер занимался спортом, он иногда не курил, а просто рядом стоял в качестве наблюдателя. На дорогие американские сигареты денег не хватало, а местные были некачественными, потому и покупали недорогие болгарские сигареты в мягкой упаковке: «Опал», «Ту-134», «Родопи», а иногда, если повезёт, «ВТ» в твёрдой упаковке.

Когда курили, каждый хвастался своим способом выпускания дыма. Лучше всех был Инам: он перенял этот приём у отца, когда тот дома или во дворе курил. Инам дым выпускал в виде колечка, и все за ним наблюдали, пока совсем не исчезнет из виду…

Мардан попрощался с охранником и ушёл. Интересно, стадион «Спартак» на пересечении улиц остался на прежнем месте? Азер туда ходил на тренировки по карате. Он и друзей агитировал ходить в спортивные секции, а если они боятся карате, то хотя бы в секции лёгкой атлетики, футбола. Инам только сигаретами дымил, Наум увлекался только своими книгами, а Мардан то говорил: «Ладно, пойду», то отказывался: «Нет, не хочу». Однажды Азер повёл его в секцию футбола, там молодёжи было много, мальчики, молодые ребята – многие туда ходили.