Текст книги "Проповедник свободы"

– Тогда давай посмотрим, что у нас получилось.

Мы поднимаемся с земли и смотрим на наше творение. Я поражена. Картина выглядит впечатляюще. Я вижу океан на фоне грозового неба. Воды его красны, словно состоят из крови тысячи убитых человеком китов. Ветер взметает ввысь капли этой крови, а издалека на меня идёт девятый вал, который вот-вот сметёт всё на своем пути. От страха я хватаю Художника за руку.

– Нравится? – просто спрашивает он, но я вижу, что моя реакция рассказала ему всё без слов.

Я киваю головой, не в силах что-либо сказать. А он берёт гвозди и прибивает полотно к рамке. Теперь выглядит ещё круче.

– Я хочу, чтобы эта картина висела у тебя дома, – властно говорит он.

Я не возражаю.

Вдруг он смотрит на мои ноги и начинает смеяться. Я невольно следую за его взглядом и понимаю, что же его так развеселило. Господи, я надела разные носки. Один из них зелёный, с забавными авокадо, а второй красный – с клубникой.

– Василиса, я боюсь, это может нам помешать при создании новых картин! – говорит он мне, еле сдерживая смех.

– Я не дальтоник! – оправдываюсь я, – Просто с утра очень торопилась, и, видимо, надела первое, что в руки попало.

Я краснею и прячу лицо в ладони.

– Да ладно, всё нормально! – он уже буквально хохочет, и задирает свои штанины. Теперь я тоже начинаю смеяться. Один его носок чёрный, а другой – серый!

– Мы с тобой чем-то похожи, – подмигивает он мне.

Затем он снова становится серьёзным и говорит.

– Когда-то я тоже был таким, как ты. Я всего боялся, я не мог постоять за себя, не мог сказать «нет», но я научился владеть, пользоваться и распоряжаться этим миром. И если ты мне доверишься, я научу и тебя.

Его слова вновь погружают меня в трепет, но я чувствую, что он – это моя судьба.

– Я доверяю тебе.

Он обхватывает мое лицо ладонями и целует лоб.

– Тогда слушай внимательно мой первый урок: играй по правилам и будешь неуязвима. Запомни это!

Я киваю.

– Хорошо, тогда поехали к тебе. Нужно найти место для этого шедевра, – он улыбается, а у меня в груди снова бьёт крылышками бабочка.

Я немного волнуюсь, когда он заходит в мою квартиру. Хорошо, что я вчера прибралась. Он с любопытством осматривает мой скромный интерьер, заглядывает в ванную, на кухню. Я ставлю чайник и грею в микроволновке остатки супа. После свежего воздуха кажется, что он очень вкусный. После ужина он сам находит место напротив моего дивана, куда вбивает гвоздь и вешает картину. Некоторое время мы сидим на диване, рассматривая её. Затем он целует меня и начинает стягивать с меня одежду.

– У тебя крутая футболка, – говорит он, и я остаюсь в одном лифчике, – и красивая грудь. Он осыпает мою кожу поцелуями, и я чувствую его горячее дыхание.

Затем он отстраняется от меня и снова смотрит на картину.

– Каждый раз, просыпаясь, ты будешь думать обо мне, – говорит он, – вот только мне кажется, что на этом полотне не хватает пары штрихов. Он вынимает из кармана брюк что-то белое и разворачивается ко мне спиной. Я настолько возбуждена, что сразу не могу понять, что он делает. По характерному звуку понимаю, что он надевает на руки перчатки. Затем он поворачивается, и я отключаюсь.

ГЛАВА 5

«Faded»

Alan Walker

Я открываю глаза в состоянии блаженной неги. На улице ещё темно, но я прекрасно выспалась и сладко потягиваюсь в постели. Будильник ещё не звенел. Внезапно вспоминаю о Художнике и сажусь на кровати. Никого. Неужели вчерашний день мне приснился? Но нет, моё тело говорит о другом. Я чувствую, как горят зацелованные губы, как приятно ноют мышцы бёдер, как слегка немеет промежность. Я источаю его аромат. Смесь топлёного молока, хлопкового дезодоранта и спермы, плёночкой затвердевшей на моих ягодицах. Я хотела бы так пахнуть всегда, но, боюсь, на работе начальство ничего не понимает в аромакологии. Иду на цыпочках по холодному полу, включаю горячий душ и с сожалением смываю с себя остатки его запаха. Пока струи из лейки энергично массируют мою кожу, я напрягаю память, пытаясь вспомнить хоть что-то из событий прошедшей ночи, но ничего не выходит. Я не помню даже, как и когда он ушёл, и не знаю, закрыта ли дверь в мою квартиру. Да чёрт с ней! В конце концов, я оставляю эти бесполезные усилия и размышляю о том, насколько сильно влюблённость может снести крышу, вплоть до провалов в памяти. Однако мне до лампочки, я просто улыбаюсь с закрытыми глазами. Тело согревается и просыпается окончательно. После душа возвращаюсь в комнату и одеваюсь. Вижу на тумбочке «В ожидании любви» и с чувством одержанной победы выкидываю книжку в мусорку. Как в лучших фильмах про богемную жизнь, варю себе кофе в турке и пью его, потягивая маленькими глоточками. Жизнь прекрасна. Внезапно понимаю, что с утра ни разу не видела кота. Зову его на кухню, но он не идёт. Выкладываю из банки кильку в миску, специально грохочу ложкой и консервной банкой. Ну, конечно же, наверняка он испугался нового человека и спрятался под креслом. Тщательный осмотр квартиры ничего не даёт, кот словно испарился. А вдруг он выбежал, когда мой гость уходил? Дверь закрыта, запасных ключей, которые обычно висят на гвоздике у двери, нет. Я смотрю на часы, через десять минут я должна быть на работе. Времени на поиски нет. Мне остаётся только надеяться, что до вечера на улице с котэ ничего не случится. После работы я его найду. По дороге в магазин лёгкая тревога вновь сменяется состоянием счастья. Я буквально ощущаю, как эстроген и эндорфины разглаживают мою кожу и делают её более упругой, я чувствую себя привлекательной и желанной, плечи сами разворачиваются, а спина выпрямляется. На губах играет самодовольная улыбка.

На работе я невероятно сосредоточена и точна. Я словно контролирую процесс со стороны. Пробиваю товар, складываю его в пакет, беру сумму, отсчитываю сдачу, отдаю чек. Каждая монетка – в своём отсеке, каждая купюра – орлом вперёд. На столе – порядок. Я с улыбкой встречаю каждого покупателя, искренне хочу решить его проблемы, грамотно консультирую. Один из клиентов, дедушка с тростью, даже пишет в книге отзывов и предложений:

«Прошу объявить благодарность продавцу-консультанту Василисе за внимательное отношение к покупателям и профессиональную помощь в выборе товара». Как же я довольна! За спиной словно вырастают крылья. Ника показывает большой палец вверх. Ольга фыркает, когда я показываю ей запись в книге, мол «подумаешь!». Я знаю, она завидует, брызжет ядом: ей-то ни один приятный отзыв не написали. Перед обедом делаем промежуточную сверку итогов по кассе: всё в порядке, ни одного замечания! Со спокойной душой иду на обед, там встречаюсь с Милой.

– Ты сегодня какая-то другая, – подмечает она с улыбкой, – светишься вся! Мужчина?

Я таинственно улыбаюсь и киваю.

– Кто же этот счастливчик? – допытывается она.

– Лучший мужчина на земле, – отвечаю я.

– Кто бы сомневался! – смеётся она, и я смеюсь вместе с ней.

Сегодня у нас великолепное настроение. Мы быстро едим, мимолётом обсуждаем горячие новости, и двадцать минут пролетают почти мгновенно.

Я смотрю на часы.

– Идём? – спрашиваю я, сегодня мне меньше всего хочется получить взбучку от Антонины Ивановны.

– У нас есть ч… – начинает Мила, но видя мой решительный настрой, уступает.

Я прохожу мимо кабинета начальницы и замечаю, что она по привычке смотрит на часы. Придраться не к чему: я играю по правилам, – и она снова окунается в свою бумажную работу, а я радуюсь, что угроза миновала. Состояние счастья слишком ценно для меня. Проверяю личные сообщения и вижу от него: «Как настроение?»

Отвечаю: «На высоте!» – и шлю ему сердечко. Он в ответ – довольный смайлик.

Я снова вливаюсь в работу. Даже с психованным мужчиной, который просит отрезать ему треть пластиковой панели и продать её дешевле на треть, я держу себя в руках. На четырех панелях изображен рисунок: галечный пляж и море, из которого выпрыгивает дельфин. Мужчина хочет составить рисунок из панелей на потолке, но его смущают камушки. Камушки, говорит, на потолке неуместны. Ну да, а морю с дельфином там самое место, – думаю я. Покупатель торгуется, как старый цыган, но я вежливо отказываю ему и говорю, что, к сожалению, это невозможно. Хочется ему сказать, чтобы он шёл в продуктовый и купил там себе две трети булки хлеба или половинку яблока, или пол пачки сахара, но сдерживаю себя и гоню раздражение прочь. Когда клиент уходит, я пишу сообщение своему Художнику:

– Ты придёшь сегодня?

– Нет, – он шлёт мне грустный смайлик, – ночное дежурство.

– Кот потерялся, – пишу я ему.

– Когда я выходил, он выбежал на лестничную клетку. Не смог его остановить. Не переживай, кот найдётся, – успокаивает он меня.

– Надеюсь…

– Я взял запасные ключи от квартиры, теперь буду приходить к тебе, как к себе домой, – он шлёт улыбку.

Я долго думаю, что же ему написать и, в конце концов, отправляю сообщение:

– Я тебе не только ключи готова доверить, но и свою жизнь.

Он отправляет довольный смайлик.

Я прихожу домой, кидаю сумку у порога и иду искать питомца. Прохожу все пролёты подъезда, замечаю приоткрытый люк чердака и по лесенке залезаю под крышу. Некоторое время глаза привыкают, и вот я уже начинаю различать очертания предметов в темноте. Бреду почти на ощупь и внезапно где-то в углу замечаю два светящихся глаза. С облегчением выдыхаю, зову скотинку, но в ответ – тишина. Подбираюсь поближе и понимаю, что это блики от стального дымохода, который в темноте я приняла по ошибке за кота. Ещё около получаса шарю по чердаку, заглядываю под какие-то поддоны и старые ящики, копаюсь в пыльном хламе. Чихаю раз десять подряд. Снова ищу, но нет ни одного намёка на присутствие моего котэ. Спускаюсь с чердака и решаю поискать во дворе. Мамашки загнали своих чад домой после наступления 20 ч. На улице пусто. Небо затянуто унылыми серыми тучами, промозглый ветер продувает куртку. Будет дождь.

Я зову кота, бегаю от дерева к дереву, от машины к машине.

Вдруг я вижу стаю бездомных собак. Впереди бежит маленькая рыжая сучка с голубой биркой на ухе. Следом за ней, жадно принюхиваясь и истекая слюной, бежит стая кобелей. Двое из них, крупные, размером с овчарку. Ещё четыре или пять поменьше. Меня охватывает страх. В нашем районе бродячие собаки не раз нападали на взрослых и детей. Одному пятилетнему мальчику лицо порвали так, что его отвозили в областную больницу, там наложили двадцать один шов, и держали его под особым присмотром около месяца. Стая бежит прямо на меня. Только не паниковать и не бежать. Успокоиться, дышать спокойно. Сука пробегает мимо и краем глаза косится на меня. Если сейчас она подаст хоть один сигнал, что я чем-то её не устраиваю, – зарычит, тяфкнет, – мне конец. Я не смотрю ей в глаза, никаких признаков агрессии быть не должно. Она равнодушно отворачивает морду и бежит дальше со всей своей собачьей свадьбой. Если кот встретится с такой угрозой, ему не сдобровать. В очередной раз прохожу мимо мусорного контейнера. Он представляет собой не привычный всем бак с крышкой, а кузов от самосвала. Я встаю, как вкопанная. Среди завязанных чёрных и синих пластиковых мешков с продуктами жизнедеятельности людей, среди рам с битыми стёклами и каких-то поношенных драных шмоток я вижу кошачью лапу. Она высовывается из мусора, как рука утопающего из воды. «Нет, это не может быть мой кот», – говорю я сама себе, но карабкаюсь в этот кузов, и на карачках ползу к торчащей наружу конечности. Холодная капелька падает мне на лоб. Начинает моросить дождь. Я смотрю на лапу, и, как во сне, медленно протягиваю к ней руку, обхватываю её ладонью и ощущаю, какая она жёсткая и холодная. Это не мой кот. У моего кота не такие лапы: они тёплые и мягкие. Я медленно тяну его вверх и извлекаю окоченевший труп. Меня всю трясёт, из глаз текут слёзы. Некогда пушистые усы прилипли к окровавленной морде. Шерсть мокрая и торчит иголками. Глаза открыты, но они затянуты белёсой плёнкой. На самое страшное я не хочу смотреть, но всё-таки пересиливаю себя, и мне открывается рваная рана на брюхе, откуда свисает кишка. Я беру его на руки и качаю, как младенца. Это мой котик, просто он спит. Я вспоминаю, как он встречал меня с работы, как залезал ко мне на шею и грудь, как смотрел своими жёлто-зелёными глазами, пел мне песенки, когда было грустно. И меня сотрясают рыдания. Я плачу в голос, но дождь глушит мои стоны. Внезапно слышу мужской голос и вздрагиваю:

– Девушка, вам помочь?

Я оборачиваюсь и вижу невысокого коренастого смуглого мужчину, по национальности похожего на татарина, а по виду – на обезьяну. Наверное, на гибона. У него карие бегающие глаза, и впереди нет одного верхнего клыка. Он меня пугает. Я с сожалением кладу кота на какую-то тряпку, заворачиваю его, как младенца, глажу в последний раз между ушами и, оставив его между пакетами, безмолвно вылезаю из мусорки. Больше я ему ничем не смогу помочь.

Захожу в свой дом и по дороге сталкиваюсь с бабкой с первого этажа. Она шарахается от меня, как от прокажённой. Смотрю на свои руки в тусклом свете подъездных ламп: они перепачканы кровью и грязью, куртка и брюки мокрые насквозь, на ботинок налип прелый дубовый листок. Снимаю его пальцами и смотрю сквозь сеть прожилок на лампочку. Как же мимолетна жизнь: ещё пару месяцев назад он зеленел и радовался солнцу, а сейчас гниёт в придорожной канаве.

Уже в квартире понимаю, как я продрогла. Разуваюсь и иду в ванную. Куртку и штаны загружаю в стиралку и мою руки с хозяйственным мылом. Затем сажусь в ванну, закрываю сливное отверстие пробкой и включаю горячую воду. Никакие мысли не идут в голову, и я отстранённо созерцаю отколотые кусочки битого кафеля на стыке с «ласточкой» – уголком, закрывающим щель между ванной и стеной. Чувствую тупую боль в районе грудной клетки, и представляю, что там находится душа. На стиралке лежит мой телефон с наушниками. Я надеваю их и включаю музыку. Алан Уолкер «Faded». Даже я могу перевести, что он поёт «Где ты сейчас?», и я снова думаю о коте, завёрнутом в тряпку в мусорном контейнере. И да, я снова чувствую себя обессиленной, поникшей и выцветшей, потому что мы жили с ним вместе пять лет. Интересно, правда ли умершие питомцы уходят на радугу, или они продолжают гнить среди бытовых отходов на бескрайних свалках, где кружит вороньё?

ГЛАВА 6

«She will be loved»

Maroon

После событий вчерашнего вечера я лежу на кровати и собираюсь с силами. Пять минут назад прозвенел будильник, но тело мне не подчиняется. Если я проведу в постели ещё хотя бы пять минут, то опоздаю на работу. Так нельзя, я должна играть по правилам, чтобы быть неуязвимой. Хорошо, что я вчера не забыла повесить куртку и штаны на батарею, иначе мне сейчас не в чем было бы идти на работу. Одежда просохла и пахнет морозной свежестью. Хорошо, что я одеваюсь, как гот. На чёрном плохо отстиранные кровавые пятна почти незаметны. Настроение на нуле, я спешу на работу, вот только внутри снова ворочается паника перед Антониной Ивановной.

Хорошо, что у меня хотя бы есть работа. Нелюбимая, но у многих и такой нет.

Хорошо, что у меня есть жильё. Съёмное, но всё же крыша над головой.

Хорошо, что у меня есть Художник. Пусть я и редко его вижу.

Я пытаюсь выделить светлые стороны своей жизни и сконцентрироваться на них, и, в конце концов, у меня получается.

Я захожу в магазин через боковой вход, спускаюсь в раздевалку и по совместительству в столовую, переодеваюсь в свою красную футболку и иду в торговый зал через склад. Открываю дверь и вздрагиваю. Прямо передо мной стоит вчерашний татарин. Он страшно улыбается, и я вижу дыру на месте клыка.

– О, Васюня, привет! А меня взяли к вам кладовщиком на испытательный срок. Будем теперь вместе работать!

– Привет, – я беспомощно озираюсь по сторонам, но рядом больше никого нет.

– А что ты вчера по мусорке-то лазила? – простецки спрашивает он меня, да и вообще ведёт себя так, словно знает меня с пелёнок.

– Собаки задрали моего кота, а кто-то его выкинул в бак, – не знаю зачем объясняю я.

– Ой, велика потеря, – он машет рукой, словно я потеряла карандаш или другую мелочь, – кстати, меня зовут Тимур.

Он протягивает руку. Я не хочу до него дотрагиваться, но правила приличия требуют ответить. Я протягиваю руку, он хватает её и притягивает меня к себе.

– Я тебя давно приметил, – говорит он негромко, и я ощущаю его смрадное дыхание, – ещё когда приходил покупать сюда топор, и верёвку, и гвозди, и мел для свиней. У меня есть свиньи, целый загон.

Я вижу, что его глаза загораются при упоминании о свиньях, и мне кажется, что он просто сумасшедший. Я выдергиваю руку из его ладони.

– Мне надо работать, извини, – и я спешу в торговый зал.

У кабинета меня тормозит Антонина Ивановна.

– Маслова! Сегодня надо убраться, после обеда будут вышестоящие директора.

– Хорошо, – отвечаю я и с удовлетворением замечаю, что она сделала правильное ударение в моей фамилии.

Я не откладываю распоряжение в долгий ящик и сразу принимаюсь за уборку. Работа спорится, тем более я только недавно наводила порядок, и пыли мало. Пока я вытираю полки в отделе крепежа, Ника просит гиену Ольгу подменить её на кассе. Я очень хорошо всё вижу и слышу, так как нахожусь в трёх метрах от них. Ника уходит пить чай, а Ольга хозяйничает за кассой. Она пересчитывает деньги, смотрит сегодняшние возвраты, перемещает товар со склада. К ней подходит покупатель и выкладывает много разного товара: кисти, шпателя, краску, готовую шпатлёвку, гладилки и затирочную доску. Ольга методично пробивает товар, берёт деньги, отсчитывает сдачу, при всём этом она уверенно с ним общается, улыбается и, кажется, даже строит глазки. Мужчина чувствует знаки внимания, отвечает ей шутками, смеётся. Затем Ольга прощается с ним, и он уходит довольный, как слон. Я тру полку, и внезапно меня осеняет, что она забыла пробить чек. Хочу ей об этом сказать, поворачиваюсь в её сторону и вижу, что Ольга достает из кармана скидочную карту, сканирует её, уменьшая сумму покупки, и только потом проводит накладную и пробивает чек. Я отворачиваюсь немного, но продолжаю следить за старшим продавцом. Она смотрит по сторонам и забирает из кассы разницу, которая по моим подсчётам составляет около двухсот рублей. «Ах, ты ж, мошенница!», – я возмущена и решаю, как с ней поступить. Можно, конечно, сразу сдать её начальству, камеры всё зафиксировали, но это было бы слишком просто. Мне надо подумать. Тем временем Ника возвращается и садится за кассу. Довольная Ольга уходит, засунув руку в карман толстовки. Я уверена, что она сжимает украденные ею купюры и тайно радуется своей хитрости. Видно, что это происходит не первый раз.

Когда наступает мой черёд обедать, зал уже блестит от чистоты. Я спускаюсь в столовую и с сожалением думаю о том, что Мила сегодня не работает. Возникает желание написать Художнику, но он сейчас наверняка отсыпается после ночного дежурства. Не хочу его тревожить даже звуком смс.

Внезапно в столовую входит новый кладовщик Тимур. Такое чувство, что он специально ждал, когда я пойду обедать.

– Васюня, приятного аппетита, – он достает из холодильника и греет в микроволновке куски мяса, покрытого жирным белым налётом. Мясо греется и пощёлкивает, а он тем временем садится за мой стол, режет хлеб, помидор, наливает себе чай.

Я ем гречку.

– Васюня, давай я тебя мясом угощу, это свинина, – он хочет положить мне кусок, но я закрываю тарелку рукой.

– Спасибо, я не хочу, – вежливо отказываю я ему.

– Ну, как хочешь, – обиженно отвечает он, – и зря. Мясо очень хорошее. Без антибиотиков, без ГМО, ЗМЖ и трансжиров. Сам кормил хрюшку, сам растил. Зерно, кабачки и морковка с огорода, картофельные варёные очистки с фуражом. Всё лучшее – свиньям. Ты когда-нибудь держала свиней?

– Нет, я живу в квартире, – он начинает меня напрягать. Я планировала поесть в одиночестве и подумать о ситуации с Ольгой, но Тимур со своими свиньями не даёт мне сосредоточиться.

– Ну, тогда я тебе расскажу, – его глаза загораются, – ведь у меня десять свиней в загоне.

– Ого, – скептически произношу я.

– Не то слово, – гордо подхватывает он, – у меня их вообще 15 было, но пятерых пришлось зарезать. Корма им нужно много, а мясо сейчас у меня покупают редко, оно очень дорогое. Я всех своих свинок зову по именам: Марфуня, Клуня, Дуня, Катюня, Манюня, Фросюня, Веруня, Масяня, Галюня и Марс.

– Марс? – мне кажется, это имя выбивается из общего списка.

– Ну да, хряк Марс. Шоколадка ещё есть такая, знаешь?

– Ага, – отвечаю я. Мне становится смешно, что среди таких колхозных свинских кличек живёт хряк с именем римского бога войны.

– Да, Марс живет «в шоколаде», – Тимур смотрит на меня, и глаза его маслянисто поблёскивают, – представь, какой гарем! Выбирает одну, вставляет в неё свой длинный инструмент и может кайфовать полчаса. Обхватит копытцами, положит на неё голову и впрыскивает в неё своё начало.

– Ты что, время засекал? – мне становится неприятен этот разговор.

– Да, как-то раз засекал, просто было интересно, на сколько же его хватит? Ну, он молодец, конечно, не каждый мужик на это способен, только отдельные особи.

Он делает многозначительную паузу, и я понимаю, что он намекает на себя. По-моему, это перебор. Я смотрю на часы и резко встаю из-за стола.

– Куда же ты, Васюня?

– Василиса я!!! – рявкаю я на него, кидаю в рюкзак грязный контейнер и покидаю столовую. Меня просто трясёт от возмущения, и я даже не знаю, от чего больше бешусь: от того, что он называет меня Васюня, как очередную свиноматку, или от того, что он с первого же дня знакомства нагло намекает на секс.

Что касается Ольги, то я не спешу. Дома всё обдумаю и решу, как с ней быть. После обеда приезжает директор с женой. Поначалу он молча прогуливается между стеллажами, затем заходит в кабинет Антонины Ивановны. Я не могу разобрать слова, но слышу, как меняется тональность её речи. Стальные ноты власти с кислотным оттенком истеричности и шипящим субтоном ненависти волшебным образом превращаются в медовые, нежные и робкие, как первый поцелуй, ласкающие слух трели. Тем временем жена директора целенаправленно подходит ко мне. Сердце начинает тревожно биться, наверное, Антонина Ивановна пожаловалась на меня, и сейчас меня с позором уволят. Я невольно съёживаюсь.

– Здравствуйте, Василиса! – она здоровается первая и доброжелательно улыбается.

– Здравствуйте, – отвечаю я ей и неуверенно улыбаюсь, ругая себя за то, что я не поздоровалась первая.

– Да ты успокойся, почему так напряжена? – она смотрит на меня изучающе, – Ты похожа на ребёнка, которого постоянно бьют, и он вздрагивает при виде поднятой руки. А ты вздрагиваешь от вида начальства. Есть причина?

Ну конечно, причина есть. Если тебя будут каждый день оскорблять и унижать, ты действительно почувствуешь себя ничтожеством и будешь робеть при виде любого человека, обладающего хоть какой-то властью. Но что я ей отвечу? Что у меня начинается аритмия при мысли о работе из-за Антонины Ивановны? Ну, начнётся разбирательство, её пожурят и оставят работать дальше, а она будет потом день ото дня пить мою кровь литрами. Поэтому я отвечаю:

– Нет, всё в порядке. Просто я человек такой… – вспоминаю слова кардиолога, который объяснил причину моих болей в сердце в девятом классе, – эмоционально-лабильный. Принимаю всё близко к сердцу.

– Вот оно что, – кивает она, – думаю, это даже хорошо. Гораздо хуже, когда человек совершенно ничего не чувствует.

Мне нравится эта женщина, я проникаюсь к ней уважением. И вспоминаю, как часто в кабинете начальства звучат сплетни о директоре и его семье. Сколько они зарабатывают, куда летают отдыхать, где учат своих детей, на что тратят деньги. В это время в кабинете буквально клубятся пары зависти, топор можно вешать. Щупальца сплетен опутывают не только директоров: достается продавцам, кладовщикам, грузчикам и даже уборщицам. Кто что надел, обул, чем пахнет, что ест, с кем сошёлся или развёлся, взял или отдал кредит, купил машину, мотоцикл, дорогую собачку, как часто выпивает, изменяет, имеет внебрачных детей, где делает маникюр и причёску, какие покупает прокладки и колбасу. Антонина Ивановна с Ольгой перемывают кости каждому сотруднику, обсуждают ошибки и промахи, выносят вердикты об умственных способностях, чертах характера и мотивах поведения. Ника у них – шлюха. Я – дура. Я точно знаю, что говорят за моей спиной, потому что это же самое мне высказывают в глаза. Они не стесняются обсуждать человека при остальных, и при молчаливом согласии все становятся соучастниками сплетен.

В конце концов, директор с супругой уезжают. Антонина Ивановна довольна: она не получила ни одного замечания по торговому залу.

Мне безумно хочется открыть Нидзяграм и проверить сообщения, но нам запрещено пользоваться телефоном на работе. Я должна играть по правилам, так научил меня он. А я хорошая ученица.

Выйдя за порог магазина в конце дня, вдруг осознаю, что дома меня больше никто не ждёт, и сердце словно каменеет под рёбрами. Я еле бреду домой. Мой путь пролегает через гаражи, а потом метров двести по тропинке через пустырь. На улице уже темно, и вдруг за спиной раздаются шаги. Оборачиваюсь и вижу тёмный мужской силуэт. А вдруг это маньяк? Вот бы сейчас сюда телепорт. Сердце колотится, подмышки и ладони мгновенно становятся мокрыми. Я ускоряю шаг.

– Стой, – вдруг кричит он, и я бегу. Ещё 50 метров, и я окажусь у дома. Он бежит за мной, я слышу его топот и прерывистое дыхание совсем рядом. 20 метров. Припускаю во всю прыть и ныряю в свой двор. Дрожащими руками пытаюсь приложить магнитный ключ, и вдруг мне на плечо опускается тяжёлая рука. Я замираю, как испуганный заяц. Он разворачивает меня к себе.

– Девушка, вы перчатку обронили, – он пихает мне в руки мою потерю. Кажется, это сосед из второго подъезда. И я еле нахожу силы сказать ему «спасибо».

Поднимаюсь на третий этаж, открываю дверь квартиры, и всё мое существо исполняется счастьем. Он пришёл. Помогает мне снять куртку. Проводит пальцем по губам и смотрит на меня своими бархатистыми глазами, отчего по телу пробегает электрический разряд. Я не сразу обращаю внимание, что на нём – мой фартук, которым я пользуюсь редко, а точнее – никогда.

– Я тут решил у тебя похозяйничать, – обворожительно улыбается он, и у меня от его улыбки ноги становятся ватными, – иди, мой руки с мылом. Сейчас буду тебя кормить.

Я подчиняюсь.

С кухни распространяется такой аромат, что рот наполняется слюной. Шкворчит сковорода. Захожу в ванную. В машинке стирается моё бельё на бережном режиме. Когда я уходила на работу, лифчики и трусики лежали горкой на полу. Я собиралась их постирать, как вернусь домой, но он меня опередил. Боже, как неудобно, теперь он будет считать меня неряхой. Я краснею и, чтобы охладить кожу, брызгаю в лицо ледяной водой.

На кухне уже всё убрано, никаких следов готовки. На столе стоит бутылка вина, бокалы и салфетки, две тарелки и две вилки.

– Сегодня у нас на ужин фуа-гра и французское вино Шато Дозак 2016 года, – тоном дворецкого произносит он. Я впервые слышу такие изысканные названия.

Он разливает вино, и наши бокалы нежно целуют друг друга с тихим звоном.

– Я давно не пила алкоголь, – предупреждаю я.

– Если будешь буянить, я справлюсь с тобой, – он приподнимает бровь и смотрит на меня так, что я вновь ощущаю в нём Божественное присутствие. Он говорит это настолько властно и бескомпромиссно, что я хочу, чтобы он справился со мной прямо здесь и сейчас. Но я лишь отпиваю глоток вина. Неожиданно для меня оно раскрывается на языке богатым букетом ароматов винограда, фруктов и пряностей и, проникая в горло, согревает его томным замшевым теплом. Затем я отрезаю кусочек фуа-гра и кладу его в рот. Это печень, очень аппетитная и невероятно нежная по консистенции. Так вкусно, что я закатываю глаза и издаю стон гастрономического удовольствия.

– Как тебе? – только сейчас я замечаю, что он смотрит на меня и самодовольно улыбается.

– Это великолепно, спасибо, – выдаю я свой вердикт и отрезаю ещё кусочек.

После ужина он сам моет тарелки, а я тем временем иду в душ, чтобы привести себя в порядок. Когда выхожу, свет везде погашен. Чуть придерживаясь рукой за стену, иду по коридору в комнату.

– Иди сюда, – слышу голос.

Я присаживаюсь на кровать, и он тянет меня за руку к себе. Я хочу поцеловать его, но он останавливает меня движением руки.

– Подожди, – говорит он, – я тебя давно не видел. Расскажи, как твои дела.

Я немного разочарована неисполненным желанием моего тела, но послушно ложусь на его плечо. Общение – это тоже хорошо.

– На работе в целом неплохо, – отвечаю я.

– Не обижали тебя?

– Нет. Я играла по правилам, – я улыбаюсь в темноте, – не давала повод придираться к себе.

– Умница, – удовлетворённо хвалит он меня, – усвоила урок.

– Ко мне приставал кладовщик, – продолжаю я свой рассказ.

– Надеюсь, ты сказала ему, что у тебя уже есть мужчина?

Его слова звучат, как музыка для моих ушей.

– Нет, – хрипловато произношу я.

– Если ещё раз посягнет на твою честь, скажи ему это. Если тебя не поймёт, придётся мне поговорить с ним.

– Хорошо. И ещё я заметила, как мошенничает старший продавец.

– Ты рассказала обо всём начальству?

– Пока нет.

– Правильно. Поговори с ней сама. Скажи, что ты всё видела. Пригрози ей, что если ещё раз заметишь подобное, то донесёшь начальству. Над тобой висит вероятность увольнения? Пусть она замолвит за тебя слово перед начальницей.

– Я не знаю, хватит ли мне смелости, – сомневаюсь я, – я не умею ни жаловаться, ни грозить, ни шантажировать.

– Василиса, я в тебе нисколько не сомневаюсь. Я знаю, что в тебе есть силы, чтобы постоять за себя. Запомни второй мой урок – верь в себя, и всё получится. Успех любого предприятия зависит в первую очередь от твоего настроя. Нужно хорошо подготовиться и ни секунды не сомневаться в себе. Поняла?

– Я поняла, – я аккуратно кладу ладонь на его грудь и слышу, как сильно и уверенно бьётся сердце. Он накрывает её своей рукой и крепко сжимает.

– Кстати, ты так и не нашла кота?

– Нашла, – мой голос дрожит, – на мусорке. Его задрали собаки.

Перед глазами возникает окровавленная морда. И я пытаюсь удержать навернувшиеся слёзы.

– Ты сильно была к нему привязана?

– Да.

Он снова сжимает мою ладонь.

– Если хочешь поплакать, не сдерживай себя, – ласково произносит он и прижимает меня к себе. Мне кажется, ты и так всегда подавляешь свои эмоции. Это обычно не приводит ни к чему хорошему. – Он гладит меня рукой по волосам, как маленького ребенка, и его прикосновения действуют на меня, как анестезия, – у меня в детстве тоже был кот. Большой такой, рыжий, и с ним случилось то же самое, что с твоим. Я долго расстраивался, но потом понял, что есть вещи куда страшнее, чем потеря кота. Например, потеря родителей.