Текст книги "Три лепестка королевской лилии"

Глава 5

Он снова оказался здесь, на этом чертовом поле близ Бар-ле-Дюк, в долине реки Орнен. Снова над полем, покрытым перелесками и дикими виноградниками кружили стаи воронья. Снова тишину разрывали трубы, зовущие в бой две армии. И снова он стоял под штандартом своего отца с резервом, ожидая сигнала ринуться в атаку. Ему 16 лет, он столь же юн, сколь и горяч. Энергия и жажда битвы бурлит в нем с силой вулкана, острый меч в руке наготове, лицо как и подобает храбрецу не закрывает кольчужная сетка, а шлем голову. Внизу в долине кипит битва, он видит как нормандцы обходят войска старика Эда с тыла и, не дожидаясь приказа отца, мчится со своим отрядом на выручку. Он летит, пробивая себе путь мечом, рубя направо и налево, не замечая ничего кругом, безумно хохоча, пьяный от крови и битвы. И снова стрела попадает в брюхо коня, затем другая и верный боевой товарищ падает замертво. Но он успевает отскочить и принять боевую стойку. Его атакуют, но он пьян и весел, он любимец Фортуны, он не победим. Он издает звериное рычание и кидается в атаку, замечая, что его небольшой отряд сломлен и раздавлен. Люди обращаются было в бегство, но он своей яростью и волей к битве ведет их снова в атаку. Они теснят нормандцев, и очередная победа еще более пьянит его, он непобедим! Его меч не знает промаха, каждый удар встречает человеческую плоть, он слышит крики и стоны, как журчит кровь и как кто-то кричит: «Берсерк!». Он не знает что это, и не хочет знать. Он хочет одного – биться и побеждать. Но впереди, метрах десяти внезапно вырастает неизвестный рыцарь. Он закован в кольчугу, без знамен и гербов, лицо закрыто шлемом и защитной сеткой. «Трус!» – хочет крикнуть любимец богов, но неизвестный рыцарь идет пешком по полю к нему, по пути разя своих врагов. Его меч так же не знает промаха, он с одного удара пробивает кольчуги, дробит черепа через шлемы, но даже не сбавляет шага. Нормандцы, почувствовав новый прилив вдохновения, рванули в атаку и смяли очередной отряд мятежников. Видя это, любимец богов направляется к нему, сбивается на бег, атакуя неизвестного рыцаря без знамени и герба. Но встречает ответный удар такой силы, что подает на землю. Снова вскакивает, уворачивается от удара, наносит свой, но неудачно. Он бьется в исступлении – рыцарь словно ангел смерти неуязвим. Словно каким-то чувством угадывает все планы и действия противника и опрокидывает его на землю. Наконец, он наносит удар рукоятью меча под дых и юнец падает на землю, хватая воздух ртом. Он не верит в поражение, это невозможно – он баловень Фортуны! Царапает землю, скрежещет зубами, стараясь дотянуться до меча. Но нога в тяжелом сапоге отшвыривает оружие, а рука в латах бьет в правый висок. Боль такая, что едва не теряет сознания. Он пытается судорожно придумать что-нибудь сквозь жгучую боль, признать поражение – выше его достоинства. Но острие меча упирается в его незащищенную шею, а сапог придавливает к холодной и мокрой от крови земле.

– Ты храбро дрался, мальчик. – рыцарь снимает свой шлем и открывается лицо бородатого, тронутой ранней сединой мужчины. – Но битва окончена. – он смотрит по сторонам и видит лишь нормандцев. Его люди либо убиты, либо ранены, либо взяты в плен.

– Я не мальчик! – пытается он сохранить лицо и дерзко бросает обидчику. Лицо болит немилосердно, словно прижгли огнем. Он чувствует, как по щеке течет кровь.

– Ты хороший воин, мне жаль убивать тебя. – продолжает рыцарь. – Возможно, ты мне в будущем пригодишься. Как тебя зовут?

– Рауль. – цедит сквозь зубы юнец, что может быть хуже поражения? – Я старший сын графа Валуа Рауля III.

– Старший сын…– вздыхает победитель. – я сохраню тебе жизнь, мальчик. Надеюсь, что больше не встречусь с тобой на поле сражения, я не всегда бываю милосерден. Возвращайся к своим людям и штандартам и передай им, что Эд де Блуа убит, а твой отец пленен. – он убирает меч, Рауль униженный поражением и взбешенный таким «милосердием» врага поднимается, но оружие ему не спешат возвращать. Он поворачивается в сторону своего лагеря и слышит:

– На будущее, сын графа Валуа, – усмехается неизвестный рыцарь. – впредь защищай голову шлемом, иначе шрамов на твоем лице будет гораздо больше.

Он задыхается от ярости, унижения и оскорбления. Клянется себе, что отомстит во что бы то ни стало. Держится за ребро и идет к своему лагерю, мимо расступающихся перед ним хохочущих нормандцев…

Чувства гнева и унижения настолько сильны, что он открыл глаза. Он лежал в своих покоях, на широкой кровати под балдахином на скомканных простынях. И в темноте слышно только его собственное тяжелое дыхание.

– Это сон. – сказал он себе, успокаивая напряженные чувства и мысли. Тело била крупная дрожь, а на лбу выступили крупные капли пота. Повинуясь секундному порыву, он даже потрогал старый шрам на виске, опасаясь, что тот открылся. Удостоверившись, что все в порядке, он встал с горячей постели и дотянулся до штанов, валявшихся неподалеку на полу. Ощутив, как плотная ткань обтянула ноги, он почувствовал себя заметно лучше. Но все тело по-прежнему было ватным, слегка кружилась голова, мучила жажда, а во рту стоял противный привкус. На прикроватном столике стоял графин с вином и манил своей живительной влагой. Пошатываясь, граф подошел к заветному сосуду, налил себе, выпил залпом и почувствовал себя совсем хорошо. Снова наполнил чашу и подошел с ней к окну.

Царила ночь, полнолуние уже миновало, но идеально круглый диск ночного светила все еще ярко горел на темном небосводе. Рауль уперся локтем в боковую часть оконного проема, сделал глоток вина и с удовольствием подставил ночному ветру лицо, позволяя ему свободно трепать распущенные волосы. Чистый прохладный воздух и вино сделали свое дело – тело графа расслабилось, эмоции улеглись, и он мог спокойно подумать.

– Почему мне приснился Бар-ле-Дюк? – спросил он у звездного неба, но, разумеется, ответа не получил. – я давно похоронил это воспоминание.

Рауль смотрел на луну, блаженно вдыхал запах ночной сырости, ветер качал тяжелые локоны, и его голый торс совсем не чувствовал холода как и босые ступни. Разгоряченный кошмаром из прошлого и пряным вином, граф ощущал, как все чувства и мысли приходят в норму и успокаиваются. Но внезапно его взгляд упал на угол башни замка, где тоскливо и одиноко в единственном окне горели несколько свечей. Королевская опочивальня. Здесь, в замке Реймса, покои фаворитов монарха находились далеко, что, в принципе, было объяснимо. Генриху в эту ночь было не до стратегий или плетения интриг. Сегодня он наслаждался своей молодой прекрасной женой. Раулю оставалось только радоваться – его собственные интриги давали свои плоды. Наутро будет торжественно продемонстрирована королевская простыня с красными пятнами в знак того, что брак осуществлен. И Франция получила королеву. А государство через нее приобрело мощных союзников в борьбе против Империи. Генриху досталась женщина, о которой многие мужчины только мечтают.

Рауль усмехнулся, сделал глоток вина, словно обмывая победу, но от чего-то мысль о происходящем на королевском ложе не шла из головы, порождая в душе и голове странные чувства гнева и обиды. Он старательно отгонял невесть откуда взявшиеся эмоции и уходил в воспоминания прошедшего дня, анализируя возможности интриг со стороны главных гостей. Но не мог отделаться и от другого вопроса, который кошкой скреб душу. Почему ему снова приснился Бар-де-Люк? Сегодня был тяжелый день, потребовавший огромного напряжения сил, возможно, это шутки уставшего сознания, опьяненного вином? Надо было приглядывать за старинным дружком Блуа. С ним всегда нужно держать ухо востро, этот хитрый лис всегда держит за пазухой камни, и неизвестно в кого он их кинет. Опять же визит нормандцев. Что здесь надо юнцу Вильгельму? И о чем он, интересно, шептался в церкви с Бодуэном? Все эти вопрос требовали тщательного осмысления. К тому же дело осложнялось тем, что он сам не мог наблюдать за этими пауками, так как ему пришлось участвовать в этом спектакле с заложниками. Несмотря на то, что он всеми силами отговаривал королевского друга от его затеи, Генрих был непреклонен, и графу пришлось сопровождать Святыню из монастыря. А теперь ему приходится по кусочкам собирать сведения о поведении королевских вассалов, основываясь на наблюдении своих шпионов. Разумеется, было бы лучше, если он стоял пусть и в первых рядах в церкви, но свободно мог поглядывать на придворных. И он предупреждал Генриха об этом, но тот был непреклонен. Рауль, признаться, давно не видел его таким твердым в своем решении, словно от этого зависело что-то очень важное. Но что? Внезапная догадка осенила его, словно вспыхнувшая спичка – или король не хотел, чтобы он присутствовал на венчании? Ведь как заложник, он в это время сопровождал стеклянницу в собор. Но почему?

Он сделал большой глоток, на секунду прикрыл глаза, и перед ним встало видение молодой королевы. Высокая, стройная, изящная… И такая прекрасная: дивного медового цвета волосы заплетены в косы и спускаются на приятную округлую небольшую грудь, открывая грациозную линию шею и благородный овал лица. Большие светлые глаза из-под густых длинных ресниц, изящно очерченный рот с пухлыми губками, слегка вздернутый носик, нежный румянец на щеках…Рауль знал много женщин, многие прошли и через его постель, но таких ему видеть еще не приходилось – этой юной девице удалось поразить его до глубины души. В ней удивительным образом сочетались теплая и уютная женственность, царственная величественность и в то же время холодная решимость в своих поступках и убеждениях. Ее яркие глаза смотрели на мир с невиданной ранее им у женщин мудростью, невинной чистотой, но и с тщательно скрываемым страхом.

Граф невольно улыбнулся, вспомнив коронацию. Величественный собор, толпа людей, глазеющих на нее, священники, поющие псалмы. И на фоне всего этого она – такая хрупкая и в то же время величественная. Легкая и призрачно прекрасная в своем голубом платье и медовыми косами, она напоминала ангела, спустившегося с небес. … Рауль не видел венчания, но глядя на нее во время коронации был абсолютно уверен – в церкви не было ни одного мужчины, не завидовавшего королю в тот день. Граф видел в церкви на лицах присутствующих мужчин разные чувства, от восхищения до вожделения, никого ее тонкий стан и величественная походка не оставили равнодушным к себе. И он смотрел на нее, как остальные. Не мог ни восхищаться, ни вожделеть это грациозное тело в королевском облачении. Ибо юная королева была невыносимо прекрасна и соблазнительна. Но тут она обернулась к нему, и он увидел, как она при этом напугана. Ее светлые глаза, меняющие свой цвет в зависимости от освещения от серого до голубого, круглые от страха, смотрели на него, словно молили о помощи. И Рауль признался себе, что в тот момент в нем что-то перевернулось. Ему отчаянно захотелось защитить эту одинокую маленькую девочку, оторванную от семьи, родины и брошенную, словно в пасть львам на съедение. Он подавил в себе громадное желание броситься к алтарю, закрыть ее от всех этих глаз, взирающих на нее с такими разными чувствами, а потом увезти ее подальше от всего этого гадюшника. Но все, что ему оставалось, это смотреть так же ей в глаза. Вести немой диалог, одними взглядами и чувствами. И ему казалось, что она искала именно его в этой толпе взглядом. Желала именно его поддержки и опоры. Эта мысль согревала его сердце, но наполняла странным чувством потери чего-то очень ценного для него.

Едва различимый вздох во сне прервал его мысли, от неожиданности он дернулся и недовольно скосил глаза на кровать. Молоденькая служанка, скрасившая его ночь сегодня, сладко спала на животе, обняв тонкой ручкой его подушку. Девчонка была очень хорошенькой, хотя чему удивляться – у него всегда был хороший вкус. Миниатюрная блондинка, милое личико, родинка на щеке – что еще надо для мужчины. Но сейчас, он взирал на нее непонимающе, словно удивлялся, как она попала к нему в постель? Ему казалось кощунством ее присутствие. Внезапно он ощутил редкое чувство гадливости, глядя на это миловидное создание. По сравнению с той, она была просто вороной рядом с прекрасным лебедем. Стекляшкой рядом с настоящим бриллиантом! Чтобы погасить странные чувства, Рауль отвернулся к окну и продолжил мысленный разговор с самим собой. Он снова старался думать о Блуа, нормандцах, но не мог отогнать от себя образ Анны, смотрящей ему прямо в душу. Рауль почувствовал, как в теле снова нарастает жгучее желание. Эта девушка сводила его с ума, и он готов был рвать и метать от злости на самого себя. Что с ним? Никогда раньше ни одна женщина не вызывала в нем таких сильных чувств. Он остро ощущал, что она нужна ему. Ему страстно хотелось ее видеть, говорить с ней, касаться. А еще лучше – с трудом признался себе граф – распустить ее тугие косы, запустить в них руки и обнимать ее, целовать, позволить ей ласкать его в ответ. Забыть обо всем и отдаться всем своим чувствам, неизвестно откуда взявшимся.

Граф нахмурился, представив такую сладкую картину, он ощутил себя предателем. Генрих был его другом, побратимом, королем. Много лет назад Рауль поклялся ему в верности как вассал. Он восхищался королем, видел в нем олицетворение всех тех целей, к которым стремился сам. Долгие годы он верно служил ему, был доверенным лицом, интриговал в его пользу и приложил все свои силы и талант ради их общих стремлений. И даже брак Капетинга с дочерью князя Руси был идеей графа Валуа, наслышанного о достоинствах северной принцессы. Он хотел, чтобы у его друга была настоящая семья, а не просто жена, готовая рожать ему слабых и болезненных детей из-за множества близкородственных связей среди их общих предков. И он был уверен, что русинка сможет дать этому одинокому мужчине то, что ему так не хватает. Душевного покоя, любви и заботы. И его идея удалась – Генрих был счастлив. Граф должен быть доволен собой, радоваться за друга. Рауль видел, как король смотрел на свою молодую супругу, сколько в его глазах было нежности и обожания по отношению к молодой королеве. И сейчас, в королевской спальне, наверняка он наслаждался своей прекрасной женой.

Но Раулем внезапно овладела бешеная ярость. Он заскрежетал зубами, лицо обезобразил звериный оскал, он едва сдержался, чтобы не кинуть об стену кубок. Перед глазами стояла отвратительная картина: обнаженная Анна, такая прекрасная и нежная лежит на брачном ложе, напуганная, а ее тискает своими грубыми ручищами пьяный и тучный король. Наваливается на нее всей тушей, дышит винным запахом, а бедная девочка не смеет и пикнуть в знак протеста. И все, что ей остается – терпеливо кусать пухлые губки и молиться, чтобы это все скорее закончилось. Рауль, как самый приближенный фаворит, лучшее всех знал, что Генрих никогда не был не то, что отличным, но даже более или менее сносным любовником. И мысль, что сегодня на его ложе находится не обычная лагерная шлюха, которых граф поставлял своему другу, сводила его с ума, заставляя метаться в бессильной ярости.

Он выпил еще бокал вина, но чувства не притуплялись. Голова оставалась ясной, подбрасывая видения хозяину одно за другим: вот Анна верхом на лошади во время их краткой поездки по Реймсу, вот она смотрит на него во время пира, вот мило разговаривает во время ужина у короля. Но дальше, захмелевшее сознание сменило воспоминания на фантазии. И вот он уже представляет, как целует ее нежную кожу, сжимает в своих объятьях, рвет одежду. Она млеет в его руках, закрывает глаза, отдаваясь чувствам, а он входит в исступление и овладевает ей. Видение было настолько реалистичным, что Рауль все-таки швырнул кубок об стену и направился к постели. Проснувшаяся, было, служанка испугано подскочила и пыталась понять, что произошло. Но граф, уже весь во власти плоти, на ходу сорвал с себя штаны и без всяких прелюдий овладел любовницей. Та от неожиданности боялась издать даже звук, но графу было все равно. Он брал ее властно, яростно и жестко, как дикий зверь добычу. Девчонка кричала под ним, то ли от боли, то ли от наслаждения, то ли от того и другого одновременно, но он не обращал внимания на это. Перед глазами у него стояла все та же отвратительная картина с Генрихом и Анной, и она наполняла его еще большим гневом. Движения постепенно становились еще более агрессивными, он переходил на рык, а в голове внезапно озарилась давно похороненная, казалось, мысль «на его месте должен быть я!». И когда ее понимание дошло до сознания, наступила развязка, и острое наслаждение захлестнуло его целиком. Он захрипел и навалился на любовницу. Та, казалось, и вовсе потеряла ощущение мира, и ничего не могла, кроме как бессвязно мычать и тяжело дышать. Через несколько минут, когда чувства вернулись в норму, а сердце приняло прежний ритм, он поднялся с кровати. Горьким разочарованием стало для него осознание, что несмотря на физическое удовлетворение, душа его по-прежнему металась как птица в силках ловчего. Он чувствовал, как вожделение не покинуло его, чувствовал, как очень скоро его силы восстановятся, и он снова будет сходить с ума. И тут уже служанка не поможет, какой бы милой мордашкой она не обладала – ему была нужна конкретная женщина. Он желал только ее, королеву Анну, которую сам отдал в руки и под венец своему лучшему другу.

– Я ее более достоин! Я должен быть на его месте! – Рауль сжимал кулаки, словно готовился к схватке. Но вдруг он вспомнил свой сон. И понял, почему снова вернулся в долину реки Орнен. В той битве он рассуждал точно так же, когда впервые обнажил свой меч против Генриха. И получил отличный урок, хоть тогда его с первого раза и не усвоил. Рауль ударил кулаком в стену, в бессильной ярости. Были и другие битвы после Бар-ле-дюк. Он ведь не успокоился в своей жажде мести. Снова и снова искал того рыцаря без герба и знамени. И тот из раза в раз выходил победителем. И так было пять долгих лет, пока Рауль не усвоил урок. Генрих одержал победу, он доказал, что достоин больше всех называться королем.

Рауль резко схватил свою одежду, и стал одеваться. Пришедшая в себя служанка лежала тише воды ниже травы, боясь разгневать господина. А он, надев плащ и шляпу с ястребиным пером, бросил на ее постель несколько серебряных монет, плата во много раз превышающий заработок обычной шлюхи, и направился к выходу.

– Господин? Ночь на дворе, дождитесь утра. – пискнула внезапно девчонка, и сама испугалась своей наглости. Граф остановился в дверях, медленно подошел к ней и взял ее за подбородок. От страха она сжалась в комок, старалась прикрыть наготу порванной простыней и боялась посмотреть на него. Однако все-таки зеленые, как у кота, гипнотизирующие глаза, полыхающие безумной смесью чувств, прошили все же ее насквозь. Спокойным, холодным властным тоном он произнес:

– Если кому сболтнешь лишнего…

– Что вы, господин…– проблеяла она, снова опустив глаза.

– Очень хорошо. – кивнул граф. – хоть публичные дома и так переполнены, но я специально найду для тебя самый худший и грязный, где ты сдохнешь через пару лет, это я тебе обещаю. Скажешь завтра, что я получил ночью письмо из Крепи и срочно выехал туда. Вернусь, возможно, через пару дней.

– Да, господин. – девчонка еще сильнее сжалась, а граф нехорошо усмехнулся, потрепал ее за пухленькую щечку как ребенка и покинул комнату, громко хлопнув дверью.

Таверна «Красный молот» не отличалась особенной привлекательностью для посетителей. Затерянная среди бедных кварталов Реймса, она представляла собой унылое зрелище: покосившаяся хибара, облупившаяся краска на табличке с плохо различимым изображением символа названия кабака, горы мусора и отходов рядом распространявшие вокруг невыносимую вонь. Приличная публика старалась избегать таверну, отдавая предпочтения более чистым и безопасным. Простые трудяги, вроде кожевенников или виноделов хотели расслабиться после тяжелого трудового дня, выпить с друзьями вина и поговорить за жизнь.

«Красный молот» же облюбовала далеко не самая почтенная часть населения Реймса, и, разумеется, далеко не самая богатая. Всего за одну монету хозяин-старик наливал кувшин кислого, но крепкого вина и давал миску с нехитрой закуской. Скудных доходов от пьянчуг, бродяг, нищих работяг, которые не могли позволить себе более дорогих заведений, старику едва хватало, чтобы сводить концы с концами и не умереть с голоду самому. Но этот кабак – все, что у него было, и другого способа пропитания он не знал. Окончательной надежды, что когда-нибудь все переменится для его харчевни, хозяина лишали ночные разбойники и маргиналы, которые так же облюбовали его заведение, и слух о том, что в «Красном молоте» можно легко получить в спину нож или потерять кошелек был чрезвычайно живуч среди жителей Реймса, старательно обходивших кабак стороной. Поэтому старик крайне удивился, когда в его грязное заведение заявились трое неожиданных посетителей в ночь королевской свадьбы.

Было около полуночи, но жизнь в «Красном молоте» затихала только с рассветом. Старик протирал помытую посуду и с неодобрением взирал на буйную пьяную компанию в центре зала. Трое же новых, рискнувших посетить богом забытую харчевню, сильно отличались от местных завсегдатаев, и старик переключил свое внимание на них. Едва они вошли, в таверне сразу стало тесно от их могучих плеч и огромного роста. Тяжело громыхая сапогами, они заняли свободный стол. Грозная троица привлекла внимание и других посетителей. Один местный пройдоха даже попытался подсесть к ним, но сидящий верзила нелюбезно взяв его за шиворот, попросту выкинул из-за стола. Больше желающих подсесть к визитерам не оказалось. Мальчик, помогавший старику в таверне, дрожа от страха, принес им кувшин вина из кладовой и нехитрой закуски, после чего поспешил спрятаться в чулан. Старик же продолжал протирать чаши и миски, поглядывая из-под кустистых бровей на пришельцев.

Это были нормандцы. При чем довольно высокого положения и достатка, судя по их дорогому оружию и одежде. Оставалось только гадать, как эти трое знатных господ забрели в его грязную харчевню. Но заплатили они с лихвой и старик рассматривал их с интересом и благоговением. Особенно его внимание привлекла шкура белого волка на плечах самого молодого из чужаков. Он сидел своеобразно во главе стола из чего хозяин сделал вывод, что ее обладатель – главный в их маленькой компании. Молодой человек мрачно пил кислое вино, не выражая недовольства от мерзкого вкуса, а его спутники не дружелюбно поглаживали рукояти кинжалов, больше походивших на мечи. Они напряженно переговаривались о чем-то друг с другом в полголоса, хотя их вожак больше молчал, уставившись в одну точку и все свои слова словно цедил. Один раз даже угрожающе ударил кулаком по столу и его спутники замолчали, хотя по их виду было ясно, что они не согласны с лидером. Старик попытался прислушаться к их разговорам, но плохо понимал их наречие. А поймав враждебный взгляд одного из них, поспешил демонстративно отвернуться, оставив их в покое.

Но вечер перестал быть обычным для харчевни окончательно. Через полчаса дверь в таверну снова отворилась, и вошли еще двое. На них были длинные плащи, а на голову низко натянуты капюшоны, так ведут себя люди, которые не хотят быть узнанными. Войдя, они осмотрелись, словно искали кого-то. Завидев мрачную троицу, распивающие уже второй кувшин вина, они направились к ним. Старик почти силком отправил мальчика к новоприбывшим, чтобы получить заказ. Но компания дала мальчику мелкую монетку и пообещали, что если он к ним еще раз подойдет, то из его кожи сегодня же сошьют плащ. Окончательно напуганный подросток спрятался в чулане, и отказывался выходить ни под каким предлогом. Старик решил, что вечер перестал быть тихим и явственно ощутил вкус приближающейся драки, когда число новых посетителей увеличилось и это стало заметно напрягать завсегдатаев. Местные пройдохи и разбойники алчно поглядывали на пришельцев, оценивая дорогие плащи и количество выпитого вина. И потихоньку прикидывали достаточно ли его употреблено, чтобы потасовка оказалось нетяжелой. Но странные посетители не обращали внимания на косые взгляды, и, ждущие выражения лиц.

Новоприбывшие опустились на скамью напротив молодого вожака и приподняли капюшоны с лица. Разглядев их, обладатель белой шкуры, зло усмехнулся и залпом выпил еще одну чашу вина. Несмотря на крепость напитка, хмель эту троицу не брал вовсе.

– Я же говорил тебе, а ты не поверил. – ехидно сказал один из-под капюшона. – Мы предупреждали, но ты стоял на своем. Вот и результат, ты сидишь в дрянном кабаке и надираешься паршивым пойлом как последняя свинья.

– Тот кто называет нормандца свиньей…– начал было обладатель белой шкуры, но тот его перебил.

– Я не называл. Тебе нужно быть более внимательным к чужим словам. В этом твоя главная ошибка. – он взял наполненный кубок с вином, понюхал кислый запах и скривился. Брезгливо отставил его, презрительно и снисходительно посмотрев на сидящего рядом нормандца. Тот гневно сверкнул глазами, выпил залпом и одобрительно рыгнул.

– Чего тебе нужно? Зачем ты следишь за мной? – внезапно спросил вожак.

– Хотел поговорить. Мы тогда не договорили. В Амьене. Ты слишком быстро уехал.

– Ты приехал в Реймс специально, чтобы поговорить со мной? Под носом у короля?

– Приехал я за тем же, зачем и ты, – развел руками его собеседник и лукаво смотрел на нормандца, не скрывая, что надсмехается над ним. – Специально, чтобы посмотреть на новую королеву. Я слышал, что северянки дивно как хороши, вот и решил посмотреть на очередную будущую подстилку этого пса Валуа.

– Пес здесь один! – взревел нормандец и стукнул кулаком по столу. Выпитое вино, все-таки слегка затуманило сознание. Не так сильно, как он хотел, но достаточно, чтобы не слишком сдерживать свои эмоции и недюжую физическую силу. А поскольку и то и другое рвалось наружу, он испытывал жгучее желание разорвать своего собеседника надвое. Мешало чувство гадливости, которое он ощущал в отношении этого человека. – И этот пес – ты!

– Полегче, Вильгельм – ехидно ответил его собеседник, даже не пытаясь скрыть, что поведение нормандца его веселит. Нарастающий гнев, рвущаяся наружу ярость могучих потомков викингов его, казалось, вовсе не пугала, а забавляла. Он снисходительно смотрел на него, словно играл с проказником– щенком, только-только точивший зубки. – не стоит рушить возможную дружбу, я могу ведь и обидеться. И кому ты будешь нужен? Твоим вассалам? Они только и ждут, чтобы тебя свергнуть. Генриху? Не смеши меня. Я предупреждал тебя, что он…

– Я помню твои слова. – отрезал нормандец. – Я помню все, что вы оба говорили в Амьене. Но это не меняет моего мнения. Вы – псы! Хотя нет, псы до конца жизни хранят верность того, кому поклялись в верности. Вы – хуже животных!

– Вильгельм, ты же видел, Генриху твоя верность не нужна. – внезапно заговорил второй пришелец из-под капюшона. Нормандцы недоуменно перевели взгляд на говорившего, словно только сейчас заметили его присутствие. – тот холодный прием, который он тебе оказал, мог заморозить всю Нормандию.

– Кого ты еще притащил? – рявкнул Вильгельм. Резким движением он постарался схватить говорившего за грудки, но тот инстинктивно подался назад, и рука герцога нормандского пролетела в сантиметре. Оплошность подвыпившего вожака исправил его спутник, сидевший рядом. Огромной ладонью он схватил того за шею и стащил с головы капюшон, открыв вихрастое юное лицо, на котором явственно играл испуг. Под тяжелым взглядом Вильгельма он натянул снова капюшон, но так сильно надвигать лицо уже не стал. Нормандец скривил в злобном оскале рот и чтобы перебить чувства гадливости выпил снова залпом того отвратительного пойла. – тебя-то они чем прельстили, малыш?

– Я не малыш! – вскинулся юнец. Слова нормандца поразили его до глубины души, оцарапав юношескую гордость. – я граф Вермандуа…

– Тихо, Герберт. – положил на плечо спутника первый и тот сразу замолчал, хотя на щеках продолжал пылать румянец гнева. – не стоит называть имен, коли ты его узнал. Видишь, какой силой мы обладаем? Присоединяйся к нам, Вильгельм, вместе мы добьемся вершин. Генриху не устоять против нас. Даже его паршивый пес-интриган Валуа нам не помешает. Он сам дал нам выигрышные карты в руки против себя. У него сейчас все мысли будут о новой королеве и о том, как затащить ее скорее к себе в постель. И мы этим воспользуемся. Нормандцы…– но договорить ему не удалось. Вильгельм допил вино, с грохотом поставил кубок на стол, резким и точным движением, отнюдь не пьяного человека схватил собеседника за грудки и прямо ему в лицо произнес

– Нормандцы помнят свою вассальную клятву, в отличии от вас, паршивых стервятников. Я не пойду против короля Генриха, повторяю еще раз. Но, клянусь памятью своего предка Роллона Великана, что если хоть один из вас начнет мятеж против моего сюзерена, вся армия Нормандии перейдет границу Амьена. И тогда будет присная память вам всем. – он отшвырнул как куклу своего собеседника и повернулся ко второму и более спокойно сказал. – И Вермандуа не устоит, подумай об этом, малыш. Пока не поздно, вспомни и ты свою присягу королю Франции.

Нормандцы поднялись со своих скамей, бросили старику-хозяину пару монет и удалились, громыхая кованными тяжелыми сапогами. Их неудачливые собеседники посидели еще какое-то время, о чем-то переговариваясь друг с другом шепотом, но удалились вслед за ними. Старик же закончил читать про себя молитву Всевышнему, чтобы визит неожиданных высокородных посетителей не окончился ничем губительным для его кабака. Он вытер выступивший на лбу пот и позвал мальчика из чулана, велев ему держать язык за зубами и никогда не рассказывать, что в этот вечер в их таверне были странные посетители.