Книга: Коллеги. Звездный билет - Василий Аксенов

Повесть "Коллеги" была написана в 1959 году Василием Аксёновым. И в ней прослеживается некая автобиографичность.

Главные герои повести родились в 1932 году, как и ее автор, закончили Ленинградский медицинский институт и после распределения два героя попадают на работу в Балтийское пароходство. И в этом Аксёнов тоже добавил немного себя.

В 1956 году автор оканчивает тот же институт, что и герои с дальнейшим распределением в Балтийское пароходство, где должен был работать на судах дальнего следования. Но не сложилось. Из-за репрессированных родителей допуск ему не дают, хоть они и были уже к тому времени реабилитированы. Василий отправляется карантинным врачом на Крайний Север.

Вся обида на недопуск работать на судах дальнего следования и замену в виде "подсчета тараканов" на судах Аксёнов тоже обыграл в "Коллегах", прописав довольно смешной диалог между Алексеем Максимовым и морским доктором Дампфером.

Вернемся к сюжету повести. Три друга оканчивают институт. Они молоды, полны идей и энтузиазма принести как можно больше пользы Родине. Они не ищут "хлебных" мест, а готовы отправиться на самые сложные участки. И вот, по распределению двое, как я уже говорила выше, отправляются в мореходство, а третий - Александр Зеленин - отправляется в деревню, где уже несколько лет нет врача. И история Александра, если честно, впечатлила меня больше других. Коренной ленинградец, потомственный врач пытающийся найти общий язык с сельским населением. Они привыкают и присматриваются к нему, он - к ним. Постепенно контакт находится, и он становится своим.

Не удивительно, что в фильме 1962 года по мотивам повести, именно истории Александра Зеленина, которого играет Василий Ливанов, уделено больше экранного времени.

Отличная повесть (и экранизация) про дружбу, про чувство долга, про поиск себя и своего места в жизни, про молодых людей со здоровыми амбициями, которые идут к своей цели, следуют своему призванию.

А написано как-то неровно, так скачет повествование и стиль. Сложно было настроиться и не споткнуться, поэтому чтение растянулось больше, чем на неделю. А автор, как назло, то и дело вворачивает про коммунизм, про борьбу, про долг - и вот от этих вставок как-то особенно топорщится  ткань просто хорошей истории про людей, которые живут, любят, работают и ошибаются.

Отдельный ор - это как в любой заднице, от кабака на Невском до сельпо "в землях северных, чудских" наши герои находят шампанское и бокалы. Ну-ну.

Все эти оголтелые вопли про высокие слова, способные стать явью при социализме, про жизнь на алтаре между "предками с одной стороны и потомками с другой", про "мы — поколение людей, идущих с открытыми глазами" - всё это какой-то горячечный бред. Причем не так важно, описывает ли сей анамнез состояние умов определенной эпохи или особенности взросления личности - всё равно слишком розово и с пони.

Текст пошёл очень кривыми путями. Я понимаю противостояние жизненных позиций Зеленина и Максимова, как затянувшийся слегка выход из пубертата. Классическая пара - романтик и циник. В итоге ребят крепко шибануло реальностью (копытом пони шибануло, так что всё поправимо)) и из всей философской шелухи в социалистических фантиках они вытащили мысль о том, что главное - найти своё профессиональное место, тогда и жизнь наладится в любых условиях. Не уверена, что это кредо подходит всем, но дело-то в другом. К этой мысли офигительно сложно продраться сквозь агитки и лозунги. Аксёнов как будто специально напихал зубодробительных иголок "Так поступает наша советская молодежь! Так поступают комсомольцы", суд над Столбовым, Сашины занудства, бесившие до победного конца:

— Чем же еще может заниматься человек в наше время?

— Пьянством, нытьем, обманом, спекуляцией, убийствами, — заметил Максимов.

— Это дела не нашего времени! — крикнул Зеленин. — Это то, что осталось, и то, что уходит, цепляясь и брызгая слюной.

Подозреваю, что в настоящее время Зеленин бы удавился по доброй воле. Его слова бесили-то не смыслом, а знанием, как он страшно ошибался... Но и сомнения меня берут в том, что в те времена кругом с такой страстью всё налаживалось, чтобы Зеленина настолько проняло. Неадекватная ленинградская восторженность.

*** Заметка на полях. Конец 50-х, Ленинград давно Ленинград, а в разговорах почти все употребляют слово "Питер" - причем как местные, так и не очень. ***

То, что Аксёнов специально заляпал текст, наверное, моя фантазия... Во-первых, мне нравится этот писатель и я не хочу замечать его в "заказных" работах. Во-вторых, в книге встречаются совершенно упоительные отрывки двух видов, которые я отнесла к лирическим и ироническим.

Сначала лирика с цитатами.

…Мокрый асфальт был усеян широкими кленовыми листьями. В зыбком свете фонарей казалось, что по тротуару недавно прошло бестолковое стадо гусей. Максимов и Вера медленно шли по гусиным следам осени.

Кленовые листья - гусиные следы осени. Здорово же! Или:

Ночь была сказочной, густо намалеванной чуть подсиненными белилами на черном фоне.

Ночь составлена из двух простейших цветов. Черный и белый. Черный неподвижен и величествен. Белый кружится, опускается на землю, на крыши, на деревья.

Кинематографично и дано в ощущения) А вот еще чудесное (как плавный переход к ироническому):

а за ними висит солнце, как багровый глаз генерала, принимающего парад.

Я почему-то сразу вижу гей-парад. Иначе почему глаз багровый?! Это солнце, как генеральский глаз, еще долго будет украшать мои сны.

Но если про геев в 59 Аксёнов вряд ли думал, то интересно, стёб ли зарыт в этой фразе раздражающего меня Зеленина:

— Понимаешь ли, Инка, просто обидно за людей. У большинства есть врожденный вкус, чувство гармонии. Посмотришь на них на работе — все так ладно пригнано: спецовки, косыночки, даже телогрейки. А в выходной день, подчиняясь какой-то несусветной моде, напыжатся и выходят этакими чудовищами. Сапоги гармошкой, пальто колом и обязательно белый шелковый шарфик чуть ли не до земли. А у девушек платья со средневековыми оборочками, шляпища, черт знает, вроде пропеллера… Обидно. Вот мы и решили вести войну за хороший вкус.

Еще я очень люблю меткие, забавные фразочки, например, "он мне просто приятен по служебной линии", "она стояла перед ним золотистая, румяная и пушистая", "до восторга оперативная женщина", "в недельной щетине слабо мерцали глазки" или

Егоровы принесли пирог, а ребята — бутылку водки и рюкзак с апельсинами. Стол получился шикарный.

Но даже несмотря на мой загрубевший, не выполотый добрым доктором в юности цинизм... книга мне понравилась.От соц.установок потряхивало, и всё-таки в последней главе предательски заслезились глаза. Возможно, я бы даже заплакала, но:

— Адреналин в сердце. Ты когда-нибудь делал это?

— Нет, — ответил Карпов, — представь себе, не приходилось.

— Мне тоже. Сделаешь?

— Технически это не сложно, но… руки… Сделай лучше ты!

М, Квентин, ты это тоже читал?)))