Текст книги "О, этот вьюноша летучий!"

Перехлестываешь, Ваня!

Трое молодых людей, которых мы уже видели однажды возле магазина «Зорке» с утра заняли места на крыше завода «Дедал», что соседствует с аэродромом. Миша и Кеша возятся с чертежами, зарисовывают новые типы аэропланов. Яша озирает поле с помощью морского бинокля.

– Фон Лерхе летит на «Этрихе». Васильев на своем старом «Фармане». Уточкин сам заливает масло в «ньюпор»… – комментирует Яша. – Почему-то не видно Брутеня.

В окулярах бинокля полощутся флаги России, Франции, Великобритании, Германии, Японии… участников Петербургской авиационной выставки.

Трибуны уже заполнены. Заполнено и летное поле. Здесь множество лиц, не имеющих никакого отношения к воздухоплаванию, но считающих себя как бы посвященными в тайну.

…Прогуливаются шикарные дамы в шляпах, напоминающих тропические острова.

…Гарцуют на конях гвардейцы и конвойцы в черкесках.

…Снуют гимназисты и молодые люди в кожаных куртках, так называемые «авочки».

– Ого, главный аэрогенерал Браульбарс сопровождает бухарского эмира, – говорит Яша, усмехаясь. – Его высочество очень заинтересован, но не аппаратами, а дамочками.

– Скажите, Яша, во сколько оценили ваш бинокль? – спрашивает Кеша.

– Двадцать.

– Как раз столько нам нужно на фиатовские свечи, – вздохнул Миша.

– Могли бы, Миша, хотя бы сегодня не напоминать, – хмурится Яша. – Ого, братцы! Готовят к старту воздушный шар. Лидии Задоровой однако не видно…

– Внимание! – повышает голос Яша. – Казаринов приближается к Браульбарсу. Сейчас он ему напомнит о нашем нижайшем на высочайшее.

МИША: Его величество одобрил российских изобретателей и из высочайшего кармана отсчитал пять тысяч…

КЕША: Пока что Павел Павлович заложил часы, чтобы заплатить литейщикам.

ЯША: Каково?! Ничтожный Браульбарс не узнал великого Казаринова!

За их спинами вдруг прозвучал веселый голос:

– А не взять ли нам в компаньоны бухарского эмира?

Ребята обернулись и увидели взбирающегося на крышу молодого мужчину в кожаной куртке, уж не того ли, что мелькнул в толпе рабочих? Человек этот очень похож на Ивана Пирамиду, но гораздо скромнее.

– Мастер, наконец-то! – воскликнул Яша.

Мастер извлек из кармана газету «Копейка».

– Слышали новость, ребята? Пилот Пирамида застрелен Брутенем под крылом «ньюпора»! Подробности дуэли!

– Новый рекламный трюк для «авочек», – фыркнул Яша.

На аэродроме гремел оркестр. В толпе обсуждали новость.

– Вы слышали – убит! Побит? Рекорд побит! Убит с одного выстрела! Браво! Браво! Принял отраву? Проигрался в карты! На Монмартре? Убит… мордой в кровь… любовь… на Монмартре… играя в карты… принял отраву… браво, браво… лямур… сослан на Амур..

…В это время Иван Пирамида и Валериан Брутень сидели под крылом одного из самолетов и увлеченно беседовали. Здесь же, облокотившись на ферму фюзеляжа, стояла в очень красивой позе Лидия Задорова.

– Ваня, ты перехлестываешь! – говорил Брутень.

– Клянусь, Валериан, крен в 30 градусов при вираже не только возможен, но и необходим! – пылко доказывал Юрочка.

Песок под крылом «ньюпора» был изборожден пунктирами полета и формулами.

– Лида, Иван перехлестывает, – повернулся к девушке Брутень. – Лидия Дмитриевна, будьте судьей!

Юрочка тоже обратил лицо к девушке и застыл!

Она смотрела на него очень пристально, а мужественный авиатор заливался предательской краской.

– Во всяком случае, – проговорила Лидия, – я вижу, что месье Пирамида может не только покорять истеричных демимонденок, но и рассчитывать полеты.

– Докажи в небе! – вскричал Брутень, вскочил и хлопнул ладонью по фанерному боку аэроплана. – Вот тебе мой «Сопвич»! Самая надежная машина! В небо, Иван!

– Ай-я-яй, господа! – из-за хвостового оперения «Сопвича» выглянул со зловещим лукавством Отсебятников. – Газеты пишут о дуэли, а дуэли до сих пор нет. Ай-я-яй! Пора к барьеру, Ванечка! Пора сразиться, Валерьянчик!

– Тихоныч! – позвал Брутень своего механика. – Готовь машину! Теодор, будь другом, сообщи жюри. Вместо меня сегодня поднимется в воздух Иван Пирамида!

Ни жив, ни мертв стоял Юра Четверкин перед «Сопвичем», даже усы слегка съехали набок.

Машину плотным кольцом окружали любители, газетчики и фотографы со своими треногами.

Валериан Брутень знакомит своего нового друга Ивана Пирамиду с иностранными пилотами.

– Фон Лерхе, добрый мой приятель, родился на берегах Эльбы. Луи Каюзак ищет смерти, гонорары огромные. Ринго Джеггер ограбил поезд в Техасе, купил самолет, – представляет он респектабельного немца, меланхоличного француза с гитарой, американца в куртке из бизоньей кожи.

– Тацуо Хаара, – представляется самостоятельно маленький японец. – По-русски знацица Александр Сергеевич, – хихикает, – как Пускин.

Толпа пропустила уважаемого беллетриста Вышко-Вершковского.

– Философский вопрос, господа авиаторы. Почему вы летаете?

Немец, японец, француз и американец тут же что-то ответили на своих языках.

– Чем дальше от земли, тем меньше чувство рабства, – чохом перевел Брутень.

– Недурно, – усмехнулся беллетрист. – А вы что скажете, Пирамида?

– Я… я… я давно уже заменил в своем лексиконе… – залепетал синими губами Юра.

– Благодарю, – с еле заметной улыбкой поклонился Вышко-Вершковский. – Следовательно, по Фрейду, для вас полеты – это борьба с комплексом неполноценности?

– Что? – вздрогнул всем телом Юра. – Ага!

– Ура! – возопил хор поклонников.

…Длинные прекраснейшие пальцы Лидии обкручивали шею Ивана Пирамиды пушистым белым кашне, чтобы не замерз на высоте, переворачивали кепи козырьком назад, чтоб не сорвало головной убор встречным ветром.

– Я… вы… Лидия Дмитриевна… – отчаянно бормотал Юра. – Джек Лондон… деньги… любовь… страсть…

– Я помогаю вам как пилот пилоту, – сердито сказала девушка.

– Лидия… а если я?..

– Если докажете свою теорию… – она лукаво приблизила губы к его уху, – коллегиально поцелую… в кончик уса!

Траектория полета бабочки

Панорама аэродрома. В небе На разных высотах уже летают несколько машин. Видно, что управляют ими опытные и осторожные летчики. Аппараты движутся как бы по невидимым, но прочным дорожкам и если набирают высоту, то очень широким серпантином, а снижаются как бы скользя по пологой горе.

На довольно значительной высоте висит над аэродромом воздушный шар Лидии Задоровой.

Взвод солдат тащит «Сопвич» к месту старта. За самолетом поспешают механик Тихоныч и Валерьян. В пилотской кабине Иван Пирамида. Он в глубоком обмороке. Лишь один непогасший еще уголок сознания страстно и отчаянно поет по-итальянски арию Каварадосси.

Самолет на старте. Тихоныч включает зажигание, раскручивает пропеллер, отскакивает.

С чудовищным грохотом, выбрасывая языки пламени и клубы дыма, разбрызгивая горящее касторовое масло, начали вращаться девять цилиндров ротативного двигателя. От этого грохота за спиной (а мотор и пропеллер у этого аппарата были толкающего свойства) Юра вздрогнул и вынырнул из пучины обморока.

«Где я? На этом или уже на том свете?» – такова была его мысль.

Сквозь дым, заволакивающий самолет, он видел объективный мир – трибуны, аэродром, Лидию в шаре. Под руками и под ногами у себя Юра обнаружил множество рычагов, педалей и проволочек.

«Боже мой, я погиб! Где руль высоты, где газ, где руль поворота??? Может быть, драпануть сейчас через все поле и за забор – в Царевококшайск? Маманя! Папаша!»

Возник перед ним блаженной памяти холм над Царевококшайском. Беспечный отрок лежал в нежной мураве, окруженный любимой журнальной макулатурой, в руках держал Брэма.

– Траектория полета бабочки замысловата, но изящна, – мечтательно прочел он и вдруг бросился к одному из «страшных» журналов.

«Лили дю Марлен провожала коммондора Дюбуа, и, прежде чем дать газ и выдвинуть вперед рычаг, он…»

…Юра сунул ногу в угол кабинки, дернул длинный рычаг с эбонитовым набалдашником…

Трибуны ахнули. «Сопвич» не побежал на разбег, а, бешено взвыв, подпрыгнул и свечкой пошел в небеса.

– Вот это старт! – покачал головой Брутень и переглянулся с Тихонычем.

– Вандерфул! – сказали одновременно Рзарой-ага и граф Оладушкин.

– Париж, экселенц! – поклонился эмиру генерал Браульбарс.

– Дуэли не будет? – разочарованно промолвила юная баронесса, вчерашняя коломбиночка.

– Американская дуэль, Верочка, – охотно пояснил ей студент-белоподкладочник. – Брутень угадал карту, и теперь Пирамида наберет высоту и выпрыгнет из аппарата…

«Сопвич», натужно воя, продолжал набирать высоту, когда Юрочка вынырнул из второго обморока.

«Сомнений нет – я на том свете, – подумал он, видя вокруг кучерявые облака и любопытных балтийских чаек. – Позвольте, но я лечу! Я лечу-у-у!»

Юра глянул вниз, и его вдруг охватил восторг, типичная высотная эйфория. Он вскочил с сиденья и раскрыл рот в немом крике.

«Лечу! Лечу! Позвольте, но куда я лечу? Позвольте, но я лечу прямо на аэростат! Сейчас мы столкнемся!»

Весь аэродром оцепенел перед неминуемой трагедий. «Сопвич» Ивана Пирамиды летел прямо на шар Лидии. Протянув руки вперед, мужественная девушка с улыбкой ждала развязки.

«Что делать? Что делать?» – лихорадочно думал Юра и снова вспомнил. – «Траектория полета бабочки замысловата, но изящна…» «Вся жизнь прошла перед мысленным взором Джона Дерека-старшего, и тогда, стиснув зубы и рыча проклятия, он потянул ручку на себя!»

«Сопвич», сделав глубокий вираж, обогнул шар и вновь стал набирать высоту. Трибуны разразились овацией.

– Блистательный вираж, черт возьми! – воскликнул Брутень. – Он выиграл!

На крыше сарая «мастер» сказал товарищам:

– Хоть и пшют, но летать умеет, ничего не скажешь.

– Знаете, мастер, этот пилот чем-то похож на вас, – сказал Яша, глядя в бинокль.

– Полет из авантюрного романа, – сказал Вышко-Вершковскому изобретатель Казаринов. – Просто «Синий журнал».

– Такая скорость имель покоряльство только руссише летчику, – гордо пояснил генерал Браульбарс и подкрутил усы.

– Якши, якши, – бухарский эмир украдкой послал воздушный поцелуй группе курсисток.

Вдруг мотор за плечами Юры закашлял, аэроплан клюнул носом вниз. Ловкий юноша прибавил газу, выровнял машину, но в следующую секунду заметил, что пропеллер крутится все медленнее и что мотор «не тянет»…

– Не тянет, – тревожно сказал Брутень и схватил за плечо своего механика. – Тихоныч, в чем дело?

– Святой Никола-угодник! – ахнул механик. – Пробка, Валерьян Кузьмич! Давеча в среду вы с графом Оладушкиным шампанское пили возле аппарата и пробкой бачок заткнули, чтоб бензин не испарялся, а я и забыл!

– Конец, – прошептал Валерьян. – Он никогда не догадается.

Страшная новость мгновенно распространилась. В ужасе толпа следила, как теряет высоту аэроплан Пирамиды, как все медленнее и медленнее вращаются лопасти пропеллера.

Выпучив глаза, Юра смотрел, как приближается, дико раскачиваясь, поверхность земли. Оглянувшись, он увидел – лопасти винта крутились еле-еле, словно мельничное колесо. Не оставалось другого выхода, как уткнуться в белый пушистый шарф, последнее воспоминание…

Юра возбужденно прыгает на родном своем холму на Царевококшайском. В одной руке у него Брэм, в другой «Синий журнал».

«…траектория полета бабочки… кровь застыла в жилах лейтенанта Гонзалеса, когда он увидел, что винт его повис словно крылья раненой птицы. Финита ля комедиа, – с кривой улыбкой подумал он, но в следующую секунду… замысловата, но изящна… что дальше? что дальше? неужели забыл?.. но изящна, но в следующую секунду догадка, как молния, озарила его мозг. Пробка от шампанского!..»

Юра вскочил, схватился за стойки.

– Никола-угодник! – вскричал Тихоныч.

– Он догадался! – вскричал Брутень и подкинул вверх кепи.

– Вот это мужчина! – вскричали дамы.

Лидия в своем шаре восторженно аплодировала.

…Юра вырвал пробку из бака, и тотчас же поток бензина взбодрил двигатель «Сопвича». Пропеллер раскрутился, мотор взвыл.

– Ура-а! – загремели трибуны, когда за десять саженей от земли аппарат взмыл вверх.

Белый шарф опустился на голову бухарского эмира.

– О, якши, – блаженно вздохнул восточный владыка. – Какой парфьюм! Ля фам, ля фам! Якши!

…

Спотыкаясь, расставив руки, с застывшей бессознательной улыбкой герой дня шел от самолета к трибунам, а навстречу ему катила восторженная толпа. Мгновение – и авиатор окружен. Учащаяся молодежь подхватила Пирамиду на руки – качать!

Наконец первый восторг улегся, и генерал Браульбарс получил возможность высказаться.

– Мой друг, я волновайтс гут, шреклих, вундербар, вы получиль все призы сегодняшнего дня! Слава, глория, нашему руссише пилоту Ифан Пирамида!

– Гип-гип-ура! – взревела толпа.

– Общая сумма призов пять тысяч рублей, господа! Ура!

Все поплыло в глазах Юры, и лишь лицо Лидии, прекрасное лицо, прекрасное лицо…

– Лидия, я потерял все, что обрел, я потерял ваш шарф, – прошептал он и потерял сознание.

Юра лежит в «паккарде» Брутеня на груде цветов, словно знатный покойник. Собравшиеся вокруг друзья и поклонники чудо-пилота Ивана Пирамиды внимают малосвязным словам, слетающим с геройских губ.

– …воздух… небо… Лидия… Джек Лондон… деньги… любовь… страсть… метаморфоза…

– Тихоныч, гони к врачу, – говорит Брутень. – Тихоныч, отвечаешь.

В это время полковник Отсебятников в элегантном гороховом рединготе, играя тростью, напоминающей утонченное орудие пытки, улыбаясь дамам и нюхая многозначительную красную гвоздику, тихо говорил сам себе:

– Человек такого исключительного бесстрашия очень опасен. Нужно брать! Таковы законы тайной войны. Необходимо опередить журналистов. Выезжаем! (в сторону) Человек, бутылочку «Редерера»!

Перпетуум мобиле

Тихо катит по берегу реки «паккард» с Тихонычем за рулем. Юра очнулся среди кубков, статуэток и цветов.

– Тут бронзы, мусье Пирамида, на хорошую статую, – доброжелательно улыбнулся Тихоныч.

Юра увидел слева от себя свежую прелесть воды – остановите, пожалуйста! – и сиганул из «паккарда» прямо в реку.

Через минуту он вынырнул из воды прежним – бодрым, румяным и нахальным, да еще и с лилией в руке. Одна беда – усы и бакенбарды Ивана Пирамиды смылись с его лица и сейчас плавают рядом, а он и не замечает.

– У меня, Тихоныч, этой бронзы – во! Со всего мира навез!

– Усики как бы не уплыли, мусью, – проговорил механик, вылез из машины и вынул из кармана трубочку.

Галопом вынеслись на берег залива несколько пролеток из сыскного. В передней с бутылочкой «Редерера» героично раскинулся Отсебятников. Рядом верный Панкратьев.

– А я, господин полковник, арестовал его вещички, – Панкратьев показывает ковровый саквояжик.

– Панкратьев, ты прибавляешь! – изумленно поднял бровь полковник. – Будешь отмечен. Открывай!

– Боюся, господин полковник, – чистосердечно признался Панкратьев.

– Панкратьев, ты убавляешь! Сгною! Повешу!

Сыщик отчаянно рванул застежки и вытащил из сумки какую-то странную штучку вроде самодельного пугача. Штучка на его коленях стала раскручиваться и угрожающе жужжать.

– Адская машина! – вскричал полковник. – Расходись!

В панике полковник и Панкратьев спрыгнули с пролетки, а «штучка» упала на аллею.

Отсебятников и Панкратьев ждали, затаясь за рекламной тумбой. «Штучка» вращалась, жужжа.

– Георгий Тихонович, дорогой, я знаю летательные аппараты всех систем, я знаю биографии всех дипломированных пилотов мира! Что я мог поделать с собой?

Юра мечется по берегу перед спокойным и важным Тихонычем, жестикулирует с некоторой дозой театральной аффектации.

– Что я мог поделать с собой, если меня неудержимо, гипнотически, испепеляющее манит небо? Фатум! Судьба!

Юра снова спускается в воду и апеллирует своему слушателю выловленным цветком.

– Только эта роковая тяга стала причиной моего маскарада. Пусть общество меня осудит, но я все-таки поднялся в воздух! Пусть теперь все смеются, пусть издеваются на Иваном Пирамидой, но все-таки и он промелькнул на небосклоне, словно падучая звезда!

Юра отвернулся и закрыл лицо локтем. Тихоныч, не меняя выражения каменного лица, смахнул слезу.

– У тебя, Юра, к аеропланам талант, а слезьми делу не поможешь, – говорит он. – Вот Кампо-де-Сципио открыл школу летания, да там деньги нужны. Пятьсот рублей за обучение, сотня в Общество и пятьсот еще залогу…

Юра с безнадежной миной покопался в бумажнике и вытянул единственное, что осталось от «скромнейшего содержания», – синенькую купюру. Вдруг лицо его озарилось.

– Да ведь я же пять тысяч рублей сегодня выиграл, любезнейший Георгий Тихонович!

– Извольте в банке получить по предъявлении пилотского свидетельства, – сухо пресек механик этот порыв. Юра обмяк.

– А что, если… – Тихоныч что-то обдумывал… – А что, если, Юра, я тебя на «Дедал» определю?

«Штучка» продолжала вращаться, жужжа. Мимо проехал автомобиль с представителями прессы.

– Газетчики, господин пол… пардон, мусью… – осторожно заметил Панкратьев.

Отсебятников сердито выскочил из-за тумбы.

– Вздор! Чушь! Бессмысленная штука! Перпетуум мобиле!

Сплюнув, он ринулся к пролетке.

«Штучка» вращалась, жужжа.

– Неужели настоящий авиационный завод? – с горящими глазами вскричал Юра.

– Да уж это тебе не клуб с маскарадом, – усмехнулся Тихоныч. – Там народ сурьезный. Собирают «фарманы» из французских деталей и свой строят аппарат, хотят в Москву махнуть без посадки. Ну, будя тебе пылать-то! Собирайся!

– А что, собственно, собираться? – Юра отряхнулся как собачонка и быстро-быстро пригладил мокрые патлы. – Я готов!

Вдруг на берегу появилась Лидия и увидела «паккард».

– Тихоныч, почему вы здесь?! – изумленно воскликнула она. – А где же Пирамида?

Юноша, забыв о своем «дезабилье», радостно бросился к ней.

– Лидия, вы меня ищете?

– Примите пирамидону, молодой человек, – сухо сказала девица и вопросительно повернулась к механику.

– Иван Пирамида весь вышел, – туманно ответил Тихоныч. – Испарился!

…Юра уныло бредет по аллее, мокрый, жалкий и длинноногий. Навстречу медленно ползла жужжащая «штучка».

– Папин подарок, перпетуум мобиле, – дрогнувшим голосом сказал этот вчерашний ребенок.

Интермеццо

Пустая петербургская набережная. Пейзаж напоминает старую европейскую гравюру: кудряшки облаков в просторном прохладном небе, далекие шпили позднего барокко, аккуратные мелкие волны на реке, ажурная решетка, каменные плиты, горбатый мосток с фонарем.

Некая пронзительно-грустная нота может возникнуть в небе за облаками, ибо этот пустынный гравюрный пейзаж внезапно появился на экране, словно грань двух кусков жизни, уже прошедшего и будущего.

Вначале на набережной, а скорее на высокой ее точке, на мостике, появится Лидия. Она притронется к фонарю и стрункой вытянется, глядя в небо в немом ожидании.

Затем один за другим по набережной медленно пройдут все герои нашей истории, кроме Юры Четверкина.

Валериан Брутень, о. Илья, бухарский эмир, Яша с товарищами, Иван Задоров, Тихоныч, Вешко-Вершковский, полковник Отсебятников… – словом, все герои, как в театре на последних выходах. Все они молча и сосредоточенно будут смотреть в небо. Глухой голос поэта за кадром прочтет:

 
Наш мир, раскинув хвост павлиний,
Как ты исполнен буйством грез:
Через Симплон, моря, пустыни,
Сквозь алый вихрь небесных роз,
Сквозь ночь, сквозь мглу – стремят отныне
Полет стада стальных стрекоз!
 

Все пройдут, и набережная опустеет. Останется лишь Лидия. Она упорно смотрит в небо.

Бурный шквал романтической любовной мелодии вдруг разбросает облака и зажжет небо закатным огнем.

ДЕДАЛ

завод летательных аппаратов и моторов

Ветчинкин, сын и К°

Войдя под навес и включив электрическое освещение, мы увидим остов строящегося аэроплана, увидим уже знакомых нам Яшу и двух его друзей Мишу и Кешу, монтирующих на стене 30-сильный мотор «анзани», увидим конструктора Казаринова, склонившегося в углу над чертежами и, наконец, увидим Юру Четверкина, облаченного в замасленный комбинезон. С постной миной он моет в керосине какие-то болты и гайки и в то же время бросает во все стороны жгучие от любопытства и жажды деятельности и пренахальнейшие, надо сказать, взгляды.

Войдя и включив свет, мастер, тот самый «молодой мужчина», весьма похожий на Пирамиду, но гораздо скромнее, сбросил кожаную куртку на столярный верстак и громко сказал:

– Готов «анзани»? Давайте пробный пуск!

Включили зажигание, раскрутили ручкой. Мотор завелся сразу и заработал ровно, без перебоев.

– Все-таки «анзани» – это вещь! – сказал Яша.

– А я утверждаю, что «Гном» экономичнее, у него момент сжатия… – зачастил, затараторил настырный Четверкин.

– Много вы понимаете, Юра! – оборвал его Яша.

– Это вы много понимаете, Яша! – закричал на него Юра.

– Вы много о себе понимаете!

– Да вы же просто ученик, Юра!

– А вы уже Фарман, Яша!

Перепалки эти, видимо, уже привычное дело на «Дедале». Казаринов и мастер переглядываются.

– Но, между прочим, «Гном» действительно экономичнее, – шепчет Казаринов мастеру.

– Разбирается, – подмигнул мастер Казаринову, выключил мотор и вежливо обратился к Юре: – Вы пол мести умеете, Юра?

– Какие все остроумные, ироничные, просто страшно, – заворчал Юра, берясь за метлу.

В это время появился в цехе заводчик Ветчинкин, солидный господин с беспокойными глазками.

– Почему не работаем, изобретатели?

Яша молча показал ему на ходики – семь часов!

– Вы больше своим изобретением занимаетесь, чем моими «фарманами»! – визгливо и скандально затараторил хозяин. – А у меня заказы от баронов, сахарозаводчиков, от бухарского эмира…

Казаринов вспылил:

– Милостивый государь, вы отказались войти с нами в долю, а поэтому – не мешайте!

– Эксплуататор! – рванулся Яша. – Хотите стачку?

Ветчинкин сник.

– Понимаю, господа, каждый хочет куш сорвать. Я, господа, ведь тоже из народа. С кулебяки начинал, начинял ее дикой зайчатиной, – он странно хихикнул и выкатился.

Все уже оставили смонтированный мотор «анзани» и потеряли к нему всякий интерес. Казаринов отдернул брезентовую штору, за которой на стенде стоял другой мотор, гораздо более объемистый и внушительный.

«Русским летчикам русские крылья!» – было написано на верстаке углем.

– Семь часов, господа, – сокровенно сказал Казаринов. – Начнем!

Все увлеченно принялись за работу, а Юра просто весь затрепетал от страдания – так его тянула от метлы к мотору.

– Там надо третью свечу сменить, – подал он голос.

Яша насмешливо захохотал, а Казаринов серьезно кивнул.

– Кеша, смените третью свечу. Миша, подтяните шестой клапан.

Юра просиял.

Тем не менее метла в руках – надо мести, а Юра стремительным аллюром несется по цеху, скорее бы освободиться и – к мотору!

Вот он уже возле дверки с надписью «оберъмастер», залетает внутрь, разом выметает мусор, сдвигает под стол какие-то ящики… один из ящиков падает, и из него на цементный пол высыпаются литеры наборной кассы.

…Юра в недоумении держал на ладони несколько литер, когда в дверях появился мастер. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, но тут скрипнула дверь цеха, послышался громкий голос… В цех вошел веселый цветущий «король северного неба» Валериан Брутень.

– Привет, рыцари пропеллера и касторки! – картинно салютует он и обнимается с Казариновым. – Здравствуй, Павлуша!

Яша, Миша и Кеша иронически поклонились «королю северного неба».

Мастер мимо Брутеня все смотрел на Юру.

Юра быстро закрыл глаза, потом заткнул уши, прикрыл ладонью рот, что означало – «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю».

Мастер усмехнулся.

Брутень окинул взглядом остов самолета.

– Вот, значит, ваш богатырь. Выглядит внушительно. С какой фирмой у вас договор?

– Ни Вуазен, ни Мерседес здесь не участвуют. Ветчинкин не дал ни копейки, – вздохнул Казаринов.

– Семьсот верст без посадки, – покачал головой Брутень. – Кто же полетит?

Воцарилось неловкое молчание. Казаринов смущенно откашлялся:

– Видишь ли, Валерьян, я как раз пригласил тебя…

Он замолчал и отвел глаза от Брутеня.

– Я полечу! – вдруг послышалось из угла, и все обернулись на чумазого паренька с метлой. И, конечно, все захохотали.

Брутень приблизился к Юре и вгляделся в него, а тот смотрел ему прямо в глаза.

– Странно, – пробормотал Брутень. – Вы мне кого-то напоминаете. Что вы смотрите так?

– А вы бы полетели в Москву? – резко спросил Юра.

– Ба! – вдруг воскликнул Брутень, словно что-то вспомнив. – Господа, лучший кандидат для перелета – мой друг Иван Пирамида!

– Чего только не болтают про этого Пирамиду! – проговорил Казаринов.

– Между прочим, господа, – Брутень понизил голос, – недавно у Уюба жандармский полковник Отсебятников откровенничал за коньячком. Они считают, что под именем Пирамиды скрывается эсдек Иван Задоров, участник московских боев пятого года. Сущий вздор, господа! Пирамида – эсдек? Пирамида – спортсмен!

Мастер курил трубочку и внимательно слушал Брутеня.

– Интересно, – сказал он. – А я слышал, что Пирамида на самом деле – это знаменитый авантюрист корнет Савин…

Брутень посмотрел на мастера.

– Вы мне тоже кого-то мучительно напоминаете, – он отошел на несколько шагов и еще раз посмотрел. – Странно, очень странно. Вы и этот юноша вместе напоминаете мне Ивана Пирамиду! Дичь! Вздор! Влияние декаданса! Оревуар, господа! Успеха! Удачи!