Текст книги "Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции"

Между тѣмъ Карлъ VIII, оправившись отъ болѣзни, поразившей его въ Асти, продолжалъ свой по-ходъ. Въ какомъ то непонятномъ самозабвеніи, словно торжествуя и радуясь, встрѣчали его Итальянцы. "Весь походъ его, говоритъ анонимный авторъ одной анекдотической хроники Карла VIII, былъ непрерывнымъ тріумфомъ, торжествомъ, отпразднованнымъ со всѣми удовольствіями, какія только вообразить можно. Не нашлось ни одного замка, ни одного города, въ которомъ не былъ бы сдѣланъ ему блистательный пріемъ, точно среди полнаго мира. Всюду были празднества, столы, разставленные по дорогамъ и на улицахъ, концерты, стихи, спектакли и тысячи любезностей, такъ что можно было сказать, что онъ шелъ на завоеваніе королевства при звукахъ флейтъ, ступая по муравѣ и по цвѣтамъ. Дамы особенно выставляли на показъ все, что у нихъ было дорогаго и красиваго, и заявляли ему на тысячу способовъ удовольствіе его видѣть. Въ Quiers самыя красивыя дамы, окруживъ Карла VIII и поя вокругъ Него разныя рондо и баллады, надѣли на него вѣнокъ изъ фіалокъ и цѣловали его"[97]97
  Mem. d'un part. 185–186. Тотъ же авторъ говорить, что итальянскія дамы вообще были необыкновенно благосклонны къ Французамъ; за что сильно злобились ихъ мужья и братья. Ib. 185.


[Закрыть]. Войска Карла VIII пользовались вездѣ удобнымъ помѣщеніемъ и довольствомъ, частію благодаря трусливой услужливости Итальянцевъ, частію вслѣдствіе благоразумной распорядительности Луи Вальто, главнаго французскаго квартирмейстера (grand marechal-des-logis)[98]98
  Ib. 185. Desrey, 205.


[Закрыть]. Въ Піаченцѣ прискакалъ къ Карлу VIII курьеръ съ извѣстіемъ о внезапной кончинѣ герцога Миланскаго[99]99
  Desrey, 217. Roscoe, Vie de Leon X, I, 189.


[Закрыть]. Такимъ образомъ совершилась развязка кровавой драмы, издавна подготовлявшаяся въ семействѣ Сфорцы. Много было причинъ, такъ трагически рѣшившихъ судьбу злополучнаго герцога. Главная вина его заключалась въ томъ, что онъ, какъ наслѣдный владѣтель Милана, служилъ препятствіемъ къ достиженію честолюбивыхъ плановъ Сфорцы. Людовикъ Сфорца, по необыкновенной смуглости лица прозванный Моромъ (черный), съ 1419 года незаконно захватившій власть въ свои руки, не могъ быть спокоенъ, пока живъ былъ его племянникъ, Джіованни Галеаццо, законный герцогъ Миланскій. Къ этому присоединились также и другія личныя отношенія его къ племяннику. Джіованни былъ женатъ на Изабеллѣ, внукѣ Фердинанда Неаполитанскаго. Когда Людовикъ въ первый разъ увидѣлъ невѣсту своего племянника, въ немъ вспыхнула бѣшенная страсть къ ней. Разсказываютъ, что онъ прибѣгнулъ къ чарамъ, которыя должны были сдѣлать для новобрачныхъ недоступнымъ супружеское счастье. Въ это время, онъ старался соблазнить Изабеллу, но гордая внука Фердинанда отвѣчала презрѣніемъ на его мольбы. Тогда неистовая ярость вытѣснила изъ сердца Людовика прежнюю любовь, и онъ поклялся извести весь родъ Фердинанда Неаполитанскаго[100]100
  Mem. d'un part. 184–185.


[Закрыть]. Въ этомъ рѣшеніи поддерживала Сфорцу же-на его, женщина честолюбивая и тщеславная, которая желала видѣть на головѣ мужа королевскую корону, и не могла простить Изабеллѣ страстной любви, возбужденной ею когда то въ сердцѣ Людовика[101]101
  Ibid.


[Закрыть]. Самъ Людовикъ Моръ, по свидѣтельству современниковъ, былъ человѣкъ хитрый и вѣроломный, не любившій рисковать опасностями, но не разбиравшій средствъ, если предстояла какая нибудь вѣрная пожива[102]102
  Commines, 431. Guicciardini во многихъ мѣстахъ.


[Закрыть]. Долго не рѣшался онъ употребить насиліе противъ Джіованни Галеаццо, выжидая минуты, когда можно будетъ отдѣлаться отъ него безъ всякаго риска. Готовясь къ рѣшительному удару, онъ искалъ поддержки у иностранныхъ дворовъ, и заключилъ сдѣлку съ Максимиліаномъ, въ слѣдствіе которой послѣдній призналъ его герцогомъ миланскимъ[103]103
  Guicciardini I. 40.


[Закрыть]; Гвиччардини прибавляетъ, что Максимиліанъ, до смерти Галеаццо, считалъ нужнымъ таить отъ всѣхъ этотъ безчестный трактатъ. Изабелла, супруга герцога, женщина необыкновеннаго ума и характера, нѣсколько разъ обращалась къ своему отцу и дѣду, умоляя ихъ поставить ее въ безопасность отъ преступныхъ замысловъ Сфорцы[104]104
  Ibid I. 14.


[Закрыть]; но это только еще болѣе раздражало миланскаго узурпатора. Всего тягостнѣе было для Людовика видѣть открытое нерасположеніе къ себѣ народа, ненавидѣвшаго его за корыстолюбіе и тираннію:[105]105
  Commines, 430. Guicciardini I. 14.


[Закрыть] онъ естественно долженъ былъ бояться, чтобъ народная симпатія, обращенная на Джіованни, не повела къ опасному для него государственному перевороту. Среди такихъ условій, всеобщее замѣшательство, произведенное въ Италіи походомъ Карла VIII, должно было только ускорить развязку семейной драмы, давно уже задуманную Людовикомъ Моромъ. Онъ не долго медлилъ: въ октябрѣ 1494 Джіованни Галеаццо погибъ жертвою отравы. Вѣсть объ этой печальной катастрофѣ поразила ужасомъ Карла VIII. Если вѣрить Гвиччардини[106]106
  Guicciardini I. 82.


[Закрыть], употребленіе яду было еще неизвѣстно за Альпами. Такимъ образомъ Французы, при первомъ знакомствѣ съ Италіей, получили урокъ изъ хитрой науки макіавелизма, которую потомъ съ такимъ успѣхомъ старалась акклиматизировать во Франціи Катерина Медичи. Въ умѣ Карла VIII родились серьезныя опасенія за свою жизнь, за исходъ своего предвзятая; многіе, видя вѣроломство и жестокость Итальянцевъ, стали отчаяваться въ успехѣ[107]107
  Commines, 449.


[Закрыть]. Но легкомысленное честолюбіе Карла VIII, поддерживаемое, по всей вѣроятности, настояніями Людовика Мора, скоро разсѣяло опасенія, и Карлъ устремился далѣе во глубину полуострова.

Дорога въ Римъ, куда направился Карлъ VIII, шла черезъ Тоскану, главный городъ которой, Флоренція, въ XV вѣкѣ былъ средоточіемъ гуманистическаго движенія. Если вѣрить Макіавелли[108]108
  Machiavelli, Le islorie fiorentine, 4 edizione, I. II. 66.


[Закрыть], Флоренція обязана своимъ происхожденіемъ древнеримскому городу Фіезоли, отличавшемуся выгоднымъ для торговли мѣстоположеніемъ, и потому быстро расширявшимъ свои предѣлы и свое населеніе. Около 1010 года Флоренція, отдохнувшая отъ многократныхъ вторженій варваровъ, начинаетъ пріобрѣтать самостоятельность[109]109
  Roscoe, Leben Lorenzo de'Medici, 2.


[Закрыть]; съ этого же времени ведетъ начало продолжительная борьба партій, которая нѣсколько разъ готова была потопить Флоренцію въ крови ея гражданъ. Демократической партіи удалось наконецъ одержать верхъ надъ аристократической, и во Флоренціи утвердились республиканскія формы правленія. Каждый Флорентинскій гражданинъ имѣлъ право на участіе въ дѣлахъ правленія, хотя и во Флоренціи, какъ вездѣ, богатыя и знатныя фамиліи имѣли перевѣсъ надъ простыми горожанами[110]110
  Ibid. 3–4.


[Закрыть]. Въ концѣ XIV столѣтія возвысилась во Флоренціи фамилія Медичи, которой суждено было играть важную роль въ исторіи Тосканы и всей Италіи. Джіованни Медичи, его сынъ Козимо, и внукъ послѣдняго Лоренцо представляютъ самыя блистательныя имена итальянской исторіи временъ возрожденія. Джіованни пріобрѣлъ несмѣтныя богатства счастливыми коммерческими операціями и достигъ высшихъ служебныхъ почестей во Флоренціи; онъ до самой смерти пользовался безграничною любо-вью и уваженіемъ гражданъ. Сынъ его Козимо, счастливо слѣдуя политикѣ отца, придалъ новый блескъ своему дому щедрымъ покровительствомъ наукѣ и искусству. Онъ взлѣлѣялъ дѣтство итальянскаго гуманизма, судьбы котораго остались тѣсно связанными съ судьбами дома Медичи. Внукъ Козимо, Лоренцо, еще съ большимъ успѣхомъ слѣдовалъ политикѣ своего дѣда. Время, въ которое онъ стоялъ во главѣ флорентинской республики, совпадаетъ съ самой блестящей эпохой итальянской исторіи. То было время расцвѣта классическихъ студій, когда знакомство съ древностью начинало уже фактически обнаруживаться во всѣхъ сферахъ итальянской жизни, когда идеи, почерпнутыя изъ изученія древняго быта, начали утилизироваться и создали удобства жизни, роскошь и великолѣпіе. Покровительствуя этому новому движенію, Лоренцо Медичи понималъ, что для процвѣтанія наукъ, искусствъ и спокойной общественной жизни, необходимо, чтобъ все кругомъ было мирно и безмятежно, чтобъ глубокая тишина царствовала на землѣ. Поэтому, всѣ политическія стремленія его клонились въ одну сторону – къ поддержанію всеобщаго мира въ Италіи, къ умиротворенію закоренѣлыхъ династическихъ и народныхъ антипатій на полуостровѣ[111]111
  Guicciardini I. 2. Лоренцо особенно заботился примирить Людовика Мора съ неаполитанскимъ домомъ, какъ бы предвидя, что эта вражда послужить источникомъ продолжительныхъ бѣдствій для Италіи. Ibid. I. 6.


[Закрыть]. Великому Лоренцо Медичи была по плечу такая задача: пока онъ стоялъ во главѣ флорентинской республики, пока на него были обращены взоры всего полуострова, Италія наслаждалась глубокимъ миромъ и могла спокойно развивать свои духовныя силы, давно уже пришедшія въ напряженіе; но съ 1492 года, года смерти Лоренцо, положеніе дѣлъ измѣнилось. Геніальному, любезному, одаренному высокимъ дипломатическимъ тактомъ Лоренцо наслѣдовалъ сынъ его, бездарный, капризный, упрямый Петръ Медичи. Мѣсто искусной, основанной на дипломатіи, политики Лоренцо, заступило раздражительное своеволіе Петра. Лоренцо умѣлъ царствовать надъ Флоренціей, не оскорбляя народной гордости, не враждуя открыто съ республиканскими наклонностями гражданъ; Петръ захотѣлъ дѣйствовать, какъ наслѣдный государь, самовластно, деспотически и притомъ капризно. Несмотря на явную симпатію, какую обнаруживалъ флорентинскій народъ къ Французамъ, Петръ открыто принялъ сторону Неаполя и началъ военныя приготовленія[112]112
  Guicciardini I. 53. 85.


[Закрыть]. Съ своими ничтожными средствами, парализованными, кромѣ того, неудовольствіемъ народа, онъ надѣялся противостоять стремительному шествію Карла VIII. Но обстоятельства приняли вскорѣ такой оборотъ, что Петръ Медичи долженъ былъ убѣдиться въ неисполнимости своихъ надеждъ: во Флоренціи разыгралась странная, невѣроятная драма, историческій смыслъ которой легко можно разгадать, но подробности и ходъ которой навсегда останутся самыми причудливыми эпизодами исторіи. Въ стѣнахъ Флоренціи, столицы итальянскаго гуманизма, раздался голосъ человѣка, предававшаго анаѳемѣ и гуманизмъ, и науку, и искусство, и все движеніе эпохи возрожденія; и Флоренція, сначала изумленная, потомъ очарованная, не побила камнями, не предала осмѣянію дерзкаго пророка: она увлеклась его восторженною рѣчью, она рыдала и стонала вмѣстѣ съ нимъ, она отреклась отъ своего прошлаго, отъ себя самой; и когда, послѣ нѣсколькихъ годовъ увлеченія, пришло время отрезвиться, она ополчилась на своего пророка во имя того самаго принципа, который управлялъ всею его дѣятельностью: во имя оскорбленнаго католицизма.

Въ обзорѣ гуманистическаго движенія XV вѣка мы имѣли уже случай указать, какъ враждебно относилось это движеніе къ средневѣковому религіозному быту. Соблазнительная жизнь, примѣръ которой подали гуманисты, заразительно дѣйствовала на всѣ классы итальянскаго общества. Призывъ эпохи: "жить и наслаждаться жизнью", сдѣлался девизомъ каждаго; всѣми овладѣло стремленіе къ достиженію матеріальныхъ благъ, къ артистическому наслажденію дарами природы, культъ Эпикура возрождался въ жизни, въ то время какъ Платонъ и Аристотель возрождались въ наукѣ. Особенно во Флоренціи, этомъ центрѣ гуманизма, порча нравовъ повела къ самымъ безотраднымъ явленіямъ. Брюто въ слѣдующихъ словахъ изображаетъ состояніе флорентинскаго общества того времени: "Флорентинцы, употребляя всѣ усилія, чтобъ жить въ нѣгѣ и лѣни, пренебрегали завѣтомъ отцовъ и съ нестерпимой наглостью пролагали себѣ дорогу къ самымъ грубымъ и отвратительнымъ порокамъ. Отцы ихъ своими трудами, заботами и добродѣтелями возвеличили отечество; они же, напротивъ, утративъ всякій стыдъ, ничѣмъ не дорожили. Они предались игрѣ, вину и самымъ грязнымъ наслажденіямъ. Не было такого порока, такого преступленія, которое не пятнало бы ихъ. Всеобщее презрѣніе къ закону и правосудію освобождало ихъ отъ страха наказанія. Храбрость замѣнилась у нихъ дерзостью и наглостью, вѣжливость – преступной угодливостью, любезность – болтовней и злословіемъ. Все дѣлалось медленно, вяло и безпорядочно рабами низости и лѣни[113]113
  Библ. для чт. 1860. N 9, стр. 3.


[Закрыть].

Таково было безотрадное состояніе флорентинскаго общества, утопавшаго въ грубой чувственности, празднаго, корыстолюбиваго, эгоистическаго. Къ нему то обратился Савонарола съ достиженію матеріальныхъ благъ, къ артистическому наслажденію дарами природы; культъ своимъ грознымъ обличеніемъ.

"Флоренція, восклицалъ онъ, что ты сдѣлала? Если хочешь, я скажу тебѣ. Ты переполнилась беззаконіемъ, готовься къ великой карѣ. Господи! ты свидѣтель, что я силюсь поддержать эту падающую развалину; но слово мое безсильно для этого, а больше что могу я? Возстань ты, Господи! Развѣ ты не видишь, что мы становимся позоромъ міра? Сколько разъ я призывалъ тебя! Сколько было слезъ! сколько молитвъ! Гдѣ твое Провидѣніе? гдѣ твоя благость? гдѣ твое правосудіе? Простри же на насъ всемогущую руку твою! Что до меня, то я не въ силахъ больше ничего сдѣлать; я не нахожу даже словъ, чтобы говорить. Мнѣ остается только плакать и заливаться слезами на этой каѳедрѣ. Сжалься, сжалься Господи!"[114]114
  Ibid. 1–4.


[Закрыть].

Такъ плакалъ и молился вдохновенный проповѣдникъ, и его отрывистая, нервическая рѣчь, полная угрозъ и заклинаній, наполняла ужасомъ сердца Флорентинцевъ. Стыдъ, раскаяніе, страхъ суда Божьяго овладѣли ими. Совершилась странная метаморфоза. Столица Медичи, веселая вѣтреная, скептическая, развратная, превратилась въ монастырь. Пиры, карнавалы, затихли; богатство и пышность скрылись; предметы роскоши, перлы возрожденнаго искусства, запылали на кострахъ. Надъ блистательной Флоренціей, этимъ Парижемъ XV вѣка, воцарился суровый монахъ, и съ каѳедры св. Марка раздалась его грозная проповѣдь:

"О прелаты, опоры церкви! взывалъ обличитель; о владыки! взгляните на этого священника, который проходить мимо насъ раздушенный, завитой, разряженный. Войдите въ домъ его: вы найдете тамъ столько же серебра, какъ у вельможи"; всюду ковры, бархатъ и подушки. А сколько у него собакъ, муловъ, лошадей и прислуги! Такимъ ли пышнымъ вельможамъ растворять двери церкви Божьей? Алчность ихъ ненасытна. Посмотрите: въ церквахъ все дѣлается за деньги. Корыстолюбіе звонитъ въ колокола, колокола сзываютъ деньги, хлѣбъ и свѣчи. Изъ за денегъ, ради плебеиды, священники ходятъ служить вечерни и обѣдни. Они не любятъ служить утреню, въ которую не раздается плебеиды. Они продаютъ бенефиціи, торгуютъ таинствами, обрядами погребенія и вѣнчанія. Они ничего не дѣлаютъ безъ денегъ. О, какъ великъ развратъ ихъ! Цѣлые дни они бѣгаютъ по кумушкамъ, да болтаютъ съ любовницами. Не позволяйте дѣтямъ вашимъ оставаться наединѣ съ ними… Сколько разъ въ числѣ пѣвчихъ видѣли переодѣтыхь женщинъ, которыя подъ видомъ мальчиковъ прислуживали въ алтаряхъ".

"Вотъ идетъ эта овца, эта женщина, этотъ ребенокъ, заблудшійся въ грѣхахъ. Христосъ потерялъ ее. Еслибъ добрый пастырь нашелъ ее, онъ возвратилъ бы ее Христу. Худой же пастырь обольщаетъ ее, оправдываетъ, говоритъ ей: я знаю, я вѣрю, что нельзя уберечься отъ грѣха и цѣлый вѣкъ прожить благочестиво. Такъ мало по малу онъ привяжетъ къ себѣ овцу и заставить ее забыть Христа. Братъ, не берись за эти струны! Я никого не называю, и хочу сказать только правду. Худой пастырь прельщаетъ бѣдную овечку и до того кружитъ ей голову, что она становится безъ ума отъ него, а онъ доитъ ее и торгуетъ ея молокомъ. Всѣ города Италіи полны такихъ ужасовъ. Еслибъ вы знали все то, что я знаю! Отвратительныя вещи! Страшныя вещи! Вы содрогнулись бы! Когда я думаю обо всемъ этомъ, о той жизни, которую ведутъ священники, я не могу удержаться отъ слезъ"[115]115
  Ibid. 12–13.


[Закрыть].

И вся Флоренція плакала вмѣстѣ съ Савонаролою… Она увѣровала въ вдохновеннаго пророка, грозныя предсказанія котораго сбывались передъ глазами цѣлаго свѣта. Она пошла за нимъ, она отдалась въ его руки, когда онъ спасъ ее своимъ заступничествомъ отъ хищности французскихъ войскъ, Съ этимъ новымъ авторитетомъ въ силахъ ли былъ бороться Петръ Медичи, бездарный и нелюбимый народомъ? При первомъ появленіи Карла VIII на границахъ Тосканы, имъ овладѣло малодушіе и нерѣшительность. Сначала, онъ предпринялъ нѣкоторыя военныя приготовленія и возвысилъ подати и налоги, но видя, что эти мѣры только усиливаютъ народное негодованіе, онъ рѣшился прибѣгнуть къ переговорамъ[116]116
  Roscoe, Leon X. I. 195.


[Закрыть]. Тайно бѣжавъ изъ Флоренціи, явился онъ съ немногочисленной свитой передъ французскимъ лагеремъ, и заключилъ съ Карломъ VIII постыдныя условія. Сарзана, Пиза, Либрафатта, Ливорно и Піетра-Санта были выданы Французамъ; кромѣ того, Петръ Медичи обязался снабдить Карла 200,000 дукатовъ.[117]117
  Ibid.I 1 185. Leo, Geschichte der Italienischen Staaten, V. 81 sqq. Guicciardini I. 87.


[Закрыть]

Едва достигла Флоренціи вѣсть объ этомъ малодушномъ договорѣ, какъ въ городѣ внезапно вспыхнула революція, Набатъ ударилъ тревогу, и негодующая толпа съ грозными криками ринулась ко дворцу Медичи. Подъ градомъ камней, сопровождаемый угрозами озлобленной черни, Петръ едва могъ пробраться въ свой великолѣпный палаццо. Между тѣмъ, распространившіеся слухи о приближеніи Карла VIII и о томъ, что Петръ приготовлялся подавить возстаніе вооруженною силою, увеличивали волненіе. Братъ Петра, кардиналъ Джіованни Медичи (впослѣдствіи папа Левъ X), скакалъ по улицамъ, крича Palle, palle! (девизъ дома Медичи) и бросая въ народъ деньгами; но озлобленная толпа преслѣдовала его бранью и угрозами. Петръ и его братья, Джіованни и Джуліано, были объявлены мятежниками и измѣнниками; народъ жегъ и грабилъ ихъ дворцы. Тогда Медичи. видя себя не въ силахъ бороться съ революціей, рѣшились оставить Флоренцію, и всѣ трое бѣжали въ Болонью[118]118
  Guicciardini I. 90. Leo V. 82 sqq. Roscoe, Leon X. I. 197 sqq. Библ. для Чт. 1860. N 9. 17. Commines, 454 sqq.


[Закрыть].

Въ одинъ день съ революціей во Флоренціи, случилось въ Тосканѣ другое происшествіе, бывшее источникомъ продолжительныхъ смутъ въ Италіи. Пизанцы, подпавшіе подъ власть Флореитинцевъ и жестоко угнетаемые ими, давно уже мечтали возвратить себѣ независимость и освободиться изъ подъ ига своихъ притѣснителей. Походъ Карла VIII представлялъ имъ къ тому удобный случай. Когда, 9 ноября, король шелъ къ обѣднѣ, многочисленная толпа народа окружила его съ громкими криками "свобода! свобода"! Мущины и женщины, со слезами на глазахъ, умоляли его освободить ихъ отъ ига Флорентинцевъ. Король, тронутый ихъ мольбами, и не вполнѣ сознавая всю важность такого поступка, обѣщалъ даровать имъ свободу[119]119
  Lео V. 83. Roscoe, Leon X, I 200 Guicciardini I. 91 sqq. Commines, 453. По справедливому замѣчанію Коммина, Карлъ VIII не имѣлъ никакого права такъ самовластно распоряжаться отношеніями Пизанцевъ къ Флорентинцамъ, потому что Пиза была уступлена ему только до окончанія военныхъ дѣйствій.


[Закрыть]. Услышавъ это, Пизанцы предались шумной радости: флорентійскіе гербы была сброшены со всѣхъ публичныхъ зданій, народъ бросился преслѣдовать ненавистныхъ флорентинскихъ чиновниковъ, которымъ удалось спастись только благодаря заступничеству Карла VIII[120]120
  Ibid. ibid. ibid.


[Закрыть].

17 ноября 1494 года, Карлъ VIII торжественно вступилъ во Флоренцію. Знатнѣйшіе граждане несли надъ его головою золотой балдахинъ, передъ нимъ несли ключи отъ городскихъ воротъ. Онъ въѣхалъ верхомъ, съ копьемъ въ рукѣ, какъ завоеватель; народъ всюду привѣтствовалъ его радостными криками[121]121
  Commines, 457. Библ. для чт. 1860. N 9. 18 Guicciardini I. 95 sqq. Mem. d'un part. 186.


[Закрыть]. На дверяхъ храмовъ и другихъ публичныхъ зданій вездѣ красовалась надпись: Rex, pax et restauratio libertatis[122]122
  Burchard, Diarium, 233 (Помѣщ. въ Archives curieuses de l'histoire de France, 1-re serie, I. 1.).


[Закрыть]. Такой торжественный пріемъ вскружилъ голову Карлу VIII: онъ предложилъ Флорентинцамъ условія, отнимавшія у нихъ всякую тѣнь политической самостоятельности. Но какъ ни страшно было флорентинскимъ гражданамъ расположившееся въ стѣнахъ ихъ города многочисленное и хорошо вооруженное французское войско, они не хотѣли слышать о зависимости. Когда Карлъ VIII, въ засѣданіи флорентинской синьоріи, напрасно истощивъ всѣ увѣщанія, грозилъ затрубить въ трубы, «мы ударимъ въ набатъ!» воскликнулъ депутатъ Петръ Каппони, и разорвалъ въ клочки договорный актъ, предложенный Карломъ[123]123
  Guicciaridini I. 97.


[Закрыть]. Устрашенный этимъ смѣлымъ поступкомъ, Карлъ VIII быстро умѣрилъ свои требованія. Условія, заключенныя имъ наконецъ съ синьоріей, признавали Флоренцію другомъ и союзницей Франціи, и подтверждали занятіе французскимъ гарнизономъ Пизы и Ливорно до окончанія неаполитанской кампаніи[124]124
  Ibid. I. 98.


[Закрыть].

Съ этихъ поръ, быстрые успѣхи Карла VIII начинаютъ сильно безпокоить итальянскихъ государей. Раздѣленные взаимною враждою, ослѣпленные личными, временными интересами, они сначала съ безпечностью слѣдили за движеніемъ французскихъ войскъ и допустили чужеземнаго завоевателя проникнуть во глубину полуострова; но теперь, когда успѣхъ всюду слѣдовалъ за французскими орлами, когда итальянскіе города одинъ за другимъ подпадали, хотя и временно, подъ власть иностранцевъ, когда обнаружилось во всемъ объемѣ безграничное честолюбіе Карла VIII – теперь итальянскіе государи стали раскаиваться въ своей опрометчивости, и со страхомъ слѣдить за побѣднымъ шествіемъ Карла[125]125
  Ibid. I. 99. Commines, 485.


[Закрыть]. Въ особенности Людовикъ Моръ, хитрый и проницательный дипломатъ, былъ сильно встревоженъ успѣхами Французовъ; онъ первый понялъ, въ какую громадную ошибку впалъ онъ, призвавъ въ предѣлы Италіи честолюбиваго завоевателя, и принялся вести дѣятельныя интриги противъ своего союзника. Обстоятельства благопріятствовали ему: быстрые успѣхи и худо скрываемые честолюбивые замыслы Карла встревожили короля испанскаго, который боялся за Сицилію и Сардинію, и короля римскаго Максимиліана, который не безъ основанія опасался, чтобы Карлъ VIII не принудилъ папу вѣнчать его императорскою короною. Всѣ трое, Людовикъ Моръ, Максимлліанъ и Фердинандъ Католическій, король испанскій, движимые одинаковыми побужденіями, рѣшились совокупными усиліями остановить успѣхи Французовъ въ Италіи. Театромъ переговоровъ избрана была Венеція. Туда съѣхались посланники трехъ договаривавшихся сторонъ и составили планъ лиги между Испаніей, имперіей, Миланомъ и Венеціей. Этотъ планъ начертанъ былъ передъ глазами Коммина, французскаго посланника въ Венеціи, который однакоже не сумѣлъ воспользоваться своимъ открытіемъ, и успокоенный простымъ увѣреніемъ, что союзъ заключается не противъ Карла VIII, а противъ Турокъ, ожидалъ сложа руки окончанія переговоровъ[126]126
  Commines, 486 sqq. Образъ дѣйствія Коммина во время пребыванія его въ Венеціи въ качествѣ посланника всего лучше опредѣляетъ, какъ далеко опередили тогда итальянцы французовъ въ, дипломатическомъ искусствѣ. Комминъ является здѣсь честнымъ добрякомъ довольно ограниченнаго ума, совершенно растерявшимся среди интригъ, которыми опутали его соотечественники Макіавелли. Онъ простодушно вѣритъ всѣмъ на слово, дѣйствуетъ безъ такта, горячится и важничаетъ, и заботится прежде всего о поддержаніи достоинства своего короля.


[Закрыть]. Къ какимъ результатамъ привела эта первая международная лига, въ которой коренится источникъ идеи политическаго равновѣсія, мы увидимъ ниже. Между тѣмъ Карлъ VIII подвигался все далѣе на югъ полуострова. Пришло время встревожиться и задуматься папѣ, во владѣнія котораго вступалъ уже французскій авангардъ. На папскомъ престолѣ возсѣдалъ въ то время Александръ VI изъ дома Борджіа, со временъ Валтассара Коссы самый порочный изъ римскихъ первосвященниковъ. «Онъ былъ, говорить Гвиччардини, зараженъ пороками, которыхъ не могли искупить всѣ его достоинства. Онъ былъ одаренъ рѣдкими способностями и проницательностью: блисталъ въ совѣтахъ и, обладая искусствомъ вліять на умы посредствомъ убѣжденія, умѣлъ вести дѣла съ изумительною ловкостью и быстротою. Но эти качества были помрачены порочными нравами: лживый, безстыдный, хитрый, вѣроломный, безбожный, одержимый ненасытною алчностью, пожираемый честолюбіемъ, онъ былъ жестокъ выше варварства (crudelia; piu che barbara) и думалъ только о возвышеніи своихъ незаконныхъ дѣтей, ради которыхъ готовъ былъ всѣмъ пожертвовать»[127]127
  Guicciardini I. 7.


[Закрыть].

Вступленіе на папскій престолъ Александра VI, приключившееся въ одинъ годъ со смертью Лоренцо Медичи, распространило паническій страхъ между Итальянцами, хорошо знавшими характеръ новаго первосвященника. Принимая эту вѣсть, Фердинандъ неаполитанскій прослезился и пророчески предсказалъ, что избраніе Александра VI нарушить покой не только Италіи, но всего христіанскаго міра[128]128
  Roscoe. Leon X. I. 141.


[Закрыть]. Дѣйствительно, съ 1492 года начинается для Италіи рядъ бѣдствій, разрушившихъ ея такъ недавно и такъ пышно расцвѣтшее благосостояніе, и въ которыхъ Александръ VI принималъ зловѣщее участіе. Миръ, поддерживаемый до того времени стараніями Лоренцо Медичи, встрѣтилъ злѣйшаго врага себѣ въ Александрѣ VI. Новый папа, корыстолюбивый интриганъ, заботившійся только о земныхъ стяжаніяхъ и о возвышеніи своихъ непотовъ, которыхъ онъ не стыдясь, открыто, называлъ своими дѣтьми, завязалъ цѣлую сѣть интригъ, тяжело отозвавшихся на судьбахъ полуострова. Еще въ первый годъ своего первосвященства, Александръ VI разсорился съ неаполитанскимъ домомъ за то, что герцогъ калабрійскій Альфонсъ, по смерти Фердинанда (21 января 1491) вступившій на престолъ неаполитанскій, не согласился выдать свою дочь за одного изъ сыновей папы. Сверхъ того, Александръ VI боялся Альфонса, потому что тотъ имѣлъ на жалованьи Виргилія Орсино, сильнаго своей дружбой съ Петромъ Медичи и поддерживаемаго гвельфской партіей, и двухъ Колонна, Проспера и Фабриція, къ которымъ папа, какъ владѣтель Романьи, находился въ сузеренныхъ отношеніяхъ[129]129
  Cuicciardini I. 15. Roscoe, Leon X. I. 149,


[Закрыть]. Среди такихъ условій Александръ VI легко сдался на увѣщанія Людовика Мора, убѣждавшаго его заключить съ нимъ лигу для взаимной обороны своихъ владѣній, косвеннымъ образомъ направленную противъ неаполитанскаго дома. Къ этой лигѣ, заключенной 21 апрѣля 1493 года[130]130
  Guicciardini I. 16.


[Закрыть], приступила также Венеція, находившаяся въ то время въ зенитѣ своего могущества. Но Александръ VI, будучи дальновиднѣе своихъ союзниковъ, старался, на сколько это было возможно, воздерживаться отъ участія въ предпріятіяхъ лиги; такъ напр. предвидя, къ какимъ опаснымъ результатамъ можетъ повести походъ Карла VIII, онъ отказался присоединить свой голосъ къ посольству Людовика Мора, звавшаго французскаго короля въ Италію[131]131
  Гвиччардини и многіе др. современные лѣтописцы, напротивъ, говорятъ положительно, что Александръ VI одобрялъ и возбуждалъ Карла VIII къ неаполитанскому походу; но Роско (Leon X, I. 167. note) подвергаетъ сомнѣнію достовѣрность этихъ свидѣтельствъ, и подкрѣпляетъ свое мнѣніе основаніями, заслуживающими полнаго вниманія.


[Закрыть]. Такимъ образомъ, отношенія папы къ Карлу VIII были довольно неопредѣленны, и оба они не довѣряли другъ другу и боялись одинъ другаго. Карлу VIII, имѣвшему въ виду завоеваніе Неаполя, было очень важно обезпечить себя со стороны римскаго первосвященника и обезопасить свой тылъ; Александръ VI, въ свою очередь, недовѣрчиво и подозрительно смотря на завоевательные планы Карла, и опасаясь, чтобы воинственный король не утвердилъ навсегда своего вліянія въ Италіи, не безъ боязни ожидалъ появленія его въ Римѣ. По мѣрѣ приближенія Французовъ къ вѣчному городу, этотъ страхъ все усиливался. Напрасно Карлъ VIII отправилъ къ папѣ посольство съ увѣреніемъ, что онъ ни-чего не желаетъ, кромѣ свободнаго пропуска французскихъ войскъ черезъ владѣнія первосвященника; Александръ VI, оставленный безъ друзей, безъ союзниковъ, окруженный непріязненными вассалами и негодующимъ духовенствомъ, мучимый угрызеніями совѣсти и страхомъ за свою участь, при вступленіи Карла VIII въ Римъ бѣжалъ изъ города и заперся въ крѣпости св. Ангела[132]132
  Guicciadini I. 101 sqq.


[Закрыть].

Карлъ VIII вступилъ въ Римъ 31 декабря 1494 г. верхомъ на конѣ, въ полномъ вооруженіи[133]133
  Ibid I. 04.


[Закрыть], всюду встрѣчали его съ великими почестями. Кардиналы, находившіеся въ Римѣ, спѣшили посѣтить его и заявить ему о своемъ уваженіи. Самъ же Карлъ VIII, упоенный быстрыми успѣхами, держалъ себя со всѣми гордо и пренебрегалъ правилами римскаго этикета, къ великому огорченію Бурхарда, церемоніймейстера папскаго двора, оставившаго любопытную хронику Александра VI[134]134
  Burchard, 270 sqq. Diarium Бурхарда, до сихъ поръ еще не изданный вполнѣ, представляетъ одинъ изъ важнѣйшихъ и любопытнѣйшихъ историческихъ памятниковъ конца XV и начала XVI вѣка Съ достовѣрностью сообщаемыхъ имъ свѣдѣній онъ соединяетъ дѣтскую наивность изложенія, которая рѣзко отличаетъ его отъ дипломатическихъ и полныхъ резонерства разсказовъ Гвиччардини и Макіавелли. Мы пользовались этимъ драгоцѣннымъ памятникомъ въ отрывкахъ, находящихся въ Archives curieuses de l'histoire de France и въ приложеніяхъ къ Гордону (Vie du pape Alexandre VI) и Роско (Leon X).


[Закрыть]. Французскіе солдаты также очень дурно заявили себя въ Римѣ: дневникъ Бурхарда наполненъ разсказами о насиліяхъ и безчинствахъ, которыя совершались ими ежедневно въ вѣчномъ городѣ. Они силою врывались въ дома, выламывали двери и окна, выгоняли оттуда людей и скотъ, выбрасывали мебель, жгли дрова, пили и ѣли до пресыщенія, не платя денегъ[135]135
  Burchard, 272.


[Закрыть]. Французскіе квартирмейстеры распоряжались въ Римѣ постоемъ, какъ въ завоеванномъ городѣ. «Однажды, разсказываетъ Бурхардъ, возвратившись къ себѣ послѣ обѣдни, я засталъ дома семерыхъ Французовъ которые, вопреки моему приказанію, но съ вѣдома и согласія Марка Себальда, начальника нашего квартала, вошли въ мой домъ съ восемью лошадьми и выгнали муловъ и ословъ, находившихся въ моихъ конюшняхъ, чтобъ поставить тамъ своихъ коней, которые стали ѣсть мое сѣно. Одинъ виконтъ завладѣлъ моей комнатой; другой офицеръ занялъ комнату Андрея Арбруина, медика, жившаго у меня уже нѣсколько лѣтъ; зала внизу, гдѣ помѣщались мои люди, и остальныя комнаты были заняты людьми этихъ Французскихъ дворянъ»[136]136
  Ibid, 272 sqq.


[Закрыть]. Подобныя сцены ежедневно во происходили всемъ городѣ. Солдаты бродили по улицамъ, грабя дома и убивая жителей; какъ мало обращали они вниманія на папу и его приближенныхъ, видно изъ того, что въ числѣ разграбленныхъ домовъ находился домъ Розы Ваноццы, любовницы Александра VI, матери его пятерыхъ непотовъ[137]137
  Ibid. 274.


[Закрыть]. Надо замѣтить, впрочемъ, что Карлъ VIII не оставался равнодушнымъ зрителемъ подобныхъ безпорядковъ: онъ приказалъ выставить на стѣнахъ города плакатъ, грозившій смертью всякому, кто силою ворвется въ чужой домъ, и учредилъ полицейскіе суды въ нѣсколькихъ кварталахъ[138]138
  Ibid. 272. Foncemagne, 551 sqq.


[Закрыть].

Между тѣмъ папа, запершійся, какъ мы сказали, въ крѣпости св. Ангела, завязалъ переговоры съ Карломъ VIII. Послѣ ряда взаимныхъ уступокъ и интригъ со стороны Александра VI, договоръ былъ заключенъ на слѣдующихъ условіяхъ: Папа уступалъ Карлу, впредь до окончанія неаполитанской кампаніи, Чивита-Веккію, Террачину и Сполето[139]139
  Сполето, вопреки договору, не былъ сданъ Французамъ.


[Закрыть], объявлялъ амнистію кардиналамъ и баронамъ церковной области, принявшимъ сторону Французовъ, и обязывался даровать Карлу VIII инвеституру королевства неаполитанскаго[140]140
  Guicciardini I. 105.


[Закрыть]. Къ этимъ тремъ условіямъ присоединялось еще четвертое, которому приписывали тогда великую важность, но которое осталось безъ всякихъ послѣдствій. Условіе это заключалось въ выдачѣ Карлу VIII Зизима (иначе назыв. Жемъ и Зизимъ), брата Баязета II, царствовавшаго въ Константинополѣ по смерти Магомета II. Судьба этого Зизима представляетъ печальный эпизодъ въ исторіи переходнаго времени. Бывъ, при жизни Магомета II, султаномъ Караманіи, онъ хотѣлъ и по смерти его удержать за собою эти владѣнія; но, разбитый братомъ Баязетомъ, онъ принужденъ былъ отказаться отъ своихъ плановъ и бѣжать на островъ Родосъ. Пьеръ д'Обюссонъ, гроссмейстеръ іоаннитскихъ рыцарей, понимая всю выгоду, какую могъ извлечь его орденъ изъ царственнаго гостя, задержалъ его плѣнникомъ. Нѣсколько лѣтъ томился Зизимъ въ темницахъ ордена, перевозимый изъ замка въ замокъ, изъ города въ городъ, и возбуждая всюду любопытство и участіе. Баязетъ II предлагалъ Карлу VIII, во владѣніяхъ котораго содержался въ послѣднее время Зизимъ, огромную сумму денегъ за выдачу злополучнаго плѣнника; но Карлъ отправилъ его въ Римъ, по настоятельной просьбѣ папы Иннокентія VIII[141]141
  Michaud, Histoire des Croisades, IV. 34–40.


[Закрыть]. Во время неаполитанскаго похода, когда Карлъ VIII торжественно вступалъ въ Римъ, Александръ VI, спасаясь въ замкѣ св. Ангела, захватилъ туда съ собою и Зизима; но Карлъ VIII, который смотрѣлъ на неаполитанскую кампанію только какъ на прологъ къ завоеванію Константинополя и Іерусалима, хорошо разсчиталъ, какую выгоду можетъ доставить ему обладаніе Зизимомъ въ этихъ предпріятіяхъ, и потому въ числѣ условій, предложенныхъ имъ папѣ, поставилъ на первомъ планѣ выдачу турецкаго принца. Злополучный Зизимъ не долго, впрочемъ, находился въ обладаніи Карла VIII: въ февралѣ 1495 года онъ умеръ жертвою отравы, въ которой голосъ современниковъ обвинялъ Александра VI[142]142
  Ibid. IV. 46. Говорили, что Баязетъ обѣщалъ папѣ большую сумму денегъ, если онъ избавить его отъ Зизима, опаснаго по своимъ притязаніямъ.


[Закрыть].

Карлъ VIII находился еще въ Римѣ, когда достигла до него вѣсть о томъ, что Альфонсъ II, король неаполитанскій, отрекся отъ престола въ пользу своего сына Фердинанда[143]143
  Burchard, 502.


[Закрыть]. Современники не говорятъ опредѣлительно, что было причиною отреченія, но догадаться о томъ не трудно. Продолженіе дѣлъ въ Неаполѣ, въ виду грознаго приближенія Французовъ, было такъ затруднительно, что Альфонсу II не оставалось никакой надежды сохранить за собою государство, уже отдѣленное отъ него народною ненавистью. Аррагонскій домъ, при своихъ послѣднихъ представителяхъ, потерялъ всякій авторитетъ въ глазахъ неаполитанскаго населенія. Всѣ историки единогласно говорятъ о безразсудныхъ и жестокихъ дѣйствіяхъ Фердинанда I и Альфонса II. Комминъ представляетъ длинный списокъ жертвъ, погибшихъ мучительной смертью въ душныхъ темницахъ Неаполя. Люди безъ религіи, безъ совѣсти, безъ благоразумія, Фердинандъ и Альфонсъ не заботились сдерживать свои порочные инстинкты. Фердинанду недоступно было чувство состраданія даже въ отношеніи къ своимъ ближайшимъ родственникамъ и друзьямъ; мысль о благѣ народномъ не западала въ его голову. Корыстолюбіе его не знало границъ и побуждало его къ самымъ безчестнымъ поступкамъ. Богатыхъ подданныхъ онъ силою заставлялъ ссужать его деньгами, скупалъ по дешевой цѣнѣ жатвы и потомъ продавалъ хлѣбъ въ три дорога. Народъ заставляли силою покупать всѣ продукты у короля, и если кто пускалъ свой хлѣбъ въ продажу по болѣе умѣренной цѣнѣ, того тѣми же насильственными средствами принуждали прекратить торговлю. У зажиточныхъ вассаловъ отбирали скотъ, и отправляли его пастись на чужія поля. Личность подданныхъ была также мало обеспечена, какъ и собственность. Альфонсъ II безъ суда, безъ законнаго предлога, заключалъ въ темницы и казнилъ смертью знатныхъ вельможъ, мстилъ дѣтямъ за проступки отцовъ, насиловалъ женщинъ[144]144
  Commines, 463 sqq. Guicciardini I. 25.


[Закрыть]. Народъ, томившійся подъ гнетомъ невыносимой тираніи, платилъ за него правительству чувствомъ злобы и ненависти. Приближеніе Французовъ оживило его надеждою на лучшую участь: въ немъ воскресли воспоминанія о короляхъ Французской династіи, и эти воспоминанія, при сравненіи съ настоящимъ, принимали самый радостный колоритъ. Сочувствіе къ Франціи и ненависть къ настоящей династіи обнаружились съ такою угрожающею очевидностью, что Альфонсъ II потерялъ присутствіе духа и рѣшился бѣжать изъ Неаполя. «Развѣ не слышите вы, какъ каждое дерево, каждый камень кричитъ: Франція! Франція!» – говорилъ онъ своей тещѣ, когда та медлила отъѣздомъ. Съ крайнею поспѣшностью, едва успѣвъ захватить съ собою часть казны и кое-какія драгоцѣнности, бѣжалъ Альфонсъ II въ Сицилію, въ монастырь оливетанскаго ордена, и тамъ провелъ послѣдніе дни свои въ раскаяніи и религіозныхъ упражненіяхъ[145]145
  Commines, 467 sqq. Guicciardini I. 107–108.


[Закрыть].