Текст книги "Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции"

"Это назидательное убѣжище занимало всѣ мысли короля. Онъ безпрестанно приѣзжалъ изъ Тура, изъ Блуа, смотрѣть на воздвигаемое зданіе. Дѣла Европы отошли далеко на задній планъ. Изъ Блуа, гдѣ находилось казначейство, деньги, естественнымъ образомъ, шли прямо въ Шамборъ, на постройки, на издержки двора. Иногда нѣкоторая часть ихъ употребляема была на дѣла, на итальянскую войну, но въ маломъ количествѣ, неохотно и всегда слишкомъ поздно"[195]195
  Ibid.


[Закрыть]. Такимъ образомъ, въ XVI вѣкѣ, вмѣстѣ съ итальянизаціей готическаго стиля, мы видимъ во французскомъ зодчествѣ новое направленіе, стремившееся создать удобства жизни, комфортъ, изящную и покойную обстановку. Жилище, сдѣлавшееся болѣе безопаснымъ отъ вторженія грубой силы, получило новое значеніе для домохозяина. Въ немъ искали уже не одного убѣжища отъ хищнаго врага – оно стало пріютомъ спокойной семейной жизни.

Царствованіе Франциска I совпадаетъ съ самымъ блистательнымъ періодомъ французскаго возрожденія. Не одна архитектура встрѣчала покровительство короля-художника. Живопись и ваяніе нашли пріютъ въ его роскошныхъ дворцахъ. Онъ былъ влюбленъ въ Италію, которая стоила ему столькихъ радостей и столькихъ огорченій; онъ захотѣлъ перенести ее къ себѣ, въ свой Шамборъ, въ свое Фонтенбло. "Усталый отъ войнъ, разочарованный въ своихъ мечтахъ объ Италіи, король, говорить Мишле, создалъ для себя Италію Французскую. Онъ устроилъ галлереи, роскошныя гульбища, удобныя и открытыя, ломбардскія виллы, которыхъ ему не суждено увидѣть опять"[196]196
  Ibid. гл. XX.


[Закрыть]. Онъ призвалъ къ себѣ итальянскихъ художниковъ, осыпалъ ихъ милостями королевская казна была открыта для Леонардо да Винчи, Микель-Анджело, Россо, Андреа дель Сарто. И они пользовались ею не даромъ: они перенесли Италію во Францію. «Леда» Микель Анджело, единственная масляная картина этого великаго художника, въ которой нѣга, сладострастіе и горделивая скромность были чудно сгармонированы, украсила Фонтенбло Франциска I и оставалась тамъ, пока вь XVII вѣкѣ, одна лицемѣрная Фаворитка не приказала ее уничтожить. «Разграбленіе Рима въ 1527 г., паденіе Флоренціи въ 1532 – (слова Мишле) были въ нѣкоторомъ смыслѣ эрою разсѣянія Итальянцевъ по землѣ. Централизація была уничтожена. Итальянскія искусства разбрелись на всѣ четыре стороны. Джуліо Романо отправился въ Мантую, построилъ тамъ виллу съ дворцомъ, съ живописью рухнувшаго міра, съ изображеніемъ борьбы гигантовъ противъ боговъ. Другіе художники удалились въ глубину сѣвера, и вдохновясь его варварскимъ геніемъ, построили Кремль для государства Ивана Грознаго. Нѣкоторые явились во Францію, и здѣсь, въ матеріялѣ самомъ непокорномъ, въ песчаникѣ Фонтенбло, они находятъ неожиданные эффекты, страннымъ образомъ соотвѣтствовавшіе таинственному характеру пейзажа, темной и мрачной загадкѣ политики королей. Отсюда – эти Меркуріи, эти страшныя хари „Овальнаго двора“, отсюда эти изумительные Атланты, которые стерегутъ купальни на дворѣ „Бѣлой лошади“, люди-утесы, которые въ теченіе 300 лѣтъ все еще ищутъ для себя формы и души, свидѣтельствуя по крайней мѣрѣ, что въ камнѣ есть грѣза бытія и стремленіе осуществить ее»[197]197
  Ibid.


[Закрыть]. Фонтенбло, наводненный итальянскими художниками, преобразился въ какой то заколдованный, волшебный мірокъ, наполненный чудесами искусства, Россо создалъ тамъ свою Фантастическую галлерею, этотъ странный художническій фарсъ, причудливый, капризный, какъ король, для котораго онъ былъ сыгранъ. Здѣсь все набросано, накидано, здѣсь ничего нельзя разобрать. Идиллія и сатира, трагедія и комедія, антики и жанръ – все сгруппировано здѣсь въ какомъ то фантастическомъ хаосѣ. Жрецы, весталки, герои, атлеты, нимфы, французскія дѣвушки съ рѣзкимъ національнымъ типомъ, дѣти, животныя – всѣ эти разнохарактерныя Фигуры тѣснятся на стѣнахъ, по-ражая своимъ разнообразіемъ и причудливой группировкой. Старый и новый свѣтъ глядятъ здѣсь со стѣнъ другъ на друга. Здѣсь есть странныя, невиданныя животныя, только что вывезенныя изъ Америки и Индіи. Здѣсь есть индюшка, необычайная птица, о которой до тѣхъ поръ не имѣли понятія въ Европѣ здѣсь есть слонъ, красующійся въ великолѣпномъ нарядѣ султанши все возбуждаетъ любопытство и удивленіе Франциска[198]198
  Мишле, Реформа, гл. XX.


[Закрыть]. Плодотворный духъ, повѣявшій во Францію изъ Италіи, пробудилъ въ народѣ художественную творческую силу. Рядомъ съ именами великихъ Итальянцевъ, въ эпоху Франциска I мы встрѣчаемъ уже, въ спискѣ художниковъ, два-три французскія имена. Въ Фонтенблоскомъ дворцѣ есть небольшая комната, бывшая любимымъ мѣсто пребываніемъ Франциска. Эту комнату отдѣлывалъ Жанъ Гужонъ, молодой Французъ, самородокъ. Архитектура и убранство ея принадлежатъ къ тому же на-правленію, какъ и галлерея Россо, но въ ней нѣтъ такого разнообразія, такой тѣсноты и давки изображеній. Она также въ фантастическомъ родѣ, но въ ней дано больше мѣста простотѣ и гармоніи. Все убранство ея заключается въ каріатидахъ, причудливыхъ, стройныхъ, граціозныхъ каріатидахъ, составленныхъ изъ группъ высокихъ нимфъ, необыкновенно легкихъ и миловидныхъ[199]199
  Ibid.


[Закрыть].

Таково было быстрое развитіе пластическихъ искусствъ во Франціи, результатъ близкаго знакомства съ Италіей. Что касается до литературы, то и въ этой области обнаружилась не менѣе существенная реформа. Французскій языкъ, неуклюжій, тяжелый, темный въ мемуарахъ Коммина, въ произведеніяхъ Рабле является до того гибкимъ и правильнымъ, что канцлеръ Пойе нашелъ возможнымъ ввести его въ судопроизводство, гдѣ до того времени царила средневѣковая латынь[200]200
  Ibid. XXII.


[Закрыть]. Вотъ какъ опредѣляетъ Мишле значеніе услуги, оказанной Рабле Французскому языку: «Христофоръ Колумбъ открылъ новый свѣтъ, имѣя пятьдесятъ лѣтъ отроду, Рабле былъ почти въ тѣхъ же лѣтахъ, когда открылъ свой новый свѣтъ. Новизна содержанія высказалась въ новизнѣ Формы. Французскій языкъ явился въ величіи, котораго онъ не имѣлъ ни прежде, ни послѣ того. Совершенно справедливо говорятъ, что Рабле оказалъ французскому языку такую же услугу, какъ Дантъ итальянскому. Онъ употребилъ въ дѣло и сплавилъ вмѣстѣ всѣ нарѣчія, элементы всѣхъ временъ и всѣхъ провинцій, которые представляли ему средніе вѣка, прибавивъ еще множество техническихъ терминовъ, взятыхъ изъ области наукъ и искусствъ. Другой не съумѣлъ бы справиться съ такимъ безконечнымъ разнообразіемъ, но Рабле сгармонировалъ все. Знаніе языковъ, какъ древнихъ (въ особенности греческаго), такъ и новѣйшихъ, помогло ему совладѣть съ языкомъ французскимъ, охвативъ его во всей его цѣлости»[201]201
  Ibid. гл. XX.


[Закрыть]. Что касается до содержанія произведеній Рабле, то здѣсь также всюду сказывается идея возрожденія – близость къ природѣ, возвращеніе къ естественному быту. Но это естественное состояніе, по понятіямъ Рабле, очень далеко отъ первобытной дикости, воспѣтой Ж. Ж. Руссо. Рабле до того возвышаетъ науку, что дѣлаетъ ее, въ лицѣ Гаргантюа, героемъ эпопеи. Онъ воспѣваетъ новый міръ – міръ открытій, міръ возрожденія, обломки средневѣковаго быта преданы имъ поруганію. Новое прославлено, старое оскорблено, унижено. Лирическій гимнъ и сатира идутъ у него рука объ руку. Это пѣснь возрожденія, эпопея переходнаго времени, гражданскій эпосъ.

Изъ всего, что мы нашли возможнымъ сказать о развитіи изящныхъ искусствъ во Франціи, перенесенныхъ сюда съ итальянской почвы, очевидно, что это развитіе, какъ слѣдствіе королевской иниціативы, тотчасъ приняло придворный характеръ и должно было привести къ результатамъ, благопріятнымъ усиленію королевской власти. Мы видѣли, что всѣ замѣчательнѣйшія произведенія архитектуры, скульптуры и живописи, украсившія Францію XVI вѣка, были созданы по волѣ и при личномъ участіи королей. Шамборъ, Фонтенебло, галлерея Россо, каріатиды Гужона, замки Діаны де Пуатье и Монморанси, все это было предназначено для того, чтобы окружить болѣе пышной обстановкой короля и его дворъ, и придать, такимъ образомъ, новый блескъ и новый авторитетъ монархическому началу. Пока въ народѣ не возникаетъ протестъ противъ всепоглощающей роскоши двора, до тѣхъ поръ эта роскошь, ото великолѣпіе, служатъ для государей источникомъ силы и вліянія. 1789-й годъ далеко отстоялъ еще отъ Франціи XVI вѣка. Въ эту эпоху, пышная придворная обстановка, итальянскій этикетъ, итальянскіе дворцы возбуждали въ массахъ только чувство благоговѣнія и восторга. Народъ боялся Франциска I и уважалъ его, не смотря на то, что этотъ король очень мало заботился о благѣ подданныхъ, и что его частная жизнь была соблазномъ для всей Европы. Массы были ослѣплены подавляющимъ великолѣпіемъ его двора. Никогда король, съ своими приближенными, не стоялъ такъ высоко надъ прочими. Все, что было въ государствѣ великолѣпнаго, изящнаго, умнаго, стремилось во дворецъ. Не только образовательныя искусства, даже поэзія и литература приняли придворный характеръ. У каждаго изъ послѣднихъ Валуа, былъ свой поэтъ: у Франциска I Маро; у Генриха II Сенъ-Желе: у Карла IX Ронсаръ; у Генриха III Депортъ. "Ничто не могло сравниться съ блескомъ и шумомъ этого двора (говоритъ Мянье), введенными Францискомъ I, который привлекъ къ нему цвѣтъ французской аристократіи, воспитывая здѣсь молодыхъ дворянъ изо всѣхъ провинцій, въ качествѣ пажей[202]202
  При Францискѣ I, также и при Генрихѣ II, такихъ пажей было около 130, изъ нихъ ежегодно до 50 чел. выходили въ пѣхоту, въ тяжелую и легкую кавалерію. Брантомъ, т. 11, стр. 350 и 354. Прим. Минье.


[Закрыть], и украсивъ его почти двумя стами дамъ и дѣвицъ, принадлежавшимъ къ знатнѣйшимъ фамиліямъ королевства." Вся эта толпа придворныхъ безпрестанно переселялась то на берега Сены вь роскошные дворцы Фонтенбло и Сенъ-Жермена, частью выстроенные вновь, частію передѣланные Францискомъ I; то въ увеличенные имъ замки Блуа и Амбуаза на берега Луары, гдѣ проводили время предки его. Подражая отцовскому примѣру, Генрихъ II удержалъ то же великолѣпіе и при своемъ дворѣ, которымъ съ дѣятельностью и увлеченіемъ руководила ловкая итальянка Катерина Медичи. Она привыкла къ этому при Францискѣ I. принявшемъ ее въ «маленькій отрядъ своихъ дамъ фаворитокъ», съ которыми онъ ѣздилъ охотиться за оленями и нерѣдко проводилъ время одинъ въ своихъ увеселительныхъ домахъ. Но по большей части мущины смѣшивались съ обществомъ дамъ почти безпрерывно. Королева и ея дамы присутствовали на всѣхъ играхъ и увеселеніяхъ Генриха II и его придворныхъ, сопровождали его на охоту; король также съ своей свитой приводилъ по нѣскольку часовъ утромъ и цѣлые вечера на половинѣ Катерины Медичи. «Тамъ, говорить Брантомъ, всегда находилась толпа земныхъ богинь, одна прекраснѣе другой: каждый вельможа, каждый придворный говорилъ съ тою, которая ему нравилась больше всѣхъ, между тѣмъ какъ король съ своими приближенными бесѣдовалъ съ королевою, или занималъ разговоромъ свою сестру, королеву дофину (Марію Стюартъ) и другихъ принцессъ». Имѣя офиціальныхъ фаворитокъ, короли хотѣли, чтобъ и подданные тоже имѣли ихъ. «И тѣхъ, кто этого не дѣлалъ, говоритъ Брантомъ, считали фатами и глупцами». Францискъ I взялъ себѣ въ фаворитки сначала графиню Шатобріанъ, а потомъ герцогиню д'Этампъ; Генрихъ II былъ также рыцарски-страстнымъ поклонникомъ жены великаго сенешаля Нормандіи, Діаны де Пуатье. Но кромѣ этихъ извѣстныхъ всѣмъ фаворитокъ, были и другія. Францискъ I, прославившійся своею безнравственностью, отличался тѣмъ, что самъ любилъ просвѣщать дамъ, поступавшихъ къ его двору. Его товарищемъ въ этихъ подвигахъ вольнодумства и разврата былъ дядя Маріи Стюартъ, богатый и разгульный кардиналъ Лотарингскій[203]203
  Я слышалъ, что какъ только ко двору являлася какая нибудь красивая дѣвица или молодая дама, онъ тотчасъ же сближался съ нею, и чтобы склонить ее, обыкновенно говорилъ, что самъ хочетъ заняться ея образованіемъ. Прекрасный наставникъ!.. Тогда говорили также, что изъ числа состоявшихъ при дворѣ и поступавшихъ туда вновь дѣвицъ и дамъ почти вовсе не было такихъ, которыхъ не развратило бы или собственное корыстолюбіе, или щедрость кардинала и очень немногія, а можетъ быть и ни одна изъ нихъ не оставила этого двора с незапятнаннымъ именемъ". Брант. Т. VII с. 540. Прим. Минье.


[Закрыть]. Таковъ былъ дворъ, изъ жизни котораго Брантомъ заимствовалъ большую часть безнравственныхъ примѣровъ, приведенныхъ имъ въ своихъ «Свѣтскихъ женщинахъ». Объ испорченности этого двора можно судить даже изъ стихотворенія, которое духовникъ Генриха II, поэтъ Меленъ де Сенъ-Желе, посвятилъ одной изъ красавицъ двора:

 
Si da parli de celle voulez etre,
Par qui Venus de la cour est bannie,
Moi, de son fils ambassadeur et piere,
Savoir vous fais, qu'il vous excommunie.
Mais si voulez a leur foy etre unio,
Meltre vous faut le coeur en leur puissance,
Pour repondant a velre obeissance.
Car on leur dit qu'en vous, mes demoiselles,
Sans gage sur y a peu ile fiance,
Et que d'amour n'avez ren que les ailes"[204]204
  Минье; Исторія Маріи Стюартъ, ч. I. гл. I. стр. 16–18.


[Закрыть].
 

(T. e. если вы хотите принадлежать къ той партіи, которая изгнала придворную Венеру, то я, посланникъ и жрецъ ея сына, объявляю вамъ, что вы отлучены имъ. Но если вы хотите быть съ ними за одно, то вы должны предать свое сердце въ ихъ власть, порукою вашего повиновенія. Потому что, говорятъ, на васъ, мои дѣвушки, безъ вѣрнаго залога положиться нельзя, и что отъ Амура вы не имѣете ничего, кромѣ крыльевъ).

Здѣсь мы встрѣчаемся съ другимъ явленіемъ, также точно бывшимъ результатомъ французско-итальянскихъ войнъ и оказавшимъ гибельное вліяніе на ходъ Французской цивилизаціи. Мы нѣсколько разъ имѣли уже случай говорить о глубокой испорченности нравовъ въ Италіи, которая, будучи отчасти слѣдствіемъ знакомства съ языческою древностью, поддерживаемая сангвиническимъ темпераментомъ народа и продолжительной анархіей въ политической и общественной средѣ, шла здѣсь рука объ руку съ побѣдоноснымъ движеніемъ разума. Мы видѣли пышность и великолѣпіе итальянскихъ дворовъ, прообразъ "просвѣщеннаго деспотизма" XVIII вѣка, видѣли рѣзкіе примѣры безнравственности, позорившіе всѣ классы итальянскаго общества; понятно само собою, что эти соблазнительные примѣры не могли остаться безъ вліянія на Французовъ въ ихъ долговременномъ пребываніи въ Италіи. Французы, во главѣ которыхъ, при первомъ столкновеніи съ Итальянцами, стоялъ легкомысленный и развратный Карлъ VIII, увлеклись заразительнымъ примѣромъ своихъ враговъ: они предались сладострастью съ необузданностью, изумлявшею самихъ Итальянцевъ. "Примѣръ государя говоритъ Роско, совратилъ всѣхъ его придворныхъ. Развратъ дошелъ до неистовства. Никто не слушалъ голоса религіи и нравственности; и рука провидѣнія, почти видимо для всѣхъ, наказала эту необузданность постыдной и жестокой болѣзнью. Итальянцы и Французы взаимно обвиняли другъ друга въ распространеніи этой заразы, и названія язвы – неаполитанская и французская, хорошо показываютъ, какъ обѣ націи старались навязать одна другой позоръ происхожденія болѣзни. Можно думать, что изъ всѣхъ по-слѣдствій похода Карла, VIII, это будетъ памятно долѣе всѣхъ[206]206
  Roscoe, Leon X, 1. 277.


[Закрыть]. Тѣ же явленія необузданнаго разврата сопровождали походы Людовика XII и Франциска I. Послѣдній не уступалъ Карлу VIII въ испорченности нравовъ. Мы упоминали уже о его интригахъ съ Діаною де Пуатье и графинею Шатобріанъ; Діана перешла по наслѣдству къ его сыну, Генриху II. Эти Фаворитки создали при французскомъ дворѣ новую, очень важную роль – оффиціальныхъ королевскихъ метрессъ, поглощавшихъ значительную часть государственныхъ доходовъ и не-рѣдко управлявшихъ судьбою страны.

Переходя къ реформамъ въ политической и соціальной средѣ, бывшимъ болѣе или менѣе непосредственнымъ слѣдствіемъ французско-итальянскихъ войнъ, мы должны указать прежде всего на то, какъ эти войны нарушили національную изолированность, составлявшую одно изъ характеристическихъ отличій средневѣковаго государственнаго быта. Въ средніе вѣка, международныя сношенія, мирныя и враждебныя, на каждомъ шагу встрѣчали препятствія: имъ полагали преграду в естественные предѣлы страны, и разрозненность династическихъ интересовъ, и слабость центральной власти, которой были не по силамъ обширныя и отдаленныя предпріятія и скудость географическихъ и статистическихъ свѣдѣній. Внѣшнія средневѣковыя войны носили или религіозный, или юридическій характеръ. Мотивомъ ихъ были или ненависть къ врагамъ вѣры, потребность защитить и прославить свою религіозную святыню, или тяжба вслѣдствіе нарушенія феодальныхъ отношеній. Крестовые походы, борьба съ Маврами въ Испаніи, военныя предпріятія противъ еретиковъ, запечатлѣны религіознымъ характеромъ; война между составными частями франкской и германской имперіи имѣютъ характеръ тяжебный, какъ борьба за династическіе или сузеренные интересы. Единственная международная война средневѣковаго періода – стотридцатилѣтняя война Франціи съ Англіей также имѣетъ свой источникъ въ феодальномъ нравѣ: это распря сузерена съ своимъ вассаломъ, случайно достигшемъ независимаго положенія. Французско-итальянскія войны были мотивированы совершенно иначе. Они были слѣдствіемъ завоевательной политики французскихъ королей, которые, обезсиливъ феодальную стихію, нашли въ своей обновленной власти средство для обширныхъ внѣшнихъ предпріятій. Здѣсь политика расширяетъ свой кругозоръ, переступаетъ предѣлы страны и входитъ въ область общеевропейской системы: государствъ. Положеніе сосѣднихъ, и даже отдаленныхъ державъ входитъ въ соображеніе правительствъ. Въ борьбѣ принимаютъ участіе, кромѣ нѣсколькихъ итальянскихъ государствъ, Франція, Англія, Испанія, Германія, Швейцарія. Всѣ смотрятъ другъ на друга, слѣдятъ другъ за другомъ, и сознаютъ солидарность, связывающую ихъ въ одну систему. Эпоха крестовыхъ походовъ, междоусобныхъ войнъ и династическихъ споровъ кончается; настаетъ эпоха общеевропейской политики, великихъ международныхъ войнъ и союзовъ. Дипломація, это дитя новаго времени, вступаетъ въ свои права на ряду съ мечемъ и пушкой.

Къ сожалѣнію, характеръ этой дипломаціи съ самаго начала парализируетъ ея силы и лишаетъ ее возможности принести всю ту пользу, которой человѣчество вправѣ было ожидать отъ нея. Макіавеллизмъ, растлившій политическую нравственность Итальянцевъ, простеръ свое пагубное вліяніе и за Альпы. Иностранная политика дворовъ, принимавшихъ участіе въ французско-итальянскихъ войнахъ, запечатлѣна отсутствіемъ прямоты и честности. Это цѣлая сѣть интригъ, увертокъ и уловокъ. Не говоря уже о томъ, что общее благо всюду приносится здѣсь въ жертву частнымъ интересамъ государства, въ дипломатическихъ сношеніяхъ европейскихъ дворовъ XVI вѣка мы безпрерывно встрѣчаемъ нарушеніе клятвъ и договоровъ, произвольное, казуистическое толкованіе обязательствъ, стремленіе провести, обмануть, перехитрить противни-ка. "Старались, говоритъ Кортюмъ, то усиливать, то ослаблять другъ друга лигами и контръ-лигами, въ исполненіи обѣщаній и обязательствъ не знали ни нравственной гордости, ни твердой воли; собственная польза и выгода значили гораздо болѣе, чѣмъ добросовѣстность. Съ двусмысленностями и увертками толковали тракта-ты, или отдѣльные пункты ихъ, старались отгадать намѣренія противниковъ, и затѣмъ перехитрить ихъ. Кто съ особенною тонкостью и счастіемъ дѣлалъ это, тотъ пріобрѣталъ цѣну опытнаго и искуснаго государственнаго человека"[207]207
  Korffim I. 230.


[Закрыть].

Что касается собственно Франціи, то въ государственномъ быту ея вліяніе итальянскихъ войнъ, или, лучше сказать, итальянскаго возрожденія, со многихъ сторонъ отразилось благодѣтельно. Мы говорили уже о возвышеніи королевскаго авторитета, которое, усиливъ центральную власть, дало ей возможность съ большей энергіей и большимъ успѣхомъ трудиться надъ водвореніемъ порядка въ государствѣ. Еще о Карлѣ VIII говоритъ Комминъ, что по возвращеніи изъ Италіи онъ захотѣлъ править народомъ по волѣ Божіей, "и ввести порядокъ въ судопроизводство, и устроить дѣла церковныя, и устроить также финансы, такъ чтобы не взимать съ народа болѣе милльйона-двухъ-сотъ-тысячъ франковъ въ видѣ подати[208]208
  Людовикъ XII уменьшилъ эту цифру наполовину. См. Doniol, Histoire des classes rurales en France, 275.


[Закрыть], кромѣ доходовъ съ своихъ доменовъ. Самъ Карлъ VIII, по свидѣтельству Коммина, не хотѣлъ обращать государственной казны на свои расходы, а желалъ жить доходами съ собственныхъ помѣстьевъ. «Онъ усиленно старался, продолжаетъ лѣтописецъ, уничтожить злоупотребленія бенедиктинскаго ордена, и другихъ духовныхъ корпорацій. Онъ приближалъ къ себѣ хорошихъ людей изъ духовенства, и бесѣдовалъ съ ними. Онъ имѣлъ доброе желаніе, чтобы каждый епископъ имѣлъ, если можно, одно епископство, если не былъ кардиналомъ; кардиналы же чтобы имѣли по два»[209]209
  Commines, 591.


[Закрыть]. Особенно на благосостояніе низшихъ классовъ и преимущественно земледѣльческихъ, обращали вниманіе Карлъ VIII и его ближайшіе преемники. Въ началѣ нашего труда мы имѣли случай говорить о бѣдственномъ положеніи французскихъ крестьянъ въ половинѣ XV вѣка. Оно было слѣдствіемъ продолжительной политической анархіи, обуревавшей Францію въ царствованіе Карла VI и Карла VII. Злоупотребленія помѣщиковъ, фиска и королевскихъ чиновниковъ, разбои бродягъ, грабежи и своеволіе солдатески, все это обрушилось тогда на крестьянское сословіе. Вслѣдствіе всего этого, крестьяне бѣгутъ съ полей, на которыхъ никакая охранительная власть не обезпечиваетъ за ними жатвы; голодъ, вызванный прекращеніемъ полевыхъ работъ, производить чуму; бѣдствій является столько, что на сеймѣ 1484 года ораторы считали рабство болѣе обезпеченнымъ состояніемъ, чѣмъ тогдашнее крестьянское. Ближайшимъ источникомъ всѣхъ этихъ бѣдствій было ослабленіе центральной власти, безсильной для поддержанія порядка и справедливости въ государствѣ. Паденіе королевскаго авторитета допустило утвердиться въ селахъ лихоимству и ростовщичеству, которыя привели крестьянъ къ потерѣ собственности, а та, въ свою очередь – къ прекращенію земледѣльческихъ работъ. Затѣмъ наступили войны, внутреннія и внѣшнія, соединенныя съ опустошеніями солдатески. Какъ велико было необузданное и жестокое своеволіе солдатъ, видно изъ того, что въ королевскихъ указахъ того времени запрещалось между прочимъ; «грабить по дорогамъ, захватывать земледѣльцевъ и ихъ скотъ, уничтожать хлѣбъ, вино и другіе припасы, портить ихъ, бросать въ колодези, косить хлѣбные посевы и рубить ихъ на солому, рубить плодовыя деревья, жечь, дома и службы, рубить крыши и утварь на дрова» и т. д. Людовикъ XI старался возвысить земледѣліе, но его безпрерывныя войны съ феодалами опустошали страну. Число поземельныхъ собственниковъ всюду быстро уменьшалось, даже въ Лангедокѣ, который находился въ болѣе благопріятныхъ условіяхъ[210]210
  Doniol, Histoire des classes rurales en France, 249–254.


[Закрыть].

Это тягостное, безвыходное положеніе дѣлъ существенно измѣняется при Карлѣ VIII и его преемникахъ. Война, перенесенная за предѣлы государства и сама въ себѣ находившая необходимыя денежныя средства, перестала опустошать Францію. Въ то же время, внутри страны совершалось преобразованіе всѣхъ вообще гражданскихъ и соціальныхъ формъ жизни Феодалы, укрощенные политикой Людовика XI и вызванные изъ отечества внѣшними войнами, перестали тяготѣть надъ земледѣльческими классами. Легисты получаютъ большій вѣсъ, законы пріобрѣтаютъ болѣе силы и опредѣленности, весь государственный строй приводится къ большему порядку. Правительство обнаруживаетъ дѣятельную заботливость объ улучшеніи быта крестьянскаго сословія. Францискъ I, въ одномъ изъ своихъ ордонансовъ, поставляетъ спеціальною цѣлью правительства: "охраненіе, возвышеніе и защиту низшаго сословія, самаго слабаго и униженнаго, и потому болѣе другихъ подверженнаго притѣсненіямъ и обидамъ, и естественно болѣе другихъ нуждающагося въ охраненіи, поддержкѣ и защитѣ".

Благодаря дѣятельнымъ усиліямъ правительства, которымъ руководили такія благородныя желанія и соображенія, благосостояніе земледѣльческихъ классовъ во Франціи высоко поднялось въ царствованіе Людовика XII и Франциска I. Народонаселеніе быстро увеличивалось; трудъ, повсюду вступивъ въ свои права, превратилъ дымящіеся пустыри въ веселыя, оживленныя селенія. Земледѣліе, бѣжавшее прежде съ плодородныхъ нѣкогда полей, теперь захватывало каждый клочекъ земли, удобный къ обработкѣ. Земли показалось мало – стали вырубать лѣса и сушить рѣки, такъ что понадобились строгія мѣры, чтобъ остановить чрезмѣрный разливъ агрокультуры, грозившій превратить всю Францію въ одну обширную пашню. Благосостояніе крестьянъ сильно возвысилось, и ростовщичество не грозило имъ болѣе нищетою. Въ это время крестьяне всѣхъ провинцій стремятся упрочить за собою поземельную собственность, и число независимыхъ крестьянскихъ участковъ возрастаетъ по всей Франціи[211]211
  Ibid. 271–281.


[Закрыть].

Таковы, въ общихъ чертахъ, главнѣйшія преобразованія, внесенныя въ умственную, художественную, политическую и экономическую жизнь Франціи итальянскимъ вліяніемъ.

Въ заключеніе, повторимъ въ немногихъ словахъ содержаніе нашего труда. Въ половинѣ XV вѣка, въ Европѣ совершается важный политическій переворотъ. Основной принципъ средневѣковой эпохи – единство, всемірная централизація – уступаетъ мѣсто идеѣ національной самобытности, особности. Развитіе учрежденій, обнимавшихъ своими притязаніями весь европейско-христіанскій міръ, останавливается. На обломкахъ императорской власти возвышается власть королевская, источникъ и сила которой коренятся въ элементѣ народности, національной самобытности и особности. Въ этомъ новомъ движеніи, иниціативу и первенствующую роль принимаетъ на себя Франція. Людовикъ XI представляетъ первый примѣръ короля-централизатора, осторожно-хитраго и вмѣстѣ жесткаго собирателя своей земли. Онъ задумалъ политически переродить Францію и на развалинахъ Феодализма устроить свое собственное хозяйство. Онъ устремился къ этой цѣли съ высокимъ практическимъ тактомъ, съ шагъ осторожною, выжидательною хитростью. Онъ истощилъ и привелъ въ трепетъ дворянъ, конфисковалъ ихъ лены, смирилъ парламентъ, университетъ, духовенство. Такимъ образомъ, за шагомъ, онъ сдѣлался полновластнымъ хозяиномъ въ странѣ, раздѣленной до того времени между Феодальными единицами. Франція возвысилась до цѣльнаго народнаго единства, сплотилась въ одну національность. Реакція противъ этого новаго порядка вещей, созданнаго Людовикомъ XI, обнаруживается тотчасъ по вступленіи на престолъ малолѣтняго Карла VIII; но умная правительница Анна Божё, сестра Карла VIII, побѣждаетъ реакцію, и первыя десять лѣтъ своего регентства заботится о сохраненіи порядка вещей, въ которомъ оставилъ Францію Людовикъ XL Но съ 1494 года, положеніе дѣлъ измѣняется. Вмѣсто дальнѣйшаго развитая новыхъ началъ, положенныхъ Людовикомъ XI въ основаніе внутренняго быта государства, Франція устремляется во внѣшнія предпріятія. Наступаетъ эпоха французско-итальянскихъ войнъ, которыя, будучи тѣсно связаны съ реформою Людовика XI, указываютъ начатому имъ движенію новый исходъ. Борьба монархическаго начала съ сословными и корпоративными стихіями, приведенная Людовикомъ XI къ исходу, благопріятному для центральной власти, прекращается. Побѣжденное въ этой борьбѣ феодальное начало перестаетъ быть значительнымъ факторомъ французской исторіи; остатокъ неугомонныхъ феодальныхъ силъ, пережившихъ критическую эпоху борьбы, находить исходъ въ итальянскихъ войнахъ. Цвѣтъ французскаго рыцарства падаетъ въ битвахъ; храбрый, великодушный Баярдъ, послѣдній представитель средневѣковыхъ витязей, истекаетъ кровью въ битвѣ при Романьяно. Короли, не тревожимые болѣе безпокойными средневѣковыми стихіями, направляютъ свою дѣятельность въ другую сторону. Очарованные пышнымъ цвѣтомъ итальянской культуры ослѣпленные идеей свѣтскаго абсолютизма, такъ широко и разнообразно развившейся на итальянской почвѣ, они стремятся перенести въ предѣлы своего государства итальянскую цивилизацію временъ возрожденія. То, что коварствомъ, угрозою, грубою силою пріобрѣлъ Людовикъ XI, они стремятся сохранить за собою силою нравственнаго вліянія. Ставъ во главѣ цивилизующаго движенія, они пріобрѣтаютъ новый авторитетъ въ глазахъ народа: они являются передъ нимъ среди пышной придворной обстановки, окруженные всѣми тонкостями итальянскаго этикета. Что касается до итальянской цивилизаціи, которой предстояло имѣть такое сильное вліяніе на Францію, то главныя отличительныя черты ея были слѣдующія:

а) Въ религіозной сферѣ: вызывается къ жизни античный сенсуализмъ, проповѣдуется возвращеніе къ естественному, непосредственному быту. Христіанскій аскетизмъ предается порицанію, и ему противополагаются требованія человѣческой природы. Паганизмъ всюду или вытѣсняетъ христіанство, или безобразно переплетается съ нимъ.

b) Въ научной сферѣ: средневѣковому Аристотелю арабской редакціи противополагается сначала оригинальный, классическій Аристотель, а потомъ Платонъ. Схоластика предается осмѣянію, отъ науки требуется содержанія и жизненности. Изученіе древнихъ языковъ почитается единственнымъ путемъ въ міръ классической цивилизаціи.

c) Въ художественной сферѣ: вызываются къ жизни античные идеалы. Техника быстро совершенствуется. Задачею искусства полагается воплощеніе средневѣковыхъ идеаловъ въ античныхъ формахъ.

d) Въ политической сферѣ: вызывается къ жизни государственная идея, забытая въ средніе вѣка. Свѣтскій авторитетъ противополагается духовному. Національность возводится въ принципъ.

Таковы были духъ и характеръ итальянской цивилизаціи временъ возрожденія. Что касается до политическаго состоянія Италіи въ эту эпоху, то оно представляло мало отраднаго. Силы страны были парализованы отсутствіемъ національнаго единства. Разнородныя, большія и малыя, государства Италіи, были разъединены взаимными антипатіями, и для своихъ частныхъ интересовъ жертвовали благомъ цѣлаго полуострова. Всюду въ Италіи кипитъ междуусобная борьба между государями съ одной, и между государями и подданными съ другой стороны. Подъ радужной оболочкой цивилизаціи гноятся смертельныя язвы, порожденныя политической разрозненностью и деспотизмомъ.

Карлъ VIII вступилъ въ Италію съ шестидесяти-тысячнымъ войскомъ, безъ труда завоевалъ Неаполь, но, не будучи въ силахъ удержать его за собою, предпринялъ обратный путь во Францію. Итальянцы, составившіе лигу противъ Карла VIII, хотѣли задержать его, но послѣдній, разбивъ ихъ при Форново, оружіемъ проложилъ себѣ путь въ отечество.

Это было началомъ французско-итальянскихъ войнъ.

Исторія этихъ войнъ сопоставляетъ бытъ страны, едва начинавшей выступать изъ тѣсныхъ рамокъ средневѣковой жизни, съ бытомъ Италіи, которая вся, всѣми сторонами своего существованія, принадлежала новому времени, вѣку возрожденія. Понятно, что столкновеніе двухъ народностей, стоявшихъ на столь различныхъ ступеняхъ цивилизаціи, не могло остаться безъ сильнаго вліянія на ту изъ нихъ, которая стояла назади по своему духовному развитію. Взорамъ варваровъ, наводнившихъ въ 1494 Италію, возрожденіе предстало во всеоружіи. Оно обнажило передъ ниши глубину и богатство своихъ идей, и обольстительную прелесть формъ, въ которыя онѣ воплощались. Вліяніе, воздѣйствіе, было неизбѣжно. Оно обнаружилось:

a) Въ художественной сферѣ: средневѣковое готическое искусство во Франціи, съ XV в. приходившее въ упадокъ, было итальянизировано. Постройки Карла VIII и Людовика XII относятся еще къ смѣшанному стилю, въ которомъ готическій остовъ украшается античными орнаментами, но сооруженія Франциска I, за исключеніемъ Шамборскаго замка, принадлежать новому стилю. Эти зданія украшаются произведеніями скульптуры и живописи, созданными итальянскими художниками, или по ихъ образцамъ. Французскіе художники подражаютъ Итальянцамъ.

b) Въ политической сферѣ: королевская власть, возвышенная реформою Людовика XI, возвышается еще болѣе среди роскошной и блистательной обстановки, бывшей результатомъ итальянскаго вліянія. Великолѣпіе двора, соединившееся вскорѣ съ испорченностью нравовъ, ослѣпляетъ, подавляетъ воображеніе массъ. Столкновеніе многихъ народностей во французско-итальянскихъ войнахъ расширяетъ кругозоръ европейской политики, которая создаетъ систему европейскихъ государствъ и идею политическаго равновѣсія. Раждается и пріобрѣтаетъ важное значеніе дипломатическое искусство.