Текст книги "Петр I"

Прокофий Возницын, имевший опыт общения с турками, посоветовал Петру отправить Украинцева не по суше, как это делалось обычно, а на военном корабле – пусть султан посмотрит на русский флот. Петр решил, что до Керчи посольский корабль «Крепость» будет сопровождать эскадра из дюжины больших кораблей под командованием адмирала Головина. Расчет оказался верным: в июле 1700 года в Константинополе был подписан тридцатилетний мирный договор, по которому за Россией оставались крепости Азов, Таганрог и еще две из недавно построенных, а султану возвращалась занятая русским войском часть Поднепровья.[44]44
  Поднепровье – историко-географический регион, соответствующий бассейну реки Днепр.


[Закрыть] Также Россия освобождалась от ежегодной дани, выплачиваемой крымскому хану. Условия не имели большого значения для Петра – ради мира он был готов пожертвовать территориями, поскольку надеялся вскоре забрать отданное обратно.

Пока Украинцев торговался с турками, Петр заключил союз против Швеции с саксонским курфюрстом Фридрихом Августом, получившим при поддержке России польскую корону. Договор с Фридрихом был подписан в ноябре 1699 года с условием, что Россия выступит против Швеции сразу же после заключения прочного мира с султаном.

«Далась Петру эта Швеция!» – может подумать кто-то из читателей…

Далась! Еще как далась! Прежде всего было нужно вернуть территории, ранее захваченные Швецией – Ижорскую и Корельскую земли, а заодно ослабить грозного северного соседа настолько, чтобы он впредь не представлял опасности для России. «Не дразни медведя, пока рогатины в руках нет», – говорят в народе. Кроме того, России требовался выход к удобному для торговли морю: раз уж не удалось утвердиться на Черном море, так следовало попробовать сделать это на Балтийском. К государственным соображениям примешивались и личные обиды – Петр не мог забыть приема, оказанного русскому посольству в Риге, находившейся под властью шведов.

Антишведская коалиция сколачивалась Петром в условиях строжайшей тайны, при выражении всяческого уважения к шведскому королю Карлу XII и его посланникам, прибывшим в Москву для подтверждения вечного мира между Россией и Швецией. Обе стороны рассматривали этот «вечный» мир как паузу, необходимую для подготовки к войне: Петру было нужно «нейтрализовать» Османскую империю, а Карл собирался без помех разобраться с Данией, Саксонией и Речью Посполитой, которую шведы считали своей со времен правления короля Сигизмунда I из династии Васа, бывшего одновременно шведским и польским королем с 1592 по 1599 год.[45]45
  Королем Польским и Великим князем Литовским Сигизмунд (как Сигизмунд III Васа) был в 1587–1632 годах. Со шведского престола его довольно быстро сместил родной дядя, правивший как Карл IX.


[Закрыть] И если кто-то думает, что семилетней династической унии мало для территориальных претензий, то сильно ошибается. К месту можно вспомнить хотя бы князя Юрия-Болеслава, который по отцовской линии принадлежал к польской династии Пястов, а по материнской был внуком князя Галицко-Волынского Юрия Львовича. Юрий-Болеслав правил Галицией и Волынью с 1325 года по 1340 год, в котором он был отравлен своими же придворными, которым не нравилось активное насаждение католичества. Эти пять лет «правления Пяста в Галиции и Волыни» лежат в основе польских претензий на территории обеих княжеств.

В декабре 1699 года Петр привел российский календарь, по которому счисление лет производилось от сотворения мира и год начинался с 1 сентября, в соответствие с европейским календарем, в котором точкой отсчета лет было рождение Христа, а новолетие начиналось с 1 января. Таким образом, после декабря 7208 года наступил январь 1700 года по новому летосчислению. Правда, счет дням продолжили вести по юлианской системе, введенной в Римской республике с 1 января 45 года до н. э. указом Юлия Цезаря, а не по более передовой григорианской системе, получавшей все большее распространение в Европе, поэтому полного соответствия не вышло: когда в России отмечали 1 января 1700 года, в Венгрии или Пруссии уже наступило одиннадцатое. Впрочем, в то время юлианский календарь продолжал использоваться во многих европейских странах, а вот к началу ХХ века он стал анахронизмом, от которого большевики поспешили отказаться точно так же, как от ставших ненужными букв «Е», «Ѳ» и «І».

«А в знак того добраго начинания и новаго столетнаго века, – говорилось в царском указе, – в царствующем граде Москве после должнаго благодарения к Богу и молебнаго пения в церкви и кому случится и в дому своем, по большим и проезжим… улицам знатным людям и у домов нарочитых духовнаго и мирскаго чина перед вороты учинить некоторыя украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых, против образцов, каковы сделаны на Гостине дворе… или кому как удобнее и пристойнее, смотря по месту и воротам, учинить возможно; а людем скудным комуждо хотя по древцу, или ветве на вороты, или над храминою своею поставить, и то б то поспело, ныне будущаго Генваря к первому числу сего года, а стоять тому украшению Генваря по седьмой день того ж 1700 года.

Да Генваря ж в первый день, в знак веселия, друг друга поздравляя Новым годом и столетним веком, учинить сие: когда на большой Красной площади огненныя потехи зажгут и стрельба будет, потом по знатным дворам Боярам и Окольничим и Думным и Ближним и Знатным людям палатнаго, воинскаго и купецкаго чина знаменитым людям, каждому на своем дворе из небольших пушечек, буде у кого есть, и из несколько мушкетов или инаго мелкаго ружья, учинить трожды стрельбу и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случится».

Регламентация была коньком Петра или, как принято выражаться в наше время, его фишкой. В своих указах царь-реформатор подробно расписывал действия подданных – бери и исполняй, не мудрствуя лукаво, государь уже обо всем подумал, все предусмотрел. Можно было не согласиться с тем или иным указом, но не понять, чего они требуют, было невозможно.

Генрих Бухгольц.

Портрет Екатерины I. XVIII век

Клавдий Лебедев.

При дворе Петра Первого. XIX век

Глава четвертая
От Нарвы до Головчина

Алексей Кившенко.

Капитуляция шведской армии. 1887

«Присутствие духа его было столь же беспримерно, как и великодушие его: сия отличительная черта украшает образ его паче других. Присутствие духа не оставляло его никогда в злосчастнейших приключениях. Он ни мало не терял бодрости. Что может быть несчастнее, как первое его сражение с Карлом XII под Нарвою. Армия его разбита, полководцы его взяты в плен, вся артиллерия его достается неприятелю; меди в России не было для вылития на место потерянной; весь народ был поражен страхом, и в ужасе своем воображал, что торжествующий неприятель разрушит их Отечество. Но монарх при печальном сем известии ни мало не смутился, но сказал хладнокровно: “Шведы победою своею научат нас победить их самих”».

* * *

К началу августа 1700 года, когда Петр наконец-то получил от Украинцева радостное известие о заключении тридцатилетнего мира с Османской империей, войска Фридриха Августа стояли под Ригой, которую никак не удавалось взять. Войско датского короля Фредерика IV вторглось в Голштинию. Вступление в войну России сулило восемнадцатилетнему шведскому королю Карлу XII невыгоднейшую войну на три фронта… Можно с уверенностью предположить, что участники антишведской коалиции не сомневались в своей победе. Но, как скажет позже Лев Толстой: «Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги, как по ним ходить». Еще до выступления русских войск в поход Карл XII нейтрализовал датчан, внезапно высадившись с отборным пятнадцатитысячным войском у стен Копенгагена. В перевозке войск шведам помогли британцы, не желавшие усиления Дании, германских княжеств и России. Король Фредерик благоразумно капитулировал, и антишведская коалиция сократилась до двух участников.

Продвижение русских войск к Нарве, осложненное осенними дождями, растянулось на добрые полтора месяца. Авангард подошел к месту назначения 23 сентября, а последние отряды подтянулись лишь к середине октября. 20 октября русские начали обстреливать Нарвскую крепость и делали это на протяжении двух недель, пока не закончились боеприпасы. Петр, теперь пребывавший в чине капитана бомбардирской роты Преображенского полка, был разочарован тем, что стены крепости устояли, но духом не падал – надеялся взять Нарву измором.

Тем временем шведский король спешил к Нарве и прибыл туда к 18 ноября. От Копенгагена, заметьте! Подобной быстроты Петр не ожидал. Известие о скором прибытии Карла в Ливонию царь получил еще во время пребывания в Твери, по поводу чего написал генерал-фельдмаршалу своей армии Федору Головину следующее: «И о том я многократно думал, истина ль или подлог? И буде истина, то, конечно, датский [король] осилен. Мы пойдем отсель завтра до Новгорода, не мешкав». Царь надеялся, что численное превосходство поможет ему одержать победу. По разным данным, у Карла было от десяти – двенадцати тысяч солдат, а у Петра – около сорока тысяч.

18 ноября 1700 года, когда шведы были уже на расстоянии вытянутой руки от Нарвы, произошло одно из самых непонятных… нет, пожалуй – самое непонятное событие петровского периода. Внезапно Петр и его фельдмаршал Головин отбыли из-под Нарвы, передав командование войсками герцогу Карлу Евгению де Круа, голландцу, прежде служившему в звании фельдмаршала у Фридриха Саксонского. Шотландец барон фон Алларт, перешедший на русскую службу с саксонской одновременно с герцогом де Круа, писал в своей «Истории Петра Великого»: «И тако над всеми войсками команду поручили Герцогу Фон Круа, яко Генерал-Фельдмаршалу, и хотя оный Герцог в приятии сей команды крепко опрошался, однако же Его Величество те его резоны апробовать не соизволил, и что уже и прежде сего намерение было оному Герцогу ту команду поручить, но для некоторых приключившихся обстоятельств удержалося».

Накануне решающего сражения царь и его доверенный военачальник передают командование войсками не пойми кому (будем уж называть вещи своими именами!) и бегут прочь… Почему? Впоследствии в «Гистории Свейской войны», инициатором создания которой и редактором был сам Петр,[46]46
  Непосредственно над созданием текста «Гистории» трудились кабинет-секретарь Петра Алексей Васильевич Макаров и его помощник-канцелярист Иван Антонович Черкасов.


[Закрыть] этот шаг получил следующее объяснение: «Против [накануне] восемнадцатого числа государь пошел от армии в Новгород для того, чтобы идущие достальные полки побудить к скорейшему приходу под Нарву, а особливо чтоб иметь свидание с королем польским». Объяснение не выглядит убедительным – побудить полки к скорейшему приходу можно было и через гонца, для этого не нужно ехать самому в компании своего фельдмаршала. И чем могло помочь «свидание с королем польским», когда шведы уже стояли под Нарвой, ведь авиации и ракет дальнего радиуса действия в то время не было? Даже если бы Фридрих бросил все свои войска к Нарве, то успели бы они, что называется, «к шапочному разбору».

Легкомыслие?

Нет, этот недостаток не был свойственен Петру. Он думал скоро, но обстоятельно.

Трусость?

И этим недостатком Петр не обладал.

Единственным логичным объяснением скоропалительного отъезда из-под Нарвы представляется забота о сохранении собственного престижа. Поняв, что против Карла не устоять, Петр решил возложить позор поражения на герцога де Круа. С моральной точки зрения подобный поступок выглядит не очень-то красиво, но давайте попробуем поставить себя на место Петра. С турками на Азове вышло не так ладно, как хотелось, а теперь еще и шведам сражение проиграть? Так, чего доброго, подданные окончательно разочаруются в царе, тем более что поводов для недовольства у них имеется изрядно. Да и вообще государю, как помазаннику Божьему, положено быть непобедимым и непогрешимым. Так что пусть сражение проигрывает герцог де Круа…

Главным недостатком русской армии, осаждавшей Нарву, была растянутость ее позиций на целых семь верст. Обильный снегопад дал шведам возможность внезапной атаки, которая вызвала панику в русском стане. Конница пыталась спастись от противника, бросившись в реку Нарву. Бóльшая часть достигла противоположного берега, но более тысячи человек утонуло. Пехота забила мост, который обрушился, не выдержав нагрузки… Герцог де Круа сдался в плен, и его примеру последовали многие иностранные офицеры. Отсутствие централизованного командования ускорило разгром русской армии. Под натиском врага смогли устоять только Преображенский, Семеновский и Лефортовский полки, от которых шведы избавились посредством хитрости. Было объявлено, что король Карл дозволяет русским уйти от Нарвы с оружием в руках (пушки оставались шведам). Первыми по восстановленному мосту прошли три упомянутых полка, но стоило только им оказаться на другом берегу, как шведы тотчас же разоружили оставшихся на их стороне русских солдат, а всех офицеров взяли в плен.

Если попытаться выразить итог сражения под Нарвой в двух словах, то наиболее подходящим вариантом будет «позорный разгром». Стоило ли так усердно готовиться к войне и идти за тридевять верст ради того, чтобы лишиться шести тысяч солдат и ста тридцати пяти пушек? И кому проиграл русский царь? Мальчишке, который был на десять лет моложе! «Итако шведы над нашим войском викторию получили, что есть бесспорно, – говорится в «Гистории Свейской войны», – но надлежит разуметь, над каким войском оную учинили, ибо только один старый полк Лефортовский был (который пред тем назывался Шепелева); два полка гвардии только были на двух атаках у Азова, полевых боев, а наипаче с регулярными войсками, никогда не видали. Прочие ж полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядовые, самые были рекруты, как выше помянуто, к тому ж за поздним временем великий голод был, понеже за великими грязьми провианта привозить было невозможно, и единым словом сказать, все то дело яко младенческое играние было, а искусства ниже вида. То какое удивление такому старому, обученному и практикованному войску над такими неискусными сыскать викторию?.. Но когда сие нещастие (или лучше сказать великое щастие) получили, тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила».

В последней фразе заключена суть характера Петра Первого и суть петровского правления. «Когда сие нещастие (или лучше сказать великое щастие) получили…». Несчастье и впрямь оборачивается счастьем для тех, кто способен учиться на собственных ошибках. Там, где неумный и малодушный откажется от продолжения борьбы, сильный умом и духом сделает нужные выводы и приложит все силы к тому, чтобы в следующий раз победа оказалась на его стороне.

Карл XII тоже совершил ошибку – не стал преследовать отступающее русское войско, а выступил против Фридриха Августа и тем самым упустил возможность навязать Петру мир на самых выгодных для себя условиях. Впрочем, не такая уж это была и ошибка, ведь пускаться во все тяжкие на бескрайних российских просторах в начале зимы, имея в тылу саксонскую армию, было бы опрометчиво. Сыграли свою роль и личные мотивы. К Петру на тот момент Карл особой неприязни не испытывал – враг как враг, не более того, – а вот Фридриха Саксонского он ненавидел всеми фибрами своей пылкой души, поскольку считал его организатором антишведской коалиции. Датчан тоже не следовало сбрасывать со счетов, ведь лояльность Фредерика IV была обусловлена наличием шведского кулака под его носом. Стоит только убрать кулак подальше, как датчане снова начнут бузить.

8 июля 1702 года Карл разгромил польско-саксонское войско в сражении при Клишове, после чего захватил значительную часть Речи Посполитой. Окружение отговаривало Карла от сражения, основываясь на том, что против сорока шести пушек противника шведы могли выставить только четыре (!). «Когда мы захватим саксонские орудия, их у нас будет предостаточно», – ответил Карл и велел готовиться к битве. Это к тому, что противник у Петра был крайне достойный, хотя и десятью годами младше.

В декабре 1700 года русский посол Андрей Матвеев писал из Гааги Петру: «Шведский посол с великими ругательствами сам, ездя по министрам, не только хулит ваши войска, но и самую вашу особу злословит, будто вы, испугавшись приходу короля его, за два дни пошли в Москву из полков, и какие слышу от него ругания, рука моя того написать не может. Шведы с здешними, как могут, всяким злословием поносят и курантами на весь свет знать дают не только о войсках ваших, и о самой вашей особе. Здешние господа ждут мира, потому что лучшие ваши войска побиты и генералы, пущие промышленники, взяты в полон, каких людей сыскать трудно, и солдат таких вскоре обучить невозможно». Ущерб репутации не шел ни в какое сравнение с угрозой, нависшей над Россией. Важно было не дать Карлу развить успех и получить как можно больше времени для реорганизации армии.

Фридрих Саксонский был крайне ненадежным союзником. С одной стороны, он горел желанием поквитаться со шведами за все нанесенные ему обиды, а с другой, во что бы то ни стало хотел удержать на своей голове польскую корону – ведь королем быть почетнее и выгоднее, чем курфюрстом.[47]47
  Курфюрстом (в дословном переводе с немецкого – «князем-выборщиком») – в Священной Римской империи назывался имперский князь, обладавший правом голоса при избрании императора. Права и особые привилегии курфюрстов были документально оформлены Золотой буллой 1356 года, утвержденной императором Карлом IV Люксембургским. Кто реально, кто только формально, но все курфюрсты были подчинены императору Священной Римской империи, а король польский (и великий князь литовский) был полностью самостоятельным правителем.


[Закрыть] Ради короны он мог заключать тайное соглашение с Карлом XII за спиной Петра. Петр прекрасно понимал, какого союзника послала ему судьба, но всячески поддерживал Фридриха в борьбе со шведами – пусть лучше Карл воюет в Польше, нежели в России. После нарвского разгрома Петр нашел возможность предоставить в распоряжение Фридриха двадцатитысячное войско и ежегодно выдавал ему субсидию в сто тысяч рублей.[48]48
  Пуд хлеба в то время стоил в среднем десять копеек.


[Закрыть] Кроме того, против шведов действовал корпус Бориса Шереметева, собранный в Новгороде по принципу «с бору по сосенке». Костяк корпуса составляли участники осады Нарвы, к которым могли добавляться все мало-мальски сведущие в военном деле. В декабре 1700 года Петр писал Шереметеву: «Не лепо при несчастьи всего лишиться… Того ради повелеваю, – тебе при взятом и начатом деле быть и впредь, то есть – над конницей, с которой ближние места беречь для последующего времени, и иттить вдаль для лучшего вреда неприятелю. Да и отговариваться нечем: понеже людей довольно, так же реки и болота замерзли… Еще напоминаю: не чини отговорки ни чем, ниже болезнью… Получили болезнь многие меж беглецов, которых товарищ, майор Лобанов, повешен за такую болезнь».

Польза от шереметевских рейдов была тройной. Во-первых, его корпус доставлял шведам существенное беспокойство и отвлекал на себя часть войск, облегчая тем самым положение Фридриха Августа. Во-вторых, одержанные победы поднимали моральных дух русских воинов – вот же, и мы шведов бить можем! Шереметев был идеальным полководцем – умным, дальновидным и осторожным. Пока его солдаты не набрались боевого опыта (а опыт был третьей пользой), Борис Петрович предпочитал нападать на шведов лишь в тех случаях, когда имел как минимум двукратный численный перевес. И это правильно, ведь его главной задачей было нанесение «лучшего», то есть – наибольшего вреда шведам, а не изгнание их с русской земли (всему свое время). Разумеется, требовалась какая-то громкая победа, могущая подсластить горечь нарвского поражения. Такая победа была одержана в конце декабря 1701 года[49]49
  По новому стилю сражение состоялось 9 января 1702 года.


[Закрыть] у поместья Эрестфер, близ Дерпта.[50]50
  Ныне это эстонский город Тарту.


[Закрыть] Петр в этом сражении не участвовал, но оно имело очень важное значение, так что нужно сказать о нем пару слов.

В Эрестфере находились основные силы генерал-майора Вольмара фон Шлиппенбаха, которому Карл XII поручил охрану Шведской Ливонии (да, это тот самый «пылкий Шлиппенбах» из «Полтавы»).[51]51
  Во время Полтавской битвы Шлиппенбах попал в плен и в 1712 году поступил на русскую службу, такая вот с ним произошла метаморфоза.


[Закрыть] Шереметев располагал примерно семнадцатью тысячами воинов, треть которых составляло конное дворянское ополчение. У Шлиппенбаха, как принято считать, было около семи тысяч солдат.[52]52
  Согласно давно устоявшейся традиции, западноевропейские историки стараются преуменьшать численность войск, потерпевших поражение от русской армии. Так, например, эстонский историк Хельдур Палли (1928–2003), считающийся основоположником эстонской исторической демографии, утверждал, что в распоряжении Шлиппенбаха было от трех тысяч до трех тысяч восьмисот солдат. С подсчетом потерь происходит та же самая «катавасия». В шведской историографии считается, что в сражении при Эрестфере шведы потеряли семьсот человек убитыми и триста пятьдесят – пленными, а русские потери составили три тысячи человек.


[Закрыть] В «Журнале Петра Великого»[53]53
  Полное название: «Журнал или поденная записка, Блаженные и вечнодостойные памяти Государя Императора Петра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштатского мира». (Напечатан с находящихся в Кабинетном архиве списков, правленных рукою Петра Первого).


[Закрыть] записано, что шведы потеряли убитыми три тысячи человек, а русские – тысячу. Эти сведения сильно расходятся с данными, которые приводит в своем военно-походном журнале Шереметев: «Всего ранено шестьдесят три человека, побито семнадцать человек». Потери и трофеи, а также захваченных в плен шведских офицеров Шереметев перечисляет с дотошностью потомственного бухгалтера – желающие могут ознакомиться с журналом, благо он находится в Сети в свободном доступе.

«Мы можем, наконец, бить шведов!» – обрадовался Петр, получив известие о победе, за которую Шереметев получил фельдмаршальское звание и орден Святого апостола Андрея Первозванного. Этот старейший российский орден, высшая награда Российской Империи, был учрежден Петром в день памяти апостола 13 декабря 1698 года и до 1713 года оставался единственным российским орденом.

Несколько лет Петр со скоростью, которой мог бы позавидовать и Карл XII, мотался (иначе и не скажешь) по своей державе от Архангельска до Воронежа. В Архангельске, пережившем нападение шведских кораблей, требовалось укрепить защиту города, а в Воронеже приходилось строить новые корабли и ремонтировать старые, для того чтобы у турок не возникало и мысли о нападении на Россию. Договор – это всего лишь бумага с подписями, а главной сдерживающей силой во все времена была опасность получить сдачи той же монетой. «Извольте держать опаску от турской стороны (как я напред сего писал) и, для Бога, никаких торговых приезжих не пускайте на Таганрог, а торговать велите у Азова в удобных местах; также чтоб город поспешить к совершению обороны к зиме», – писал Петр в середине 1701 года своему верному сподвижнику Федору Апраксину, бывшему в то время азовским губернатором.

Для того, чтобы постоянно быть в курсе турецких дел, в конце 1701 года Петр отправил постоянным посланником в Константинополь Петра Андреевича Толстого, который усердной службой замаливал свой давний грех – поддержку Милославских во время стрелецкого бунта 1682 года. Толстой пробыл среди турок без малого тринадцать лет – до 1714 года, и все это время подробно информировал Петра о турецких делах и настроениях. Ради добычи информации Петр Андреевич создал разветвленную агентурную сеть, а при необходимости пускался на авантюры самолично – например, мог тайно проникнуть в султанский гарем (!) для того, чтобы подкупить мать султана Ахмета III и воздействовать через нее на владыку Блистательной Порты.[54]54
  Портой (Оттоманской Портой, Блистательной Портой или Высокой Портой) в дипломатии называли правительство Османской империи, а также саму империю. Название происходит от ворот в центре Константинополя, ведущих во двор резиденции великого визиря.


[Закрыть] Дважды, во время обострения российско-турецких отношений, Толстому пришлось побывать в крепости Эдикале, известной также как Семибашенный замок. Османская дипломатическая этика предписывала держать послов враждебных государств в заложниках вместо того, чтобы высылать их домой.

Подготовка к войне требовала средств. «Птенец гнезда Петрова» Андрей Нартов, благодаря своим талантам выбившийся из посадских людей в заведующие царскими токарными мастерскими, рассказывал, как была решена проблема нехватки денег: «После первой неудачной осады города Нарвы Государь Петр Первый… имел недостаток в пушках; сего ради для скорейшего вылития оных, принужден был прибегнуть к церковным колоколам, которых находилось множество лишних. А как и в деньгах был также недостаток, то в крайности такой намерен был поубавить монастырских сокровищей, в золоте и серебре состоящих. Оба сии предприятия могли в нерассудительном народе поселить негодование, который по суеверию и по старинным предрассуждениям лучше бы хотел видеть великолепие церковное, нежели благополучие государства, подкрепляемое таким имуществом… Князь Ромадановский… сказал: “Жаль мне тебя, Петр Алексеевич, быть так, поедем теперь, но не бери с собою никово”. Обрадованный Государь и аки бы вновь от сего переродившийся, следовал за ним… поехали они обще из Преображенска в Кремль: прибыли в Тайный приказ, над которым был князь Ромадановский главноначальствующим, вошли в присутственную палату, в которой кроме сторожа никого не было. Князь приказывал ему отдвигать стоящий у стены шкап, в котором находились приказные книги… шкап был отдвинут, появилась железная дверь… Ромодановский приступя к дверям, осматривал висящую восковую печать, сличал ее с тем перстнем, который был на его руке и которым вход был запечатан, при чем свечу держал Его Величество. Потом, вынув из кармана хранящийся в кошельке ключ, отпирал оным дверь… При входе своем в первую палату, которая была со сводом, к несказанному удивлению увидел Его Величество наваленные груды серебряной и позолоченной посуды и сбруи, мелких серебряных денег и голландских ефимков, которыми торговцы чужестранные платили таможенную пошлину, и на которых находилось в средине начеканенное московское клеймо для того, чтоб они вместо рублей в России хождение свое имели, множество соболей, протчей мягкой рухляди, бархатов и шелковых материй, которые либо моль поела, или сгнили. А как Государь смотря на сие последнее и пожимая плечами, сожалел и говорил: “Дядя! это все сгнило” то князь отвечал: “Да не пропало”. По сем любопытство побуждало Петра Великого идти в другую палату посмотреть, что там находится, но князь его не пустя остановил и сказал: “Петр Алексеевич! полно с тебя теперь и этова; будет время, так отдам и достальное. Возьми это, и не трогая монастырского, вели наковать себе денег”. Государь расцеловал почтенного и верного старика, благодарил его за соблюдение сокровища, и спрашивал: каким образом без сведения братей и сестры его Софии, по сию пору сие оставалось. “Таким образом, – отвечал Ромадановский, – когда родитель твой Царь Алексеи Михайлович в разные времяна отъезжал в походы, то по доверенности своей ко мне лишние деньги и сокровища отдавал на сохранение мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я ни кому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда”».[55]55
  Нартов А.К. «Достопамятные повествования и речи Петра Великого, записанные денщиком его Нартовым».


[Закрыть]

Легенда хороша, но верится в нее с трудом, да и факты свидетельствуют о том, что на протяжении многих лет Петр всячески старался «изыскивать средства». Начал он с того, с чего начинают все монархи, оказавшиеся в стесненных обстоятельствах, – увеличил чеканку монеты, сопровождая повышение интенсивности снижением содержания серебра и золота. Прежде в России деньги чеканились с использованием молотового снаряда: на нижний штемпель клали заготовку, на которую с высоты падало тяжелое бревно с верхним штемпелем. Если изображение на монете получалось недостаточно четким, удар повторяли. Производительность молотового снаряда была невеликой, а низкое качество монеты располагало к подделыванию – даже в одной партии монеты заметно разнились, а как при отсутствии единого стандарта можно различать подделки?

Петр начал чеканить монету при помощи винтового пресса, который давал стандартное качество и позволял без проблем изготовлять монеты крупных размеров. Также Петр ввел в обиход серебряный рубль, который стали чеканить с 1704 года (прежде в России из крупных серебряных монет чеканили только полтины). По замыслу царя «дорогой» серебряный рубль должен был заменить золотые монеты и, таким образом, резко снизить вывоз золота за пределы державы иностранными купцами.

Одними монетами дело не ограничилось. По предложению Алексея Курбатова (дворецкого боярина Бориса Шереметева) была введена продажа гербовой бумаги – бумаги с водяными знаками, на которой следовало писать челобитные и оформлять сделки. Покупка гербовой бумаги была аналогом уплаты пошлины в казну. Идея не новая, с византийскими корнями, но до России она дошла только с подачи Курбатова, которого Петр в награду назначил дьяком Оружейной палаты.

К «гербовой» пошлине добавилось множество других налогов: ледокольный, погребной, водопойный, на покос сена, трубный, с продажи свеч и т. д. Венцом царской фантазии стал налог на бороду, весьма, надо сказать, немалый. Слуги, ямщики, извозчики и простые горожане ежегодно платили за право носить бороду по тридцать рублей, а дворянам и чиновникам борода обходилась в двадцать раз дороже. Крестьян тоже не обошли вниманием – при въезде и выезде из городов бородачи платили по копейке. В 1715 году был установлен единый налог в пятьдесят рублей в год, независимо от чина и звания, который просуществовал до 1772 года. Всего же за время правления Петра количество налогов было доведено до четырех десятков. Последним из петровских налогов стала подушная подать, введенная в 1724 году. Владельческие[56]56
  Владельческими назывались крестьяне, находившиеся в крепостной зависимости от дворян-помещиков.


[Закрыть] крестьяне платили ежегодно по семьдесят четыре копейки с души, а государственные – на сорок копеек больше, поскольку никаких оброков на них не налагалось. Посадские люди (горожане) платили по одному рублю двадцати копеек с души. Подушной податью облагались все мужчины податных сословий, независимо от возраста, а у раскольников – также и женщины.

Реванш за разгром при Нарве был взят в Ингерманландии (так шведы называли Ижорскую землю). Здесь находились две мощные крепости – Ниеншанц и Нотебург, запиравшие вход в Неву и заодно позволявшие шведам господствовать на Ладожском озере, где у них был довольно сильный озерный флот. С Нарвой были связаны плохие воспоминания, а одноименная река была неудобной для судоходства из-за наличия порогов, то есть по ней нельзя было поддерживать устойчивую связь с городом.[57]57
  Во времена тотального бездорожья речные пути были гораздо удобнее сухопутных – в теплое время года можно было плыть по воде, а в холодное – ехать по льду на санях.


[Закрыть] Кроме того, в Псковском озере находилась многочисленная шведская эскадра, могущая создать множество проблем русским войскам. Взвесив все «за» и «против», Петр решил штурмовать Нотебург, обороной которого руководил подполковник Густав фон Шлиппенбах, родной брат упомянутого выше генерал-майора. К концу сентября 1702 года у стен крепости собралось более двенадцати тысяч русских солдат и еще около двадцати тысяч находились поблизости. Гарнизон Нотебурга насчитывал всего четыреста пятьдесят солдат, но для эффективной обороны этого количества было достаточно, ведь стены крепости имели от пяти до шести метров в высоту и три метра в толщину.

Первого октября русские начали обстрел крепостных стен, который продолжался до одиннадцатого числа, пока орудия могли стрелять (пушкари не имели достаточной подготовки и плохо берегли свои пушки). Удобные для прохода бреши в стенах пробить не удалось, но и медлить было нельзя – Петр приказал штурмовать крепость. После кровопролитного тринадцатичасового сражения шведы сдались. «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен, – сказал Петр, обыгрывая название древней русской крепости, стоявшей когда-то на месте Нотебурга[58]58
  Древняя новгородская крепость Орешек.


[Закрыть]. – Артиллерия наша зело чюдесно свое дело исправила». Показательная деталь: в пику Карлу, проявившему под Нарвой вероломство по отношению к сложившим оружие русским войскам, Петр позволил защитникам Нотебурга уйти с оружием и знаменами в Нарву. Вместе с остатками гарнизона ушли многие из горожан – русские никого не удерживали силой. Подобное благородство было не только похвальным с точки зрения морали, но и выгодным в военном смысле: зная, что русские не чинят сдавшимся обид, шведы в безнадежных ситуациях не сражались до последнего вздоха. К слову будь сказано, что по отношению к изменникам и трусам Петр был беспощадным – вешал таких на первом же дереве, а за неимением оного – на чем придется. Нотебург был переименован в Шлиссельбург – Город-ключ, поскольку он был ключом к Неве и шведским владениям.