Текст книги "Красный ангел. Черновики"

Василий Чибисов
Красный ангел
1
Сто лет без права пересылки

Есть два страха…

И отдаленный, едва слышный лай какого-то огромного пса продолжает мучить меня.

Лавкрафт. Собака

Любое погружение в транс оставляет нас наедине с нашим бессознательным. И никто не может поручиться, что за следующим поворотом лабиринта из самых невинных ассоциаций не притаилась лохматая и зубастая…

– Собака.

Психологический центр «Озеро»

2 февраля, 2017

Светлана Александровна Озёрская отложила маятник в сторону и пристально посмотрела на мирно спящего в кресле пациента. Уже пятый сеанс гипноза срывался самым постыдным образом. И это была не методическая ошибка, а отдельная, трудно решаемая проблема. Остальные клиенты, впадая в транс, вели себя «как положено», как дедушка Фрейд завещал. Вернее, прадедушка Шарко, но это уже детали.

Озёрская редко, крайне редко использовала гипноз. «Любое внушение невольно блокирует некоторые стороны Вашей личности, краткий период облегчения может смениться неделями депрессии», – так она говорила и своим клиентам, и своим ученикам. Но это была только часть правды. Сон разума рождает страшных, но относительно безопасных тварей. Гипноз выпускает этих зверей из заточения. Иногда всех разом.

Психотерапевт прервала поток своих неуместных философских рассуждений и прислушалась. Ей не показалось: пациент сквозь сон что-то бормотал. Но это не был связный рассказ или даже поток сознания. Многие во сне разговаривают. Ну как разговаривают? Так, издают какие-то звуки, иногда произносят отдельные слова или даже фразы. Но осмысленной речи там нет. Не было осмысленности и в словах пациента.

– Какая пушистая собака! – настойчивее произнёс спящий в кресле мужчина и погрузился в ещё более глубокий сон. На губах играла блаженная улыбка, дыхание было ровным и спокойным.

Светлана не собиралась его будить. Во-первых, клиент был состоятельным и обязался честно оплачивать каждый час консультаций – даже если большую часть времени он спал. Во-вторых, в книге записей этот «соня» теперь всегда был последним: когда он уснул так в первый раз, пришлось следующего пациента принимать в другом кабинете. В-третьих, хотя никакого прогресса не было, Света не сдавалась. Ей нужно было разгадать эту загадку. Кроме того, постоянные бессонницы никому не идут на пользу, и надо использовать каждую возможность смягчить симптоматику невроза.

И, как обычно, неврозы не ходят поодиночке…

Вообще, в чём заключается миссия психотерапевта? Не в лечении, как думают многие. Если уж психика дала трещину, то можно только замедлить или сгладить распад личности. Это в лучшем случае. Как правило, врачам остаётся только наблюдать, изучать, писать статьи, делиться опытом. Тяжкое зрелище… от которого зачастую свободны психотерапевты. Всё-таки психиатрия и психотерапия – это совершенно разные области. Такие, как Светлана, помогают психически здоровым (формально) людям самостоятельно найти дорожку к темным закоулкам собственной души и провести там генеральную уборку, при необходимости разгоняя затаившуюся по углам мелкую шушеру.

Владислав Янковский был вполне успешным здоровым человеком. Он возглавлял небольшую фирму по производству эхолокационного оборудования. «Небольшую» в смысле числа работников и состава акционеров, разумеется. Откровенно говоря, фирма занимала большую часть рынка, а её совет директоров имел прямой выход на самого Верховного. Ещё откровеннее: Янковский заменил собой рынок. Возможные конкуренты были либо надежно рассажены по российским тюрьмам, либо не менее надежно уложены по российским же канавам. Что делать? Эти дельцы не могли не обворовывать собственную страну, даже накануне возможной войны. А Владислав происходил из старинного рода польских промышленников, и посему щепетильно относился к финансам: как своим, так и чужим. Он свято верил, что кроме него никто не способен организовать производство пьезокерамических элементов, и эта вера заставляла его фанатично вгрызаться в ВПК своей новой Родины.

Что же произошло с психикой этого польско-российского гусара? Светлана стала мысленно листать историю болезни. «Никаких записей о клиентах» – золотое правило психотерапевта, консультирующего российскую элиту. Память у Озёрской была отменная, закалённая в боях за международное признание. Ей не нужны были ни «дворцы воспоминаний», ни цепочки ассоциаций, ни мнемотехники. Она просто всё помнила.

Начало 2017-го года было отмечено массовыми забастовками рабочих всех мастей: от заводских тружеников до официантов и операторов call-центров. И что самое неприятное: волна докатилась и до России, парализовав несколько важных для ВПК отраслей. Поговаривали о том, что все эти акции протеста инспирированы извне. Обстановка накалялась. Масла в огонь подливали «проверенные источники», которые нестройным хором обвиняли власть в закулисной охоте на ведьм. И на этот раз никакого иносказания. В прямом смысле: администрация Верховного якобы заключила контракт с австрийским демонологом. Справедливости ради следует отметить, что ни демонолога, ни представителей администрации эти «проверенные источники» в глаза никогда не видели. Тем не менее, массовая истерия медленно, но верно набирала обороты.

Социально-политические страсти неминуемо находят отклик в страстях душевных. Особенно у тех, кто имеет прямое отношение к действующей власти. Примерно месяц назад у Владислава пропал сон. Он мог до рассвета лежать с закрытыми глазами и даже чувствовать себя отдохнувшим, но упорно не засыпал. Мозг словно отказывался ослаблять хватку рациональной активности. Потом появилась тревожность, которая стремительно переросла в беспричинный страх. Янковский боялся тёмных углов, старух, узких улиц и собак…

– Собака. Она опять пришла. Можно её погладить? – опять пробормотал он сквозь сон.

Странно. В его текущем состоянии Владислав близко бы не подошёл даже к таксе. Ему пришлось отправить своего терьера к родственникам в Польшу. Разлука далась тяжело, но ещё тяжелее было находиться в одной квартире с собакой, пусть и преданной. Один вид лохматого существа внушал бизнесмену суеверный ужас.

– Ну почему? – резко поднялся с кушетки Янковский, по щекам его текли слезы. – Почему меня не пускают…

Светлана склонила голову и, успокаивающе улыбаясь, жестом предложила клиенту пересесть на стул. Янковский охотно покинул кушетку и, пытаясь отдышаться, торопливо достал бумажник. На стол легли несколько сотен евро.

– Светлана Александровна, я не знаю, как Вам это удалось, но я всё вспомнил. Но ещё одного такого экскурса в прошлое, боюсь, я не выдержу. Лучше сидеть на таблетках, чем заново испытывать такую тоску.

Когда Озёрская тщательно подбирала слова, она издавала звук, похожий на смесь утробного кошачьего урчания и тибеткой мантры. Сейчас же психотерапевт напоминала небольших габаритов белорусский трактор. Янковский насторожился. Может, он что-то пропустил, и часть безумия должна передаваться лечащему врачу?

– Владислав, сейчас услышьте и поймите меня правильно – медленно проговорила Озёрская, слегка подавшись вперёд и тут же отодвигаясь. – Тоска – это всего лишь одна из форм страха. То, что Ваши эмоции стали менять форму означает лишь одно: мы близки к их подлинному содержанию. У каждого страха есть свои корни, которые уводят нас в наше детство. Если Вы видели что-то из своего далекого прошлого, то я могу быть спокойной.

– Уж куда дальше. Мне было не больше четырех лет, когда я жил с дедом в деревне. Этот период я почти не помню. Но этот сон. Чёрт возьми, я же видел его однажды. Где-то месяц назад…

– Когда всё и началось?

– Да! Я вспомнил, вспомнил, – клиент спешил всё высказать, его взгляд блуждал, превращая интерьер кабинета в декорации памяти. – Мы жили на краю леса, на отдалении от остальных изб. Но каждый вечер к нам приходил пёс: большой, чёрный и лохматый. Довольно дружелюбный. Он гулял по двору, иногда просто сидел и смотрел в окно. Я очень хотел выйти и погладить его, ведь он так приветливо вилял хвостом… Но дед всегда мрачнел при появлении пса и запирал дверь на засов. Я просил впустить зверя, но дед лишь качал головой.

– Может, это был волк? Только чёрный. Приходил из леса…

– Нет. Он приходил со стороны деревни и к лесу даже не приближался.

– А уходил куда?

– Не могу сказать. Быстро темнело, и я шёл спать. Мне было очень грустно тогда… Всё. Не могу больше. Спасибо Вам огромное, Светлана Александровна! – Янковский встал и направился к выходу.

– Последний вопрос. К другим жителям он тоже приходил?

Владислав замер и втянул голову в плечи, словно контрабандист, которого резко окрикнули уже после перехода границы. Он стоял так около минуты, потом вернулся, сел обратно на стул, обхватив голову.

– Там не было других жителей… – тихо пробормотал он. – Вернее, я их не помню. Нет. Не так. Их точно не было. Я вижу брошенные дома, поросшие сорняком дворы, засыпанный колодец. Запустение и разруха. И оттуда, из этой покинутой всеми территории приходил ухоженный приветливый пёс, с лоснящейся великолепной шерстью.

– Приходил и просто приветливо смотрел в окно?

– Приветливо? Не знаю, возможно. Он был очень лохматый, я не видел его глаз, не видел выражения его… лица… морды… нет, всё-таки лица. Да что ж такое! У собак ведь морда?

– У собак – морда, – с самым серьёзным видом подтвердила Светлана Александровна. – А у каждого воспоминания раннего детства – лицо, или даже лик. Пожалуй, нет ничего страшнее безликих воспоминаний.

– Безликий ужас, приветливо виляющий пушистым хвостом! – с каким-то мрачным торжеством изрёк Владислав.

– Почему же ужас? Вполне обычная собака, просто лохматая.

– Вот именно, что лохматая. Доктор, ну представьте себе гуляющую по траве лохматую псину. Неужели к шерсти ничего не прицепится? А этот пёс мог похвастаться идеальным состоянием своей чёрной шубы.

Улыбка Светланы стала ещё шире, глаза заблестели. Как всегда, она нашла и решение, и способ указать клиенту на это решение. Психотерапевт не всегда имеет права выдавать пациенту ни диагноза, ни причины его страхов, иначе невротик уйдёт в такую глухую оборону, что никакой гипноз не спасёт. А уж тем более специалист, использующий ряд методик из психоанализа! Фрейд даже называл повышенную честность в лечении не иначе, как вульгарным, варварским психоанализом.

Светлана Александровна Озёрская была кем угодно, но только не дилетантом и уж тем более не вульгарной особой. И теперь она шла от обратного, ведя своего клиента в стремительную и отчаянную атаку на бастионы памяти. Единственное чувство не давало ей покоя. Первый раз в жизни ей стало самой страшно открывать подвалы бессознательного. Что-то древнее и безымянное дремало там. Но отступать было нельзя.

– Вполне возможно, что Вы просто не разглядели репейников в собачьей шерсти. Или Вам просто было не до этого.

– Нет, я точно помню идеальную блестящую шерсть. И ещё такая тоска…

– Какая? Договаривайте! Вы же сами нашли нужное слово.

– Смертная тоска! – поднял тяжёлый взгляд Владислав.

– И вряд ли она связана с собакой. Тоска появляется, когда после вытеснения памяти не наступает замещения. Это не страх. Это именно тоска. Если маленький ребёнок видит большого мохнатого зверя, то страх просто не может возникнуть.

– Почему же?

– Очень просто! – Озёрская виновато улыбнулась, безмолвно извиняясь за предстоящую лекцию. – Все наши рефлексы формируются на протяжении жизни. Но есть безусловные рефлексы, которые даны нам с рождения. Безусловных у человека выявлено довольно немного. Например, здоровые маленькие дети, все без исключения, крайне положительно реагируют на две вещи: на еду и на пушистые объекты.

– Какие объекты? – не понял Янковский. Его психика была готова выкашивать всё, что хотя бы отдалённо могло напомнить о той собаке. Но терапевтическая атмосфера, с таким трудом созданная Светланой, сводила на нет практически любое сопротивление «заградительных отрядов» души.

– Пушистые. Это и плюшевые игрушки, и даже шерстяные вещи. Но особенно хорошо дети относятся к кошкам и лохматым собакам. Более того. Часто это взаимно. Сейчас я найду материалы.

Светлана «разбудила» миниатюрный малиновый нетбук и сделала несколько поисковых запросов. Клиент всё это время внимательно смотрел на зимний пейзаж за окном.

– Я Вас понимаю. Поэтому мне и было грустно, что дед не пускал меня поиграть с собакой. Конечно, он боялся за меня, это очевидно. Сейчас очевидно. Но тогда-то я этого не понимал и вряд ли мог понимать. Так почему же сейчас я стал бояться собак? И почему этот пёс вызывает во мне такой ужас?

– Что, и сейчас вызывает?

– Да. Кажется, что стоит подойти к окну, и я вновь увижу его там, на снегу. Дело-то зимой было.

– Так может, поэтому и не было народу-то? Зима, все разъехались… – Светлана ощущала явный азарт, подталкивая пациента встать лицом к лицу со своим подсознанием.

– Ну это же не дачный посёлок, а самая настоящая деревня. Я ведь и летом там был.

– Пёс приходил только зимой?

– Да, после больших снегопадов. Вот как сейчас… – Владислав встал и подошёл к окну, из которого открывался чудесный вид на заснеженные кусты и заметённые тропинки. Психологический центр Светланы располагался в центре небольшого ухоженного парка. – В деревне зима тянулась долго. Я и сейчас не особо верю, что февраль на дворе. Всё кажется, что только-только выпал первый снег.

– У Вас хорошее воображение. Как думаете, если бы сейчас собака и в самом деле сидела у окна, Вы бы вышли к ней? А я пока пойду и открою для Вас дверь… – с этими словами Светлана демонстративно поднялась из-за стола и пошла к выходу.

Секунда напряжённого молчания. Янковский что-то нарисовал перед мысленным взором и как ошпаренный отскочил от окна.

– Нет! Нет! Не открывай дверь. Не надо! – чтобы не упасть, он прислонился к стене, где был пойман врасплох психотерапевтом. Врач развернула нетбук экраном к пациенту и тот, как загипнотизированный, стал смотреть на фотографии.

Материалы, которые искала Озёрская, оказались обычными снимками детей и собак. Вот две маленькие девочки уткнулись в густую шерсть сенбернара. Вот мальчик обнимает лохматого колли. Вот лабрадор охраняет сон ещё одного ребёнка… Полтора десятка фото – и пациент явно успокоился.

– Какая прелесть! – наконец сказал он.

– Вот. И собак Вы не боитесь. Никаких. И значит, не можете бояться и того лохматого визитёра. Ведь он ничем не отличается от остальных собак, не так ли?

На мониторе во весь экран развернулась последняя фотография: большой чёрный ньюфаундленд сидел на снегу и смотрел на окна хозяйского дома.

– Ничем. Хотя подождите! Не убирайте картину.

Светлана и не собиралась. Её пульс слегка участился, пока она наблюдала за реакцией пациента. Вот сейчас мозаика собирается воедино, последний осколок встаёт на место. Ещё чуть-чуть и…

– Вопрос! – Владислав был как никогда сосредоточен. Даже во время президентских приёмов его чувства не были так обострены. – Светлана Александровна, а у собак ведь колени назад сгибаются?

К этому вопросу психотерапевт была не совсем готова. Она посмотрела на передние лапы ньюфаундленда, по которым аккуратно провёл пальцем клиент. Житейский опыт почему-то мгновенно уступил место сравнительной анатомии, которую она благополучно сдала на втором курсе. Надо заметить, единственная на потоке, кому это удалось с первого раза. Поэтому о строении собачьего скелета она могла рассказать многое. «Digitigrada… Деление плотоядных, предложенное Кювье. Неточное, так как большинство плотоядных занимает промежуточное положение… Истинные digitigrada: собаки, кошки…»

Перевести бы ещё это с латыни на человеческий язык! Впрочем, «дурында ты старая» (так часто называла себя Озёрская), тебя ведь не о том спросили! Отвечай просто, по-житейски, без премудростей. И плевать, что это не совсем коленки.

– Да. Точнее нет. Это не колени вовсе.

– А что?! – удивился Янковский. Озёрская зажмурилась, проклиная собственную точность. Но пришлось объяснить.

– Это соединение голени и скакательного сустава. Забавное название, я понимаю, но посмотрите сами… – еще несколько поисковых запросов, и на экране возникла подробная схема костей задней собачьей лапы. – Коленный сустав гораздо выше, мы его редко видим. Собаки касаются земли только пальцами, и вот этот вот изгиб (Озёрская постучала ногтем по монитору) люди обычно называют коленкой. Но с настоящими коленями там всё в порядке: сгибаются вперед, как и наши. Так что до кузнечиков и нам, и собакам явно далеко.

Последней фразой Светлана хотела разрядить обстановку, но свести лекцию по анатомии к шутке не получилось. По спине терапевта пробежал холодок. Озёрская внимательно наблюдала за клиентом, чьё лицо вдруг приобрело крайне отрешённое выражение.

– А вот у моей собаки, – с мечтательным ужасом произнёс пациент. – У моей собаки такого изгиба не было. И когда она гуляла по нашему дворику, и когда сидела и смотрела в окно.

– Как это не было?

– Да просто! Никаких этих ваших скакательных суставов, хождения на цыпочках. А обычные колени. Прямо как у нас. И ходила моя собака, опираясь на всю стопу. Прямо как мы.

В кабинете повисла непроницаемая тишина.

Московский институт психоанализа

13 марта, 2017

Светлана заняла место у прохода, на предпоследнем ряду тесных кресел в небольшом душном зале. Самое существенное отличие московской школы психотерапии от питерской заключалось вовсе не в теоретических концепциях, а в подходе к организации массовых мероприятий. В Питере ни одну конференцию никогда никто не «пиарил». Специалисты узнавали о слёте по своим каналам и ехали только в том случае, если тематика была им близка. Такие тусовки неминуемо носили налёт элитарности, нисколько не мешающей мозговому штурму. Лучшие психотерапевты, гипнологи, аналитики, психиатры скидывались «по мелочи», арендуя огромный зал и люксы в загородном пансионе. Участвовали в таком интеллектуальном курорте около двух десятков человек (со всей страны!) – и это в лучшем случае. Зато итогом конференции становился толстый альманах поистине прорывных статей.

Полная противоположность – московские сборища. Навязчивая реклама, близкий к нулю организационный сбор, никакой толковой фильтрации докладов и ужасные условия. Вот и сейчас пыль от обивки кресел плотной завесой повисла под низким потолком, смешавшись с терпким запахом пота и чьим-то дешевым одеколоном. Со сцены плешивый очередной докладчик бодро рапортовал об успешном избавлении очередного клиента от фобии. Ни теоретического анализа, ни личных ощущений, ни попытки систематизировать накопленный материал – просто пересказ длинной череды бесед. Бесед, больше похожих на монологи клиента…

«Нет. Ни о каких собаках они у меня не услышат. Слишком жирно будет!» – решила Светлана, которая никогда к такого рода выступлениям специально не готовилась. Более того: она редко регистрировала свой доклад заранее. Озарение касательно того или иного аспекта терапии могло посетить её за пару минут перед выступлением. Повод мог быть любым: разговор с коллегой, брошенная кем-то с кафедры фраза, провокационный вопрос из зала… Сегодня дух причинности вселился в кривоватый баннер с названием мероприятия. «Удвоение объекта при массовой истерической фобии». Фрейдовщина сплошная.

И что она, психотерапевт высшей категории, забыла на встрече психоаналитиков? Ах да, визит вежливости. А удвоение объекта… что ж, будем им сейчас удвоение. И массовая истерия.

Психологический центр «Озеро»

8 февраля, 2017

– Здравствуйте! Мы на полтретьего.

Администратор бросила взгляд на монитор и приветливо улыбнулась женщине в деловом костюме, державшей за руку мальчика лет пяти. Если бы не ребенок и мягкий усталый голос, возраст посетительницы было бы трудно определить. Ухоженное лицо не выражало никаких эмоций, кроме вселенской заботы. Идеальную осанку и уверенную походку можно было списать как на крайнюю степень напряжения, так и на грациозную стать. И даже волосы не давали точного ответа: огненно-медную гриву рассекала пополам полоска седых прядей.

– Добрый день, Елена Дмитриевна. Проходите в кабинет. Доктор Вас уже ждёт.

«Озёрская С.А. Врач-психотерапевт высшей категории» – гласила табличка на двери.

– Дима, сынок, ты ничего не бойся. Тётя Света просто маму успокоит, и всё.

– А ты спросишь её про чучелку?

Женщина обречённо вздохнула и, ничего не ответив, толкнула тяжёлую дверь.

За столом сидела дама, в белом накрахмаленном халате, с причёской, как у Мирей Матье. Почему-то именно образ этой некогда популярной французской певицы вспомнился Елене Ерофеевой, одной из самых влиятельных и самых одиноких финансистов России.

– Добрый день. Располагайтесь! – голос врача был спокойным и тёплым. От психотерапевта исходило какое-то гипнотическое обаяние. «Наверное, так и должно быть» – подумала Ерофеева и села на один из стульев, расставленных в разных точках кабинета. Дима, обычно робко прижимающийся к матери в присутствии незнакомых людей, вдруг подошёл прямо к столу Озёрской.

– А Вы маму лечить будете или меня? – с некоторой мольбой в голосе спросил он, доверчиво глядя Светлане прямо в глаза.

– Ну… а если никого не придётся лечить? – она ласково улыбнулась.

– Так не бывает! – возразил мальчик. – Вы же доктор. Значит, должны кого-то лечить. Другие доктора меня лечили.

– Может быть, это были неправильные доктора? Просто расскажи пока немного о себе.

Мальчик явно успокоился и немного повеселел, когда понял, что эта доктор не будет стучать молоточком под коленкой, светить в глаз фонариком. А главное, не заставит искать лишнюю картинку. Диме никогда не нравились такие задания. Каждая из четырёх карточек как-то отличалась, и он всегда хотел рассказать врачам обо всех отличиях. Но те только печально качали головой и что-то записывали в блокнот. А тётя Света никуда ничего не записывала и не задавала глупых вопросов. Она просто слушала, как Дима, усевшись на кушетку и болтая ногами, рассказывает об игрушках, о книгах, о друзьях, о мороженном… И даже мама стала улыбаться, видя, что её дорогой мальчик снова такой же жизнерадостный и беззаботный, как раньше.

– Это прекрасно, что ты любишь читать! – Светлана Александровна искренне и с интересом слушала рассказ Димы о себе. – Какая твоя любимая книга?

– «Капитан Немо»! – не задумываясь выпалил Дима. – Я тоже хочу, чтобы у меня была подводная лодка…

– Нашёл старые книги на чердаки в бабушкином доме, – пояснила Елена. – Его теперь за уши не оттянешь от чтения! А «Жюльверна» (смешала она в одно слово имя и фамилию автора) может по нескольку раз перечитывать.

Каждый раз казалось, что ещё более довольной Светлану сделать трудно. Однако, чем дольше мальчик Дима рассказывал, тем сильнее были исходящие от доктора волны тепла и одобрения. При этом непосредственная, искренняя радость за чужого ребёнка проявлялась отнюдь не в профессиональной улыбке: она искрилась в глазах, отскакивала от мягко постукивающих по столу подушечек пальцев, едва-едва раздувала ноздри.

Непринужденная беседа длилась еще минут двадцать, и всё это время никто не вспомнил о причинах визита семьи к врачу-психотерапевту. Мальчик рассказывал о своих поездках на дачу, о рыбалке, о соседском задире, о том, как он любит собак… Светлана Александровна отрешенно слушала, словно растворяясь в рассказе юного пациента. Его реальность становилась её реальностью. Внимание парило над картинами из жизни Димы, не останавливаясь ни на одной из них, но и ничего не пропуская. Словно кто-то разбросал по полу детскую мозаику. Теперь Светлана могла перемещать эти кусочки воспоминаний. Это было трудно, ведь дети не владеют чувством времени. Вчерашний день для них может быть бесконечно далек, а события трехлетней давности переживаются так ярко, как если бы случились прямо сегодня после завтрака. Но это не беда, ведь ещё есть мама Дмитрия: несмотря на регулярные депрессивные эпизоды и ярко выраженную тревожность, она очень хорошо распоряжается собственным временем, тренирует память, ведёт записи. Это стало ясно уже на десятой минуте разговора. Так что она поможет.

Мозаика стала довольно быстро собираться. Книги, которые так любил мальчик, можно было объединить повторяющимися образами. Капитан Немо, живущий в подводной лодке; таинственная Владычица озера, лишь однажды поднявшаяся из глубин, чтобы подарить Артуру экскалибур; циклоп, притаившийся в своей пещере; рыцарский замок, обнесённый широким рвом. Сокрытое, спрятанное в безопасности, далёкое и почти недостижимое.

– А тебе бы хотелось отправиться вместе с капитаном Немо в глубины океана? – внезапно вернулась к началу разговора Светлана.

– Конечно! – с радостью воскликнул мальчик. – Там очень здорово!

– Почему же?

– В подводной лодке никто меня не найдёт! – не задумываясь, ответил Дима.

– А кто тебя хочет найти?

Мальчик внезапно погрустнел, опустил взгляд и что-то виновато пробормотал. Светлана вопросительно посмотрела на маму мальчика. Елена Ерофеева только развела руками.

– Светлана Александровна, поймите правильно. Он уже рассказывал об этом многим врачам. И они его чуть ли не кричали на меня, настаивая не госпитализации.

– Я понимаю… Понимаю, какие глупые у нас бывают врачи! – услышав это, Дима удивлённо поднял влажные от слёз глаза и уставился на психотерапевта. – Здесь, у меня в кабинете, никто никого никуда не отправляет. Я вот тоже хотела бы на недельку взять отпуск, залезть в подводную лодку и погрузиться поглубже ото всех проблем. Там меня не найдут ни генералы ФСБ, ни конкуренты, ни…

– Ни Колька с пятого этажа, ни чучелка! – подхватил мальчик.

– Чучелка?