Текст книги "Красный ангел. Черновики"

6

– Да! Чёрная чучелка. Я от неё на подводной лодке уплыву, она меня не достанет!

– Она не умеет плавать? – спрашивать, что это за существо такое, Светлана не собиралась. Либо мальчик сейчас всё расскажет сам, забыв о страхе быть непонятым. Либо на это потребуется очень много времени.

– Конечно нет. Она даже из дома не выходит и людей боится. Живёт в своём тёмном углу!

– А тебя она тоже боится?

– Нет…

– Почему?

– Потому что это я её боюсь. Но она этого не знает. Я прячусь, когда она приходит.

– А когда она приходит?

– Когда я у бабушки живу. В городе её нет, здесь я её не боюсь. Но из-за неё меня хотели положить в больницу, и поэтому мне всё равно немного страшно. А ещё мне грустно, потому что мне нравится в большом доме, а чучелка там теперь поселилась и мне мешает спать!

– Как мешает?

– Она ночью приходит, и я залезаю под кровать. А там холодно! Она может до самого утра по комнате прыгать…

– Шумно прыгает?

– Очень шумно! И страшно.

– А бабушка слышала, как чучелка прыгает по комнате?

– Да!

– Да? И что она сделала? – немного помедлив, спросила Светлана.

– Она пришла и сказала, что это я сам прыгаю, – обиженно насупился маленький Дмитрий. – А чучелка сразу спряталась, потому что бабушка её не боится.

– После этого мы и решили обратиться к врачам! – вмешалась Елена Дмитриевна. – Мы были сильно обеспокоены. Раньше он ничего подобного не придумывал.

– И когда в первый раз пришла чучелка?

– Зимой! – уверенно сказал Дима.

– Да, это было в середине января! – тут же подтвердила Елена. – Моя маман как раз вернулась в Россию и все время проводила в особняке на Барвихе. У меня наметились, скажем так, некоторые проблемы, надо было ненадолго исчезнуть из страны. Вот я и решила ребёнка наконец-то познакомить с бабушкой.

«Прямо смена караула» – подумала Светлана. Розалию Львовну Альтберг (урожденную Ерофееву) она знала очень хорошо. Для бабушки Дмитрия выход на пенсию обернулся пиком политической карьеры в Германии. Как назло, под занавес прошлого года в ЕС разразился парламентский кризис. Вездесущая комиссия по этике шерстила всех, по привычке бросившись искать невидимую «руку Кремля». Разумеется, за неимением улик, за руку схватили не Кремль, а мирно проходившую мимо Розу Львовну, которой срочно пришлось бежать в Аргентину.

Но там она почему-то не задержалась, почти сразу прилетев обратно в Россию, замкнув долгий круг политической эмиграции длиною в жизнь.

Озёрская навещала свою знакомую в том самом особняке на Барвихе (дачей этот шедевр архитектуру назвать язык не поворачивался) и поэтому хорошо могла себе представить атмосферу дома. Госпожа Альтберг появлялась в России гораздо чаще, чем думали родственники. И загородную резиденцию использовала как раз для конфиденциальных встреч. Разумеется, Елене знать об этом не следовало.

– Главное, в городе у сына всё нормально! – вернул Озёрскую в реальность голос женщины. – Димочка молодец, даже темноты не боится, спит один, да и дома его можно на пару часов оставить. Но мне-то опять скоро уезжать, на этот раз надолго! В стране что-то непонятное творится. С кем оставить мальчика? Нанять гувернантку, конечно, можно, но я им не доверяю…

Монолог обеспокоенной бизнес-леди длился ещё минут двадцать. Конечно, картина была типичной для семейных клиентов Светланы. Она консультировала только «вип-персон»: предельно платежеспособных, с тяжелейшими травмами детства, лишенных (в силу напряженного графика и обилия конкурентов) даже надежды на простое человеческое счастье. И вроде всё было ясно, мозаика должна была вот-вот сложиться. Ребёнок лишен внимания матери, малознакомая бабушка не может компенсировать этот пробел, зимнее одиночество в дачном посёлке, книги вместо друзей-мальчишек, бурная фантазия… Но что-то же должно было послужить спусковым крючком? Когда зародился этот образ? Что это за чучелка такая?

– А ты не боишься, что чучелка придёт сюда? – осторожно спросила Светлана.

– Нет! – храбро ответил мальчик и пояснил. – Что ей здесь делать? Она живёт в своём тёмном углу, выходит оттуда ночью, бродит по комнате, прыгает иногда.

– А тебя она пытается найти?

– Нет. Наверное, нет. Зачем ей это?

– Я думала, что ты знаешь! – искренне удивилась врач. – Раз она к тебе приходит, значит ей что-то нужно? Может, ты боишься, что чучелка тебя съест.

Конечно, так давить на детские страхи было категорически нельзя. Но что-то подсказывало Светлане: это особенный случай. Страх мальчика перед чучелкой не имеет конкретных причин. Это и не страх в привычном смысле. Скорее, смесь раздражения и брезгливости. «Вот придёт баба-яга, украдёт и съест» – эти сказки не для него, он в них не поверит и даже если сам выдумает подобный сюжет, то не найдёт там повода бояться. Чутьё и в этот раз не обмануло психотерапевта.

– Я же говорю, – с достойным взрослого терпением пояснил Дмитрий. – Чучелка вылазит из своего тёмного угла, бродит по комнате и прыгает. Всё. Она просто страшная… Да. Вот так. Я её боюсь, потому что она страшная!

– Поэтому ты прячешься под кровать…

– Поэтому я просто лежу под кроватью! – возразил мальчик. – Это не прятки.

– То есть, Дмитрий, ты хочешь сказать, что тебе всё равно: заметит она тебя или не заметит? Просто на неё неприятно смотреть?

– Да! – энергично закивал Дима. – Просто она страшная, и я её боюсь. А зачем она приходит, я не знаю. Она непонятная и поэтому страшная.

Вот дела! Уже ни в какие рамки такой ответ не вписывался. Дети в таком возрасте обычно очень детально прописывают свои страхи. У их фантазий есть своя внутренняя логика, свои законы. Пусть на первый взгляд это незаметно, и страх перед «злым дядей» совершенно иррационален. Но стоит только спросить ребёнка, и он выдаст целый свод правил, которым подчиняется его страх. Иначе и быть не может: психика знает всё о природе своих фобий, она сама же их создала и поэтому вынуждена контролировать. Родители могли бы гораздо лучше понимать своих детей, если бы за каждым «глупым» страхом видели мощный психический труд.

А здесь?! Чучелка в рассказах мальчика ведёт себя как самостоятельное существо, наделенное какими-то скрытыми мотивами. Скрытыми не только от нас, но и от юного пациента. Либо его фантазия настолько сильна, но тогда темноты он боялся бы гораздо больше и давно бы населил свою реальность множеством опасных образов. Либо какая-то область фантазирования отправилась в долгое путешествие, оторвалась от основной личности. Второй вариант был весьма нежелателен, ибо наводил на мысли о внутреннем психическом расстройстве. Чтобы отсечь самое худшее, Озёрская решила обратиться к истории болезни.

– А можно взглянуть на Ваши карточки?

– Конечно-конечно, я всё, что можно, оставила у себя. Не хочу, чтобы они копались в голове моего сына! – Елена достала из сумочки пару тонких книжечек.

На одной красовалась жёлтый «икс» в чёрном ромбе.

– Это что-то новое… – присмотрелась Светлана и ахнула. – Ховринская больница?! Когда её успели достроить?

– Ещё только собираются! – фыркнула Елена. – Она существует только на бумаге, как государственная клиника самого современного уровня. И к ней приписывают психиатров из всех московских больниц и диспансеров. Оптимизация!

– И кто же у нас тут ставит диагнозы направо и налево? – Озёрская увидела знакомую размашистую подпись. – Ну конечно! Смирнов, старый ты шарлатан. Такой же «настоящий» психиатр, как и твоя фамилия.

– А мне Ерванд Оганезович показался очень грамотным врачом. Столько тестов провёл: и для Алёши, и для меня!

– Я даже не сомневалась! – горько усмехнулась Озёрская. – Тесты – это его основной и единственный метод. Больше ничего он не умеет. Знаете, коллег я никогда не стала бы обсуждать, но он мне не коллега. Смирнов никакой не врач.

– А кто?! – округлила глаза Елена.

– Будете смеяться. Театральный режиссёр. Кто его устроил на пост замглавы департамента, я могу только с ужасом догадываться. Даже у меня нет столь мощных связей. Впрочем, не в связях счастье. Мне было важно взглянуть на результаты тестов.

– Тесты ничего не показали: так сказал врач. Но всё равно прописал какие-то таблетки.

– На таблетки здоровье не тратьте. Никаких патологий у вас нет, это и без тестов понятно было. Я просто хотела проверить. Дмитрий, ты любишь рисовать? – мальчик кивнул. – Вот тебе альбом, карандаши, садись за тот столик и нарисуй свою комнату в бабушкином доме, – дождавшись, когда ребёнок начнёт увлеченно перебирать карандаши и наносить первые штрихи, Светлана повернулась к Елене. – У Димы хорошее воображение и нестандартное мышление. Это безусловно радует. Вам следует больше времени проводить с ребёнком, как бы банально это ни звучало.

– Да, я знаю. Но бизнес. Да ещё эти бесконечные забастовки, протесты… Все помешались на этих лисьих хвостах. Семье даже стали поступать угрозы из-за дружбы с партией. Мне страшно. Никаких мужей в запасе у меня нет. Кинулась к знакомым из администрации. И знаете что? В Кремле говорят, что скоро какой-то там демонолог все разрулит. Нет, Вы представляете… демонолог… Это уже через край.

– Понимаю… Скажите, пожалуйста, а Дмитрий часто болеет?

– Почти никогда. Последний раз два года назад подхватил в кружке по рисованию грипп.

– Астма, аллергии?

– Нет.

– Кожные заболевания?

– Ни разу. А что такое?

– Нет-нет, всё хорошо.

– И всё же?

– Леночка, я знакома с Вашим семейством уже давно и знаю Ваш потомственный интерес к медицине. Почти вся Ваша родня имеет медицинское и даже психологическое образование…

– И ни один из нашего клана не работает по специальности. Финансы, политические технологии, масс-медиа! – гордо вскинула голову леди. Клан Ерофеевых действительно пронзал российскую действительность ярко-красой нитью. – Что не мешает мне читать кое-что по офтальмологии, загорая на лазурном берегу.

– А психосоматикой Вы никогда не интересовались?

– Нет. Я просто всегда невольно начинаю искать болезни у себя. А проверить ясность зрения гораздо легче, чем убедиться, что все шарики и ролики на месте. Так к чему Вы ведёте?

– К тому, что у каждой детской болезни есть своя функция. Это не просто слабость молодого организма. Порой ребёнок, которого обделили вниманием, болеет, чтобы исправить ситуацию. Его окружают заботой, о нём говорят, с ним общаются – это мощная мотивация. Здесь этого нет. И я подумала, что…

– Что собственный страх он придумал? – закончила мысль Елена.

– Именно. Но…

– Я нарисовал! – мальчик подошёл и протянул Озёрской свой рисунок.

7

Светлана положила рисунок перед собой и обхватила голову руками. Бессознательное мальчика говорило с ней. Внешний мир заволокло туманом. Её взгляд парил над изображением, словно ястреб, отрешённо созерцающий долину. Хищные птицы не ищут добычу. Они просто летят куда-то: величественно и бесцельно. Но стоит только чему-то внизу начать движение, птица без лишних раздумий выходит в пике. Всё ниже-ниже, туманный образ обретает очертания, он уже рядом…

– Есть! – громкий шёпот, от которого замерли мать и сын. – Покажи угол, из которого выходит она.

Мальчик молча указал на тёмное пятно по правому краю бумаги.

– А что здесь? – Светлана прошлась взглядом по серым квадратам чуть левее.

– Шкаф.

– А почему он серый?

– А он скучный.

– Оттуда чучелка тоже выходила?

– Нет. Вернее выходила, но позднее. И это была другая, грязная.

– Их было две? И обе прыгали по комнате? – ястреб схватил добычу.

– Нет. Она всегда одна, чёрная. Вылазит из своего угла и хулиганит. Последний раз достала из шкафа вторую чучелку и стала с ней по комнате скакать.

– Вторую ты тоже боишься?

– Нет! Чего её бояться? Она неживая.

– Шкаф… Ну как же я сразу не поняла! – всплеснула руками Елена. – У нас в огороде стояло пугало. Мы его вместе с Алёшей шили еще летом, когда вдвоём жили на даче. Потом стало сыро, холодно, и я решила его убрать. Положила в этот шкаф (там целый склад старых игрушек), но Диме сказать забыла. Сынок, ты открывал шкаф?

– Нет. Он скучный, там ничего нет интересного.

– Дима, скажи честно.

– Я правда не смотрел туда! Там скучно! – настаивал мальчик.

– Вы полагаете, что страх возник из-за этого пугала? – вмешалась Света.

– Да.

– Дмитрий, а тебе было обидно, когда мама убрала пугало?

Мальчик промолчал, но погрустнел.

– Ты бы хотел, чтобы мама приезжала чаще и Вы вместе мастерили чучелку?

– Да! – Дмитрий просиял.

Вытеснение. Сын очень привязан к матери. Но, будучи не по годам развитым, он понимает, что у неё дела. И психика вытесняет желание постоянно быть рядом с матерью. В итоге на бессознательном уровне рождается тревога, которая ищет объект. И когда Елена убирает с огорода пугало, в которое было вложено столько совместных усилий, тревога «вселяется» в это пугало – так появляется фантазия о чучелке. «Вот и всё ясно!» – хотелось сказать Светлане. Но вместо мышки-полевки ястреб схватил что-то эфемерное, оказавшееся влекомой ветром газетой.

– Не то… что-то не то… Дмитрий, ты любишь паззлы?

– Конечно!

– Давай сейчас сделаем такой? – Светлана достала ножницы и протянула мальчику. – Можешь разрезать свою картинку и собрать?

Дима стал радостно и старательно кромсать рисунок на примерно равные полоски. Конечно, он соберет всё без труда. В этом Озёрская даже не сомневалась. Важно, что он без особых колебаний прошёлся ножницами и по шкафу, и по тёмному углу, оставив нетронутой только кровать – место своего невольного спасения.

Начался увлекательный процесс восстановления рисунка. Шкаф был собран относительно быстро, а вот угол никак не желал обретать прежних очертаний. Кусочки перемешивались, не стыковались, терялись… Наконец, Светлана решила помочь мальчику и через пять минут была потрясена до глубины души: из хаоса жирных чёрных линий на неё смотрело чьё-то «лицо», если можно было так назвать этот гротескный образ.

– Ты ведь не открывал шкафа? – осторожно спросила Озёрская.

– Конечно нет! Я уже говорил.

– А когда мама убрала туда пугало?

– Когда приезжала в последний раз!

– Когда это было?

– Когда она решила меня забрать, потому что я боялся чучелки.

– Стоп. Стоп. То есть чучелка появилась раньше?

Озёрская вопросительно посмотрела на Елену. Мама мальчика стала торопливо листать ежедневник.

– Не может быть. Вот, пятнадцатое января. Возвращается маман. Дима знакомится с бабушкой, она позволяет нам пожить в особняке еще какое-то время. Двадцать первое число. Поступают угрозы. Я за неделю успеваю слетать в пару спасительных командировок. На следующих выходных звонит маман и сообщает, что Дмитрий шумит по ночам и рассказывает про чучелку. Я забываю про безопасность, несусь сюда. Начинается гонка по врачам. Четвертое февраля. Вроде улучшение. В ту ночь я тихонько ходила проверять, как спит Дима. Всё было нормально. Уехали мы в понедельник, шестого февраля, то есть позавчера…

– А когда же Вы всё-таки убрали чучелку?

– В начале зимы… – опять зашелестели страницы органайзера. – Вот, в декабре я поехала… планировала… Не сложилось. Январь… да что же такое! Время. Время опять утекает сквозь пальцы.

– Итак? – Светлана внимательно изучала, как меняется выражение лица бизнес-леди. Несчастная выглядела не просто потерянной. Как будто в деловом ежедневнике могло быть что-то про чучелку. У Елены словно отобрали спасательный круг самообмана, заставив тонуть в океане гротескных образов и сумрачных откровений.

– До нового года мы ни разу не были в доме! – вмешался мальчик. – Летали отдыхать. А вторую чучелку мама только позавчера убрала в шкаф, потому что она шумела!

– Позавчера? Похоже, с рациональным объяснением придётся расстаться? – подняла бровь психотерапевт. – Убранное в шкаф пугало было не причиной, а следствием страха. И страх этот принадлежит не только Вашему сыну. Что Вы услышали в ту ночь, которую провели на даче? Или увидели?

– Ничего я не слышала! – взвилась Елена. – Спасибо, Светлана Александровна. Мне всё ясно. Самое главное, что ребёнок здоров. Мы уходим.

– Но маааам…

– Никаких «мам»! – Елена подхватила сумочку, открыла дверь и ошарашенно отступила на шаг назад. – Ой…

– Ну как это «никаких мам»? Мам много не бывает!

В дверях стояла пожилая дама, изысканно одетая и державшая себя с небывалом достоинством. Лицо её напоминало старинную маску, но в глазах искрилась гремучая смесь из неугасимой воли к жизни и тревоги за своих родных.

– Бабушка! – радостно закричал Дима и бросился обнимать женщину.

– Розалия Львовна! – Светлана была не менее удивлена внезапным визитом своей старой знакомой. – Вы ко мне или приехали поддержать дочь и внука?

– Светочка! Конечно, к Вам. Это безумие какое-то! Отпустите скорее моих несчастных потомков! С Димой всё в порядке. И умоляю, налейте мне Вашего фирменного чая с виски. Дело срочное!

– Мама, а как же?

– Лена! Ты сама сказала: «никаких мам». Ваше время вышло. Подождите меня на улице.

Когда дверь за мальчиком и мамой закрылась, Розалия Львовна обессилено опустилась в кресло и щедро пригубила не в меру крепкого чая.

– Думала, не доеду! Всю ночь не спала.

– А что случилось? Бессонница? Переживаете из-за внука?

– Да какая там бессонница?! Просто это проклятое существо, эта мерзкая чучелка, опять прыгала по комнате Димы. До самого рассвета. Рылась в шкафу и противно хихикала!

Светлана минуту пыталась переварить услышанное. А потом пошла к буфету. Ей тоже вдруг срочно понадобилась чашечка чая с виски.

8

Московский институт психоанализа

13 марта, 2017

Из уважения коллеги дослушали доклад Озёрской, но по мере её выступления в зале нарастал недовольный шёпот. Некоторым особо ортодоксальным слушателям откровенно не сиделось на месте. Ещё немного – и они протёрли бы в старой обивке несколько здоровенных дыр.

«Вот дурында! Забыла, что пришла не к терапевтическим друзьям, а к страдающим снобизмом аналитикам! Хотя сколько здесь настоящих спецов – ещё большой вопрос». Озёрская была недалека от истины. Чтобы стать настоящим психоаналитиком, необходимо не только постоянно совершенствоваться, но и самом ложиться на кушетку. А прохождение личного тренингового анализа – дело, сопряжённое с болезненными ударами как по кошельку, так и по собственному нарцистическому эго. И если ты однажды пощадишь собственный нарциссизм, то сам нарциссизм не будет щадить никого.

И вот сейчас господа нарциссы набросятся на её методику, браня за излишнее сочувствие. Конечно, аналитики могут рассказать много интересного о принципе нейтральности. Но на деле многие из них просто прячутся от чужих и своих эмоций за этим теоретическим щитом. Однако были в этом зале и те, кто выходил навстречу бессознательному с открытым забралом. Зал притих, когда со своего места неторопливо поднялся глава Европейского общества психоанализа. К нему Светлана, как и все присутствующие, относилась с глубочайшим уважением. Тем весомее было его первое и последнее замечание.

– Докладчик очень грамотно описала удвоение объекта страха: чучелка распалась на «живую» и «неживую». Что из этого следует? То, что чучелка реальна? Может быть. Но давай не колебать столпы реальности без нужды. Вполне возможно, что это просто истерическая идентификация. Очевидно, что образ чучелки настолько вдохновил докладчика, что она сама заразилась страхом. И бабушка, и мать юного пациента, и терапевт – все стали жертвами массовой фобии. Я не буду развивать здесь линию обратного Эдипа и борьбы всех трех женщин за мальчика. Но советую докладчику лучше проанализировать собственные эмоции по отношению ко всем участникам терапии.

Озёрская не нашлась, что ответить на это. Она на самом деле не успела усмирить эмпатию, и страх неведомой чучелки нашёл дорожку к её психике. Ведь Светлана своими руками собрала из клочков бумаги ту страшную физиономию! Дальнейшая дискуссия была бессмысленной. Светлана покинула сцену, ограничившись выражением благодарности за ценные методические замечания.

Пусть этот небольшой провал станет ей уроком за недостаточный профессионализм. Как будто его когда-то бывает достаточно!

К счастью, после Озёрской никто выступать не вызвался. Врач не могла больше вынести удушающей атмосферы зала. Озарение душило её, то выбрасывая в сферу непознанного, то размазывая о бетонную стену науки. Страх. Чучелка. Тоска. Раздвоение. Кем стала вторая чучелка? Кого зашифровала психика мальчика в этом страхе? Или все эти тёмные образы исходили не от Димы и даже не от его бабушки?

Психологический центр «Озеро»

8 февраля, 2017

– Сколько пустовала Ваша дача?

– Почти всю осень и половину зимы.

– С октября, значит. Вы тогда просили меня уничтожить кое-какие бумаги из Вашего секретера.

Альтберг кивнула в ответ и пригубила чайный коктейль.

Озёрская хорошо помнила свой осенний визит на дачу. Атмосфера пустого особняка крепко въелась в полы белоснежного халата. Уже тогда в доме начал вить гнездо безымянный страх.

– Чучелка появилась вскоре после Вашего возвращения из Аргентины?

– Да.

– Первым её увидел Дима?

– Да. И я долго не верила, пока однажды ночью не засиделась над документами допоздна.

– Как выглядит чучелка?

– Не знаю. Я только слышала, как она прыгает на первом этаже дома.

Светлане очень хотелось верить, что чучелка была лишь выдумкой, слишком красочной страшилкой, которую вызвали к жизни просто так, со скуки или как лекарство от одиночество. Пожилые люди, как и дети, особо уязвимы. Они жаждут общения. И общий страх был бы идеальным поводом для воссоединения семейства.

Но что-то здесь явно не клеилось. Если бы для Розалии Львовны этот тёмный образ чучелки был способом общаться с родными, то она пришла бы на приём первой. И вообще бы раструбила о своих страхах всем и каждому. Но пожилая дама молчала до последнего! Тревогу забил мальчик, да и то – чучелка не внушала ему страха, а лишь доставляла определенные неудобства. Кроме того, за здоровье Димы и его мамы Озёрская могла быть спокойной. Наверное.

– А как Елена Дмитриевна отреагировала на появление существа?

– Лена? Да она как будто ничего не замечала. Только вдруг стала учиться рисовать. Притащила в столовую мольберт, краски и все выходные водила кисточкой по холсту, как заправский портовый художник.

– Может, парковый?

– Может.

Светлана не стала обращать внимание на очевидную ассоциацию, которая соединяла порт и представительниц немного другой профессии, не имеющей с изобразительным искусством почти ничего общего. Можно было подумать, что в самом факте внезапной художественной активности фрау Альтберг видела свой триумф. Или же ей было просто приятно, что всё семейство заразилось страхом.

Получалось так. Роза Львовна придумала чучелку и напугала внука (с богатой фантазией!) до того, что он стал искать спасения под кроватью. Потом страх заразил Лену, без того тревожную и взвинченную до предела новым переделом сфер влияния. Наконец, Альтберг пришла и эмоциональной историей о чучелке сейчас пытается испугать и саму Светлану Александровну.

Впрочем, Розалия Львовна сейчас не была похожа на триумфатора. Её попытка воссоединиться с родными потерпела фиаско, Светлана избавила Диму от последних остатков страха. Елена усмирила тревогу с помощью рисования. И всё же: чучелка никуда не делась! Похоже, образ приобрел над своей создательницей определенную власть. И как показало время, мягкий деспотизм невроза быстро перерос в психопатическую тиранию.

Психологический центр «Озеро»

13 марта, 2017

Утро. За несколько часов до начала конференции

– Мне это надоело! Я решила устроить засаду этому существу! – с этих слов начала свой последний визит к психотерапевту Альтберг. – И почти поймала с поличным!

– И что же Вам помешало? – спросила Светлана.

Вместо ответа Розалия Львовна засучила рукав, и терапевт увидела покрытые ссадинами и синяками руки.

– Эта гадость оказалась на редкость ловкой. И злобной. Не зря Дима от неё прятался… Ну что Вы молчите, Света? Я понимаю, как всё это выглядит со стороны. Я сама насмотрелась на психов и наркоманов из самых разных уголков планеты. Устройте меня куда-нибудь полечиться и отдохнуть от всего. Дом я продала одной хорошей девушке. Всеми делами давно занимается мой личный секретарь. Я вот только за внука боюсь. А то Лена что-то последнее время… Ох. Что-то мне нехорошо.

Скорая доставила пожилую даму с обширным инфарктом в одну из лучших частных клиник Москвы. Её физические и душевные силы были исчерпаны борьбой с собственной иллюзией. Впрочем, иллюзией ли? Во всяком случае. период восстановления обещал быть долгим. Хотя бы потому, что ни о каком личном секретаре Светлана никогда не слышала.

Московский институт психоанализа

13 марта, 2017

Вечер. Спустя несколько минут после окончания конференции

Ожил мобильник. Какое совпадение!

– Здравствуйте, Роза Львовна – устало произнесла Света.

– Светочка! – голос никогда не выдавал владелицу. Тревога скользила где-то за кадром, шла едва различимым фоном. – Ты сейчас свободна?

– Более-менее. Как Вы там, Роза Львовна?

– Не жалуюсь. Здесь хорошие условия. Но не обо мне сейчас речь. Будешь смеяться, но я начинаю верить в родовые проклятия. У внучатой племянницы беда. Можешь к ней срочно приехать? Там какой-то ад творится.

– В каком смысле?

– Почти в таком же, в каком у меня. У Лизы снимала комнату подруга. Всё вроде было хорошо. Но потом квартирантка выпила лишнего или я уж не знаю, что молодёжь там нюхает, но… в общем, девчата стали хором с ума ехать. Первой съехала подруга Лизы.

– В каком смысле? – от усталости у Светланы немного заело пластинку.

– Сначала в переносном. Всё ей нечисть какая-то мерещилась, книжки падали, голоса раздавались. А потом в прямом. Сбежала квартирантка. И Лизавета осталась в квартире одна, и понеслось. Я не знаю деталей, всё со слов её матери рассказываю. Сама понимаешь, никакой огласки я не могу допустить, поэтому звоню лично тебе. Вполне допускаю, что девочки просто баловались с химией. Но вдруг?

– Ох. Диктуйте адрес, Роза Львовна… Далековато. Нет, нет. Я понимаю, что это срочно. Да… Я что-нибудь придумаю. Больше ничего не случилось?

– Не знаю. Похоже, что случилось. Не хотела тебе говорить. Но с Леной давно что-то не так. Она последний месяц рисует без остановки. И бормочет что-то про чучелку. А недавно придумала себе ложную беременность. И стала бегать по врачам с требованием сделать аборт.

– Почему же Вы только сейчас об этом сказали?

– А ты думаешь, это так просто? Да и я понадеялась, что встреча с тобой как-то повлияет на Лену. Это же моя идея была – их к тебе направить.

– Роза Львовна, ну как же так?..

– Вот так, Света. Все это невозможно выносить. Жаль, что я передала особняк новому владельцу только сейчас. Боюсь, уже ничего не исправить. Дима пропал. А Лена совсем тормоза потеряла…

– Как?!

– Никак. Это я придумала. Забыли. Мне надо подлечиться.

Гудки. Озёрская задумалась. Слишком острым было чувство вины за то, что позволила пожилой даме довести себя до крайности. Можно было только гадать, что происходит с разумом фрау Альтберг, а гадалкой Светлана не была. Поэтому решила сосредоточиться на новой задаче: доехать неизвестно куда, неизвестно зачем, неизвестно надолго ли. А главное, неизвестно на чём? Лучшая психотерапевт России никогда не умела водить, а найм личного шофера считала чем-то вроде содержания экзотических животных в неволе. Придётся вызывать такси.

– Светлана! Ну надо же! И ты на этом празднике полусмерти? – раздался знакомый вкрадчивый тенор за спиной. – Подвезти?