Текст книги "Мы – из Страны анекдотов!"

Василий Евтушенко
Мы из Страны анекдотов!

© Евтушенко В.И., 2017

© Издательство «Супер издательство», 2017

От автора

Моя жизнь… Трудно представить, что я достигаю ее предела. Длинный путь Жизни, пройденный путником, можно описать географическими ориентирами, этапами времени, потерями и приобретениями, встречами и разлуками, трудом и досугом, достижениями и поражениями. Все ли можно помнить до мелочей и подробностей? Нет. Если бы человек удерживал своей памятью все прожитое, ему было бы жить тяжело, умещая в голове всю минувшую действительность.

Я не писал дневников, и может ли человек в дневниках зафиксировать все подробности жизни, тем самым освобождая свою память от нагрузки? Но эпизоды прошлого порой вдруг возникают перед взором, как вчерашний день. Что это – память? Так что же мы запоминаем и вспоминаем?

В поиске ответа на свой вопрос я отказываюсь от понятия «память». Считаю ее лишь техническим средством мозга, своеобразным «складом», музейным хранилищем, экспонаты которого «оживают» только тогда, когда они «одушевляются» впечатлениями хозяина. Никому не интересны события прошлых лет, если они не содержат переживаний действующих лиц «театра» Жизни. Я нахожу другое понятие – «впечатление». Да! Впечатление – это неизгладимая печать страданий и радостей, это средство понимания прошлого, осмысления настоящего и «видения» будущего. Впечатления оставляют печать на панораме личной жизни и воскрешают в «складе памяти» эпизоды, достойные внимания потомков.

Мы любим вспоминать периоды прожитой жизни – школы, института, производственных процессов, хороших и плохих попутчиков жизни. А можно вспомнить, как нас наказывали, заставляли, выгоняли, запугивали, ублажали, принимали и увольняли, награждали и отчитывали. Мы жили в этом хаосе человеческих отношений, не испытывая угрызений совести за сопричастность, не чувствуя ответственности за каждый такой эпизод. Хаос ли? Все процессы за многие годы существования одной социальной системы, режима, уклада, культуры и быта были отлажены, отшлифованы до комизма, абсурда.

Действующих лиц в моей жизни было много, разнообразие их неописуемо. А жили и действовали все мы по одной схеме, программе, алгоритму. Все мы были актерами, исполнителями, действующими лицами множества анекдотических «спектаклей». И каждый случай вдали от событий становится смешным, нелепым, а эпизоды – анекдотами. Достаточно вспомнить хотя бы один субботник, одно собрание производственного коллектива, экзамен в институте – и вот анекдот готов. Так было организовано наше общество, общество абсурдов. Страна анекдотов. В этой стране я прожил жизнь.

Изучая историю по учебникам, человек может усомниться в подлинности того или иного описания исторического события, которое приписывают к тому или иному времени, тому или иному действующему лицу. История нашей страны, неоднократно переписываемая в специальных книгах под очередной режим, искажена и скомпрометирована. Я хочу, чтобы люди знали Историю своей страны не только лишь по войнам, революциям, переворотам и перестройкам. Цель моего повествования – показать Историю людей в «антрактах» – их поведение, поступки, взаимоотношения «под знаменем» идей и идеологий. Невозможно исказить «народную» Историю – изменить эпизоды их жизни. Народная История запечатлена в травмах и отмечена шрамами души каждого человека. Моя книга – это собрание свидетельств, моих свидетельств, о том, что никто не верил в мифы «истории» на фоне реальности.

В своей книге я излагаю лишь то, что мне пришло на ум в связи с обстоятельствами сегодняшней жизни и показалось заслуживающим внимания современников. То, что я сообщаю, не было и не будет сказано другими, так как оно достоверно только под моим авторством. Многие события, излагаемые в эпизодах, уже потускнели, но живы анекдоты – реальные памятники, они превращают индивидуальные истории в историю публичную. Они такие, какие есть. И историки не в силах изменить их содержание и исказить причины их возникновения.

В эпизодах выступают персонажи двух сторон нашего общества: те, которые едят, и те, которых они поедают. В анекдотах фигурируют «волки» и «овцы», в которых сытые волки заботятся о сохранении своего бараньего поголовья. Не интерес к анекдотам как к «жанру» народного творчества руководит мной, а жизненные условия в отражаемый исторический период, которые развили этот вид фольклора.

Собрание эпизодов и анекдотов в книге не следует рассматривать как калейдоскоп шуток и происшествий: они отображают моральные и нравственные принципы, господствовавшие в различные периоды прошлых лет, и представляют собой картину жизни страны, отношений и поведения людей, чего не может отобразить сухая историческая наука. Тем более, что, прежде одурманенные, головы наши сегодня не окончательно протрезвели от уходящего в прошлое режима, ядом которого еще пропитаны наши взаимоотношения. Каждый эпизод и анекдот излагается с одной целью – помочь жертвам, отравленным социальной системой прошлого.

Из этих соображений и определено построение моего «произведения», в котором используются эпизоды и анекдоты, – не столько для декларирования авторской позиции, сколько для пробуждения сочувствия читателя автору книги и его современникам.

Пусть читатель поймет: нас ждут новые эпизоды при старых анекдотах.

Познакомься, читатель, с эпизодами, претендующими называться почетным именем «Анекдот», и анекдотами – одним из лучших средств понимания истории.

Искусство и жизнь

Анекдот разоблачает красивую ложь о действительности.

Анекдот – это лакомство, кусочек свободного мышления.

Анекдот – это вид фольклора, это голос народа.

Анекдот одновременно комичен и трагичен.

Бывший артист рассказывает, за что его выгнали из театра:

– Не понравилось, как я читал стихи Маяковского на праздничном концерте.

Он продекламировал, как в тот раз:

– «Я знаю… – город будет? Я знаю… – саду цвесть? Когда такие люди в стране советской есть…» И я указал на сидящих в первых рядах.

С песней по жизни

На уроке литературы, помимо «программных» тем, нам предлагали написать сочинение на «свободную» тему. Любил я писать такие «опусы». Тем более что оценивались они как своеобразное произведение искусства, и на целый балл выше. Их зачитывали всему классу, брали на конкурс. Это было лестным для автора. У меня сохранились сочинения на свободную тему – светлая память о творчестве юношеских лет. Вот выдержки из сочинения на тему «Нам песня строить и жить помогает»:

«“Нам песня строить и жить помогает” – пели на стройке «нового мира» наши деды и отцы. Каждая советская песня для нас и сегодня является гимном, маршем, ораторией, прославляющей подвиги народа… С ними, “борясь и побеждая”, наш народ идет вперед, они укрепляют нашу уверенность в победе…»

«На развалинах прошлого нами были воздвигнуты дворцы культуры, где свободные люди сочиняют и поют новые песни. Появилась целая плеяда поэтов и композиторов-песенников, ставших любимцами советского народа. Вместе с ними мы воспеваем судьбы героев гражданской войны, как “боец молодой вдруг поник головой” и как разбито сердце комсомольца, который “честно погиб за рабочих”»…

«Мы поем песню о том, как “уходили комсомольцы”, и мысленно с ними “на Тихом океане свой…” заканчиваем поход…»

«На смену песням о гражданской войне пришли песни о Победе в Отечественной, о нашей цветущей Родине, “где так вольно дышит человек”, где звучат голоса энтузиастов о» буднях великих строек«…»

«Мы идем в кино не только смотреть, но и слушать новые песни. Выходя из кинотеатра, мы распеваем их. Они нас вдохновляют на то, чтоб “сказку сделать былью”…»

С таким восторгом я относился к произведениям песенного искусства. Только вот быль никак не становилась подобной сказке, и мы с детства поняли: «сказка – ложь…». А ложь рождает анекдоты.

Ирония и насмешки всегда бытовали у нас по поводу любимых песен. Память сохранила такие насмешки и шутки прошлых лет. Вот они – эти воспоминания.

Музыкальный работник детского сада довоенного времени рассказала: было дано указание разучивать с детьми «Интернационал». Дети исправно пели эту песенку, но в конце припева было трудно разобрать произносимый детками текст. Руководительница попросила отдельно спеть Вовочку. Вот слова, которые он спел: «И с Интернационалом воз пряников в рот людской». Детская логика победила «великую» идею.

Отец моего школьного друга отсидел за пение той же песни с такими словами: «Вставай, поедем за соломой, быки голодные стоят».

 
«Трудовые будни – праздники у нас…»
 

– пели прогульщики-алкоголики.

 
«С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ на кладбище идет…»
 

– пели репрессированные.

Пели в школьном хоре:

 
«Комсомольцы – беспокойные сердца,
Комсомольцы – хопца-дрица хоп-цаца».
 
 
«Коммунизм не строит наш народ,
Сталин нас в могилу заведет».
 
 
«Эх, хорошо в стране советской жить!
Эх, хорошо в ней не убитым быть!»
 
 
«Край родной, навек любимый!
Где найдешь еще такой —
Все поют за упокой».
 
 
«Горит в сердцах у нас бутылка с керосином.
Идем мы в школу, чтобы двойки получать.
Пылает вся тетрадь, залитая чернилом…»
 

(на музыку «Марша артиллеристов»).

 
«Мы жрать хотим! – громко кричат народы»
 

(«Мы все за мир! – клятву дают народы»).

 
«Москва – Пекин! Мы жрать хотим!..»,
«Сталин и Мао скушают нас»
 

(«…слушают нас» – из песни «Москва-Пекин»).

 
«Будет людям счастье, счастье на века:
У Н. С. Хрущева много молока»
 

(«У Советской власти сила велика»).

 
«Сегодня мы не на параде,
А за продуктами в пути.
И мы колбаски этой ради
Можем долго так пройти!»
 

(«Марш коммунистических бригад»).

 
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей, морей.
Я другой такой страны не знаю,
Где так много тюрем, лагерей».
 

А вот еще случай. Мой товарищ по хоровому коллективу вдруг вообразил во всеуслышание: что если бы у Ульянова был псевдоним «Табуреткин» – как трудно пришлось бы поэтам при сочинении песен о нем. И он пропел: «Табуреткин всегда живой, Табуреткин всегда со мной…». Хохот стоял оглушительный, в хоре ведь голоса сильные. Долго после его шутки мы не могли спокойно репетировать эту песню.

Насмешек было много над текстом песен, но прекрасные мелодии мы пели вдохновенно – спасибо Дунаевскому, Кабалевскому, Соловьеву-Седому, Хренникову. А вот поэтам мы сочувствовали.

Известный поэт-песенник как-то сказал: «Нам песня выжить и жить помогала». И не только поэтам: певцам, пропагандистам, подпевалам и режиму в целом – тоже.

Мы – стихотворцы

В школе мы должны были заучивать стихотворения недоступного нашему сознанию содержания. Мы смотрели фильм о Сибири – «Сказание о земле сибирской», пели песни о трудовых подвигах сибиряков на строительстве гидростанций, читали в газетах о развитии сибирской науки. А тут – стихотворение Пушкина о наказании людей ссылкой в сибирские края. И появилась антипафосная пародия:

 
Во глубине сибирских руд
Сидят два мужика и…
Не пропадет их скорбный труд
И дум высокое стремленье,
А все пойдет на удобренье.
 

Сочиняли мы в детские годы веселые рифмы, не подозревая о том, что за ширмой «сказаний» живут в лагерях узники режима, «храня гордое терпенье» за «дум высокое стремленье».

На чем строились шутки в наши школьные годы? «А и Б сидели на трубе», «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», «Я иду по ковру, ты идешь пока врешь, он идет пока врет, мы идем…» – такие прибаутки бытовали у нас при запоминании правил грамматики, физики.

Но вот мы начинаем учить наизусть стихотворения. В речь нашу вплетаются цитаты-пародии. Школьный туалет находился во дворе. «Пойдем со мной туда, куда не зарастет народная тропа», – звал меня друг, имея в виду туалет.

Свои великие строки поэт Некрасов посвятил пути из туалета в школу, а мы – в другом направлении.

В школе нас усиленно «шпиговали» стихами В. В. Маяковского. Это было время полуголодного бытия народа. Но о том, что у нас «и жизнь хороша, и жить хорошо», учителя требовали заучивать и декламировать на уроках и торжественных собраниях. А в промежутках и в неофициальной обстановке мы декламировали эти стихи по-своему. Жизнь свою мы называли «кучей, грязной и вонючей», пародируя поэму «Хорошо!». В противоположность восторгам поэта мы свидетельствовали:

 
«Рты поразинув,
стоим у магазинов.
Нет ни продуктов,
ни вин и ни фруктов,
сыров незасиженных,
хоть цены и
                снижены».
 

Мы совершенно по-другому смотрели на блюстителей нашего благополучия:

 
«Пыль взбили
мордой губатой
в своем автомобиле
мои депутаты,
которых «моя милиция от меня бережет»».
 

И как бы мы не посмеивались над поэтическими заблуждениями поэта и потугами учителей, все же для нас была «жизнь прекрасна и удивительна». Славен будь, поэт, за эти слова!

Спектакль удался

Очередной юбилейный день рождения Вождя пролетариата наш народ праздновал пышно, с фантазией. Замысел работников культуры нашего города дошел до поистине фантастического решения: на торжественном собрании в театре оперы и балета поставить сцену пришествия «Вечно живого».

Для постановки был разработан сценарий действия, сопровождаемого песнопением хора и солистов под аккомпанемент симфонического оркестра. Изображать главное действующее лицо пригласили актера драматического театра, привыкшего к этой роли. Для увеличения «революционной массы» были мобилизованы самодеятельные хоровые коллективы. В числе хористов я попал на оперную сцену. Здесь я встретился с закулисной жизнью артистов, способных создать образ любого мифического героя в любом спектакле и на высоком профессиональном уровне изобразить чувства восхищения, восторга, ликования. Все они оказались веселыми, раскрепощенными людьми. Вот и сейчас, пока не началась генеральная репетиция, еще не перевоплотившиеся в предназначенные для них образы, облаченные в революционную одежду, актеры подшучивают друг над другом. Больше всех достается «Ленину»: то толкнут его, то по лысине шлепнут, то еще – неприлично сказать, что. Режиссер нервничает, успокаивает шалунов: «Отстаньте от Ленина! А ты, Ленин, сам хорош, замолчи и встань в сторонку!». Но вот репетиции позади, начинается спектакль. Каждое действующее на сцене лицо играет свою роль, поет свою песню, «Ленин» произносит всем известную фразу – «Товарищи! Революция, о которой так долго говорили большевики…». Ликуют на сцене, ликуют в зале – вся страна ликует.

Спектакль, задуманный главным постановщиком и режиссером, удался на славу.

После осуждения культа Сталина – разговор двух кинорежиссеров: «Вы знаете, актер Геловани всю жизнь в кино исполнял роль Сталина, теперь он волосы на голове рвет», – говорит первый. Второй сочувственно кивает.

«Нет, вы меня не так поняли: он готовится играть роль Хрущева».

Читаем запрещенную литературу

– В санатории был жесткий режим, как на корабле, – сравнивал моряк, получающий лечение после загранплавания. – В назначенное время, после отбоя, все мы должны были находиться в своих «кубриках». Свет гасили, но жизнь продолжалась: мореплаватель открывал заседание «литературного кружка». Он читал нам наизусть, причем, как я впоследствии убедился, не допуская малейшей неточности в тексте, рассказы Михаила Зощенко. Мы испытывали невыразимое удовольствие и удивлялись таланту исполнителя. Моряк же объяснил, что обстоятельства жизни в дальнем и многодневном плавании привели его к вынужденной начитанности. Дело в том, что старпом корабля назначил его судовым библиотекарем. В книжном фонде библиотеки была и «запрещенная» литература, которую личному составу выдавать на руки не разрешалось. Такие книги хранились отдельно до того момента, когда корабль заходил в иностранный порт, где, по установившейся традиции, его посещали гости. И всегда среди них находились любознательные персоны, которые интересовались не только флотским борщом, черным хлебом и компотом из сухофруктов. Они входили в библиотеку и искали там книги М. Зощенко и других ему подобных авторов. И находили: хранитель их творческого наследия перед визитом гостей, по указанию замполита, доставал из спецхрана и выставлял на видном месте запретные экземпляры. Но не только политрук давал указания хранителю нецензурной печати. Личный состав младшего ранга поручил своему товарищу заучивать тексты вредоносной литературы и регулярно их декламировать в ночное время, когда не дремлющие око и ухо замполита приостанавливали свою функцию. Так простой моряк нес в народ «разумное, доброе, вечное».

Так я впервые познакомился с творчеством Михаила Зощенко, который писал правду о народе, и неправду о котором писала в своем «историческом» Постановлении 1946 года партия.

Не удалось вождям утаить анекдотов о себе самих и о нашей жизни. Это искусство принадлежит народу.

Быт или не быт

Анекдот вскрывает невидимое уродство жизни.

Анекдот высмеивает парадоксы жизни.

Анекдот выстрадан людьми.

В старых анекдотах человек узнает и наше время.

В анекдотах можно рассмотреть участь целого поколения.

Анекдот – это отметина дебилизации общества.

Вечером в центре Москвы иностранный турист говорит москвичу:

– Вы очень богатые, судя по тому, что вы совсем не экономите электричество. Когда я вечером нахожусь, например, у себя в кабинете, а жена, скажем, в гостиной, то в остальных комнатах свет погашен. У вас же все окна светятся!

«Ароматы» коммуналок

Коммунальная квартира – какое емкое понятие! Красивое в общественном смысле и отвратительное – в бытовом. Воспоминания детских лет жизни сохранили ситуации отношений и поведения жильцов (мы были не людьми, жильцами). Осмысление процесса жизни периода коммуналок в удалении от него позволяет дать оценку того, кем мы были и какими мы стали в результате «квадратно-гнездового» проживания в условиях коммунистического общежития.

В голодные военные и послевоенные годы нас с сестренкой выкармливала родная тетушка. В московской квартире на пять семей царила атмосфера взаимной неприязни соседей: тетина неприязнь – ко всем, кто ниже ее чином, неприязнь старого интеллигента-художника – к бескультурным соседям, выходцам из деревни (включая тетю), всех «выходцев» – друг к другу по причине разницы в удаче устройства в жизни. Все вместе ненавидели соседку с дочкой и без отца, хотя под видом отца к ней приходило много разных мужчин, не попавших на фронт.

Как ведут себя взрослые, я наблюдал по вечерам, когда они возвращались с трудового фронта. Когда приходила домой моя тетушка, все соседи старались свернуть свои хозяйственные занятия на кухне, в ванной комнате, прихожей. Тетя служила в аппарате высшего партийного руководства. На уровне соседского населения она чувствовала себя хозяйкой: выплескивала свое раздражение и унижение, накопленное в течение рабочего дня, на каждого встречного. Когда приходил с работы пожилой художник-оформитель новых станций метрополитена им. Ленина (тогда еще Кагановича) Иван Протасович, все срочно бежали в туалет, который служил интеллигенту читальным залом и местом уединения вплоть до засыпания членов его семейства. А «семейство» состояло из двух уборщиц на заводе, которые никак не хотели заниматься привычной для себя работой в домашней обстановке.

Уборкой и ремонтом своих комнат никто не занимался, так как ни один советский человек эти жилые помещения не считал своей постоянной собственностью, называя их простым словом – «жилплощадь». В связи с этим всю жилую площадь пола заселяли тараканы, а площадь стен – клопы. Вспоминаются бессонные ночи в общении с кровопийцами и скудная пища с включением резвых насекомых, обитателей помойных ведер и кухонных тумбочек.

В кухне над каждым столиком соседей висела своя электролампочка во избежание разногласий при оплате за свет. Свои счетчики, отдельные кнопки звонков при входе в квартиру, почтовые ящики на входной двери – все свидетельствовало о налаженной мирной обстановке и культурных добрососедских отношениях.

Оставалась в душе каждого глухая и невысказанная зависть. Завидовал сосед соседу во время еды – завидовал царящим за стенкой миру и согласию. Все жили по-разному и потому завидовали, глядя на маленькие радости и удачи соседа.

«Жилищно-коммунальные страдания» – вот как можно назвать образ жизни отжившего поколения строителей коммунизма и живых еще ветеранов.

Какие же качества характера и души нам подарила «коммуналка»? Вот они: зависть и агрессия, злость и желание сорвать ее на соседе, мелочность и жадность, униженность и желание унизить других, бесцеремонность и вмешательство в дела соседа. А нежелание улучшать собственный быт своими руками приняло формы социального заболевания. И удивляются нашим качествам «другие народы и государства», как метко заметил Николай Васильевич Гоголь.

В уборной коммунальной квартиры кто-то мазал стены дерьмом.

Подумали на профессора: он всегда после уборной мыл руки.

Женщина моется в общей ванной коммунальной квартиры, а сосед встал на табурет в коридоре и заглядывает через стеклянный верх двери. Она заметила и говорит:

– Ну, чего уставился? Голой бабы не видал?

– Нужна ты мне! Я гляжу, чьим мылом ты моешься!