Текст книги "Я – меч, я – пламя!"

Предъявив повестку дежурному на входе, Ольга остановилась – пришлось ждать, когда следователь придет за ней на проходную. Он пришел такой же хмурый и худой. Завел ее в кабинет и усадил на стул, привинченный к полу посреди комнаты.

– Рассказывай, – коротко обронил, описывая круги вокруг нее. Оля старательно вращала головой.

– Я все вспомнила, товарищ милиционер! В воскресенье, двадцать первого апреля, была на свидании с Ростиком. Ну и он, впервые за все время, что со мной водится, пообещал жениться, как только мне шестнадцать стукнет. Видно, от волнения у меня, когда домой возвращалась, в голове закрутилось, вот я и ударилась. Бытовая травма, товарищ милиционер, никого из посторонних рядом не было.

– Бытовая травма, говоришь. А откуда ты такие слова знаешь?

– Ростик сказал.

– Сегодня Ростика своего уже видела?

– Видала, товарищ милиционер, правда, недолго, убежал куда-то, сказал – дела у него. Велел после четырех часов во дворе ждать.

– Какие у него дела?

– Он мне про свои дела никогда не рассказывает. Говорит, что я дура, всем все выбалтываю.

– А что еще говорил?

– Говорил, если вы меня вжарить захотите, чтобы я не выдрючивалась и внимательно рассмотрела, какие у вас особые приметы на теле есть, а потом бы ему рассказала.

Следователь буравил ее глазами, и взгляд не обещал ничего хорошего.

– Совсем нюх потерял, сучонок. А скажи, Стрельцова, это он сам придумал или советовался с кем-то?

– Как я ему сообщила про повестку, так он сразу велел мне сделать то, что я вам рассказала.

– Хорошо, Стрельцова, так и напишем, как ты тут пропела. – Следователь заскрипел карандашом. – А что, Стрельцова, ты совсем врать не умеешь?

– Нас в школе учат, что врать нехорошо, товарищ милиционер. Враньем – полсвета пройдешь, а назад не вернешься. Комсомольцы никогда не врут!

– А ты разве комсомолка?

– Нет, не приняли меня. Но я стараюсь во всем быть похожей на комсомольцев.

– Понятно. Расскажи еще что-нибудь, Стрельцова, пока я пишу, чтобы нам не скучно сидеть было.

– Отчим мне проходу не дает, лапает и пристает, хоть домой не появляйся.

– Так напиши заявление, мы его мигом приструним.

– Мать сказала, если я на него пожалуюсь, на порог не пустит. А еще я будущее знаю. Вот всем говорила, что с Нового года карточки отменят, никто мне не верил. А их отменили! Не все, правда, остальные осенью отменят. А еще в этом году шахтер по фамилии Стаханов трудовой подвиг совершит и о нем вся страна узнает.

– Ты вот что, Стрельцова, об этом лучше никому не говори, а то положат тебя в психушку, поняла?

– Нет, товарищ милиционер, не могу я. То, что я знаю, нужно нашей Родине. Я напишу и отправлю письмо товарищу Сталину. – По мере того как она говорила, лицо следователя теряло свое флегматичное выражение, он смотрел на нее с удивлением, как будто видел впервые.

– Все мне казалось, что ты хитрая сyчка и просто дурочку из себя корчишь… Ладно, Стельцова, есть у меня приятель, малолетней шпаной занимается, попрошу его, может, он тебе поможет. На, читай протокол, тут напишешь: «С моих слов записано верно». Дата и подпись.

После того как Оля с отмеченной повесткой вышла из кабинета, следователь долго смотрел на закрывшуюся дверь. Он ничего не понимал, и это раздражало до зубовного скрежета. Его совершенно не успокаивала мысль, что все, связанное с ней, выеденного яйца не стоит и у него есть масса более важных дел. С девкой было что-то не так. Чаще всего ему казалось, что она наглая стерва, которая это не особо скрывает и прикидывается дурочкой. В иные минуты следователь был уверен, что у нее серьезные проблемы с головой. Но последняя фраза, даже не столько сама фраза, сколько то, как она была сказана – без фальши, без патетики, по-взрослому, – перечеркивала все остальное.

– Жаль девку. Пропадет ни за понюх табака. А деваха вроде правильная, мог бы толк из нее быть.

Следователь записал в настольном перекидном календаре: «Позвонить Женьке насчет Стрельцовой». Сложил протоколы и поставил папку в сейф. У него имелись другие дела, которые нужно было закрывать, к тому же, Ванька сегодня именинник, пригласил к себе на день рождения. Говорил, невеста подружек своих приведет. Задерживаться на работе не было резона.

Оля, выходя из здания, взглянула на часы в фойе: стрелки показывали начало четвертого. Время еще было. Барыга, в гражданской жизни директор продуктового магазина, имеющий оригинальное хобби – скупку краденого у братвы и реализацию оного через своих знакомых в других городах, в обычный день уходил с работы ровно в пять. Сегодня был предпоследний рабочий день очередной шестидневки. Для планов Оли сегодняшний день подходил больше, чем завтрашний. В предвыходной вокруг слишком людно и слишком неопределенно. У людей возникают неожиданные планы, кто-то приходит в гости, кого-то где-то ждут. Слишком много случайных факторов, способных разрушить задуманное. Сегодня спокойнее. Впереди у всех рабочий день, поэтому вероятность непредвиденных случайностей намного меньше. Надолго откладывать задуманное тоже не было возможности, тогда вся стройная логическая схема накрывалась медным тазом.

Зашла домой. Мать с отчимом уже вовсю отмечали окончание трудового дня. Оля взяла хозяйственную сумку, такую же, как купленная сегодня, только постарее, сказала родичам, что пойдет купить хлеба, в хате жрать нечего, а она ничего не ела целый день. В подвале положила сумку в сумку, добавила туда же одежду Ростика, женский чулок телесного цвета, правую кисть дружка, замотанную в тряпку, нож, найденный у Ростика в нычке, головку молотка, замотанную в тряпку. Выйдя во двор, направилась к столикам, за которыми любила сидеть их компания. Кое-кто из ребят уже вышел во двор, несколько пацанов сидели за столом, играли в очко на щелканы. Побыв с ними до полпятого, Оля попросила передать Ростику, что она пошла в магазин и скоро придет. Не торопясь, подошла к дому барыги со стороны двери, выходящей в узкий проход, образованный стенами двух домов. Этот колодезь соединял два двора с выходами на разные улицы, поэтому тут постоянно шастали посторонние, срезали дорогу. Подгадав момент так подойти к черному ходу, чтобы рядом никого не оказалось, и толкнув острием ножа цепь в нужном направлении, Оля проскользнула в дверь, забила скобу на место обмотанной в тряпку головкой молотка и начала переодеваться в мужскую одежду. Переодевшись и приготовив чулок, стала ждать. Дважды за это время хлопали двери подъезда, люди возвращались с работы, но не те. В пять часов пятнадцать минут, выглянув на очередной хлопок входных дверей, девушка увидела знакомую фигуру. Барыга был пунктуален, как всегда. Ольга надела на голову чулок, сверху нацепила картуз, дала барыге подняться на один пролет, с обмотанной железякой в одной руке и сумкой в другой неслышно двинулась к лестнице. Жил обидчик на втором этаже. В нишу слева от лестничного пролета выходили двери трех квартир, в том числе и его. Как только барыга поднялся и повернул налево, Ольга стремительно и бесшумно преодолела два пролета. Уже на втором услышала:

– Сеня, это ты?

– Да, Милочка, открывай.

Щелкнули замки, скрипнула дверь, Оля показалась из-за поворота и стремительно всадила железяку в затылок входящего в квартиру, ничего не подозревающего человека. Барыга рухнул на свою жену. Та ничего не видела. Пытаясь удержать мужа, она наклонилась вслед за выскальзывающим из рук телом и не успела заметить стремительную тень, тюкнувшую ее по затылку. Что-то загремело и упало с вешалки, но Оля, не обращая на это внимания, закрыла входную дверь и положила ключ в карман куртки.

– Мама, что случилось? – послышался голос дочки, которая вышла в коридор, услышав шум падающих тел и предметов.

Дочка успела закричать перед тем, как получила ногой в живот и чем-то тяжелым в голову. Разобравшись с ожидаемыми объектами, Ольга быстро осмотрела квартиру на предмет неожиданных посетителей и других неприятных сюрпризов, но, кроме толстого белого кота, никого не обнаружила. Связав руки и ноги, заткнув рты и завязав глаза всем лежащим без сознания, девчонка, пытаясь унять выскакивающее от избытка адреналина сердце, собрала все ценное, что лежало сверху, и покидала в сумку. Часы, золотые украшения, деньги – все, что нашлось при беглом осмотре. Затем оттащила за ноги дочку и хозяйку в комнату девочки, а барыгу по натертому паркету отволокла на кухню. Привела мужика в чувство и начала выяснять, какие еще материальные ценности имеются в доме. Барыга отвечать отказался.

– Давайте, уважаемый, поговорим серьезно, как умные люди. Поверьте мне на слово, здоровье дороже денег. А здоровье родных и близких – дороже любых денег. У вас есть дочь и жена. Если будете упорствовать, допрошу вашу жену. Уверен, она знает многие места, где лежат деньги. К сожалению, мне придется нанести ущерб и ее здоровью, а ваша дочь вряд ли сможет ухаживать за двумя инвалидами. Поэтому предлагаю сделку. Вы показываете мне свои нычки, я беру ровно половину, половину оставляю вам и вашей семье. Всем нужно жить. Карл Маркс учил нас делиться. Мы расстанемся легко и просто, довольные друг другом. В противном случае придется забрать все и доставить вам много неприятных минут.

Когда Оля вытащила кляп, этот придурок попытался кричать. Это ее расстроило, и она подумала: «Верно говорят, не стоит метать бисер перед свиньями». Пришлось вдумчиво поработать с товарищем, загнать иголки под ногти, вывернуть пальцы из суставов, а потом вставить их на место, использовать зажигалку не по назначению.

Люди напрасно считают, что они герои и способны долго выносить боль. Как правило, среднестатистический взрослый мужчина готов все рассказать через пятнадцать минут правильного допроса, и редко кто продержится больше часа. Завмаг поплыл минут через тридцать, но вечер был испорчен. Наверное, он не все показал, что у него было спрятано, но и того, что обнаружилось, оказалось более чем достаточно.

Оля воткнула лежащему мужчине в спину нож и занялась уборкой помещения. Протерла полотенцем все поверхности, к которым могла прикоснуться, достала из сумки заготовленную для этого случая кисть, потерла пальцы о голову барыги и поставила пару отпечатков в местах, которые невнимательный человек пропустит при уборке. Закрыв квартиру на ключ, сняла чулок, стремительно выскочила из парадного подъезда и быстрым шагом направилась к выходу со двора. Было шесть часов вечера, на улице светло, людно. Пройдясь по улице, Оля заскочила в один из подъездов, убедилась, что черный ход закрыт на замок, а значит, случайных зрителей можно не опасаться, переоделась и поспешила домой, купив по дороге две булки хлеба. Одну из них сразу принялась щипать: голод не тетка.

Открыла входную дверь коммунальной квартиры, в которой они обитали, подергала дверь в коморку бабы Кати. Как и следовало ожидать, той не было дома. В это время она с соседками соответствующего возраста сидела во дворе и перемывала кости общим знакомым и местной молодежи. Дверь в коморку бабы Кати закрывалась на очень интересный замок, любой ключ, который влезал в замочную скважину, его открывал. Оля могла открыть замок и своим ключом, и ключом от общей двери. Она обнаружила этот эффект случайно. У бабы Кати были больные ноги, она часто эксплуатировала безотказную Олю, посылала ее за покупками и давала ключ, прося занести тяжелые сумки в комнату. Как-то, задумавшись, Оля открыла ее дверь, а потом увидела, что не тем ключом. Теперь пришло время воспользоваться запретными знаниями.

После революции пару зим подряд баба Катя очень мерзла, угля не было, жгли все, что могли найти. С тех пор она все лето собирала дрова и складывала у себя на балконе, а зимой сжигала. Последние годы проблем с углем не возникало, и куча дров на балконе у бабы Кати лежала без движения. Но она их не выбрасывала. Так и человек, переживший голод, складывает под подушку сухари. На всякий случай.

Вытащив пустую сумку и переложив в нее хлеб, Оля аккуратно зарыла вторую сумку в дрова. Теперь та могла стоять на балконе до зимы. Если подозрение упадет на Ростика, а она сделала для этого все возможное, вполне могут пройтись с собакой по подвалам: подъезд Ростика совсем рядом, поэтому она оставила в подвале, в нычке, только свои вещи и пару рублей.

Осталась кисть руки, замотанная в тряпку и не попавшая ни в одну из сумок. Взяв в коридоре общий ключ от чердака, Оля выбросила ее через слуховое окно на крышу. Кошки или вороны разберутся, что делать дальше. Отнесла родичам сумку с хлебом, выбежала во двор и, узнав, что Ростик не появлялся, села играть с ребятами в карты.

Играли в переводного дурака, на деньги, проигравший клал рубль, остальным игрокам получалось по двадцать копеек. Ребята хотели сыграть на желания, но Оля порекомендовала засунуть свои желания друг другу в одно место, причем место могут выбрать сами, а у нее никаких желаний нет, но на мороженое не хватает. Играть три на три тоже не вышло, никто не хотел брать ее в команду, поэтому решили играть каждый за себя, но в переводного. Стараясь много не проиграть, но при этом и не выиграть, Оля думала. Занятие это оказалось для нее новым и необычайно интересным. Раньше она сама с собой не разговаривала.

«В лучшем для нас случае, – говорило ей ее второе «я», – милиция будет у барыги завтра утром. С работы позвонят домой, никто не возьмет трубку, пошлют кого-нибудь, благо от работы минут десять хода, бабушки доложат, что со вчерашнего дня никто из квартиры не выходил, и милиция явится тут же. В худшем случае то же самое произойдет еще сегодня. Акцию мы с тобой провели на четыре с минусом. Про кисть можно было раньше подумать и найти для нее более подходящее место. Но вечно голодные бездомные коты от нее все равно ничего не оставят. За всем не уследишь, да и времени на подготовку практически не было.

На Ростика выйдут либо по пальцам, либо по описанию. Интересно, когда его в колонию отправляли, фотографию делали? Если есть фотография, его начнут искать завтра к вечеру, если нет, то в выходной. Это, конечно, ежели хорошо работать будут. В любом случае за три дня найдут пальчики в картотеке. А как только начнут искать Ростика, так сразу весь наш двор на уши поставят. Поэтому думай, Олечка, что ты будешь рассказывать.

Итак, утром прямо из больницы ты направилась к Ростику домой, надеялась, что он еще никуда не ушел. Столкнулись вы на выходе со двора, Ростик хотел тебя послать подальше, но ты вцепилась в него как клещ. Он спешил по делам в рабочий поселок возле старого карьера. Вышел от железки, зашел в хозмаг и купил моток бельевой веревки. Затем вы отправились в посадку, где немножко покувыркались. Ростик дал тебе пару рублей, послал купить сумку, гвоздодер и молоток без ручки. После этого отправил домой и велел ждать его после четырех во дворе, а сам пошел в поселок, сказал, что у него там дела. Вернувшись, ты пошла в милицию, а затем сидела во дворе и ожидала ненаглядного, только в магазин сбегала за хлебом. Точка.

С кем Ростик встречался, не знаешь, знакомых и друзей у него половина поселка, бандитский район. Если спросят, кого помнишь, назовешь, пусть ищут. Что он делал в последние дни, ты не знаешь, в больницу к тебе не заходил. Пусть пацанов трясут. Наверняка он возле дома барыги в последние дни крутился. А Ростик так все делает, что слепой заметит. Недаром бабуля такая заводная была, небось не первый раз его возле дома увидела.

За это сочинение четверку получишь, хуже другое сегодняшнее сочинение, которое ты следователю писала, переписывать заставят, скажут, чересчур короткое вышло. А тут имеется небольшая засада. Надо придумать очень правдоподобную историю: за что Ростик мог тебе дать по голове. Впрочем, зачем выдумывать, чем больше выдумываешь, тем легче запутаться. Такому кадру, как Ростик, особых причин не нужно. Просто вышло неудачно, ты отлетела к стене и добавила головой.

Бандюкам, а они обязательно опросят всех, тоже все рассказать придется. Впрочем, может, и не успеют спросить. Валить отсюда надо в любом случае. После того как дашь показания, сам Бог велел. Не сразу, недельку посидеть придется. А потом уезжать далеко-далеко. Тут пускай народ себе дальше ломает голову. Оборудовать хорошую нычку, все с собой не заберешь, спрятать нажитое непосильным трудом, собрать вещи – и на поезд. Из документов у тебя только свидетельство о рождении, а больше ничего и не нужно. Как говорится, новую жизнь лучше начинать с чистого листа».

Пацаны пошли шляться по городу, Оля осталась во дворе ждать Ростика, но вскоре отправилась домой спать. Пьяный отчим получил по печени за то, что распускает руки, следом полились клятвенные обещания познакомить его с Ростиком поближе. Оля грустно подумала: Ростик, конечно, был большая сволочь, но без него ей тут не жить. Как только станет ясно, что он исчез, пацаны начнут выяснять между собой, кто из них Ленин. Поскольку явного лидера нет, разборки затянутся. А Олей будут пользоваться коллективно. И ничего тут не поделаешь, выберешь одного, остальные на него ополчатся, он вынужден будет делиться. Даже Ростику приходилось иногда это делать. Ее мнение вообще никого не будет интересовать. Силовые методы мало помогут, начнешь гасить, расстреляют, тут уж концы в воду не спрячешь, а бить не насмерть… так против всех не повоюешь. И ничего нельзя поделать, кроме как свалить, трясина очень неохотно отдает свою добычу, и редко кому удается из нее выбраться.

Несмотря на напряженный и хлопотный день, Оля легко заснула бы, она отличалась крепкой нервной системой, но внутренний голос все поражался, как ей удалось так спокойно прикончить людей, и не давал заснуть. Она не понимала: чего он все время зудит, покоя не дает, ведь она все делает, как голос велит, а тот еще удивляется. Действуя, Ольга вообще не ощущала раздвоенности, и голос переставал звучать. Она просто знала, что нужно сделать в следующее мгновение, и делала. «Понимаешь, – объяснял голос, – когда ситуация напряженная, мы действуем как одно целое, а когда ситуация спокойная, каждый может осознать себя». Олю эти премудрости не интересовали, ей хотелось спать. «Да, вот чем голое знание отличается от практики, – задумчиво сказал голос, – ты, Оленька, у нас просто терминатор, нервы как канаты, аж завидно». Засыпая, Оля думала, можно ли самой себе завидовать, мучительно пыталась вспомнить ускользающую мелодию и слова песни, как-то связанные с этим вопросом. Но не могла.

«Странный этот голос, попробовал бы он терпеть, когда тебя пользуют те, кого охота убить, вот где нервы нужны, а тут что, вогнал нож в спину, и всего дел-то», – подумала она, засыпая.

Утром, после того как мать с отчимом ушли на работу, Оля постирала все, что на ней было, кое-как помылась в домашних условиях. Голос рассказывал про сыскных собак, но ее это не интересовало, постираться и помыться всегда приятно. Затем, переодевшись, впервые в жизни пошла в читальный зал городской библиотеки. Посещать школу в последние дни пребывания в городе голос считал непозволительной роскошью. Взяла с собой чистую тетрадку и карандаш, попробовала писать левой рукой. У нее неожиданно легко стало получаться. «Наверное, в прошлой жизни я была левшой!» – мелькнула в голове странная мысль. Их много стало мелькать в последние сутки. Затем Оля начала просматривать различные учебники, пыталась разобраться, какие эмоции и воспоминания возникают у нее о прошлой жизни. Она была уверена, что рано или поздно должна вспомнить. Все, что она просматривала, вызывало ощущение узнавания, мысли, обрывки воспоминаний вновь нахлынули волной, в голове закружилось.

Выйдя из библиотеки, Ольга направилась домой варить суп и перерабатывать информацию, пытаться из обрывков выстроить цельную картину. Каши на всех домочадцев она наварила еще с утра. Заодно нужно было посмотреть на обстановку: не появилась ли уже милиция, жаждущая с ней пообщаться. Поев луково-картофельного супа на постном масле и закусив ячневой кашей, тут же решила, что нужно более серьезно относиться к запросам растущего организма. Но к сожалению, пока приходилось обходиться тем, что было в доме. А в доме было немногое.

Цельной картины пока не появлялось, но все, связанное с физикой и математикой, вызывало ощущение чего-то родного. «Значит, будем поступать в университет на физфак, – подытожила Оля, – а там разберемся». Она уже чувствовала, что это не самое трудное из того, что ей предстоит сделать в ближайшее время.

Вышла во двор, пошла к местным старушкам посмотреть в газету, которую читала вслух единственная грамотная бабуля на всю компанию, и узнать последние местные новости. Пока никто ничего нового не знал, старушки обсуждали соседей. На просьбу Оли дать ей почитать газету все отреагировали открытыми ртами.

– Ты ж никогда не читала газет, Оля.

– Не знаю, что со мной делается, баба Катя. После больницы так и тянет газету почитать. Может, у меня с головой что-то случилось.

– Ничего, девочка, бывает и хуже. Заодно газетку нам дочитаешь, а то Томочка устала.

– А Ростика не видели?

– Не видели, и слава богу, дался тебе тот Ростик.

– Я люблю его, баба Зина.

– Ничего, еще пару раз головой ударишься, разлюбишь, хотя, кто его знает, по-разному бывает. Давай, читай уже.

Почитав газету, Оля наткнулась на короткое сообщение: нарком иностранных дел Литвинов выехал с официальным визитом во Францию. Череда мыслей и воспоминаний замелькала калейдоскопом, в голове закружилось. Договор с Францией, с Чехословакией, Мюнхенский сговор, война, в ее голове выстраивалась хронологическая картина событий.

– Что с тобой, Оля?

– Все хорошо, голова закружилась.

– Да, тяжело тебе с непривычки читать, раньше-то не пробовала, иди отдохни, мы без тебя остальное прочтем.

Пацаны из ее компании уже начали собираться во дворе. Сегодня в парке перед выходным днем на танцевальной площадке допоздна играл оркестр, такое событие никто не пропускал, погода была отличной, но немного парило, ночью обещали дождь.

Дефилируя по парку в ожидании оркестра, Оля пришла к выводу, что построенная логическая схема нуждается в последнем элементе, персонаже из поселка возле старого карьера. А то нехорошо выйдет, начнет милиция искать, никого не найдет, и может возникнуть недоверие ко всему ее рассказу. А дело ведь надо закрывать, начнут Олю на допросы тягать, мешать ей, а уедет, в розыск объявят. Значит, ее задача состоит в том, чтобы это дело было закрыто, виновные наказаны, а материальные ценности возвращены семье. Не все, конечно, кто их там считал, но хоть некоторые, все ж подспорье в трудные времена.

Перебирая в памяти всех знакомых в поселке, Оля радостно улыбнулась. Она уже знала, к кому пошел вчера утром Ростик после того, как они расстались.

Следователь младшего начсостава Петр Цыбудько курил папиросу на лестничной площадке и радовался, что он просто входит в группу, занимающуюся этим делом, а не руководит ею. За все отдуваться будет следователь прокуратуры в должности среднего начсостава Илья Шапиро. Дело, на которое они выехали в последний рабочий день шестидневки, обещало стать крайне неприятным. Начать с того, что жена убитого, отправив дочку в больницу, наотрез отказалась покидать квартиру, несмотря на то что пролежала всю ночь связанной на полу, а перед этим достаточно сильно получила по голове. Она сразу начала названивать по телефону, затем подозвала к телефону Илью и дала ему трубку. По тому, как вытянулся в струнку с телефонной трубкой в руке Илья, нетрудно было догадаться, что особа, с которой он общается, весьма представительная, а значит, дело будут держать на контроле. После разговора Илья запретил делать обыск в квартире, аргументировал это тем, что у них нет санкции прокурора, и велел ограничиться поверхностным осмотром места преступления. Петро и не подозревал, что для обыска квартиры, где произошло убийство, нужна дополнительная санкция прокурора. За все пять лет работы в милиции он как-то обходился и без нее, но работникам прокуратуры виднее. Осмотрев квартиру и три взломанных тайника, узнав должность и зарплату покойного, Петро прикинул, что даже того, что он увидел в квартире, достаточно, чтобы завести на покойника уголовное дело, поскольку на свою зарплату купить этого нельзя. А что бы они нашли, разреши им устроить в квартире полноценный обыск? Об этом Петро и думать не хотел. Поэтому ни жалости к покойнику, ни особой неприязни к его убийце следователь не испытывал. Его больше занимали несколько головоломок этого дела. Факты не ложились в логический ряд.

К примеру. Все мокрушники, которых он видел за эти пять лет, убив хозяина, никогда бы не оставили живых свидетелей, и милиция нашла бы не один, а три трупа. Далее. У жены и дочери руки были примотаны к туловищу, а у хозяина туго связаны за спиной в кистях и локтях. А это означало, что убийца заблаговременно все продумал и позаботился даже о том, чтобы не калечить хозяйку и дочку. Не встречал он до этого таких заботливых убийц.

Петро только что закончил осматривать подъезд, лестничную клетку и опрашивать соседей. Доложив Илье о том, что узнал, он курил папиросу и раздумывал над второй несуразностью. Старушка соседка, сидевшая весь прошлый вечер во дворе, божилась, что ни до, ни после убитого никто подозрительный в подъезд не входил. Около шести вечера из подъезда выбежал молодой человек с сумкой в руках. Он несколько раз за последние дни попадался ей на глаза, несколько раз заходил в этот подъезд. Осмотрев черный ход, Петро пришел к выводу, что преступник или преступники попали в подъезд через него.

Совершенно непонятно было, почему молодой человек, которого заметили соседки, не вышел затем из подъезда через черный ход, а поперся через парадный, зная, что во дворе есть люди, которым он уже примелькался, и они, несомненно, его заметят. То, каким хитрым образом преступник подготовил черный ход, совершенно не вязалось с его глупым поведением после убийства.

Но была у Петра версия, которая объясняла все эти и многие другие странности. По этой версии организовал и осуществил ограбление умный и хитрый преступник, нашедший себе в подельщики молодого фраерка. Этот фраерок по заданию напарника следил за будущей жертвой, разведывал пути к подъезду, при этом активно светился перед соседями. Даже начало ограбления было обставлено так, чтобы засветить подельщика. Затем основной фигурант, Петро назвал его Бугор, провел допрос, изъял материальные ценности, убрал квартиру так, чтобы остались отпечатки пальцев второго фигуранта, которого Петро условно назвал Лох. Бугор вышел через черный ход, заставил Лоха все привести в прежний вид, а тот вынужден был выйти через парадный, прямо на глаза свидетелей.

Петр уже чувствовал в себе охотничий азарт. Он должен был найти Бугра и доказать свою правоту Илье, который отмахнулся от версии и сказал, что Петр ищет сложности там, где их нет. Преступник молодой, первое убийство, перенервничал и убежал. Вот и все объяснение надуманным загадкам, а Петру пора подобрать список возможных фигурантов по описанию, пока эксперты будут возиться с отпечатками.

Петро уже созвонился с Женькой из отдела несовершеннолетних, передал ему имеющуюся информацию и теперь поджидал, когда тот придет со списком подходящих под описание местных босяков.

Как только раздались первые звуки оркестра, вся публика потянулась к танцевальной площадке. Оля высматривала кандидата на роль подельщика Ростика. Перед тем как определять человека на такую ответственную должность, необходимо было убедиться, что он жив и здоров. Зная характер будущего актера, делать такие допущения без проверки было бы безответственно.

Среди поселковых хулиганов имелся некто Толик по прозвищу Рама. Был он шире обычного человека раза в два, физически очень сильный, но природа отыгралась на другом. Ума, если так можно сказать, он был недалекого, а характер имел скверный, вспыльчивый и несдержанный. Все это приводило к затруднениям в вербальной коммуникации с окружающими, и Толик с удовольствием переходил к невербальной. По вышесказанным причинам из всего богатства невербальных методов он использовал только кулаки. Полгода назад вышел из тюрьмы, отсидел два года за хулиганку и был досрочно освобожден за примерное поведение. Все долго ржали, услышав такую формулировку.

Но имелся у него особый пунктик, из-за которого Толик был определен Олей на эту должность. У него были проблемы в отношениях с женщинами, бил он их смертным боем. То ли это его возбуждало, то ли…

Оля знала это не понаслышке. Прошлой осенью по инициативе Ростика, который имел с Толей какие-то дела, ей пришлось очень близко познакомиться с этим уродом и даже по роже разок получить, несмотря на заступничество любимого. Если с Толиком все в порядке, он обязательно должен был прийти на танцы с остальными поселковыми хулиганами. Оля хотела зайти к нему завтра с утра и как воспитанная девушка собиралась предупредить его сегодня о визите.

Жил Толик в частном доме вместе со своими родителями, но те, справедливо считая, что чем реже они будут видеть свое чадо, тем дольше проживут, отгородили ему одну комнатку и пробили отдельный вход так, что посетить его инкогнито не представляло труда. Определенный труд представляло отбиться от Толика сегодня, любую бабу, которая попадала ему под руки, он тут же старался вжарить или как минимум дать ей по роже. А лучше и первое и второе.

Потанцевав немного по очереди со всеми своими пацанами и дав себя немного полапать (начнешь из себя недотрогу строить, можно сразу схлопотать!), Оля убежала в дамский домик. Ей нужна была свобода маневра, делать предстоящий разговор достоянием общественности совершенно не хотелось. Дождавшись очередного танца, в котором Толику не досталось партнерши, Оля двинулась к нему. Толян часто оставался один: все знакомые девки вешались на шею любому, как только видели Толика, двигающегося в их направлении. Незнакомых он не приглашал, как уже отмечалось, разговаривать не любил, а лапать чужих баб опасался. Вокруг танцплощадки было полно милиции, а милиции Толик побаивался. Она могла его безнаказанно отметелить, а это было неприятно.

– Толик, ты знаешь, Ростик пропал.

– Ну…

– Его легавые везде ищут.

– Ну.

– Я приду к тебе завтра утром. – Оля развернулась и быстро пошла в глубину аллеи.

– Стой!

– Тихо! Меня тоже могут искать. – Прибавив шагу, она почти побежала к одному из боковых выходов. Завтрашний день обещал быть трудным, придется рано вставать, нужно было выспаться.

Дома веселье было в полном разгаре, перед выходным днем отчим гулял с корешами. Соваться туда было опасно. Но на этот случай, регулярно повторяющийся в ее жизни, у Оли уже имелись домашние заготовки.