Текст книги "Я – меч, я – пламя!"

Ей досталась верхняя полка. Попив с попутчиками чаю, отказавшись от вина и других напитков, которые пассажиры уже успели принять по дороге, Оля пыталась односложными, уклончивыми ответами на вопросы дать понять, что не желает дальнейшего общения. Однако попутчики либо не понимали, либо делали вид, что не понимают ее.

– А куда ты едешь, Оля?

– В Киев.

– У тебя родственники в Киеве?

– Да.

– А кто?

– Отец.

– А он что, с вами не живет?

– Нет.

– А чем занимается?

– Работает.

– А где работает?

– На заводе «Арсенал».

– А чем он там занимается?

– Простите, товарищ, как ваша фамилия?

– Витя меня зовут, Олечка, я же тебе говорил, а зачем тебе моя фамилия?

– Отец просил узнавать фамилии тех, кто интересуется его работой, он о них обязан в Особый отдел сообщать. Так как ваша фамилия?

– Так мне все равно, чем он занимается, Олечка, давай сменим тему. Ты уже окончила школу?

– Вы мне скажете свою фамилию, гражданин, или мне милиционера позвать? – Ее взгляд стал холодным и колючим, как февральский ветер.

– Егоров Виктор Павлович, – еле слышно проговорил попутчик, лоб которого мгновенно усеяли капельки пота.

– Спасибо, Виктор Павлович, я еще подумаю, стоит ли сообщать отцу об этом вагонном разговоре. Надеюсь, и вы подумаете в следующий раз, о чем спрашивать незнакомых людей, а о чем нет.

Взобравшись на верхнюю полку, Оля дочитала учебник по физике за восьмой класс. «Завтра придется учебник за девятый искать!» – подумала она и уснула.

Город Киев, столица Советской Украины с тысяча девятьсот тридцать четвертого года, встретил Ольгу многочисленными стройками, трамваем, биндюжниками, ловящими грачей, вездесущими рикшами с узкими возами на двух колесах и номерными блямбами, прибитыми сзади на возах. Из-за перекопанных улиц, заваленных кучами стройматериалов, никакой другой транспорт в большинство мест города попасть не мог. Позавтракав в буфете на вокзале и сдав чемодан в камеру хранения, Ольга оставила при себе старую сумку с книжками и тетрадями. Колбасу и хлеб доела еще вчера. Девушка купила билет в Москву на ночной поезд, отходящий в шестнадцать двадцать. «У нас не так много времени!» – в очередной раз констатировал голос, постоянно комментирующий любое событие и засоряющий ее бедную голову кучей сведений, большинство из которых она считала ненужными.

Вот и сейчас голос не переставал зудеть, почему так важно отправить письмо заказным и что для этого нужно сделать. «Понимаешь, – говорил голос, – если мы отправим обычным, письмо сначала попадет в местное отделение НКВД и, скорее всего, пойдет дальше в Москву, никто не захочет оставлять себе такое письмо. Но есть небольшая вероятность, что его воспримут как анонимку, каковой оно, по сути, и является, тогда бумага может застрять в Киеве. Хотя… трудно представить себе работника местного уровня, рискнувшего не отправить письмо такого содержания дальше. Тем более что практики рассмотрения на месте писем, адресованных в Генштаб, не было, копия пойдет по назначению. Тут уж не отправить оригинал адресату – серьезное превышение полномочий. Любой переправит документ в секретариат Сталина, пусть у них голова болит, что делать с таким письмом. Так что попадет послание по адресу в любом случае. Нам важно, как воспримут его в самом секретариате. А вот тут отношение к заказному письму будет совсем другим, чем к простому. Серьезное письмо никто в ящик просто так не бросит. Как минимум серьезный человек пойдет на почту и отправит письмо заказным. Единственная проблема: работник почты, приняв такое письмо, может потребовать предъявить паспорт, чтобы проверить, правильно ли заполнен адрес отправителя. Любой бы так сделал, поэтому маловероятно, что без паспорта письмо примут. Надо найти человека с паспортом».

Оля считала, что вместо всего этого бесконечного трепа достаточно было сказать последнее предложение. Весело помахивая сумкой, она гуляла по городу. Попала на большой базар, который назывался Евбаз, нашла себе почти новые туфли и тут же надела их, оставив старые в подарок продавцу. Купила учебники за девятый класс, отыскала районное отделение почты, недалеко от которого располагался магазин, торгующий винно-водочными изделиями. Расположившись в ближайшем дворе на лавочке, до обеда изучала учебники, а потом направилась в сторону магазина. Там, в связи с наступающим обедом, а также наступающим праздником освобожденного труда и солидарности всех трудящихся, уже кучковался народ, мечтающий достойно отметить грядущие события. Как обычно, не у всех имелась в наличии необходимая сумма, люди искали близких по духу и финансовым возможностям. Встречались и лишние на этом празднике жизни. Неторопливо приближаясь к мужскому товариществу, Оля еще издали приметила двух человек, к которым несколько раз подходили возможные партнеры и потом шарахались к другим группам. Настроение у товарищей было совсем никудышным.

С серьезным выражением лица, стараясь казаться старше своих лет, что ей неплохо удавалось, девушка решительно приблизилась к ним и сказала:

– Мужчины, нужно помочь!

– Ну, – вяло отозвался один.

– Паспорт у кого-то из вас есть?

– Ну.

– Чего ты нукаешь? Мне нужно срочно заказные письма отправить, а я паспорт дома забыла, времени нет возвращаться. У кого есть паспорт, идемте со мной на почту, отправим письма, я вам трояк дам.

– Не, трояк мало.

– Ладно. – Оля решительно развернулась, оглядывая остальных претендентов. Второй что-то зашипел на ухо товарищу.

– Да погоди ты, а писем много отправить надо?

– Два, – холодно ответила Оля и подвинулась к другой паре мужчин.

– Рубль еще добавишь, и пойдем.

– Пошли, все, что останется с пятерки, тебе дам, может, там и больше будет.

На почте Оля купила конверты, заполнила строчки адресов и имя отправителя, потом повела клиента к окошку. Мужчинка ей попался лет тридцати пяти, как она правильно решила с самого начала, с грамотностью у него были большие проблемы. Возле окошка Ольга поглядела честными и наивными глазами на работницу, с удивлением рассматривавшую странную пару, протянула ей письма, паспорт и пятерку. Ничего не сказав, та приняла письма, заполнила квитанцию, протянула им.

– Распишитесь, гражданин.

Оля вложила в пальцы мужчины карандаш, показала, где поставить закорючку. Мужчинка обрадованно загреб четыре рубля шестьдесят копеек сдачи и в сопровождении Оли выскочил на улицу. Дело было сделано, первое письмо Системе начало свой путь.

Пообедав по этому поводу в кафе, Ольга вздохнула и подумала: «В заначку придется лезть значительно раньше намеченного срока!» Она не спеша пошла в сторону вокзала. Приближалось время отправления поезда.

Первого мая, прибыв без приключений в Москву, на Киевский вокзал, Оля сразу начала решать жилищный вопрос. Поскольку без паспорта в гостиницу никто поселить не мог, оставались варианты общежития и частного сектора. Общежитиям часто разрешалось принимать посетителей при наличии мест, там вполне могли поселить, проверив свидетельство о рождении, а в частном секторе, как правило, никто и документов не спрашивал. Покрутившись по вокзалу и не найдя желающих поделиться жилплощадью, Ольга начала спрашивать носильщиков, не знают ли они, где может одинокая девушка притулиться на ночь, но так, чтобы никто не угрожал ее чести и достоинству. Ей отвечали, что обычно приходят после обеда на вокзал желающие за небольшую мзду разделить жилплощадь с нуждающимися, но сегодня праздник.

А в такой праздник люди не склонны думать о материальном, больше размышляют о бедных рабочих из других стран, мучающихся под гнетом капиталистов, пьют за их здоровье и победу коммунизма во всем мире.

Это был серьезный аргумент, но Оля не отчаивалась, она уже знала, что написано в старой книге – стучите, и вам откроют, просите, и будет вам дано[2]2
  Ольгина неточная цитата из «Евангелия от Матфея».


[Закрыть].

И хотя в данный исторический период эту книжку было принято считать вредной для рабочего класса, некоторые мысли, изложенные в ней, лично ей были глубоко симпатичны.

Действительно, не прошло и часа, как очередной носильщик, которого Ольга встретила, послал ее, но недалеко, поскольку жил в коммунальной квартире совсем рядом с вокзалом. Носильщик предложил несколько дней перекантоваться у них, пока девушка не устроится. Старший сын две недели назад ушел в армию на три месяца, его койка пустовала. Теперь Оля шла знакомиться с его женой и утрясать с ней детали проживания, а носильщик остался на вокзале – заработать еще пару рублей. В праздничные дни носильщики устанавливали двойной тариф.

Жена Оле понравилась, была она в меру неприветлива, видимо, компенсировала избыточную душевность мужа. Вторая половина Олиного «я» по этому поводу прочла лекцию, что устойчивой является та семья, где достоинства одного супруга компенсируются недостатками второго, и наоборот, тогда мы получаем форму шара, а это очень устойчивая фигура. Можно еще так сказать, что все вектора взаимно компенсируются, и в результате мы получаем ноль как суммарный вектор эмоций. То есть наружу эмоции не вытекают, семью никуда не тянет.

Жена Олю не прогнала, но четко оговорила правила поведения:

1. Деньги платить за неделю проживания вперед, по рублю в день.

2. Ключа своего у нее не будет, утром ушла, после шести пришла.

3. Завтракаем и ужинаем вместе, продукты в складчину, готовка совместная.

Голос заявил, что простые и понятные правила социалистического общежития – залог спокойной и бесконфликтной жизни. Выложив из сумки остатки продуктов, Оля загрузила туда книги и тетрадки, заявила, что вернется к шести часам, и спросила, что нужно купить на ужин. Ей заказали буханку хлеба и сто грамм масла. Отдав хозяйке семь рублей и пересчитав остаток, девушка облегченно вздохнула, пошла любоваться на праздничную Москву и читать учебники.

Сергею Петровскому, работнику секретариата, вышедшему после праздников на работу с тяжелой головой, это письмо не понравилось с самого начала. Как только он прочитал в шапке докладной записки строку: «Копия в Генштаб РККА», настроение у него испортилось. В секретариате ни для кого не было секретом, что отношения Сталина и Тухачевского в последнее время весьма далеки от дружественных. Несмотря на то что Тухачевский в данный момент работал заместителем наркома обороны Ворошилова, с которым у него тоже не сложились отношения, он оставался неформальным лидером Генштаба. У него там работало много друзей, а Егоров являлся, по сути, формальным руководителем, пытавшимся не портить отношения ни с Тухачевским, ни со Сталиным, ни с Ворошиловым.

Так что одной ссылки на Генштаб было достаточно для того, чтобы отправить это письмо на стол Сталину. Представлять себе ситуацию, когда Тухачевский или кто-то другой из военных ссылается на копию письма и рассказывает Сталину, что он думает о нем, а Иосиф Виссарионович делает вид, что понимает, о чем идет речь, Сергей не хотел и не мог, от одной мысли об этом его кидало в пот. С другой стороны, передать Поскребышеву письмо, о содержании которого ты ничего не сможешь сказать по существу, если у Сталина возникнут вопросы, тоже приятного мало. Куда ни кинь, всюду клин, поэтому, сделав несколько звонков знакомым, Сергей понес письмо своему непосредственному начальнику. Тот прочитал и с мрачным выражением лица обратился к подчиненному:

– Докладывай.

– Ну договор с Францией и Чехословакией – это не секрет, переговоры ведутся давно, хотя о том пункте, который отмечен в записке, я не слышал, а без вашей санкции звонить в наркомат иностранных дел не стал. О Стаханове никто ничего не знает, однако я спрашивал только своих знакомых из соответствующих наркоматов в частном порядке. Остальные вопросы, отмеченные в первой части письма, без соответствующих указаний даже зондировать не стал. Никто мне такой информации не даст. По поводу трех пунктов относительно армии. С радиостанциями ситуация известна, их мало, качество армию не устраивает. Относительно шифровки и дешифровки радиограмм ничего внятного мои знакомые сказать не смогли. Разрабатывается зенитная пушка калибра 37 мм, но пока никаких положительных результатов нет. В наркомате промышленности сказали, что патрон 14,5 мм разрабатывается, как обстоят дела, тот, с кем я говорил, не знает. По противотанковому ружью то же самое, работы ведутся, а в каком они состоянии, сказать не может. Единственное, что сказал знакомый, Тухачевский противотанковую винтовку за оружие не считает. По пулемету. В данный момент существует пулемет ДК данного калибра, Дегтярева, крупнокалиберный, в этом году из-за недостатков снят с производства. О пулемете ДШК знакомый ничего не слыхал.

– Давай так. Ты сегодня выясняешь все, что можешь, по последним трем пунктам, звонишь и требуешь предоставить тебе официальную справку, пока устную, по телефону. Я постараюсь узнать все, что смогу, по первой части письма. Завтра оно пойдет на стол, приготовься сидеть здесь до вечера, пока не вызовут. Если все понял, работай, вечером доложишь.

Вечером Сергей снова пришел на доклад. Не слушая его, начальник отдела сказал:

– Идем к Поскребышеву. Товарищ Сталин еще работает. Отдадим письмо, сегодня получили, сегодня и отдадим, береженого… дальше сам знаешь. А там как скажут, домой идти или ждать, посмотрим.

Сталин прочитал письмо и задумчиво ходил по кабинету. Ему письмо тоже не понравилось, но по другой причине. То, что копия направлена в Генштаб, было ему на руку. О письме, скорее всего, станет известно Тухачевскому, а зная его, нетрудно догадаться: он не упустит возможности высказать свое самое умное мнение по этому вопросу. Тухачевский раздражал Сталина давно, еще с Гражданской, раздражал своими зазнайством, безапелляционностью суждений, наплевательским отношением к работе.

Сказывалось тут и то, что были они полными противоположностями. Сталин любой вопрос тщательно изучал, советовался с другими, узнавал их точку зрения и лишь после этого принимал решение. Михаил Тухачевский всегда поступал наоборот. На основании гениальных прозрений, пришедших в голову, спешил провести в жизнь свои планы. Иногда, достаточно редко, решения действительно оказывались правильными, Тухачевский был далеко не дурак. Но значительно чаще, как в Варшавской операции, решения приводили или могли привести к катастрофе.

Сталину в письме не понравилась та уверенность, с какой автор писал о будущих событиях. Предопределенность будущего – вот что задело его за живое. О том, что было написано в первой части записки, с той или иной степенью достоверности могли знать французская и английская разведки, но никто не стал бы писать столь уверенно о грядущих событиях. Оставался еще один загадочный пункт с человеком по фамилии Стаханов. Подставлять своих агентов, чтобы добавить достоверности письму, – это не лезло ни в какие ворота. Поэтому первое, что он спросил:

– Что вы выяснили по Стаханову?

– НКВД ничего не известно о человеке с такой фамилией, который имел бы шанс внезапно прославиться.

– Что известно по остальным пунктам?

– По первому…

– По первому не надо, давайте дальше.

– Слушаюсь! По третьему пункту письма наркомату иностранных дел и отделу внешней разведки ничего не известно. Четвертый пункт. По их данным, уверенности в победе блока левых партий нет, хотя такой исход не исключен. По пятому и шестому пункту информации не имеется.

– У вас все?

– Да, товарищ Сталин.

– Товарищи Литвинов и Артузов ничего не знают… а вы, товарищ Петровский, что можете добавить?

– Я занимался теми тремя пунктами докладной записки, которые касаются РККА, товарищ Сталин.

– Докладывайте.

– По первому пункту. Внешняя разведка подтвердила данные по пикирующему бомбардировщику «Юнкерс-87», принятому в этом году на вооружение Германией. Пулемета калибра 12,7 ДШК в настоящее время не существует. Пулемет ДК дорабатывает в Коврове конструктор Шпагин, возможно, авторы записки так назвали будущий пулемет. По словам Дегтярева, работы над пулеметом ведутся, но он затруднился назвать время их окончания. По автоматическим зениткам несколькими группами разработчиков ведутся работы по калибру 37 мм. Работы далеки от завершения. По пункту два. Противотанковая винтовка Рукавишникова еще не готова, трудно сказать, какие недостатки ей будут присущи. Я консультировался с Дегтяревым, он сказал, его КБ готово взяться за разработку противотанковой винтовки. Через год обещал завершить разработку и представить опытный образец на испытания. Рукавишников заявил, что ему нужно не меньше года на доработку своей винтовки. По пункту три ситуация сложная. Армия недовольна как качеством, так и количеством выпускаемых радиостанций. Разработчики обещают устранить недостатки, но сроки называют немалые – год и больше. Разработкой систем шифровки и дешифровки радиограмм для нужд армии никто не занимается. Системы, принятые во внешней разведке, чересчур громоздки, для нужд армии не годятся.

Сталин молча ходил по кабинету, над чем-то думал.

– Что выяснили по поводу автора письма?

– Пока ничего, товарищ Сталин, письмо получено сегодня, мы весь день работали по содержанию.

– Хорошо, товарищи, можете идти. Вам принесут фотокопию письма, держите на контроле первые пункты. Произойдут вышеуказанные события или нет, в любом случае докладывайте мне. Если получите еще письма от Ольги, сразу несите мне на стол.

– Есть!

Задумчиво посмотрев на закрывшуюся дверь, Сталин попросил соединить его с Ворошиловым и пригласить к нему наркома внутренних дел Ягоду.

– Клим, есть мнение, что работа над противотанковым ружьем ведется недостаточно быстро и результаты будут не те, которые нужны нашей армии. Мои секретари советовались с товарищем Дегтяревым. Он готов в течение года предоставить свой опытный образец. Пошли ему через наркомат промышленности техническое задание, которое вы подготовили товарищу Рукавишникову. Заодно поинтересуйся, как идет работа по устранению недостатков пулемета ДК. И еще, держи под контролем разработку автоматической зенитной пушки. Да, пока все. Мнение товарища Тухачевского по этому вопросу мне известно.

Положив трубку, Сталин пригласил в кабинет наркома внутренних дел.

– Товарищ Ягода, выясните все, что возможно, об авторах письма. Если это разведка, то какой страны. Может, это наша внешняя разведка такие фортели выкидывает. Никаких арестов и допросов по этому делу без моего ведома. Автор письма дэлает вид, что хочет помочь Советскому государству. А ми, пока, будэм дэлать вид, что ему вэрим. Нам в первую очередь нужно понять, кто автор и чего он хочет. Через неделю жду результатов. Фотокопию письма оставьте в моем секретариате. Оно будет на контроле. Я вас больше не задерживаю, товарищ Ягода.

Акцент пропал так же внезапно, как и появился. Сталин не доверял товарищу Ягоде. Он уже не раз думал над тем, когда и кем заменить Ягоду на его посту. Слишком близкие отношения были у того с товарищем Троцким и товарищем Тухачевским, хотя он это тщательно скрывал. Глава государства не может равнодушно относиться к таким вещам. Они нарушают систему противовесов и могут легко привести к тому, что глава государства перестанет являться таковым. По причине отсутствия у него своей собственной главы.

На следующий день доклад о полученном письме выслушивал начальник Штаба РККА Егоров. В Штаб РККА, который все уже называли Генштабом, но официально это название ему еще присвоено не было, трудящиеся не писали. Поэтому развитого секретариата по работе с корреспонденцией в нем не имелось. Одного заголовка докладной записки было достаточно, чтоб порученец сразу доложил Егорову о письме.

Прочитав послание, тот сразу распорядился уточнить некоторые детали относительно пунктов, касающихся РККА. И так получилось, что практически по всем телефонам, по которым вчера звонили из Секретариата ЦК ВКП(б), сегодня начали звонить из РККА. А с глубокой древности известно, что ничто так не стимулирует работу, как нездоровый интерес начальства. Тут действуют две причины сразу: с одной стороны, неохота получать пилюли, с другой стороны, раз есть интерес, то за хорошую работу может что-то обломиться. Это, так сказать, то, что лежит в области грубых материальных интересов. Но ведь люди, которые интересуются состоянием дел, не преминут рассказать, как важно для страны и для победы коммунизма сделать это побыстрее. Тут уж любой, кому дали понять, что ключи к победе коммунизма у него в руках, приложит все силы, чтобы никто его не мог попрекнуть: ты, мол, виноват, что коммунизм еще не победил.

Выслушав доклад порученца, командарм Егоров задумался – звонить или ждать, пока тебе позвонят. Время как раз было такое, что Сталин уже должен был появиться в Кремле. Как человек военный, он, естественно, принял решение звонить. Настоящий военный сам выбирает место и время сражения.

– Слушаю вас, товарищ Егоров.

– Товарищ Сталин, сегодня мы получили копию письма, адресованного вам от имени кого-то, назвавшего себя Ольгой. В письме имеется ряд вопросов, касающихся армии. Если вам уже доложили и у вас есть вопросы к этой части послания, я готов на них ответить.

– Что вы думаете о вопросах, изложенных в записке?

– Для меня ничего нового в записке нет. Эти проблемы известны, над их решением ведется работа.

– Вы можете сказать, когда эти проблемы будут устранены?

– Это зависит не от меня, а от разработчиков.

– И от того, какие задачи вы им поставите. Может, пришла пора отказаться от динамо-реактивных пушек и от противотанковой зенитки и поставить разработчикам такие задачи, с которыми они могут справиться?

– То, о чем вы говорите, товарищ Сталин, не мои предложения.

– А хотелось бы узнать и ваши предложения, товарищ Егоров. Вы ведь у нас начальник штаба армии, верно?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Надеюсь, недели вам хватит?

– Так точно!

– Тогда у меня больше вопросов нет. Письмо передайте товарищу Ягоде.

В трубке раздались короткие гудки. Смахнув рукой пот, командарм Егоров понял, что видимый мир между Сталиным и Тухачевским пришел к концу. Нужно выбирать, на чьей ты стороне.

Первым делом Оля, записавшись в седьмой класс одиннадцатой средней школы, которая обслуживала район, где проживала девушка, познакомилась с учителями и директором. Директор Стрельцовой не понравился. На предварительный, осторожный разговор о том, что она хотела бы сдать экзамены экстерном и поступить в вуз, он ответил отказом. Аргументировал это тем, что ученица должна хотя бы год проучиться в школе. Оля пока не отчаивалась, она собиралась добыть бумагу, которая могла бы поколебать мнение директора.

Следующие несколько дней Ольга выходила из районной библиотеки только в обед, в столовую, все остальное время до семи вечера проводила в читальном зале, где изучала учебники по физике и математике, решала задачи. Подготовившись по курсу средней школы и чувствуя себя уверенно в этих двух предметах, девушка пошла в Московский университет. Теоретически вход в корпуса университета был по студенческим билетам, но практически вахтеры их не спрашивали, и кто не выделялся из студенческой массы, мог свободно зайти и выйти.

Олю интересовал преподавательский состав кафедры общей физики. Как объяснил ей ее внутренний голос, она должна была найти преподавателя-революционера и фаната физики, а не флегматичного ретрограда. Оля не совсем понимала значение этих слов, но была уверена, что нужного ей преподавателя узнает с первого взгляда. Это у нее заняло немного времени. Больше всего ей в качестве кандидата на борьбу с ретроградством и косностью понравился профессор Гинзбург Лев Яковлевич. Было ему лет пятьдесят, физика для него являлась, как говорили древние, альфой и омегой его жизни.

В ее средней школе учителем физики работал Ильин Виктор Павлович. Стараясь, чтобы ее почерк выглядел резким и угловатым, Стрельцова написала письмо следующего содержания:

Профессору кафедры общей физики

Гинзбургу Л. Я.

Глубокоуважаемый Лев Яковлевич!

Пишет Вам Ваш бывший студент, Ильин Виктор Павлович. Прошли годы с той счастливой поры, когда я слушал Ваши лекции, дорогой профессор. И хотя жизнь тогда была не в пример тяжелее, чем сегодня, вспоминаю те дни как одни из самых счастливых в моей жизни. Ведь Вы открывали перед нами волшебный мир физики, о котором мы еще вчера даже не догадывались. И еще раз по прошествии всех этих лет хочу Вам сказать – большое спасибо за Ваш труд!

Лев Яковлевич! Посылаю к Вам свою ученицу Олю Стрельцову. Девочке всего пятнадцать, а она уже полностью освоила физику и математику за среднюю школу и проявляет при этом не только упорство и трудолюбие, но и незаурядный талант. С моей точки зрения, ей пора поступать в университет, в школе в следующем году Оле делать нечего. Остальные предметы она знает в достаточном объеме и легко сдаст экзамены. К сожалению, у директора свое мнение, он считает, что ей нужно еще год провести в наших стенах. У меня это вызывает опасения. Мозг как мотор, оставишь его без нагрузки, наберет обороты и пойдет вразнос.

Не сочтите за труд оценить знания Оли по физике и, если наши мнения совпадут, подписать ходатайство, черновик которого я взял на себя смелость сочинить и предложить Вашему вниманию. С Вашей подписью я надеюсь изменить мнение директора и добиться досрочной сдачи экзаменов.

С глубоким уважением,

Ильин В. П.

Подписавшись замысловатой закорючкой, Оля удовлетворенно перечитала письмо и засунула его в чистый конверт. Затем сочинила еще одну бумагу.

Директору СШ № 11

Звягинцеву Н. В.

профессора кафедры общей физики МГУ

Гинзбурга Л. Я.

ходатайство

Проверив знания Вашей ученицы Ольги Стрельцовой, могу констатировать, что, с моей точки зрения, любой университет страны будет рад видеть ее в своих стенах. Прошу разрешить ей досрочную сдачу экзаменов за среднюю школу и дать возможность еще в этом году поступить в высшее учебное заведение. Надеюсь, что она выберет физический факультет Московского университета. Нашей стране нужны такие специалисты, молодые строители коммунизма.

С искренним уважением,

профессор Гинзбург Л. Я.

Добавив свой шедевр бюрократической мысли в тот же конверт, заклеив его и подписав сверху: «Профессору Гинзбургу Л. Я.», Оля, напевая: «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!» – направилась в МГУ.

Читая вчера расписание занятий, она обратила внимание, что у профессора сегодня есть окно, значит, в это время он будет не занят и его можно попробовать поймать. Дождавшись после лекции момента, когда настырные студенты оставили профессора в покое, она подошла к нему в коридоре, робко протянула письмо и, с восторгом глядя ему в глаза, сказала:

– Здравствуйте, профэссор, я так рада вас видеть, мой учитель так много рассказывал о вас. Он просил передать вам вот это письмо.

– Здравствуйте, очаровательное создание. А кто ваш учитель?

– Ваш бывший студент, Ильин Виктор Павлович.

– Как же, помню, помню. Ну-с, давайте почитаем. Садитесь, эта аудитория свободная, я тут всегда готовлюсь к следующей лекции.

«Попробовал бы ты не вспомнить. Ильиных на каждом потоке по несколько штук учится!» – ехидно прокомментировала Оля. Про себя.

Открыв конверт, профессор углубился в чтение письма, изредка кидая заинтересованные взгляды на девушку, которая не сводила с него восторженных глаз. «Как смешно она выговаривает слово профессор!» – мелькнула посторонняя мысль.

– Оля, вы знаете, о чем речь в этом письме?

– Учитель сказал, что, если у вас будет время, вы меня немножко поспрашиваете по физике, профэссор.

– Ну что ж, давайте для разминки решим детскую задачку. Поезд проехал полпути со скоростью тридцать километров в час, а полпути со скоростью шестьдесят километров в час. Какая у него была средняя скорость?

– Сорок километров в час, – практически без паузы ответила девушка, не сводя глаз с Гинсбурга.

– А почему?

– Потому что сто двадцать разделить на три – будет сорок.

Хмыкнув, Лев Яковлевич занялся девушкой всерьез. Что-то она решала быстро, что-то медленно, на чем-то застревала, и он, неизменно повторяя:

– Дома дорешаешь, деточка, а пока давай вот это попробуй, – подкидывал ей следующее задание. Минут через сорок он удовлетворенно улыбнулся, поставил дату и подпись во второй бумаге, положил оба листка обратно в конверт.

– На первый раз хватит, Оля. Отдашь конверт Ильину. Надеюсь, ты будешь поступать в МГУ?

– Это моя мечта!

– Когда подашь документы в приемную комиссию, скажешь мне, я прослежу, чтобы не было никаких неожиданностей.

– Спасибо вам! – Оля взяла конверт, подскочила, поцеловала профессора в щеку и выбежала за двери.

«Какой она еще ребенок!» – подумал Лев Яковлевич, провожая взглядом ее покачивающиеся бедра. На следующей лекции он был непривычно жизнерадостным и веселым, о чем студенты не преминули ему сказать.

– Работа с молодежью подымает настроение, – ответил профессор.

Студенты задумались. Кого он имел в виду? Если их, то почему он был так весел только сегодня? Но задавать эти вопросы молодежь не решилась. Они не имели отношения к теме лекции, а профессор очень не любил вопросов на посторонние темы.

Выйдя из корпуса, Оля села на трамвай и поехала в школу. По дороге купила газету «Вечерняя Москва», переписала в тетрадку номер телефона редакции и фамилию одного из репортеров.

– Могу я поговорить с товарищем Аносовым?.. А когда он будет?.. А не подскажете, как его имя, отчество?.. Спасибо большое!

Записав полученную информацию в тетрадку, Оля порвала первое письмо, а ходатайство переложила в новый конверт. Затем направилась в кабинет директора. Школа была пустынной, первая смена закончила свою работу, вторая еще не пришла. Оля уже знала – директор обычно сидит в школе до пяти, затем уходит домой. Постучав в кабинет, девушка вошла и достала ходатайство.

– Здравствуйте Николай Васильевич!

– Чего тебе, Стрельцова?

– Николай Васильевич, я вас очень прошу, вот ходатайство из МГУ, разрешите мне сдать экзамены за среднюю школу. Поверьте, это очень важно не только для меня.

Внимательно прочитав ходатайство, директор откинулся в кресле и стал разглядывать Ольгу как какое-то диковинное животное. В глазах его светилась та непередаваемая смесь презрения и превосходства, которые испытывает ничтожная личность, имеющая власть над другим человеком.

– Шустрая ты девушка, Стрельцова. Без году неделя в Москве, а уже ходатайство профессора принесла.

– Вы знаете, Николай Васильевич, я еще разговаривала с одним из журналистов «Вечерней Москвы», Аносовым Виктором Степановичем. Он обещал о вас и о нашей школе репортаж написать и сказал, что придет на выпускные экзамены посмотреть, как меня будут спрашивать. Я сказала: «Только самым строгим образом». Николай Васильевич! Допустите меня к экзаменам, поверьте, я никогда этого не забуду и в недалеком будущем сделаю и вам и школе много полезного.