Текст книги "Летящие к Солнцу. Книга 2. База Судного Дня"

Глава 11

Вернувшись в кладовку, я застал там печальную картину. Джеронимо свернулся калачиком вокруг шарманки и не то притворялся спящим, не то изучал стену остановившимся взглядом. Вероника же стояла над ним, отчаянно жестикулируя. Мое появление застало ее на середине патетической речи. Речь оборвалась, мне достался недовольный взгляд.

Опять я всё испортил. Что поделать, такое я дерьмо. Вот если бы солдаты дона Альтомирано не стали тогда исполнять «не слишком строгий» приказ своего повелителя и пристрелили меня в отцовой комнате при попытке оказать сопротивление, все бы сложилось куда лучше. Для всех нас.

– Твоему нахальству вообще есть предел? – раздраженным голосом спросила Вероника, окинув меня взглядом.

Ну да, я был в трусах и нес в руках свою одежду.

– Прости, если мое телосложение тебя оскорбляет, – сказал я со всей доступной мне ядовитостью.

– Класть я хотела на твое сложение! Ты спросил разрешения, прежде чем лезть в душ? Может, у него тут ограничение на воду?

– Видишь ли, я хотел спросить. – Открыв один из ящиков, я вытащил кипу простыней и принялся их раскладывать. – Но когда включил стиралку, подумал, что это было бы уже глупо. Мой девиз: делай без разрешения, чтобы не нарушать запретов.

Я настелил простыней на ящики, потыкал пальцем – вроде мягко – и лег, укрывшись последней простыней. Разыскивать подушку сил не было, глаза слипались. Я позволил им слипнуться. Успел еще заметить, как в зале что-то пыхнуло. С таким вот звуком: «Пых!» Контур двери обрисовался красным, и до меня докатилась волна тепла. Уютная такая.

Последней горестной мыслью перед забвением была такая: «Теперь Вероника защищает Марселино…»

***

Сны мои были сумбурными и неприятными. Я видел, как Вероника бьется в объятиях Марселино, пытаясь вырваться. Я бегу ей на помощь, а она поворачивается и бьет меня по лицу, плюется оскорблениями под хохот этого перекачанного отморозка. Наконец, подбежал Джеронимо и накинул мне на голову мантию-невидимку. Удары стихли. А когда я избавился от куска материи, то обнаружил себя в гараже, смотрящим на красавицу Ройал.

«Прокатись, – позвала она. – Давай, тебе же хочется!»

Я вытянул руку, но в тот миг, когда должен был коснуться руля, – проснулся.

Вытянутая вверх рука касалась нависшего надо мной лица. В первые секунды пробуждения мне показалось, будто это – лицо Вероники, и сердце мое учащенно забилось. Потом я разглядел, что к Веронике лицо не имеет отношения. Сердце, получив новые вводные, решило ничего в своем поведении не менять и продолжило крушить в костную муку грудную клетку.

Лицо было металлическим. На нем слабо светились похожие на фары глаза. Рот – полоска рифленого стекла в форме улыбки – замерцал оранжевым в такт словам, что тихонько произносились искусственным голосом:

– Спи, моя радость, усни… В доме погасли огни…

Я заорал. Я шарахнулся и полетел с ящиков черт-те куда, в темноту. Моему безмолвному воплю вторил электронный визг. Равномерный, на одной ноте, он все же становился тише – визжащий удалялся. Хлопнула дверь, отсекая его совсем.

– Что? Что такое? – Появились заспанные лица Вероники и Джеронимо, подсвеченные смартфоном.

– Там… Там… – Мой дрожащий палец указывал в темноту, туда, где скрылась напавшая на меня тварь.

Не в силах объясниться, я уронил руку и попытался глубоко дышать. Подумал, как жалко выгляжу – валяюсь в трусах посреди кучи простыней.

Сонливость покинула Джеронимо. Взгляд его сделался хищным, впился через глаза мне прямо в мозг.

– Он ведь домогался тебя, да, Николас? Скажи правду, не бойся.

– К-к-кто? – пропищал я.

– Марселино. Трогал тебя, где не надо? Шептал нежные слова? Все так?

Говоря, он то и дело косился на Веронику с выражением лица типа «вот видишь, дура».

– У него было металлическое лицо! – выкрикнул я.

– Маску надел. Фетишист. А говорил, что не извращенец.

– Он пел колыбельную!

– Латентный педофил. Мне стоит быть особенно осторожным.

– Так! – Вероника рубанула воздух ребром ладони, пресекая разговоры. – Хватит пороть чушь. Что здесь произошло?

Она смотрела на меня, но ответил Джеронимо:

– По-моему, все очевидно. Наш дорогой хозяин пытался изнасиловать Николаса. А он умен! Я даже немного завидую его дьявольскому интеллекту. Подкатил к Веронике, чтобы усыпить нашу бдительность, а сам, глубокой ночью, надев маску и напевая похабную колыбельную, подкрался к моему дорогому, лучшему, единственному другу, сжимая в руках гигантский эрегированный…

Договорить Джеронимо помешал взрыв. Отдаленный и приглушенный, он все же долбанул так, что меня подбросило на полу, а где-то в темноте упал ящик. Протяжно и нудно завыла сирена. Женский голос, знакомый по поверхности, флегматично вещал: «Попытка несанкционированного проникновения на базу. Повторяю: попытка…»

– Да он серьезно возбудился! – воскликнул Джеронимо, спешно надевая шарманку. – Нужно быть готовыми ко всему!

Глава 12

Первый взрыв мгновенно пробудил инстинкты. Я уже зашнуровывал второй ботинок, когда проснулся мозг. Выла сирена.

Я бросил взгляд на монитор в стене, дающий панораму. Joder! Не скоро я привыкну к этому танку. Такое чувство, будто сюда уже ворвались захватчики. Но, помимо танка, все было чисто.

Что же гремело?

Я выскочил из спальни с автоматом наизготовку как раз когда прогремел второй взрыв. Инстинкт заставил меня припасть на одно колено и вскинуть оружие. По потолку расползалось зеленоватое свечение.

Бросился в Центр Управления, пробежался по мониторам. Физическая защита – пятьдесят процентов, очень плохо. Антирадиационный щит – девяносто процентов. Слава тебе, Августин Сантос. Ты все сделал мудро и правильно, а вот я оплошал. Но все еще можно исправить!

– На выход! – велел я, распахнув дверь в кладовку.

Брат Вероники понес какую-то чушь, но я его не слушал, не смотрел в глаза Веронике. Ситуация изменилась, теперь не до сексуальных уединений.

– Они пришли за вами – они вас получат. База не должна пострадать. Мелкий! Проверь, работает ли рация в танке.

Он захохотал:

– Браво, амиго! Сначала подвергаешь танк терминальным температурам, потом спрашиваешь, работает ли рация.

Я выстрелил ему под ноги. Мелкий подпрыгнул, заткнулся, даже перестал вертеть ручку своего идиотского устройства.

– Эй, полегче! – шагнула вперед Вероника. – Что ты задумал? Зачем тебе рация?

– Еще шаг – и стреляю на поражение. Мелкий – в танк. Быстро!

На малахольного я даже не смотрел. Мешок с биомусором. Зачем такие существуют?

Мелкий, ворча, неуклюже вскарабкался на танк. Я смотрел на него, ствол автомата – на Веронику, Вероника – на меня.

– Марселино! – Я чудом не вздрогнул – так непривычно слышать свое имя из чужих уст. – Вспомни, о чем мы говорили вчера.

Мелкий скрылся в люке. Я знал, что нельзя вступать в разговор с тем, кого держишь на мушке, но… Я несколько вечностей подряд не вступал ни с кем в разговоры. Кроме голографического двойника.

– Вчера базе не угрожала опасность, – сказал я.

Вероника оживилась, получив ответ. Зря я это, зря… Но как же она хороша-то! Мне будет больно с ней расстаться. Может, лучше досрочно клонировать следующего Рамиреза, а самому раствориться в биореакторе?

– Мы ведь толком ничего не обсудили. Джеронимо – гениальный техник, дай ему поковыряться в «охранке». Вдруг сумеем уйти все вместе?

– Не собираюсь рисковать.

– Даже ради меня?! – Она прижала руки к груди, захлопала глазами.

Я отвернулся к танку и заорал:

– Мелкий! Считаю до трех, и твоей сестре конец! Раз!

Скрежетнули и закашлялись динамики внешней связи танка. Послышался голос мелкого:

– Тысяча извинений, трусливое животное, но я не понял, что мне нужно сделать, чтобы избавить сестру от конца? Хотя бы твоего.

– Рация! – крикнул я.

– Яйцо! Ты на «о».

– Два.

– Рация работает, – покладисто отозвался мелкий.

– Вызывай тех, сверху, – приказал я. – Скажи им, что вы, все трое, выйдете на поверхность через пять минут, если они обещают оставить базу в покое.

– Что-нибудь еще? Бутылку «Шардоне», кальян, стриптизершу Кармен?

– Два с половиной.

Мелкий засуетился, из динамиков послышался треск помех.

– Зря отказываешься, – пробубнил малахольный. – Кармен – настоящий огонь.

Он ничего не заметил. Он все силы своей жалкой душонки вложил в этот нелепый выпад и теперь замер, трепеща в ожидании реакции. Смешно. Как будто пытается соответствовать чему-то, чему не соответствует. Будь у меня время, я бы присмотрелся, но времени нет.

Так вот, он ничего не заметил, но я-то видел, какой взгляд метнула на него Вероника. Очень непростой взгляд.

– Умный – лысому, умный – лысому! – заорали динамики голосом мелкого. – Прием, как слышно? Голос из-под земли вызывает землю.

От ласкового, мурлыкающего голоса, раздавшегося в ответ, мне сделалось не по себе:

– Неужели это малыш Джеронимо? Рад! Сердечно рад слышать вас в добром здравии. Как поживают ваши великолепные мозги?

– Ну, не так хорошо, как твоя зеленая лысина, – ответил мелкий. – Спасибо, что волнуешься, Рикардо, я ценю. Отложил все свои дела и примчался сюда только ради нас! Мы в порядке, можешь возвращаться. Как вернем солнце – скину фотку в «Telegram». Он, кажется, до сих пор работает.

– Солнце? – Рикардо захохотал. – О, нет, малютка Джеронимо. Солнце вернуть невозможно.

– Ага. Именно поэтому вы за нами и гонитесь всей толпой. И папаша в гробу переворачивается.

– Тут другое, – вздохнул Рикардо. – Ваш отец, в меру сил и возможностей, пытается спасти остатки мира, чтобы они протянули подольше. А вы своими опрометчивыми действиями собираетесь устроить окончательный Армагеддон. В вашем возрасте пора бы знать: не всё то солнце, что красное и встает. Финал путешествия вас разочарует. А я могу спасти от разочарования. Поднимайтесь ко мне, обнимемся, как старые друзья.

Малахольный, слушая, бледнел. О чем-то своем думал. Вероника с прищуром смотрела на меня. Я держал ее на мушке.

– Придется, Рикардо, – сказал мелкий. – Сервис тут никакой. Номера тесные, койки неудобные, горничная взбесилась и бегает с автоматом. Поднимаемся через пять минут, если обещаешь оставить базу в покое.

Пять томительных секунд я ждал ответа. Рикардо смущенно откашлялся:

– Видите ли, сеньор Альтомирано, я, хотя и погряз в пороках, делал это выборочно. И в их числе не водится лжи. Спросите у сеньора Ривероса, я всегда кристально честен. Будь я плохим, недостойным человеком, я бы сказал: «Да!» Но дело в том, что ваш отец, дон Альтомирано, давно искал эту базу и очень рад, что вы помогли ее обнаружить. Сделка невозможна, мой маленький друг. Термоядерный заряд уже готовят, через сорок восемь часов он будет здесь. Нет, если вы хотите, можете, конечно, выйти. Я с удовольствием всех вас переобнимаю. Но термоядерный заряд все равно привезут Передайте своей горничной. Или вы меня слышите, сеньор Рамирез? Судный День близок, как никогда. Постарайтесь успеть насладиться жизнью.

Глава 13

Должно быть, Марселино Рамирез был действительно хорошим солдатом, но слова «термоядерный заряд» его покоробили. Дослушав речь Рикардо, он как-то резко изменился в лице и удалился в неизвестном направлении.

На самом деле направление было известным, и даже видимым, но я спросонок и все еще встревоженный ночным визитером, никак не мог припомнить, что же находится за той дверью, где он, не говоря ни слова, скрылся.

– Трус, – заявил Джеронимо, выбравшись из танка. – Не то, что Николас. Да, Николас? – Он ткнул меня кулаком в плечо.

– Ничего не трус! – возмутилась Вероника. – Он – защитник базы, а тут выяснилось, что базу защитить не получится. У человека есть чувство долга и понятие о чести.

– А чувство гостеприимства у него есть? – проворчал Джеронимо. – Я, вообще-то, жрать хочу.

Закатив глаза и скорчив рожу, Вероника отошла к закрывшейся двери. Принялась тихонько стучать и что-то там вполголоса наговаривать. Я отвернулся с болью в сердце. Надо же, сколько внимания этому уроду, который чуть нас не вышвырнул на мороз. А про моего загадочного визитера – хоть бы вопросик лишний задала!

– И что теперь? – спросил я Джеронимо.

Тот в задумчивости смотрел вверх. На потолке таяли зеленые разводы

– Все будет зависеть от того, как поступит Марселино. Если он внемлет голосу разума и преклонит предо мной колени, даст ключи от всех дверей и облобызает кеды, у нас будет большой вероятностный процент выживания. Если же малодушно пустит пулю себе в череп – будет хуже.

Послышался приглушенный одинокий выстрел. Джеронимо, скорбно склонив голову, перекрестился.

– Его можно понять, – прошептал он. – В один день увидеть меня, понять, что дело твоей жизни обречено, да еще и столкнуться лицом к лицу с собственной гомосексуальной природой. Даже подготовленный разум, вроде моего, легко не справился бы с таким потрясением.

– Марселино! – Вероника заколотила в дверь ладонью. – Открой дверь! Поговори со мной, слышишь?

Сколько беспокойства в голосе! Может, тоже застрелиться? Так ведь подонок всё отобрал. Я могу лишь зарезаться, а у меня наверняка при этом рука дрогнет, и… Нет, лучше об этом не думать.

Еще один выстрел привел меня в замешательство. Как и последующие. Что-то около десятка. Потом Марселино, видимо, сменил обойму и стрельба продолжилась.

– Живучий, гад, – комментировал Джеронимо. – Ничего, где-то там рано или поздно встретится мозг. Хотя бы с точки зрения теории вероятностей. Если он, конечно, не долбит в одну и ту же дырку. Это худшее, что может сделать уважающий себя мужчина. Нужно искать новые пути, осваивать новые горизонты. Нет, у меня сердце разрывается… Вероника! Помоги ему!

Выламывать металлическую дверь толщиной полтора дюйма можно было и не пытаться, поэтому Вероника ее попросту пнула. Удар пришелся на паузу между выстрелами и, видимо, достиг ушей Марселино.

Стрельба утихла, дверь распахнулась, и на пороге возник Хранитель базы. Тяжело дыша, он вытянул перед собой руку с наушниками и указал пальцем не то на меня, не то на Джеронимо, не то он в принципе считал нас неким двуглавым чудовищем.

– Вы!!! – заорал он. – Вы привели сюда смерть!

– А ты!!! – Джеронимо скопировал патетическую позу Марселино. – Ты под покровом ночи пытался изнасиловать Николаса! Теперь мне придется спать с ним в обнимку, чтобы уберечь от бездны гомоада! Но я готов зарыть топор войны. Лизни кеды, сдай ключи и принеси пожрать, пока я работаю.

Марселино беззвучно разевал рот, давясь смыслами и пытаясь облечь их в слова, а я чуть сместился вправо и заглянул в помещение, вход в которое он перекрывал своей тушей.

Кажется, там был просторный зал, не меньше этого, круглого. Глаз выцепил силовую скамью, гребной тренажер, беговую дорожку, еще что-то. Спортзал ограничивался барьером высотой примерно по пояс, за ним вдалеке виднелись мишени в виде черных человечков на белом фоне. Вот куда он стрелял. А мы-то надеялись…

– Я – никогда!.. – начал Марселино, но высшие силы не посчитали нужным дать ему исповедаться до конца. Слова оборвались грохочущим гимном Испании.

Мы с Джеронимо закрыли уши руками. Видимо, это и была та самая «побудка», которая играет, когда вздумается. Марселино, что-то быстро и отчаянно говоря, схватился за голову. А рука Вероники коснулась его плеча.

Музыка оборвалась так же внезапно, как грянула. Тишина зазвенела сразу после того как затихло эхо, повторявшее голосом Марселино:

– …у́ка, у́ка, у́ка, у́ка…

В тишине Джеронимо достал блокнот со схемой базы и пометил новое помещение: «Тир. Тренажерный зал». Под вопросом оставались две двери, и Джеронимо, прищурившись, глядел на ближайшую. Марселино заметил его взгляд. Шепотом выругался, швырнул наушниками в тренажерный зал.

– Задержка синтезатора питания – две минуты, – процедил он сквозь зубы. – Надеюсь, успеете захлебнуться слюнями.

***

– Один биг-мак, картошку фри, большой набор суши, три порции салата «Радость», пиццу Пепперони, стейк из мраморной говядины, суп-пюре из шампиньонов, картофельное пюре, четыре жареных окорочка, большую колу… Вы что-то будете? – Джеронимо повернулся к нам. Синтезатор питания тут же торопливо пискнул, уведомляя, что заказ поступил в обработку.

– Ах, поздно, – всплеснул руками Джеронимо. – Простите, поторопился.

В маленькой, рассчитанной на одного, кухне четверым было тесно. Джеронимо занял единственный металлический стул и теперь ёрзал на нем, потирая руки в предвкушении пиршества. Я притаился у дальней стены, Вероника с Марселино стояли в дверях. Вместе.

Синтезатор питания гудел, мигал разноцветными огоньками, но транспортерная лента пока не шевелилась. Я сглотнул слюну…

– Смотри, – Джеронимо вернулся к прерванному разговору с Марселино, – допустим, ты – собака, которая лежит на сене. Сеновал подожгли скинхеды. А ты все лежишь и не даешь никому пожрать.

– Я же сказал, две минуты задержка, – отозвался Марселино.

Джеронимо закрыл лицо руками и трижды преувеличенно громко вздохнул.

– Ладно, другая метафора. Ты – старуха-процентщица, над тобой занес топор лысый зеленый студент, который…

– Он сумасшедший? – Марселино повернулся к Веронике. Та неопределенно пожала плечами. Джеронимо закатил глаза:

– Видит бог, я сильно упрощаю. Три маленьких веселых бельчонка резвились в лесу, но вдруг провалились сквозь землю на базу Судного Дня, где хранился вкусный орешек. Но орешек охранял гнусный тролль, который…

Историю оборвал призывный писк синтезатора. Джеронимо повернулся к транспортерной ленте, и глаза его округлились.

– Нет! Нет, ты не можешь так со мной поступить! Не сейчас, не после всего, что я пережил!

Под изумленным взглядом Марселино он вскочил на стол, схватил с двух сторон синтезатор и, будто в лицо негодяя, заорал в его жерло:

– Desgraciado! Carajo! Estulto panocha!

– Джеронимо! – ахнула Вероника, покраснев до корней волос. Как тебе не стыдно?!

Джеронимо тоже раскраснелся, но не от стыда – от ярости. Повернув голову к сестре, он зашипел:

– Стыдно? Мне? Это не я отираюсь рядом с жалким maricone, не я дарю детям лживые игрушки, и уж определенно не я подсовываю честным людям вместо еды это… Это… Ни-и-иколас…

– Остынет же, – оправдался я, ложкой соскребая остатки овсянки с металлической миски.

Глава 14

Синтезатор делал только овсянку и куриный бульон. Может, делал и еще что-то, но Марселино рассказывать не стал, а сами мы ничего другого не добились. Что ж, не тушеные грибы – и на том спасибо.

Джеронимо ел, закрыв глаза и шепотом матерясь. Мы с Вероникой – молча, стоя по разные стороны Джеронимо. Марселино, сложив руки на груди, прислонился к косяку. Смотрел на Веронику и на Джеронимо по очереди. Меня как будто не существовало.

– А что, – сказал он, когда синтезатор выдал нам по второй порции, – наверху совсем забыли о чести?

– Да, прости, вот, этого должно хватить! – Джеронимо швырнул в Марселино монеткой. Тот не обратил внимания на эту выходку. Он смотрел на Веронику и ждал ответа.

– Не понимаю, о чем ты, – отвернулась она.

– Ты – девушка. Ты выбилась из сил, спасая своих пассажиров. Почему на единственном стуле сидит твой брат? Тебя это устраивает?

Джеронимо поперхнулся и начал кашлять, расплевывая овсянку по столу. Вероника немедленно принялась стучать ему по спине.

– Прекрати меня бить, карга! – подскочил Джеронимо. – И хватит жрать! – Он отобрал у сестры почти пустую миску. – Сходи в зал, побегай, тебе полезно. Maricone тебя проводит.

Вероника, опять покраснев, не могла найтись со словами. На помощь ей неожиданно пришел Марселино.

– Идем. – Он тронул Веронику за локоть. – Мне предстоит трудное решение. Хочу пострелять. Ты ведь умеешь стрелять?

– Умею ли я? – тут же переключилась Вероника. – К твоему сведению, моя коронная фишка – македонская стрельба по движущимся мишеням со стопроцентной точностью!

– Македонская? – Марселино приподнял бровь. – Ого…

– Да-да, – вставил Джеронимо. – Вероника любит держать два ствола одновременно!

Но его уже никто не слушал. Вероника и Марселино удалились, негромко болтая о своих пушечных делах. Когда дверь за ними закрылась, Джеронимо сверкнул на меня глазами:

– Николас, – зашептал он, – ситуация – хуже некуда. Нам понадобятся все яйца, какие только сможем найти. Мы теряем ее! И я не намерен с этим мириться.

– Кого? Чего? – Я хлопал глазами.

– Вероника! – Джеронимо хлопнул по столу ладонью. – Я пятнадцать лет жизни угробил, чтобы подчинить ее, затащить в искусную ловушку из чувства вины, страха одиночества, ненависти и любви. И вот теперь какой-то Марселино придет на готовенькое, внушит моей сестре веру в себя и самоуважение, а меня отправит стоять в угол? Его я должен буду называть «папой»?!

Чем дольше он говорил, тем громче становился голос, тем ярче разгорались глаза. Он встал, влез на стул, потом – на стол, навис надо мной, испуская лучи безумия.

– Но ведь Вероника – не твоя мать! – возразил я.

– Она – больше, чем мать. Она мне как дочь! Да что я распинаюсь… Николас, скажи просто: поможешь ты мне, или нет?

Я гонял ложечкой чаинки в граненом стакане. Чай этот синтезатор еще мог сделать. Кофе не давал.

– Не нужно делать вид, будто тебе наплевать! – топнул ногой Джеронимо. – Я все феерично рассчитал. Твои чувства пробудились, ты втрескался в нее по уши, так почему сейчас ты смотришь, как она уходит с человеком, который час назад едва не изнасиловал тебя?

– Это был не он! – Я тоже стукнул по столу кулаками и вскочил. – Джеронимо, ты меня беспокоишь! Если ты и дальше будешь жить в мире собственных фантазий, то однажды двери в настоящий мир захлопнутся навсегда.

– Кто тебя тогда изнасиловал?

– Не знаю. Кажется, какой-то робот… Нет, черт, Джеронимо, ты меня запутал! Меня никто не насиловал!

Он свалился со стола на пол и скорчился в углу, обхватив голову руками.

– Отрицание, – прошептал он. – Первая стадия принятия анальной неизбежности…

– Да твою мать! – заорал я.

– Вторая стадия, – покачал головой Джеронимо. – Николас, соберись, прошу тебя. Ты все равно остаешься мужчиной. Для меня ты – эталон мужественности…

Я взвыл и шлепнулся на стул. Всех эмоций, что меня обуяли, я даже перечислить не мог, не то что усмирить их.

– Что мне сделать, чтобы ты заткнулся?!

– Торги. – Рука Джеронимо легла мне на плечо. – Третья стадия. Она уже конструктивна. Я расскажу, что тебе нужно сделать, Николас. Тебе нужно завоевать сердце моей сестры.

***

В тире было громко и вонюче – вентиляция, наверное, оставляла желать лучшего. Марселино, держа пистолет двумя руками, быстро, с равными перерывами, стрелял по мишеням, хаотично снующим у дальней стенки. Насколько я успел заметить, без пули ни одна не ушла. Вероника стояла рядом, наблюдала, на нас даже не обернулась. Джеронимо упер руки в бока и принялся ждать развития событий. Я осмотрел зал.

От дверей начинался тренажерный. Здесь было, наверное, все, что только могло понадобиться человеку, совершенствующему тело. Вплоть до скакалки, петлёй свисающей со шведской стенки. Количество и размеры блинов для штанги ввели меня в трепет. Дома тоже были тренажеры, но таких весов никто не поднимал. Я сам выжимал максимум пятьдесят килограмм, а мой тренер – сто пятьдесят. Здесь же только на грифе болталось четыре блина по пятьдесят. А ведь у этого монстра даже партнера для страховки нет…

Или есть?

Я вспомнил робота. Откуда-то же он взялся. Вряд ли Марселино о нем ничего не знает. Надо бы прояснить этот вопрос…

– Неплохо, – сказала Вероника, когда Марселино отстрелялся. – Теперь смотри, как надо.

Она вскинула руки, и два пистолета загрохотали, как пулемет. Мишени не успевали сменяться, и две последних, за неимением новых, Вероника буквально разорвала в клочья пулями.

Гимнастическое бревно знаменовало конец спортзала. За ним начинался тир. Пара десятков металлических ящиков, один из них раскрыт, внутри поблескивают черные смертоносные стволы в специальных углублениях. Трех не хватало.

– Неплохо, – качнул головой Марселино. – А сможешь провернуть такое с этими?

Он пнул один из ящиков, и крышка со щелчком отскочила. Пистолеты, лежавшие внутри, блестели как серебряные.

Вероника, отдав рукоятками вперед свои, опустошенные, склонилась над ящиком и шумно втянула воздух носом.

– Ах… – задрожал ее голос. – Как же меня возбуждает запах смазки…

Джеронимо, не говоря ни слова, достал тетрадь. Сейчас она лежала в боковом кармане рюкзака, и вытащить ее можно было одним движением. Вероника обернулась на шелест страниц. Рот приоткрылся, лицо стало багровым.

– «Как же меня возбуждает запах смазки», – процитировал Джеронимо с каменным выражением лица. – Супер. Спасибо, Вероника. За неполные сутки ты подарила мне две жемчужины.

Дальнейшее мне не понравилось. Вероника, вместо того, чтобы огрызнуться, поорать и забыть, она бросила быстрый взгляд на Марселино, который именно в этот момент сделал надменно-презрительное выражение лица.

– Так, всё! – топнула она ногой. – Пора это прекращать.

Джеронимо пытался ее остановить:

– Стоять, жирная старуха! Фу! Красный, красный!!!

Вероника с шага прыжком перешла на бег. Джеронимо, поняв, что переговоры безнадежно провалены, бросился наутек. В дверях он меня удивил: сбросил рюкзак под ноги Веронике. Рюкзак, в котором постоянно находилось что-то важное, нужное, незаменимое… Тетрадь ему почему-то была важнее.

– Отдай мне эту гадость, мелкий… – Крик Вероники таял в недрах базы.

Я с трудом сглотнул, сообразив, что остался наедине с Марселино. Посмотрел на него, тот как раз – на меня. Душа, что называется, в пятки ушла.

Марселино величественно кивнул на ящик:

– Интересуешься?

– Не-е-е, – проблеял я.

Марселино тут же зевнул и отвернулся, а меня как по команде разобрало зло. Он ведь меня вообще за человека не считает, а я, между прочим, личность!

– Мне не нужно доказывать свою мужественность, нажимая на курок пистолета!

Вообще-то я хотел тихо и со значением пробубнить это себе под нос, но голос подвел. Прогремел на весь тир, да еще высокомерно так. Марселино повернулся ко мне, а я застыл. Меня попеременно бросало то в жар, то в холод, то еще куда-то – там было особенно неприятно.

– Доказывать свою что? На что нажимая? – Марселино скорчил такую рожу, будто перед ним заговорил унитаз.

Несколько дней назад старый добрый Николас Риверос наградил бы Марселино участливым взглядом и сказал что-нибудь типа: «Я рулю машинами. Пушки мне не интересны». Но у меня сегодняшнего сердце колотилось, ладони потели, а язык с трудом выбирал что-то из беспорядочных импульсов раздираемого паникой мозга.

– Любой дурак может стрелять из пистолета!

Я был уверен, что Марселино после этих слов меня убьет. Но он лишь пнул ко мне ящик со словами:

– Ну, давай, попробуй. Нажми на курок.

– Не хочу! – отвернулся я, надеясь, что выгляжу гордым и равнодушным, а не пересравшимся.

– Да ладно. Справишься с «Диглом» – я отвалю от Вероники.

– С кем? – Я подошел к ящику и наклонился.

– «Иглы», – уточнил Марселино.

– Предлагаешь наркотики? Нет. Папа говорит, что наркотики – это плохо.

Блин, зря про папу. Как-то это по-детски, да?

– «Дезерт»! – прорычал Марселино.

Я по-прежнему ничего не понимал.

– Десерт? Я бы заел овсянку…

Марселино выдернул из ящика пистолет и сунул его мне рукояткой вперед. Хотя, мне казалось, что с бо́льшим удовольствием он бы приставил мне к голове ствол.

– «Дезерт игл», дебил малахольный! Понял?

Понял я лишь то, что десертом меня кормить никто не собирается. Но хоть на иглу не посадят – и на том спасибо.

Пистолет едва не оторвал мне руку. Я решил, что подвох именно в этом, и усмехнулся.

– Значит, если я смогу выстрелить, ты прекратишь общаться с Вероникой?

– Если удержишь, – сказал Марселино. – Да, не вопрос. Можешь продолжать пускать на нее слюни и бояться слово сказать.

– Я просто не хочу, чтобы она связалась с таким, как ты!

– Это с каким? – заинтересовался Марселино.

Я молча встал к барьеру. План был прост и грандиозен: вскинуть изящным жестом руку, выстрелить в мишень (возможно, даже попасть) и, бросив пистолет в ящик, молча уйти.

Не хватало лишь плаща, что развевался бы у меня за плечами. Ну да и черт с ним. Жизнь никогда не будет идеальной, надо уметь наслаждаться тем, что имеешь.

До какого-то этапа все шло неплохо. Я вскинул руку, но не дождался удивленного возгласа Марселино. А он хорошо собой владеет. Наверное, мысленно зубами скрипит – не такой уж я слабак оказался! Уж двухкилограммовый ствол-то удержу!

Палец лег на курок (и чем Марселино это слово не угодило? Может, произношу неправильно?), дернулся. Пришлось приложить усилие…

А потом что-то оглушительно взорвалось. То же самое «что-то» дернуло мою руку вверх. И наступила тьма…