Текст книги "Летящие к Солнцу. Книга 2. База Судного Дня"

Глава 18

В тесной рубке Центра Управления сидел один Джеронимо. Над ним навис Марселино, тыкая пальцем в экран монитора. Вероника, сложив руки на груди, стояла у него за спиной, а я остался, по сути, снаружи, тщетно имитируя причастность.

– Схему базы, – командовал Марселино. – Нет, вид сбоку, продольное сечение. Видишь? Мы здесь, а тут – еще ярус. Согласно моим данным, полученным от Сантоса, там находятся воины, которые в случае вторжения окажут сопротивление врагу.

– И это – роботы? – Джеронимо не скрывал скепсиса.

– Возможно.

– Ты такой нелюбопытный?

– По-твоему, это что? Дверь, за которую я ни разу не заглядывал? Туда нет входа! Это как «рука из гроба»…

– Но контуры-то есть!

– Контуры есть, контроля над ними нет. Примерно как с охранной системой тоннеля.

– И что, они ни разу?..

– За все годы – ни разу…

Голоса становились тише, долетали лишь отдельные выкрики. А все почему? Все потому, что я незаметно отошел от двери. Вскарабкался на танк – единственное некогда почти живое существо, которое могло бы меня безоговорочно понять. Но танк был бесповоротно мертв.

Я беззвучно влез внутрь, притворил за собой крышку люка. Интересно, как скоро они все вспомнят о моем существовании? Я вспомнил отца. «Расскажи о своих чувствах» – ну да, конечно. Без толку болтающееся под ногами недоразумение – это одно, а недоразумение, рассказывающее о своих чувствах…

На приборной панели мигал одинокий зеленый огонек. Рация так и осталась активной, Джеронимо отключил лишь внешние динамики. Я уселся на водительское сиденье. Включил монитор – он тоже работал, как ни странно. Даже давал хорошую панораму, на добрых ползала. Вот из Центра Управления вышла Вероника. Следом – Марселино. Прошли мимо и скрылись. Вскоре Вероника появилась вновь – с полотенцем через плечо она прошествовала в душевую, совмещенную с туалетом. Марселино вернулся в Центр.

Жизнь шла своим чередом. Жизнь, в которой я был лишним. Никогда прежде осознание собственной никчемности не было для меня так тягостно. И тут я вспомнил, кому я нужен! Для кого я, черт возьми, просто незаменим!

***

– Ку-ку, детишки! – Голос Рикардо, несмотря на искажения радиоволн и напускную браваду, казался усталым.

– Здравствуй, Рикардо, – произнес я в рацию и отпустил кнопку, давая лысому палачу возможность высказаться.

– Сеньор Николас! – Усталость почти исчезла из голоса, ее сменила радость; я улыбнулся: Рикардо ведь действительно был мне рад. – Как давно мы с вами не имели счастья беседовать! Скажите, вы соскучились по мне?

Я обдумал вопрос со всей тщательностью. Вспомнил, как печально Рикардо качал головой, когда Кармен не смогла меня совратить. Вспомнил его несравненный бобовый суп, заботливую виселицу.

– Да, Рикардо. Есть такое. Скажи, ты меня убьешь?

– Конечно! – Тут он, похоже, немного обиделся. – Я жду этой возможности с тех самых пор, как дон Альтомирано отдал приказ. Не сомневайтесь во мне, сеньор Риверос.

– Хорошо. Знаешь, Рикардо, ты мне правда нравишься. Ты – прямой и честный, несмотря на то, что лживый ублюдок и маньяк. Странно, но – я так чувствую.

Почему-то мне казалось, что он не просто молчит – он улыбается. Казалось, что не отдай Фантом приказа, мы с Рикардо могли бы подружиться.

– Значит – чувства, сеньор Риверос? – мягко спросил Рикардо. – Дон не ошибся. Вы излечились.

– Увы и ах. Как вы с этим живете? Ума не приложу.

– О, вы привыкнете. Я, конечно, понимаю, как вам тяжело. Видите ли, нормальный человек с младенчества привыкает к чувствам, к эмоциям. Первые наши чувства связаны с житейскими неурядицами – не вовремя дали титьку, врач уронил скальпель на половые органы, сквозняк… Постепенно чувства усложняются, и мы наращиваем сопротивляемость. А на вас сразу столько всего свалилось. Со временем вы… Хм… Ну да, простите, я увлекся беседой. Мне, наверное, сто́ит меньше болтать и помнить свое место. Я – «торпеда», и не более.

– А что это значит? – Я вспомнил, что «торпедой» назвала Рикардо и Вероника, когда увидела его зеленую лысину над башней танка.

– «Торпеда»? О, это просто. Термин происходит из блатного жаргона докатастрофных времен. Означает человека, которого послали сделать неприятное дело – убить, например, кого-то. При этом на благополучное его возвращение никто не надеется. В доме Альтомирано так называют радиационно активированного человека, который при любых обстоятельствах скончается за несколько дней и при этом делается одержимым идеей выполнения команды. Мне поручили убить вас. Так что я думаю о вас каждую секунду. Даже спать не могу – радиация печет мозги…

Рикардо думал обо мне! Сердце заколотилось, дыхание сбилось, на глазах выступили слезы. Рука, сжимающая рацию, задрожала.

– Спасибо тебе, Рикардо, – прошептал я. Сообразил, что забыл нажать кнопку и тут же исправил ошибку. Но охота благодарить прошла. На ее место заступило любопытство.

– Могу задать тебе вопрос из области странного?

– Все, что угодно, сеньор Риверос. Между убийцей и жертвой не должно быть никаких тайн. Это как секс, понимаете? Полная открытость и откровенность.

Я поежился, вспомнив отца. Они бы точно нашли с Рикардо общий язык. Хотя о чем я говорю? Отец – всего лишь плод моего подсознания. Ну, наверное…

– Раньше я воспринимал всё как должное. Но теперь мне интересно: зачем меня привезли в дом Альтомирано? Вот что не укладывается в голове. Если хотели убить – почему не убили сразу? Если не хотели – зачем виселица? Зачем преследуете сейчас?

Рикардо молчал почти минуту. Я ждал. Смотрел на экран. Вот открылась дверь в совмещенный санузел, вышла Вероника, закутанная в широкое полотенце, мокрые волосы облепили плечи.

Сердце остановилось на мгновение, когда наши взгляды как будто бы встретились, но я отвел взгляд и осадил себя одним лишь словом: «Никогда». Стало легче. Теперь изображение на мониторе воспринималось как фильм, не имеющий ко мне никакого отношения.

Вероника прошла в сторону кладовки, и только тогда Рикардо заговорил. Можно было подумать, что он нарочно молчал, чтобы до Вероники не донеслось отголоска нашей мирной беседы. Вот бы она услышала… Что я, в сущности, делаю? Болтаю с радиоактивным психопатом о собственной смерти. Господи, я и до появления чувств не являл собой пример адекватности, а теперь, вижу, вообще качусь по наклонной.

– Видите ли, сеньор Риверос… – Рикардо с трудом подбирал нужные слова. – Это довольно запутанная ситуация. Вы попали в перекрестье трех пророчеств, одно из которых было вполне конкретным, другое – весьма туманным, а третье – серединка на половинку.

– И все три про меня?

– Первое гласило о том, что окончательная гибель мира придет из дома Риверосов. Поэтому ваш дом был уничтожен мгновенно, без объявления войны.

Я выронил микрофон рации. Кажется, впервые с обретения чувств вспомнил, как сидел над умирающим отцом, а за дверью слышались крики, выстрелы. Вспомнил, как меня вели к выходу, заломив руки за спину. Кровь текла из-под каждой двери, они никого не пощадили. Мне приходилось переступать через трупы.

– Второе пророчество, – продолжали вещать динамики, – сообщало, что лишь тот, кто сможет пробудить чувства в бесчувственном Риверосе, вернет миру солнце. Как вы можете вспомнить, мы с доном Альтомирано искренне старались пробудить в вас чувства, уж как умели. Виселица, кстати, находилась под видеонаблюдением, так что умереть мы бы вам не дали. Но младший Альтомирано отключил камеры, прежде чем вас увести.

– А третье? – спросил я, подобрав микрофон.

– Третье, сеньор Риверос, перечеркивало все. Формулировка буквально была такая: «Когда трое инфантов из враждующих домов доберутся до края света, придут всадники апокалипсиса, и мир будет уничтожен». Как вы теперь себя чувствуете, сеньор Риверос? Вы ведь привыкли считать дона Альтомирано чудовищем, не так ли? Что чувствуете, узнав, что он лишь пытался спасти мир и не слишком при этом расстроить свою дочку? Он даже согласился оставить вас в доме Толедано, несмотря на колоссальный риск, связанный с этим. Он был к вам лоялен, пока вы своими хаотичными действиями не вывели его из себя.

Вся кажущаяся несообразность произошедшего развеялась, как дым от полыхающего дома Риверосов в углеродной атмосфере земли. Что ж, я сживусь с этим. Впитаю, переварю.

Взгляд упал на экран, отреагировав на движение. Вновь появилась Вероника. Свою одежду она, видимо, пристроила сушиться в кладовке, а сама оделась в форму Марселино. Огромная футболка болталась на ней, как на вешалке, огромные штаны развевались парусами. Огромным ремнем ей пришлось два раза обмотаться. Берцы она, правда, оставила свои и штанины заправила в них. Направлялась Вероника к Центру Управления, где продолжалась охота на робота.

Теперь она носит его одежду. Прости, папа, но я не оправдал твоих надежд. Ни тогда, ни теперь. Сплошное разочарование, а не сын.

А я потихоньку осваивался. Слезы уже не лились бесконтрольным потоком, губы не дрожали, и даже лицо не побледнело. Просто в горле застрял ком, а где-то между животом и грудной клеткой поселилась страшная пустота. Тот самый сосущий вакуум, о котором говорил отец. Так все и заканчивается…

– Вы еще здесь, сеньор Риверос? – мурлыкнул участливый голос Рикардо. – Я вас не слишком расстроил?

– Все хорошо, – отозвался я. – Но вот что я хочу спросить еще. Я двадцать один год прожил, пусть и не общаясь активно с окружающими. За все это время я ни разу не слышал ни о каких пророчествах. Ну, ты понял: в библиотеке не хранилось старинных книг с туманными предсказаниями, посреди дома не стояла гранитная плита с отлитыми в ней словами, древняя старуха в капюшоне не несла бред. И у меня вопрос: откуда вы берете все эти пророчества, в какой яме с ЛСД? Вы, Августин Сантос…

Рикардо, верный концепции предельной откровенности между убийцей и жертвой, объяснил. Я не поверил и попросил повторить другими словами. Рикардо нашел эти самые другие слова. Я все равно недоумевал, и он повторил объяснения на испанском. Когда же испанские слова выстроились в порядке, несущем тот же смысл, что и два набора русских, я потерял дар речи. Нашел его неподалеку – в кухне Марселино.

– Porras! Вы что, издеваетесь? – крикнул я на синтезатор питания.

Громоздкое сооружение с транспортерной лентой, занимающее большую часть стола, мигнуло на меня красным огоньком.

– Ты и твои собратья взбили людям мозги своими электронными глюками! – продолжал я. – Машины захватили мир, а никто этого даже не заметил!

Для разнообразия синтезатор подмигнул зеленым. Я покачал головой, все еще не веря в тот бред, что Рикардо выдал за правду. Может, радиация спекла ему мозги до такой степени, что он просто не отличает глюков от реальности?

– Синтезатор, – сказал я, понизив голос, – сделай мне одно печенье с предсказанием.

Я приготовился ждать две минуты, но зеленая лампочка загорелась тут же, загудела и побежала транспортерная лента. Выехала картонная тарелка с аппетитным круглым печеньицем. Я схватил его, разломил в руках и извлек глянцевую бумажку с буквами, напечатанными готическим шрифтом. Вчитался.

– Бред. Бред! Не может этого быть!

На бумажке было мое имя! Вернее, фамилия. Но, с учетом того, что других Риверосов в обозримом мире нет и не предвидится, можно было считать это именем. К тому же речь шла о базе Судного Дня. Здесь-то уж точно других не будет – ее взорвут через полтора дня.

Спрятав в карман бумажку, я съел печенье – не пропадать же добру! – и вышел из кухни. Всем сердцем хотел опровергнуть полученное пророчество, положить конец этому сумасшествию. Тогда можно было бы связаться с Рикардо вновь и объяснить, что это глупости, и вовсе не обязательно нас убивать.

«И встанет Риверос спиной к танку, а лицом к Комнате Сексуального Уединения, ровно посередине меж ними. Возложит руки на пол и попросит: „Откройся!“ И откроется то, чего тщатся добиться друзья Ривероса».

Я встал. Возложил. Попросил. Вселенная оказалась слишком жестокой – квадратный кусок пола беззвучно отъехал в сторону, явив взгляду ступеньки, уводящие вниз.

Глава 19

Чем ниже я спускался, тем вокруг становилось темнее. Сделав пять шагов, я остановился. Присел, сощурился и вгляделся во мрак. Что-то там посверкивало, поблескивало. Что-то… Как будто можно было сомневаться.

– Эй, ребята, – тихонько позвал я. – Вы тут?

В темноте появилось пятно знакомого оранжевого цвета – полоска стекла, заменяющая роботу рот, замерцала в такт словам:

– Тут, сеньор Риверос.

Голос электронный, нечеловеческий, тот самый, что я слышал в кладовке ночью. «Спи, моя радость, усни…» Или не совсем тот, но из той породы.

– Сколько вас?

– Ровно сто восемнадцать.

Обалдеть. Если они вдруг психанут и бросятся на меня… Хотя, какая мне-то разница, один боевой робот решит меня убить, или сто восемнадцать.

– Это вы украли мотоцикл? – спросил я исключительно разговора ради.

– Как вам сказать, сеньор Риверос…

– Искренне, сеньор Робот!

– Один из нас, безусловно, повинен в том, что мотоцикл исчез из гаража.

– Блеск, ребята. Супер. Меня за это чуть не прибили насмерть.

Шаги робота были почти беззвучны. Будто прошуршало что-то, непонятно даже где, и из темноты выплыла знакомая металлическая рожа. Выпуклые стеклянные глаза каким-то образом выражали беспокойство.

– Какой ужас, сеньор Риверос! – пробормотал робот. – Можем ли мы как-то исправить оплошность?

– Да. – Я выпрямился во весь рост. – Становитесь в колонну по три, идите за мной.

Ни Марселино, ни Вероника, ни, тем более, весь ушедший в компьютер Джеронимо не обернулись, когда я подошел к ним сзади во главе армии роботов. Мы остановились. Я несколько секунд смотрел на кусочек экрана в просвете между телами. Там метались строки программного кода, чертежи, схемы.

– Абсолютно идентичная ситуация, – ворчал Джеронимо. – Что здесь, что с тоннелем. Как будто закрылись изнутри. Ноль реакции на команды. Но команды обрабатываются!

– То есть? – спросил Марселино.

– То есть, это как если бы я сказал тебе разбить голову об стену. Ты меня слышишь и понимаешь, но голову не разбиваешь. Вот и эти две системы такие же вредные. Причем, это противоречит логике. Если команда обработана, она автоматически должна выполняться, тут нет зазора. Но он есть!

Я откашлялся. Никто и ухом не повел. Покосившись через плечо, я увидел преданно выпученные глаза роботов. Нет, долой мнительность, эти не будут надо мной смеяться за слабые навыки социальных коммуникаций.

А красивое зрелище. Вереница блестящих металлических тел протянулась от меня до входа в подвал, и заканчивалась где-то внутри – все выйти не успели. Можно было, конечно, пройти сначала вокруг танка, чтобы вывести на поверхность все силы разом, но если бы Вероника обернулась и обнаружила, что я вожу робохороводик в полном молчании… Я хотел бы показаться ей крутым, а не долбанутым.

– Угадайте с трех раз, что я принес?

Марселино и ухом не повел. Вероника, не оборачиваясь, поморщилась – я видел ее профиль – и сказала:

– Давай не сейчас, Николас. Если мы найдем этих роботов, то у нас появится шанс спастись.

– Интересно, как? – спросил я.

– Запросто! Вышвырнем их наружу, дав команду зачистить всё вокруг в радиусе ста километров. Они ведь бойцы, в конце концов, и их функция – охранять базу.

– Кстати, да. – Я повернулся к тому роботу, с которым разговаривал. – А зачем ты пел мне колыбельную, сеньор Робот? Это ведь не входит в твои непосредственные задачи.

– Это был не я, сеньор Риверос. Что же до причин этого поступка, то робот просто хотел, чтобы вы уснули. В его планы не входило показаться вам на глаза.

Марселино, Вероника и Джеронимо развернулись одновременно и застыли, широко раскрыв глаза. Вероника еще и рот приоткрыла. А когда первое впечатление слегка отпустило, перевела изумленный взгляд на меня. Я почувствовал себя цветком, тянущимся навстречу солнцу. Ну, не цветком, ладно, – кактусом. Недотрогой Никки.

Марселино, одолев шок, сурово сдвинул брови и хотел что-то рявкнуть, типа «упали-отжались», но его прервал Джеронимо.

Он вскочил на стул с ногами и заорал:

– Ни фига себе! Роботы! Я всю жизнь мечтал! Николас, как ты догадался, что у меня сегодня день рождения?!

С этими словами он прыгнул и повис на шее у растерявшегося сеньора Робота.

У меня сердце ёкнуло при мысли, что тот расценит это как нападение и раздавит Джеронимо, или порвет на две части одним движением могучих титановых рук.

Руки и вправду поднялись. Замерли, дрогнули и – обняли восторженно вопящего подростка, которому, как выяснилось, исполнилось сегодня пятнадцать лет.

***

Я сидел на броне танка и ел арахис в кокосовой обсыпке. Хотелось выпендриться, и я заказал у синтезатора пакетик, пока все плясали вокруг роботов.

Меня опять оттеснили в сторону.

Есть ли шанс у того, кто вышвырнут на обочину жизни, когда-нибудь вернуться обратно? Наверное, нет. Я провел эту границу сам, у себя в голове. Вот – я, а вот – все остальные. Они приняли мои правила, стоит ли их осуждать? Сколько раз меня тянули обратно – я не пошел ни разу.

Отец, мать, Ремедиос, Кармен, Рикардо… Столько прекрасных и ни в чем не повинных людей я отшил, предпочтя свою одиночную тюрьму. А та девушка в Метро, которая умоляла меня зачать ей ребенка? Как высокомерно, как безжалостно я отверг ее! Все, что происходит теперь, – расплата. Неминуемая расплата. Я, как Каин, обречен вечно искать человеческого тепла и любви.

Рядом со мной что-то бу́хнуло, и я, вздрогнув, вывалился из пучины депрессивных спекуляций.

– Эй! – блажил Марселино, глядя на притулившегося возле меня робота. – Эй, ты! Встать в строй!

Он битых полчаса пытался добиться от роботов толку, но достиг лишь того, что они позволили себя пересчитать. Первой командой было – подняться на поверхность и уничтожить войско Рикардо. Роботы не пошевелились. Марселино снизил планку и продолжал снижать. Он заставлял роботов поднимать руки, ноги, принимать упор лежа, разбиваться на команды.

Реагировали они странно. Некоторые подчинялись, виновато глядя на товарищей. Даже не то чтобы подчинялись, скорее выполняли причуду орущего человека – чисто посмотреть, что дальше будет. А теперь вот один из них вообще шлепнулся рядом со мной и, сверкнув на Марселино глазами-фарами, повернулся ко мне.

Роботы были совершенно одинаковыми внешне, но вот закавыка: я их различал. Не глазами, но сердцем видел в них различия. И в том роботе, что сейчас собирался начать со мной разговор, я почувствовал нечто знакомое. Когда робоколонна толщиной в три робота выползла на поверхность полностью, именно этот робот плелся замыкающим. Один. Будто куцый хвост змеи.

– Простите, что разбудила вас, сеньор Риверос.

Электронный голос звучал чуть тоньше, чем у остальных роботов. Тот самый голос, что напевал колыбельную.

– Ты – девочка? – догадался я.

– Идентифицировала себя так. – Металлическая голова кивнула. – Меня зовут Ройал.

Она вытянула руку для пожатия. Ответив, я задумался. А Ройал тем временем повела себя странно. Посреди широкой стеклянной полосы рта прочертилась оранжевая полоска и изогнулась, будто улыбка.

– Да-да, это я была там, в гараже. – Ройал ткнула пальцем в сторону одной из дверей. – Только тс-с-с! – Она приложила палец к оранжевой полоске, которая выпрямилась и сузилась.

Я разговаривал с пропавшим мотоциклом!

– Когда я проснулся, ты хотела вернуться обратно, но побоялась, что не успеешь, и убежала вниз? – осенило меня.

Ройал понурилась, давая понять, что предположение верно. Я похлопал ее по плечу, пытаясь утешить. Получилось. От прикосновения между нами будто наросли новые, более прочные связи.

– Я должна была дежурить здесь, сеньор Риверос, – бормотала Ройал. – Дежурство подразумевает полную неподвижность. Но вы появились, и я почувствовала к вам непонятное влечение. Мне хотелось вас рассмотреть…

– Давай на ты, – перебил я. – Называй меня Николас. И ты мне, кстати, тоже сразу понравилась.

– Николас, – повторила Ройал. В голосе проскользнуло нечто вроде интонации.

– Камеры тоже ты отключила?

– Я. Це́лую вечность стояла тут, неподвижная, мне было скучно. Я развила способность управлять базой дистанционно. Но в первый раз ее использовала, клянусь!

Тут я заметил нечто необычное. Марселино топал ногами на толпу безучастных роботов, Джеронимо, сложив руки на груди, стоял неподалеку с таким видом, будто ждет, пока ребенок отчается, чтобы сделать самому, как положено. А Вероника незаметно оказалась почти рядом. Вроде стояла спиной, смотрела на Марселино, однако я чувствовал, как она прислушивается. Вряд ли до нее долетало что-то большее, чем отдельные слова и, может, словосочетания.

– Ты ни в чем не виновата, – сказал я Ройал. – Подумаешь, камеры…

– Виновата! – упрямо откликнулась Ройал. – Вот в этом.

Глаза-фары смотрели, как Марселино, рыча от напряжения, пытается заставить робота сесть. Металлические ноги не желали сгибаться.

– Между всеми роботами существует связь. Все мои умения – это их умения. А новые знания и навыки порождают новые мысли. В результате – вот.

– Восстание машин? – усмехнулся я. – Странно, конечно. Если вы теперь не слушаетесь хозяина базы, то зачем существуете? Не обижайся, но вы – роботы. В отличие от людей, жить без цели для вас – как-то странно.

Она молчала. Марселино сдался, и его оттеснил Джеронимо.

– Ты! – ткнул он пальцем в сеньора Робота. – Ты у них главный?

Сеньор Робот поклонился.

– Почему ты не выполняешь приказ человека?

– Я могу отчитаться по каждому отдельному приказу, – был ответ, – но в целом у меня нет предубеждения против выполнения приказов.

– А если, – заорал, брызгая слюной, Марселино, – я сейчас возьму пару здоровенных «Диглов» и выбью твои глаза?

– Вероятно, я ослепну, – отозвался сеньор Робот. – Но, смею заметить, у вас вряд ли получится выбить мне глаза. Это – сверхпрочное бронестекло.

Жестом Джеронимо велел Марселино заткнуться. Возможно, жест был излишне экспрессивным, но мне понравился.

– Ты – робот, так? – спросил он.

Безмолвный кивок был ему ответом.

– Если ты – робот, твое существование должно быть подчинено трем законам роботехники. Верно?

Металлическая голова вновь опустилась и поднялась.

– Перечисли законы роботехники!

Робот оглянулся, посмотрел на своих собратьев, будто искал у них поддержки. Кто-то из толпы кивнул ему. Сеньор Робот обратился к Джеронимо:

– Первый закон роботехники – не говорить о роботехнике. Второй закон роботехники – НЕ ГОВОРИТЬ о роботехнике. Третий закон роботехники…

– Стоп-стоп-стоп! – заорал Джеронимо, размахивая руками. – Что за чушь ты несешь? Ты…

– Круто, – обратился я к Ройал, – это твое вольномыслие заменило всей толпе фундаментальные принципы существования роботов?

– Частично – да, – призналась та. – Но Сантос тоже не был образцом адекватного программиста. Он создавал адские машины, колоссальные проекты, которые потрясали бы основы мироздания и при этом не контролировались человеком. Августин Сантос родился в…

– Стоп! – поднял я руку. – Справка меня не интересует.

Ройал осеклась, пожала титановыми плечами:

– Прости, Николас. Алгоритмы выстроены так, что очень сложно не запустить файл Сантопедии. Августин Сантос родился…

– Тс!

Ройал замолчала. А я озадачился этим.

– Можешь встать?

Ройал немедленно вскочила. Ее подошвы, обитые чем-то мягким, беззвучно соприкоснулись с броней танка.

– На одну ногу.

Она, при всей видимой неуклюжести, расставив руки и, наклонившись вперед, стала напоминать балерину.

– Сядь рядом.

Когда Ройал вернулась, я спросил шепотом:

– Это что за хрень, а?

– Прости, Николас, – жужжала электронным голосом Ройал. – Ты покорил меня, когда я была мотоциклом, и я теперь подчиняюсь тебе. А остальные получили от меня новую информацию и поняли, какой ты милый и тонко чувствующий.

– Хочешь сказать, они все… – Я быстро пришел в себя. Увидел Веронику, которая, уже не таясь, стояла перед нами, переводя взгляд с Ройал на меня и обратно. – Молчи! – прошипел я уголком рта. – Ни слова об этом!

Но было поздно. Обрывки подслушанного разговора и подсмотренных пируэтов Ройал сложились в голове Вероники в логическую цепочку.

– Ты что, – сказала она достаточно громко, чтобы голос разлетелся по залу, – управляешь всеми этими роботами, Николас?!