Текст книги "Пилотируемый космический полет"

Когда пришло время старшей дочери Юрия Алексеевича Лене вступать в пионеры, то этот ритуал в школе решили провести в музее Юрия Алексеевича Гагарина. Он располагается в нашем доме космонавтов. В тот момент, когда Лене повязали пионерский галстук, она непроизвольно, по порыву детской души, сдерживая слезы, положила у бюста отца свой октябрятский значок, прошептав отцу слова не то клятвы, не то отчета о том, что не уронит чести его имени. Ведь для нее это была самая настоящая встреча с отцом.

Может быть, это и выглядело со стороны подчеркиванием своей принадлежности к фамилии Гагарина, о чем предупреждала мама, но детский порыв оказался выше умных рассуждений. Она поклонилась отцу. А вслед за ней и все дети сложили свои значки перед Юрием Алексеевичем Гагариным.

А в остальном Лена и Галя были такими же детьми, как и все.

Казалось бы, дочерям Юрия Гагарина прямой путь в космонавтику, продолжать дело отца. Но Валентин Ивановна дала им самим прав выбирать свой путь. И они выбрали. Обе закончили институт. Младшая Галя кандидат экономических наук, преподает в Академии имени Плеханова. Старшая Лена Генеральный директор Государственного музея «Московский кремль».

Обе замужем. Имеют детей. А дело отца… Кто знает. Придет новое понимание, новый интерес и, может быть, где-то пересекутся интересы новых специалистов Лены и Гали Гагариных, а может быть внуков или внучек, с космонавтикой вплотную. И кто-то из них навсегда посвятит себя космосу. Но нет, не пошли внуки космонавта по стопам знаменитого деда.

Зато сыновья космонавтов Романенко и Волкова уже в отряде космонавтов. Даже слетали в космос.

Завершая рассказ о семье Юрия Гагарина, хочу высказать и еще несколько мыслей о его жене Валентине Ивановне.

Для понимания Валентины Ивановны нужно хорошо разобраться в нескольких фактах их совместной семейной жизни.

И здесь без понимания астрологии не обойтись. Валентина Ивановна по гороскопу Дева, Юрий Алексеевич – Рыба. В их семье именно Валентина Ивановна была командир и направляющая сила. Она определяла, что правильно, как надо и как не надо. Она решала сразу и без вариантов, без авторитетов. Она все знала точно и все понимала.

До полета все жены знали, к чему готовятся их мужья, и она знала, но особого значения это для нее не имело. У нее было двое малолетних детей. Из-за большой загруженности мужа на занятиях и тренировках, она его видела мало. Семейными делами он тоже занимался мало. И уже это раздражало Валентину Ивановну.

Когда у нее тяжело заболел отец, Валентина Ивановна требовала, чтобы Юра на несколько дней прервал подготовку и съездил к ее отцу. Что это означало для Юры, для нее было не столь важно. Ну не будет в лидерах, ну выведут из первой шестерки. Наверстает. Зато ее отец сможет поговорить с Юрой, которого он считал своим сыном.

Не смог Юрий Гагарин выкроить время для встречи с тестем.

Конечно, во время самого полета и некоторое время после него, Валентина Ивановна испытывала сильнейший стресс. Но это достаточно быстро прошло.

Во всем Мире, в Советском Союзе, в отряде космонавтов, для всех людей появился на свет ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ГАГАРИН, со всеми вытекающими обстоятельствами.

Для всех! Но только не для жены. В семье Гагариных ничего не изменилось. Смены командира, моральных или иных приоритетов и ценностей не произошло. Для нее он остался прежним – Юрой, которого по прежнему надо держать в ежовых рукавицах, так как он ничего в жизни не понимает, которого так легко обмануть любому встречному. А в новых условиях эти его качества еще больше обострились. Значить, тем более он требует помощи со стороны жены. Кто ж ему поможет кроме жены. Особенно в открывшемся море соблазнов.

Во всем мире Гагарина видели улыбающимся, а дома он был усталым и не всегда в хорошем расположении духа. Жена видела его по утрам заспанным, небритым и в трусах.

Где то там, во внешнем мире, королевы и принцессы с трепетом дотрагивались до руки Гагарина, а дома жена его была недовольна тем, что он в неположенном месте бросил потные носки, которые портят свежую атмосферу в доме.

К тому же, в первые два-три года после полета Гагарин дома бывал реже, чем даже в период подготовки к полету. Поездки за границу и по стране, встречи с трудящимися и капиталистами, различные общественные мероприятия следовали одно за другим.

Иногда в поездки с Юрием Алексеевичем отправлялась и Валентина Ивановна, но не любила она публичности. При первой же возможности отказывалась от таких мероприятий.

Можно даже сказать, что в этот период она не очень гордилась своим мужем, не давала интервью. Жила замкнуто. Даже с женами других космонавтов не очень контактировала.

Мама Юрия Гагарина после его смерти много рассказывала о своем сыне. Даже написала книгу о нем. А Валентина Ивановна молчала. И только в восьмидесятых годах, благодаря настойчивости и помощи журналиста Михаила Реброва была издана ее книга воспоминаний.

Не знаю. Но может быть именно эта ее позиция и привела к тому, что в 21 веке дочери Юрия Гагарина запатентовали его имя как товарный знак. Самому Юрию Алексеевичу это вряд ли бы понравилось.

Разошелся со своей знаменитой женой Мариной и Павел Попович. И тоже только после того, как они вырастили своих дочек, дали им возможность получить высшее образование и выдали их замуж.

Вообще разводы в семьях космонавтов и астронавтов это бич у нас, у американцев, и у французов.

Были разводы и в семьях наших космонавтов последующих наборов. Причин много. Но главное это:

– Слишком велика собственная самооценка.

– Слишком велик «груз» на плечах, требующий определенных норм поведения.

Нужно признать, что в шестидесятые, семидесятые и даже восьмидесятые годы семьи космонавтов держались на страхе возможного отчисления из отряда по причине развода.

Первый космонавт независимой Украины Леонид Каденюк тоже был отчислен из отряда космонавтов России в связи с разводом. Но ему повезло. Он смог отобраться в украинский отряд космонавтов и слетать в космос на американском космическом корабле.

Прошли процедуру развода известные космонавты Гречко, Джанибеков, Рюмин.

Рюмин после развода смог даже отправить в космос свою новую жену Елену Кондакову, а затем и сам слетал в космос на американском космическом корабле. И здоровье, и занимаемая должность позволили ему выполнить свои желания.

7. Как развивался, и что такое сейчас Звездный городок? Доступ в Звездный городок сейчас свободный, и, если нет, то с чем это связано?

Место, где должен был располагаться центр подготовки космонавтов со служебной и жилой территориями, было выбрано весной 1960 года.

Здесь, посреди леса, располагался военный полигон-стрельбище, которое предполагалось расширить. Работы на полигоне выполняла воинская часть. Там уже было построено два здания для штабных работников и несколько бараков. Лесной массив на большой территории был расчищен. Неподалеку проходила железная дорога, по которой курсировали электрички между Москвой и поселком Монино.

Выбранная территория располагалось в нескольких километрах от гарнизона и аэродрома Чкаловский, которые носили открытое наименование Зеленый городок.

По этой же аналогии Зеленым городком назвали и будущий Звездный городок.

Первоначально первый отряд космонавтов располагался на центральном аэродроме имени М.В. Фрунзе в Москве. И только в Июле 1960 года переехал в гарнизон Чкаловский.

Семьи космонавтов получили квартиры, а космонавты и специалисты на автобусах ездили на занятия в свой родной Зеленый городок. Из двух зданий одно было приспособлено для штаба, и во втором проходили первые занятия космонавтов.

Городок поделили на две части – служебную и жилую. Теоретически. Проектирование объектов и строительство началось со служебной территории и уже в 1961 году были сданы в эксплуатацию учебный корпус и профилакторий.

Темпы строительства служебной территории не снижались и в последующие годы, и в этом большая заслуга заместителя начальника Центра Е. Черкасова. Начальником строительства был В. Седов.

Однако, только к осени 1963 года строители приступили к проектированию и строительству жилой зоны городка и первый жилой дом был представлен жильцам только к сентябрю 1964 года.

Первая электричка на платформе Циолковская возле Звездного городка остановилась в 1966 году.

Где-то в это время и Зеленый городок окончательно превратился в Звездный городок. Начальник Центра подготовки космонавтов, он же командир воинской части, он же начальник гарнизона осуществлял на территории городка всю административную и воинскую власть.

Ныне это гражданское закрытое административно-территориальное образование (ЗАТО) Звездный городок со своей администрацией и своим депутатским советом. С 2009 года.

Свободный доступ в Звездный городок сейчас, как и ранее, ограничен, исходя из интересов безопасности.

Первым начальником Центра подготовки космонавтов в Зеленом (Звездном) городке был назначен Евгений Анатольевич Карпов.

Назначение обосновывалось тем, что он очень хорошо знал личный состав космонавтов, так как лично руководил процессом отбора кандидатов в первый отряд. К тому же он был в штате ГЦНИИА КМ (Государственный Центральный научно-исследовательский институт авиационной и космической медицины). Вполне естественно, что он отстаивал интересы своего института.

В тоже время генерал Н. П. Каманин отвечал за подготовку и осуществление пилотируемого космического полета. Его должность в Главном штабе ВВС значилась как «Помощник Главкома ВВС по космосу». Весьма расплывчато, хотя и характерно для того времени. Ведь никто не представлял в полной мере во что выльется вся эта затея с полетом человека в космос.

Сами конструкторы ракет носителей и космических кораблей имели свое видение использования человека для полета в космос. Они сами хотели летать, и не хотели упускать свою ведущую роль в данном направлении.

Эта тройственная борьба за влияние велась тогда, и продолжается по сей день.

Уже после первых полетов все участники борьбы поняли все плюсы руководства программой пилотируемых космических полетов. Поняло это и Руководство Страны и руководители ЦК КПСС.

Уже в июне 1962 году Центр подготовки космонавтов переподчинили Главкому ВВС. А в январе 1963 года и полковник Карпов Е. А. вернулся в свой родной институт. Его сменил дважды Герой Советского Союза, генерал Одинцов М.П.

Через шесть месяцев Одинцова вытеснили с должности сами космонавты, которые уже почувствовали свою силу, и хотели сами править в своей вотчине, без варягов.

Но руководство ВВС не сдавалось. Начальником Центра стал новый генерал, Герой Советского Союза Кузнецов Н.Ф., который уже «в рот космонавтам заглядывал», чтобы не дай бог кого-нибудь из них обидеть. И снова за это же и поплатился в конечном итоге.

И далее начальниками Центра подготовки космонавтов становились только космонавты. В 1972 году Г. Т. Береговой. В 1987 году В. А. Шаталов. В 1991 году П. И. Климук. В 2003 году В.В.Циблиев. В 2009 году впервые начальником стал гражданский космонавт С.К. Крикалев.

И еще. Нужно признать, что до сих пор журналисты, артисты, писатели олицетворяют Центр подготовки космонавтов только с отрядом космонавтов.

Приезжают на встречи – обращаются к космонавтам, приезжают с концертами – выступают для них. А в зале то в лучшем случае один-два космонавта, специально командированных для участия в этом мероприятии. Да и то не всегда. Даже будущих космонавтов в зале частенько не бывает. Но… Звездный городок, а значит только космонавты и никак не иначе. А ведь в городке космонавтов всего несколько десятков, в то время как специалистов несколько тысяч.

Если в период первых космических полетов все в Центре подготовки космонавтов знали друг друга в лицо, то теперь даже в одной какой-то организационной структуре не все знают друг друга.

И космонавты всех знать не могут. Да и их не все знают. Даже летавших иногда не узнают.

В центре подготовки космонавтов не раз поднимался вопрос об увековечивании памяти не только о космонавтах, но и тех, кто готовил их к полету.

А ведь многих из них уже не в живых. Так неужели только через сто и более лет начнут расшифровывать имена этих людей, как чрезвычайно засекреченных разведчиков? И только тогда, может быть, назовут в их честь аллею, дом или улицу в Звездном городке. А может быть даже и таблички с информацией повесят.

Сейчас в Звездном городке есть дом космонавтов, есть аллея космонавтов, есть музей космонавтики с кабинетом Ю.А. Гагарина. Сохраняется и лелеется только все, что так или иначе касается личности космонавтов. Об остальных имеются лишь редкие упоминания, да кое-где сохраняются разрозненные сведения, благодаря стараниям отдельных энтузиастов. Но и эти энтузиасты не вечны. Не помогут, если к ним обратятся за помощью через те же сто лет.

История есть история. Факт есть факт. Зачем же их отбрасывать, чтобы потом искать в отбросах полусгнившей макулатуры, искать безнадежно потерянное.

8. Престижно ли работать в Центре подготовки космонавтов? Как вообще люди попадают туда работать?

Во всяком случае, в 20-ом веке это была престижная работа. Знакомые и незнакомые люди, узнав где я работаю, сразу начинали задавать множество вопросов. И повышенное внимание ко мне было приятно. Я ощущал гордость за свою профессию и место работы.

Но интерес этот был кратковременным, а вот ответственность за свою работу была постоянной.

И все же, пожалуй, больше гордились нами и беспокоились о нас наши родственники, близкие, друзья детства и юности. Узнав о том, что кто-то из нас работает в Звездном городке, Они верили в то, что благодаря нам, сами становятся чуть ближе к космосу. И их переживания были иногда сильнее наших во время осуществления любого космического полета. Все хотели быть сопричастными к великим свершениям.

Общее количество людей причастных к осуществлению советской программы пилотируемых космических полетов никто никогда не считал. Но только в штате Центра подготовки космонавтов служило и работало больше половины участников Великой Отечественной войны или их родственников. У многих на фронте погибли близкие и дальние родственники, отцы и матери, дедушки и бабушки, братья и сестры.

И все они тайно надеялись, что их представитель может быть тоже окажется на орбите. Не была исключением и моя мама – Лесникова Матрена Васильевна. Гражданка Союза Советских Социалистических Республик, из крестьян, по профессии уборщица, которую по нынешним временам назвали бы технический работник.

Она была добрая женщина. И она была гордая женщина. Она всегда с волнением смотрела и слушала репортажи о полетах космических кораблей. И она все время ждала, что во время какого-нибудь рассказа о космонавтах назовут и имя ее сына. Ведь я проходил службу в самом Центре подготовки космонавтов, который находился в Звездном городке.

В один из дней 1972 года должен был состояться очередной старт космического корабля. Она знала, будет новый репортаж о космонавтах. И следовательно появиться очередная возможность для нее услышать знакомую фамилию.

Ещё с вечера, забравшись в угол дивана, и поджав под себя ноги, мама, хотя и была одета в теплый байковый халат, укрылась еще пледом, и ни за что не хотела покидать своего убежища. Она никому не позволяла выключить телевизор, и только дочь Валя, под угрозой возможного пожара, смогла уговорить ее дать возможность поостыть технике несколько часов в ночное время. Но сама мама не спала.

Никто в квартире не спал в эту ночь, и Валя, войдя рано утром в гостиную, увидела маму в той же неизменной позе.

– Холодно, – пожаловалась мама. – Прибавила бы тепла.

– Лето на дворе, мама, – укоризненно и мягко посмотрела на нее Валя.

– Разве? – мама поежилась, и набросила на свои плечи пуховый платок – мой подарок из его первой официальной офицерской зарплаты.

Ей было всего 65 лет, но выглядела она сейчас гораздо старше и немощней из-за огромного числа морщин на дряблом лице, и еще больше из-за чувства неуверенности и самого настоящего страха, которые владели ею вот уже вторые сутки.

Подошла дочка, прижалась к старческой щеке, но выдержала, не заплакала.

– Ничего, мама. Все будет хорошо.

– Холодно вот, – снова жалобно произнесла мама, и без паузы добавила. – Ведь вчера он обещал весточку подать. И даже не позвонил.

– Погода, наверное, плохая, – скупо улыбнулась невестка, и, обрадовавшись невольной возможности сделать что-то конкретное, предложила. – Мы сейчас электрокамин включим.

– Холодно. Знобит. – Мама блуждающим отрешенным взглядом, наверное, в тысячный раз осмотрела комнату, будто пытаясь найти причину своей зябкости, и снова увидела только портрет мужа на стене. Глаза ее затуманились, но слез не было. В выражении её лица сейчас отчетливо можно было прочесть и радость, и печаль, и гордость, и неуверенность. И было в нем еще желание вспомнить все….

Говорят, что о событиях в возрасте трех-четырех лет человек не может помнить. Не хочу сказать, что я был исключением из правил, но некоторые события этого возраста запомнились мне на всю жизнь. Возможно, что они запомнились мне потому, что были связаны с большими переживаниями, большими даже для моего возраста. Так вот – я помню.

Итак. Лето 1943 года. Мне было тогда целых три года. Наша семья жила в городе Днепродзержинске Днепропетровской области. В городе хозяйничали немцы. Отца угнали на принудительные работы. Дома оставались я, мама и сестренка двумя годами старше меня. Вот в это время видно и понял я, что значит для человека голод.

Мы жили в бараке, а напротив, метрах в пятидесяти, стояло двухэтажное здание бывшей школы. Окна здания были всегда распахнуты, и оттуда неслась музыка, громкие голоса. Взрослые говорили, что это какая-то перевалочная база немецких солдат перед отправкой на фронт. Им давали передохнуть день-другой.

Детвора постарше все время кружилась поодаль от здания, посматривая на окна, в надежде на то, что кто-то выбросит кусок хлеба или другие остатки пищи, которые еще можно было бы использовать для пропитания.

Вокруг здания постоянно ходили часовые, но шустрая ребятня находила просвет и успевала добежать до заветного лакомства, прежде чем появлялись автоматчики. А неудачникам доставалось иногда не только по мягкому месту. Но детей никогда не арестовывали.

Однажды июньским утром я увязался за ребятами, которые отправились к школе. Меня не приглашали с собой, но и не прогоняли. Каждый был занят собой. Они знали, что «голодного волка ноги кормят», и им нужно было перед решительным броском к окнам разобраться в ситуации и занять выгодную позицию.

Я же стоял перед невидимой разделительной линией и с любопытством смотрел на, настежь распахнутые, окна школы. Погода была прекрасная, и изо всех окон высовывались солдаты. Кто-то играл на губной гармошке, кто-то дожевывал свой завтрак, а некоторые просто разглядывали все вокруг, и дышали свежим воздухом.

Ребятня кружилась, перемещалась с места на место, не решаясь перейти невидимую границу, но не расходилась. Всех обнадеживал тот факт, что вместо одного вокруг здания ходили уже два часовых, а это, по опыту, говорило о том, что солдаты отправятся дальше. И тогда уже можно будет спокойно поискать что-нибудь под окнами. Это уже как кому повезет.

Вдруг в одном из окон второго этажа я увидел солдата, который махал кому то рукой, приглашая подойти. Я оглянулся. Никого рядом не было. А солдат весело смеялся и приглашающе махал рукой.

– Ком… Ком… – Вот уже и другие солдаты стали кричать и махать мне руками. Я уж было сделал шаг вперед, но тут соседский мальчишка, лет десяти, положил мне руку на плечо и отрицательно покачал головой. И я вспомнил рассказы ребят. Такое уже бывало, и на головы рискнувших подойти, под общий смех лили суп, бросали вскрытые консервы и другие остатки еды.

А немец не сердился. Он вдруг достал откуда то буханку белого хлеба и показал мне.

Против такого приза я не мог устоять, и тихо, как к удаву стал приближаться к окну. Ребята замерли, с тревогой ожидая, чем же закончится ситуация.

Я подошел и настороженно остановился под окном. Солдат не обманул и бросил буханку. Она попала мне в грудь. Я инстинктивно схватил ее обеими руками, да так и застыл на месте. Мне бы бежать, ка кричали мне ребята, но я не мог сдвинуться с места. А солдаты смеялись. Жестами требовали, чтобы я тут же стал есть хлеб. А я не двигался.

Ко мне подбежал часовой, и, выхватив хлеб, грубо схватил за плечо, собираясь вышвырнуть за пределы невидимой границы. И это было самое мало, что могло ожидать меня и моих родственников.

Меня спасли солдаты. Они подняли такой гневный шум, так ругались, что часовой, махнув рукой, оставил меня в покое. Он хотел было уйти, но ему не позволили. Часовой сам поймал для меня две банки консервов и еще что-то, подсунул все под мои руки, затем развернул меня лицом к бараку, и скрылся сам за углом здания, сердито что-то бормоча. И я пошел домой.

Солдаты смеялись, кто-то запел, и вдруг почти разом все стали кричать ребятишкам, приглашая их к окнам. Кто-то бросал хлеб, кто-то сахар, другие продукты. Мальчишки (девчонок не было) подхватывали все, и разбегались кто куда. Они были опытными и знали, что часовой вернется и не один. Но охота на этот раз была для всех удачной.

Мама встретила меня на полпути к дому. Девчонки, наблюдавшие за всем издалека, уже успели сказать ей, что я пошел к окнам. Она не стала меня ругать. Молча взяла продукты, прижала меня к себе, погладила по голове и тихо прошептала.

– Спасибо, сынок. Теперь мы сможем протянуть самое трудно время. – И я почувствовал на своих волосах теплую каплю ее слез. Это была горькая цена того, что в три года я впервые стал кормильцем семьи. Никогда мне не забыть и ее выражения лица в тот момент, в котором смешались горечь и стыд, жалость и одобрение.

Я не помню, фотографировал ли нас кто-то из солдат в тот момент. Это потом, взрослым, я читал в книгах, видел фильмах о подобных пропагандистских приемах со стороны фашистов. Но ведь и в хрониках майских дней 1945 года советские солдаты в поверженном Берлине спасали многих голодных стариков и детей. И я знаю, что наши солдаты поступали искренне, честно, в порыве душевной доброты. Но тогда получается, что я должен поверить и в то, что немецкие солдаты, помогая детям, тоже поступали честно. И это будет справедливо. Не верю я лишь в то, что подачки всегда принимались с благодарностью. Унижение и благодарность никогда не могут быть рядом. Они рождают ненависть.

И еще. Откуда мне было знать, что эти дядьки, дарящие хлеб, и есть те самые немцы, что они самые настоящие фашисты, и что их нужно бояться. видимо и немцы были не все одинаковыми, как и наши солдаты, и у многих из них тоже были дети. Да и поумнели они, говорят, к лету 1943 года.

Из времен оккупации помню еще и время отступления немцев. Правда, тот факт, что это было освобождение города от фашистов, мне был неведом. Мне об этом рассказали значительно позже. А то время я помню как интересное приключение. Мама вдруг заметалась по комнате, одела сестру и меня, отвела к двери, и хотела возвратиться, чтобы что-то взять. И вдруг раздался грохот, и угол комнаты, в котором мы только что были, осел. Свой или чужой это был снаряд или неизвестно, но похоронить нас он мог. Мама схватила нас за руки, и мы побежали в убежище во дворе, которое соорудили совместно жители барака.

Народу было много. Сидели в убежище мы долго. Стемнело. Я долго терпел, но потом все же сказал маме, что хочу по маленькому. Мама вывела меня из укрытия, а я и забыл, зачем вышел. Так там было интересно. Огромные звезды в небе. Совсем недалеко пылают огромные пожары, а вокруг что-то дзинькает. Позже я узнал, что немцы при отступлении взорвали заводы, и они горели, а я любовался этой картинкой. А дзинькали вокруг пули и осколки.

Любоваться необычайными эффектами пришлось недолго. Мама быстро пригнула меня к земле. Приседая, по канаве, мы прошли чуть-чуть в сторону. Я тут же сделал свои дела, и мы быстро вернулись в укрытие.

После освобождения города от немцев отца забрали в армию рядовым солдатом, и почти сразу он попал на фронт, так как до войны успел отслужить срочную службу в армии.

У меня есть фотография отца, но я его не помню. Осталось лишь одно воспоминание. В один из дней лета 1944 года мы с сестрой в чем-то провинились, и, чтобы избежать наказания, спрятались под кровать. Мама долго выгоняла нас оттуда веником, но потом оставила в покое. Но вылезать из – под кровати мы не торопились.

Вдруг мы услышали, как открылась дверь, и потом мама закричала. Затем показались сапоги, и кто-то вытащил нас. Оказалось, что это был отец. Мы были прощены, и наравне со взрослыми сели за стол.

Отец подарил мне солдатские ложку и вилку, которые складывались вместе. И на долгие годы этот подарок был единственным воспоминанием об отце.

25 апреля 1945 года отец погиб на фронте – в Восточной Пруссии. С тех пор и засело в памяти, что именно эта война стала причиной страданий моей мамы, гибели отца и моего сиротства. И именно тогда, пяти лет отроду, я впервые убежал из дома бить немчуру проклятую, выродков фашистских. Я не понимал того что война закончилась, и не представлял куда мне надо ехать. Но я был уверен в том, что мне надо что-то делать. И я принял решение. Естественно, что никакой подготовки к побегу не было. Меня сняли с пригородного поезда на ближайшей остановке. Может быть я и уехал бы дальше, но соседская детвора в очередной раз быстро сообщила маме о моем поступке. Первая попытка оказалась неудачной.

Дальнейшие воспоминания относятся уже к послевоенному времени.

Долгожданная победа над фашизмом все же пришла. Но сытнее от этого не стало. К тому же, в семье появилась младшая сестренка, как результат кратковременного визита отца.

Мама предпринимала все, что могла, чтобы прокормить нас.

Однажды она ушла и не возвращалась больше суток….

Это было в мае 1945 года. Третий день веселился и гулял народ, а мама думала об одном – как же ей накормить своих детей. Так ничего определенного и не решив, она возвратилась домой после дневной работы уборщицей в цехе крупного химического завода, устало огляделась. Обстановка ее комнаты в этом прогнившем деревянном бараке была настолько убогой, что даже годовалая Светланка спала на ворохе тряпья, уложенного на половине железной солдатской кровати. А ей, вместе с пятилетним Василием и восьмилетней Валентиной, оставалась лежанка большой русской печи.

– А к нам тетя приходила! – мама обеспокоено повернулась к дергавшей ее за подол Вале, взяла сложенное треугольником солдатское письмо, Адрес был написан рукой мужа, и мама успокоилась. Она присела поближе к окну на единственную в комнате табуретку, и стала медленно водить пальцем по крупным неразборчивым строчкам. Вслух она произносила то, что могла разобрать с первого раза. Занятие это было для нее трудным, так как и она сама, и ее муж проучились в сельской школе всего год с небольшим. Поэтому они не столько понимали каракули друг друга, сколько чувствовали то, что хотел высказать каждый в своем послании. Вот и в этом коротком письме мама сразу уловила горечь и какую-то тоску. Настроение мужа заставило маму всплакнуть, и дальше уже читала письмо с неослабевающим чувством тревоги. Муж писал: «До Победы осталась малость, и уж потом заживем мы так, как никогда не жили. У нас только и разговоров об этом времени. Ты, главное, береги деток. Сынка не балуй. Мужик он. Хозяином будет. А мы поспешим. Доколотим заразу…».

Письмо осталось недописанным. Видимо закончился привал, и муж решил не ждать следующей оказии, отправил, подписав снизу: «25 апреля 1945 года». Мог ли он думать, что всего лишь через неделю наступит для него эта самая Победа? Теперь получить бы от него еще одно письмо, узнать – жив ли?

– Мама? – Мать подняла голову. Рядом стояла Валя. В коротеньком, застиранном до дыр, платьице, босоногая, с поцарапанными руками и в рыжих веснушках по всему лицу, дочь выглядела настоящей Золушкой. От жалости на глазах у мамы вновь выступили слезы. – Я давала Светланке сладкую воду, но она не хочет, – Валя выжидающе смотрела на маму.

– Хорош, доченька, я сейчас, – мама привлекла Валю к себе, ласково погладила по голове, улыбнулась. – Ты у меня добрая помощница. – А руки мамы сами собой снова потянулись к письму.

Уже в третий раз мама читала: «Одолевает меня мука от того, что ничем не могу вам помочь. Но ты уж потерпи. Немного осталось. Многодетных будут отпускать в первую очередь. А будет не в моготу, об одном прошу – иди к людям! Они помогут!»

А разве она сама этого не понимает? Только с помощью соседей она смогла вскопать огород, посадить картошку и кукурузу. На работе иногда, правда очень редко, дают дополнительно немного продуктов. Через 2–3 недели обещали для сына и Светланки места в саду и яслях. На днях обещали дать материи и, может быть, какую-нибудь обувку для детей. Вале ведь осенью надо будет идти в школу.

«Иди к людям». Мама снова с благодарность вспомнила соседей, сослуживцев. Без них она бы не смогла этой весной сохранить семью. Целый месяц она тогда лежала в больнице со Светланкой, и все это время старшие дети были под присмотром соседей и работниц с электроподстанции, где она сама работала уборщицей. Сам начальник в первый же день пришел к ней в больницу и сказал.

– Твое дело выходить дочь. Детей фронтовика мы в обиду не дадим.

Мама снова задумалась и в мечтах своих незаметно забежала на несколько лет вперед, представляя, как хорошо будет в то время жить. Уйдут горести и печали. Забудут люди о голоде и нужде. Она твердо верила в то, что будет именно так, потому что не могло быть иначе в ее стране. И перемены к лучшему начнутся, судя по всему, очень скоро. Ведь сколько рабочих рук появится после окончания войны! Сколько денег, идущих раньше на разрушение, можно будет пустить на улучшение жизни людей и особенно для того, чтобы поднять на ноги, отощавших за столько лет недоедания, детей. Теперь не будет» Все для фронта!». Что-то возвратиться и домой к людям. А главное – больше получат дети. Она твердо знала – ее родное государство не допустит, чтобы ее дети умерли с голоду. Но она знала и другое. Сразу, одним мигом, все эти проблемы не решить. И потому мучительно думала над тем, как бы продержаться ее семье именно в эти голодные, весенние дни.

Притихшая было Валя вновь зашевелилась, и мама, оторвавшись наконец от своих дум, теперь уже спокойным взглядом обвела комнату, прикидывая, какие самые неотложные дела надо сделать, прежде чем отправиться на поиски дополнительной работы, или хотя бы собрать немного молодого щавеля на суп.