Текст книги "Хаммер. Серия «Аранский и Ко». Книга 3"

– Ну что вам на это сказать, – многозначительно произнесла женщина. – Поучительная история.

– Да уж куда более, – согласился Джой. – Но в чем моя вина-то?

– А не нужно было друга бить.

– Но ведь он меня ударил, а потом настоял, чтобы я сделал то же самое.

– Стукнули бы легонько, и делу конец.

– Не рассчитал. Так получилось. И потом, если вы посмотрите на мои уши внимательно, то заметите, что левое значительно больше правого и оттопырено сильнее, хотя столько лет прошло. Я не меньше пострадал.

– Впредь умнее будете, – и она, улыбнувшись, посмотрела на Джоя, затем добавила: – Мы, кажется, проехали поворот.

– Я так и знал. Что теперь?

– Не знаю, – женщина виновато посмотрела на водителя.

– Это я виноват, мозги вам запудрил. Проедем дальше, там будет разворот. Потом направо?

– Кажется, да. Будем подъезжать, я подскажу. А пока еще что-нибудь расскажите. Вы хороший рассказчик.

– Боюсь, весь исчерпался.

– Я так не думаю.

– Правда весь. И потом. Не пора ли нам познакомиться? Меня, например, зовут Михаил.

– Вы правы, – согласилась она. – Самое время. Я Ольга.

И они опять замолчали. Опять каждый задумался о своем.

Глава двенадцатая

Странно, но Джоя сегодня явно понесло. Его замкнутый, скрытный и молчаливый образ жизни, словно гнусный червячок, запротестовал где-то внутри, засвербел предательски и потребовал срочной разрядки. Наверно, устал Джой от одиночества, постоянной конспирации, двойной, а то и тройной жизни. Захотелось выговориться, подразнить себя, подразнить вот эту Ольгу, которая сидела рядом и просто слушала, наверно, поражаясь неожиданному откровению первого встречного и ужасаясь той жесткой правде жизни, которая, конечно, существовала в реальности и, к счастью, миновала ее. Пусть слушает, пусть знает, ему не жалко. Подвернулись доверчивые уши, а он воспользовался, можно назвать это и так. Ну, да и ладно. Никогда больше он ее не увидит, никогда. Уже завтра все эти разговоры забудутся и без следа исчезнут за вереницей очередных проблем, забот, вопросов и ответов.

Дальше ехали молча. Ольга смотрела в окно двери справа от себя, Джой вперед, на дорогу. То, что он только что рассказал ей как дополнение к своей истории о спортивной карьере, было неправдой и выдумкой, причем на лету, с ходу, ну понесло его сегодня. Не было никогда подобного спора у него с Борькой и никакой подмены на соревнованиях тоже, а с Семеном всегда были только теплые и добрые отношения. В школе да и на улице Семен всячески оберегал и защищал его и Борьку от пацанов старшего возраста, как от своих, так и чужаков из других районов. Как и Борька, Джой был для него словно младший брат. И неудивительно, ведь почти все свое детство Джой провел у них дома. Он так часто бывал у них и оставался на ночь, что со временем Борькины родители ему даже выделили отдельную кровать. А с другой стороны, ему нравилось проводить время в этой чужой семье, он чувствовал себя там комфортно и уютно, ощущая постоянную заботу и внимание. Его жалели. Утром они завтракали все вместе, а затем мчались в школу. После уроков возвращались, обедали, делали домашнее задание, и только потом Мишка шел домой. Не стоило вспоминать сейчас, в каком состоянии он находил свою мать, это было грустно, больно, а временами и отчаянно обидно. Родители Борьки относились ко всему этому с должным пониманием и отеческой мудростью. Ну что же, спасибо им за это.

И все же его спортивная карьера действительно рухнула, едва успев начаться, это случилось, но совсем не так, как он только что рассказал своей спутнице – иначе.

А произошло следующее. Мишке уже исполнилось девять лет, и уже почти год, как он занимался боксом. Дядя Коля по-прежнему жил у них, можно сказать – прижился, однако характером не менялся, а своим принципам и привычкам изменять не собирался. Отношение Мишки к нему можно было назвать как с трудом терпимым, да и то с натяжкой. Дядя Коля продолжал упрямо считать себя полноправным хозяином в доме, периодически давая понять это и остальным. Точно так же Мишка упрямо с этим не соглашался, время от времени получая звонкие подзатыльники.

Последнее время мать пила реже и меньше. Она устроилась на работу в районную больницу уборщицей, причем основательно, с трудовой книжкой, и терять это место не хотела. Домой обычно возвращалась после семи вечера, изрядно уставшая. Дяде Коле это было не по нраву, он раздражался и злился, часто не по делу срываясь на них, его больше устраивала полная и абсолютная зависимость матери с ребенком от него.

Сам же он употреблял горячительные напитки каждый день, не до чертиков, но постоянно подогретое его состояние было привычным и нормальным явлением.

Надо признаться, он не тунеядствовал, трудился плотником в районном ЖКО и мнил себя фигурой существенной: плотник, как он говорил, явление временное, а вот краснодеревщик – это его, тут бы он раскрылся. Однако неизвестные обстоятельства не давали ему возможности обрести себя в полной мере, и, бывало, нетрезвый, он возмущенно грозил кому-то пальцем и добавлял, что досок на всех хватит, имея в виду, изготовление гробов. И все же один плюс от пребывания дяди Коли в их квартире был: он наложил запрет на появление в доме личностей, подобных себе.

Периодически дядя Коля давал волю своим рукам, он считал это своим долгом, был сторонником телесно-прикладного воспитания, касалось это только Мишки, на мать он руки не поднимал, правда, гадким словом наградить мог. Было понятно, продолжаться этому осталось недолго. Мишка взрослел, еще немного, буквально месяц-два, от силы полгода – и наткнется неординарная фигура дяди Коли на непреодолимую стену, и как тогда сложится его жизнь и судьба, неизвестно.

И это случилось. Когда Мишка пришел из школы, дядя Коля был дома, сидел на кухне за столом, пил пиво и ел селедку, не чистя, отрывая кусками и отправляя в рот. Губы и нижняя часть лица его лоснились от рыбьего жира, к подбородку и левой щеке прилипло несколько чешуек, иногда поблескивающих, как драгоценные камушки. Под столом стояло несколько уже опустошенных бутылок, иногда он цеплял их ногами, и они противно позвякивали.

Мишка вошел в кухню в надежде приготовить себе чай и сделать бутерброд, чтобы затем, удалившись в свою комнату, перекусить. Не глядя на презренную фигуру постояльца, он набрал воду в чайник и поставил на огонь. Дядя Коля грыз селедку, сопел и наблюдал за мальчишкой из-под нахмуренного лба. Наконец созрев, он прорычал что-то нечленораздельное, прочищая горло, и хамовато промолвил:

– Принеси-ка, малец, мне пару бутылок пива из моего холодильника.

Разумеется, Мишка остался к просьбе безучастным. Ожидая, когда закипит вода в чайнике, он топтался у газовой плиты и из кухни уходить не торопился, более того, даже желал обострения ситуации. То, что сказал дядя Коля, было перебором, и это понимали оба.

А несколько дней назад произошло другое событие. Дядя Коля, как обычно, за между прочим, решил отвесить подзатыльник парню и уже почти отвесил, но случилось невероятное: неожиданно пасынок, перехватив его руку, с силой отбросил прочь и, сверкнув при этом испепеляющим взглядом, удалился в свою комнату. Дядя Коля бросился за ним – ведь это был бунт, неуважение к его персоне, можно сказать, вызов щенка, мальчишки, но тут же остановился, остыл, в доме была Мишкина мать, не стоило при ней колотить пацана.

Теперь уже несколько дней они ходили на взводе, словно два бочонка с порохом или два грозовых облака, достигнувших своих пиковых разнополярных мегавольт, и разряд теперь был неминуем, им оставалось только сблизиться.

Мишка молчал, никак не реагируя на сказанное, он, просто игнорируя, низводил это ничтожество до уровня шелудивого бродячего пса, а в лучшем случае – до пустого места, предоставив тем самым дяде Коле роль ведущего в конфликте и, разумеется, ответственного за возможные последствия.

– Тебе уши прочистить? Молокосос. Я не намерен повторять дважды.

Мишка молчал, только поглядывал то на чайник, то в потолок, вода уже начинала закипать. Дядя Коля, не торопясь, выбрался из-за стола и подошел к нему, положил свою ладонь на его плечи, обхватив шею, и медленно начал сжимать пальцы. Мишка терпел. Дядя Коля ждал и постепенно сжимал свои пальцы все сильнее. Ждал, когда мальчик заплачет, или застонет, или хоть как-то даст понять, что ему больно, и впредь будет послушным. Но мальчик неожиданно резко повернулся к нему и прямым правым врезал прямо в нос. Дядя Коля почувствовал, как у него по губам потекло что-то теплое, он утер нос тыльной стороной ладони, рука оказалась в крови, веки его испуганно и возмущенно заморгали, но в ту же секунду он получил второй удар, уже с левой и опять по носу. Кровь брызнула во все стороны. Как держал дядя Коля Мишку за шею, так держа и швырнул его к окну, что было силы. Мишка больно ударился грудью о подоконник, он даже вскрикнул, потемнело в глазах, он вцепился руками в чугунную батарею отопления, чтобы не упасть. Дядя Коля загреб ворот его рубашки одной рукой, а за пояс брюк ухватился другой, рванув к себе, оторвал от радиатора и, приподняв в воздухе, с силой швырнул на пол. Мишка опять больно, всем телом ударился о деревянный пол, под голову успел подставить руки и, вжавшись в холодные доски, замер. К его горькому сожалению, сегодня, как это было ни обидно, он проиграл. Этот гадкий человек оказался сильнее, и теперь оставалось только терпеть и ждать, когда все закончится.

Дядя Коля бил его ногами. Он был босой, поэтому наносил удары пятками, по очереди вколачивая их то в спину, то в бока, то по почкам. Парень лежал молча, сцепив зубы, лицом вниз и обхватив голову руками.

Все повторялось, как когда-то. Он хорошо помнил то событие, которое случилось три года назад в лесной зоне заброшенного парка недалеко от Днепра. Но тогда было все гораздо хуже. Шестилетний Миша был и меньше, и значительно слабее, чем сейчас, а бил его подросток лет восемнадцати, крепкий, длинноногий, обутый в большие желтые ботинки. Но то была иная история, завершиться которой еще предстояло.

На следующий день в школу Мишка не пошел. Была пятница, и до понедельника он решил отлежаться. К счастью, кости оказались целы. Все тело болело и стонало, как снаружи, так и внутри, ушибленные внутренние органы давали о себе знать, поднялась температура, и Миша признался матери, что неважно себя чувствует, возможно, простыл, и на уроки не пойдет. Она согласилась, сделав вид, что поверила, но на самом деле догадывалась, что между ним и дядей Колей произошел очередной конфликт. На кухне кое-где остались следы крови, хотя дядя Коля и пытался навести там порядок, да и его распухший нос не остался ею незамеченным. Она понимала, долго так продолжаться не могло. То, что происходило в их семье, никак нельзя было назвать нормальной жизнью, что-то должно было случиться, изменив их отношения коренным образом. Оставалось только ждать и надеяться, что если и произойдет подобное, то пусть не слишком болезненно. Ничего не сказав, она наколотила Мишке чай с малиной и уехала на работу. А в понедельник он пошел в школу, бока еще ныли, но уже терпимо.

Прошло три недели, была середина мая, учебный год близился к концу.

Уже третий день подряд, когда темнело, Мишка проводил время за кустами густой сирени в старом сквере, расположенном метрах в ста от его дома. Обычно, возвращаясь из пивного бара домой, дядя Коля проходил именно здесь. Хотя место это ночами было темное и неспокойное, а потому мало кто решался здесь прохаживаться в такое время, дядя Коля этот путь предпочитал другим – он был короче и привычнее для него, а главное, дядя Коля был всегда уверен в себе.

Предыдущие два дня оказались безрезультатными. Оба раза дядя Коля возвращался домой из других мест и другой дорогой.

В руках у Мишки были два больших металлических болта толщиной с большой палец на руке и длиной более чем на ширину ладони. Болты очень удобно лежали в кулаках, выступая наружу с одной стороны шершавой резьбой, а с другой массивными шестигранными головками. Он нашел их на свалке несколько дней назад, отмыл, вычистил до блеска и теперь, когда темнело, клал в карманы и шел сюда, в засаду.

Ему повезло. В этот день дядя Коля, похоже, неплохо провел время в пивнушке и шел теперь, медленно продвигаясь в направлении дома, что-то бормоча себе под уже заживший нос и слегка пошатываясь. Когда он прошел мимо Михаила, тот выпрыгнул из-за куста, словно барс, и сзади ударил дядю Колю металлической головкой болта в висок. Дядя Коля отшатнулся назад и упал на спину. Мишка молниеносно набросился на лежащего противника и стал наносить удары болтами по голове, лицу, наотмашь, изо всей силы. Неожиданно, всего на несколько секунд, дядя Коля пришел в себя, что-то пробормотал разбитыми губами, поднял руку, словно пытаясь за что-то ухватиться, и опять потерял сознание. Мишка все бил и бил. Дяди Колино лицо превратилось в сплошное месиво, залитое кровью. Казалось, прошла целая вечность, хотя на самом деле не более минуты. Мишка остановился, он словно вдруг пришел в себя, осмотрелся. Вокруг никого. Выпрямился и бросился бежать.

Он пробежал почти через весь поселок, пересек заброшенный парк и оказался у реки. Плюхнулся на песок и откинулся на спину. Отдышался. Дело было сделано. Безусловно, дядя Коля не рассмотрел его, слишком быстро все произошло, но так и было задумано.

Он ощущал на себе чужую кровь, эту липкую, вязкую жидкость на своих руках, лице, шее, он чувствовал ее запах. Мишка размахнулся и, швырнув в реку болты, утопил их, затем снял рубашку, и, обмотав ею большой камень, подальше забросил в воду, затем умылся и старательно, с песком отмыл руки.

Когда пришел домой, незаметно прошмыгнул в ванную, еще раз умылся, тщательно вымыл руки с мылом и удалился в свою комнату.

Около одиннадцати вечера в комнату к нему вошла мать и спросила, не видел ли он дядю Колю. Миша на это хмуро проворчал:

– Нужен он тебе больно.

Мать вышла. На следующий день, когда Мишка пришел из школы, она встретила его заплаканными глазами. Сказала, что утром ей позвонили на работу и сообщили о том, что дядя Коля был вчера избит и находится в реанимации в тяжелом состоянии. Она ездила в больницу. Это действительно было так. Критическое состояние миновало, но он еще был плохой.

– С ним станется, – коряво успокоил Мишка мать.

Она ушла в свою комнату, так и не дождавшись от сына ни сочувствия, ни жалости, ни маломальского снисхождения.

Был вечер, Михаил занимался, готовясь к экзамену. В этом году их должно было быть два. Он неплохо учился, сравнительно легко давалась арифметика, языки, история, география. Он не сомневался, что сдаст экзамены, но почитать в любом случае нужно было. Мать вошла незаметно и села на его кровать.

– Учишься? – спросила она.

Мишка посмотрел на нее. Нет, ему не показалось. Она действительно последнее время и посвежела, и похорошела. Да и вообще она всегда была красивая. Густые волосы, обычно заплетенные в косу, сейчас были распущены и каштановыми волнами спадали ниже плеч. Аккуратные и правильные черты лица, пусть не ослепительной красоты, но симпатичные и привлекательные, по-прежнему не увядали, а руки всегда были красивые и нежные. Неудивительно, что она нравилась мужчинам.

– Мам, – сказал Мишка, глядя на нее. – А ты у меня красивая. Это правда.

Она только усмехнулась:

– Иди сюда, – сказала она и указала рукой рядом с собой на кровати. Михаил спрыгнул с высокой табуретки сел рядом. Она обняла его и грустно закачалась. – Бедный мой ребенок, – прошептала она ему прямо в ухо, и от этого зачесалось глубоко в барабанной перепонке, крепко зачесалось, но он перетерпел. – Как же тебе достается. Сыночек мой. Ты уж прости меня.

Он почувствовал, как на щеку ему упала слеза, затем еще одна.

– Прости меня, – повторила она еще раз. – Я буду беречь тебя. От всех и от всего.

Михаил утер чужую слезу со своей щеки плечом и посмотрел на мать.

– Мам. Не волнуйся, – он смотрел на нее открыто, прямо и уже совсем по-взрослому. – Это я тебя беречь буду. Я уже вырос. Я знаю. Только ты не пей. Ладно?

Она не выдержала и разрыдалась.

На следующий день часа в три дня в квартиру позвонили. Мишка уже был дома. Он открыл дверь. У порога стоял незнакомый мужчина лет тридцати пяти, в костюме, без галстука. Материны дружки уже давно у их порога не появлялись, да и выглядели иначе.

– Вам кого? – подозрительно глядя на гостя, спросил он.

– Мне нужен Михаил Джоев. Это ты? – поинтересовался незнакомец. И добавил: – Я из милиции. Могу войти?

Не дожидаясь ответа, милиционер переступил порог и закрыл за собой дверь. Достал из кармана удостоверение красного цвета и, развернув его, показал Михаилу, затем повторил свой вопрос:

– Ты Джоев?

Мишка утвердительно кивнул.

– Очень хорошо, – констатировал милиционер. – Где мы можем побеседовать? – И вопросительно указал рукой в сторону кухни.

Мишка опять кивнул.

Милиционер сел у окна за большим прямоугольным обеденным столом, достал небольшой блокнот, открыл его и положил перед собой, Мишка расположился у противоположного края стола на громоздкой деревянной табуретке.

– Я следователь, – начал незнакомец. – По факту нападения и причинения гражданину Николаю Сечеву тяжких телесных повреждений провожу расследование и хочу задать тебе несколько вопросов.

Мишка молчал, на подобный оборот событий он никак не рассчитывал. И при чем здесь была милиция, дело-то их внутреннее, можно сказать – семейное.

– Знаком ли ты с Николаем Сечевым?

– Да.

– В каких родственных отношениях с ним состоишь?

– Ни в каких, – ответил Михаил.

– Упомянутый проживает в вашей квартире?

– Да.

– Если я правильно понимаю, с твоей матерью он не расписан?

– Не расписан.

– То есть сожитель, – и он что-то нацарапал в своем блокноте. – А какие отношения у тебя были с Сечевым?

– Никаких.

– Меня, Михаил, интересует следующее. Дружески ли относились друг к другу, терпимо или с неприязнью? Враждовали, сорились? Может, обижал он тебя, бил, наказывал? Что ты можешь сказать?

– Он пьяница. Всяко бывало, – Мишка не мог скрыть того, что знали все.

Следователь опять что-то отметил в блокноте, затем закрыл его и положил в карман:

– А никогда не возникало у тебя желание ему отомстить за причиненные обиды?

– Нет, не возникало, – нехотя ответил Мишка, он понимал, к чему клонит следователь.

– Понятно, – следователь нервно пробарабанил пальцами по столу и, словно задумавшись над чем-то, продолжил: – Тут такое дело, Миша. Когда Сечева начали избивать и до того момента, как он потерял сознание, он успел увидеть нападавшего. Как думаешь, кто это был?

Мишка замер, даже перестал дышать, опустил голову и, устремив свой взор вниз, уставился в клеенчатую скатерть на столе. Скатерть была старая, местами затертая, особенно по краям стола. Бледный, простенький рисунок в виде двух цветных квадратов, голубого и розового, равномерно повторялся по всей клеенке. Рядом со своей рукой на голубом квадрате он заметил маленького муравья, совсем микроскопических размеров, наверное, это был муравьиный ребенок. Муравей кружил по квадрату не зная, в какую сторону лучше побежать, затем направился к Мишкиной ладони, пробежал между пальцами и спрятался там, словно в домике. Мишка сидел, не смея пошевелить ладонью, ему очень захотелось именно сейчас во что бы то ни стало сберечь жизнь этому крохотному существу, и это было в его силах.

– Если Сечев в своем заявлении укажет, что это был ты, а устно он уже сказал, что признал тебя, если это подтвердит в письменной форме, тебя ждут большие неприятности. Суд, специнтернат, а может, и колония для малолеток. Еще не начавшаяся жизнь будет сломана. Сам понимаешь, это конец. Но если сознаешься, есть надежда. Все знают, что Сечев алкоголик, постоянно нетрезвое состояние для него – норма, соответственно, и вел себя, бил тебя неоднократно, унижал, оскорблял. Так ведь? Суд эти обстоятельства примет во внимание, и тогда, возможно, отделаешься условным наказанием. Что скажешь?

Мишка чувствовал на себе взгляд милиционера. Его пытливый взор он ощущал на своей вихрастой макушке и почему-то на пылающих ушах. Не поднимая головы, коротко ответил:

– Нет, не я.

– Ну, хорошо. Как знаешь, – следователь одновременно двумя ладонями легонько хлопнул по столу, как бы завершая разговор в неудовлетворенном состоянии. При этом муравей, потревоженный хлопком, выбежал из своего домика и исчез в щели, между столом и стенкой. – Советую подумать. Пара дней у тебя есть. Мы еще встретимся.

Он встал из-за стола и пошел к выходу. Мишка не стал провожать. Он как сидел, так и остался сидеть, ему было очень тоскливо. В тюрьму не хотелось.

Прошло два дня, три, затем неделя, вторая, но из милиции больше никто не приходил. Позднее стало известно, Николай Сечев не написал заявление. Почему он поступил именно так? Об этом можно было только догадываться. Больше его Мишка не видел, к ним тот не вернулся. Свои вещи забрал, выбрав момент, когда Мишки не было дома. Оставил только свой холодильник «Минск». Нет худа без добра.

А вот по поводу спортивной карьеры произошло следующее. В милиции не сомневались, что нападение на Сечева было делом рук Михаила Джоева, это также подтверждалось пострадавшим, правда, только с его слов. Впоследствии дядя Коля отказался и от этих слов, заявив, что, скорее всего, ошибся, было темно, все произошло внезапно, а потому дело так и осталось нераскрытым. Все же что-то было в дяде Колиной душонке человеческое, но до «спасибо» он все равно не дотягивал, так решил Михаил.

Однако из райотдела милиции в спортивный боксерский клуб поступило негласное распоряжение: Джоева к участию в соревнованиях по боксу любого уровня не привлекать, от тренировок отстранить.

Прошло полгода. В милиции уже забыли о Джоеве, забыли о Сечеве, забыли и о своем распоряжении, тем более что было оно негласное, никакой силы не имело, и Мишка понемногу стал наведываться в клуб, возобновляя тренировки, хотя о соревнованиях уже не было и речи, да и ладно, разве это было главное.

Джой посмотрел на Ольгу, она все так же молча сидела, глядя в окно, только отвлеклась на пару секунд, указав место поворота.

Джой примерно понял, где жила его попутчица, по развязке выехал на Маршала Тимошенко, затем по кольцу и направо во дворы, и с ходу въехали в большую и разлитую, как озеро, лужу, сбросил скорость и медленно «поплыл» к противоположному берегу, вода могла скрывать большие рытвины и канавы. Благополучно выбравшись на сушу, проехали мимо стройки, огороженной деревянным забором, жилых девятиэтажек, и посмотрел на попутчицу.

– Проезжаем до крайнего подъезда, и я дома, – определила Ольга оставшийся отрезок пути.

Джой подрулил к подъезду здания, почти наехав бампером на ступеньки, лихо осадив машину, словно скакуна, мотор не глушил, в салоне было комфортно, тепло, и без перебоев на рекламу из динамиков радиоприемника еле слышно звучала вечерняя приятная музыка.

– Вот и приехали, – не глядя на пассажирку, отметил он.

– Здесь так уютно, даже выходить не хочется, – заметила Ольга. – А у вас хорошая машина.

– Шутите, – улыбнулся Джой. – На таких автомобилях уважаемые люди уже давно не ездят.

– Ну почему, «мазда» хорошая машина. Во всяком случае, – заключила она, – скромность только украшает человека.

– Вы так думаете? – и сам же ответил: – Возможно, и так.

А про себя отметил, что в марках машин женщина разбиралась.

Она нащупала рукой на заднем сиденье свою сумку и перебросила ее на колени.

– Как бы там ни было, – заключила Ольга, – а пора идти. Я так понимаю, кроме своей спортивной жизни, вы можете еще много чего о себе интересного рассказать, уже из настоящего. Но это в другой раз. Не возражаете?

– Возможно.

– Спасибо за доставку. Рада нашему знакомству. Жду вас на следующей тренировке. Не забудете, во вторник?

– Постараюсь, – ответил Джой.

Ему вдруг захотелось задать ей вопрос или произнести фразу, косвенно касающуюся возможного ее мужа, что-то вроде: «А не будет ли возражать ваш супруг, если я после тренировок позволю себе выступить в роли вашего сопровождающего?» Хорошо, что он только подумал и не произнес подобный бред. Да и потом, он ведь решил – никогда ее больше не увидит.

Она взбежала по ступенькам легко и красиво, маленькая, спортивная и женственная, и, даже не повернувшись напоследок, растворилась в черной бездне подъезда.

Джой сидел еще некоторое время, просто глядя перед собой немигающими глазами. Никуда ехать не хотелось. Как бы там ни было, новые встречи всегда впечатляют, а тем более с симпатичными женщинами, такова природа, такова жизнь. Он посмотрел вверх, на светящиеся окна, за которыми шла обычная размеренная тихая жизнь, у каждого своя и по-своему, и среди этого множества ярко светящихся прямоугольников было окно и этой женщины, за которым скрывалась неизвестность, ее тайна, далекая, нереальная, манящая и уже, должно быть, никогда им не разгаданная.

Мимо его автомобиля пробежала ватажка подростков, потом прошла влюбленная парочка, и больше ни души. Где-то далеко за домами зазвенел трамвай, заскрежетал колесами на повороте и, стуча на стыках рельсов, помчался, набирая скорость и унося редких пассажиров, по своему строго определенному маршруту.

Джой очнулся, тряхнул головой, привычным движением воткнул заднюю передачу, автомобиль рванулся назад, взвизгнув резиной по асфальту, замер на мгновение и устремился вперед…