Текст книги "Ландыши растут не только на Земле. Свет далекой звезды: история четвертая"

Он остановил поток мыслей в голове, страшась закончить фразу: «Пока не появится Свет». Мурганский капитан погонял бы сейчас коня еще сильнее, если бы немного задержался на холме и увидел, как его помощника – раненого, но живого – вяжут ремнями рагистанские стражники.

Глава 5. Старый долг

Свет остановил стремительный бег клинков. Он огляделся; у него было время – пока не сбегутся друзья, чтобы прижать его к груди – понять, что же чувствует он сам, став по сути палачом мурганского войска. Кровавая нива, что окружала его сейчас, ничуть не ужаснула его.

– Это мой мир, – криво усмехнулся он, – он такой, какой есть. И это еще не самая великая битва, которую видел подлунный мир. Может потом, когда сюда снова прилетят космические корабли, а вместе с ними все «прелести» цивилизации, убийство даже одного человека будет трагедией.

Он усмехнулся еще раз, вспомнив тот самый, цивилизованный мир, из которого он прибыл, чтобы тут же окунуться в кровавую схватку. Мир, в котором число жертв совсем недавно шло не на сотни и тысячи, как здесь, а на миллионы. А потом понял, что единственное, чего он сейчас хочет – окунуться в холодные воды речушки, которая служила границей франских земель. И он успел – до того момента, когда его все-таки окружили товарищи – практически упасть в медленно текущую воду. Упасть прямо так, в кольчуге и шлеме, которые не боялись ржавчины. Упасть и чувствовать, как эти ленивые струйки смывают с него вместе с кровью и грязью всю ненависть и злость, что пропитывала его с каждым взмахом мечей.

Свет услышал тревожные голоса рядом. Он понял, что лежит тут очень долго, непозволительно долго для обычного человека – так долго пробыть под водой не смог бы никто. Он с шумом поднялся, для спокойствия друзей еще более громко отдышавшись, хотя никакой необходимости в этом не было – хоть сейчас падай в воду и лежи, наслаждайся спокойствием холодной осенней воды; пока не замерзнешь.

Первым заключил его в объятия Великий славинский князь. На правах родственника, наверное. Потом уже Свет и не пытался отличить, кто пытался притронуться хоть одной рукой к герою – знакомые, незнакомые. Наверное о непобедимом охотнике слышали все; многие рагистанцы видели его на ристалище. А теперь герой, свершивший очередной подвиг, был рядом. Чей-то голос, смутно знакомый Свету вдруг пробился сквозь общий гул ликования:

– Жаль, что здесь нет достопочтенного Би Рослана!

– Да, – с жаром поддержал Рамир, – хроника сегодняшней битвы стала бы жемчужиной его «Истории подлунного мира».

– Ого, – оторвался от чьих-то рук охотник, – уже есть и такая?

– Есть, – отчего-то засмеялся герцог франов, – только тебе ее читать будет неинтересно.

– Почему, – Свет тоже улыбнулся, а потом чуть нахмурился, сделав вид, что обиделся, – неужели ты думаешь, что я умею только мечами махать?

– Нет, – Рамир прекрасно понял, что Свет нахмурил брови совсем не всерьез, – просто эта летопись о тебе, о твоей жизни. Твой наместник в Шахрихане читает нам по новой главе каждый раз, когда мы собираемся у него в гостях.

– Ну что ж, – опять улыбнулся Свет, – придется заехать к нему в гости, почитать, что там напридумывал мой друг…

– Заедешь, – похлопал по крепкому плечу теперь уже Ширко, – и в Шахрихан заедешь, и к нам, в Зеленград – тебе всюду будут рады, брат. Тебе ведь некуда больше спешить?

Он тут же пожалел о своем вопросе, потому что улыбку с лица охотника словно смыло холодной водой.

– Нет, брат, – он тоже обнял за плечи Ширко, – есть еще дела, которые ждут меня…

Про себя он добавил: «…и не только в этом мире».

Между тем забот хватало и здесь. Как и после любой битвы, предстояла не менее тяжелая кровавая работа. До позднего вечера победители, а больше них – немногие побежденные под надежной охраной – сносили к месту погребения тела. В небе противно и жалостливо кричали черные птицы. Они словно чувствовали, что никакой добычи им здесь не оставят. Может, у кого из победителей и была мысль оставить тела на поругание диким зверям и птицам, но этому дружно воспротивились сразу три командира – те, кто привел на битву воинов. Никто не знал точно, где находится та межа, что разделяла три государства; так что каждый из них мог сейчас заявить, что не потерпит такого безобразия на своей земле. И уже в начавшейся ночи на перекрестье дорог вырос огромный курган. Он, по замыслу Ширко, должен был вечно (если что-то может быть вечным) напоминать об общей победе.

Свет в дела не вмешивался. Естественно, никто его носить тела погибших не заставлял, хотя именно он и обеспечил больше других работой похоронную команду. Он искупал в ручье Орлика, а потом медленно выгуливал его там, где не было ни слышно, ни видно поля битвы. Компанию ему составил Лазаренко. Анатолий был рад снова поговорить на родном языке. А еще – узнать новости родного мира. Увы – Свет много мог рассказать ему о своих приключениях на Земле; и рассказал – но это никак нельзя было назвать новостями. Анатолий тоже мало чем мог помочь охотнику. Он был человеком будущего, космолетчиком – но не специалистом по проблемам пространства-времени. А когда Свет рассказал о гигантских кузнечиках, которые опутали своей «паутиной» целые миры, он задумчиво заметил:

– Наверное они причастны и к исчезновению Котовского.

На вопрошающий взгляд охотника он пояснил:

– Академик Сергей Котовский – тот самый ученый, который предложил теорию ноль-пространства и построил первый ноль-двигатель. Точнее два двигателя – для «Белки» и «Стрелки». Если бы не он, я бы не оказался в этом мире…

– Ага, – засмеялся Свет, – и не женился бы сразу на троих красавицах. Сколько, говоришь, у тебя уже детей?

– Восемь, – смущенно, а потом с откровенной гордостью улыбнулся Лазаренко, – пятеро сыновей и три лапочки-дочки. Старшие уже по-русски говорят лучше меня.

– Это ты молодец, – похвалил Свет, – помнишь, что я обещал тебе встречу с друзьями?

– Помню, – Анатолий, опасливо оглянувшись на Орлика, который подошел почти вплотную, словно собирался принять участие в разговоре, – двадцать лет. Шесть уже прошло.

– Значит, – подсчитал вперед него охотник, – за четырнадцать лет надо найти этого вашего Котовского, привезти его на Землю, и…

– А там уже не надо ничего – на Земле люди сами все сделают, чтобы вырваться к звездам.

– И я даже знаю, к какой именно в первую очередь, – засмеялся Свет

Анатолий с удовольствием присоединился к нему. Охотник вдруг резко повернулся. Они ушли уже достаточно далеко от лагеря, и теперь оттуда скакали два всадника. Его напряженная фигура тут же расслабилась, потому что в крике, которым передний пытался привлечь их внимание, не было никакой тревоги. А всадники, которые вырастали на глазах, были весьма примечательными на вид – Свет уже не раз встречался с ними. Однако впервые эта встреча произошла с такой теплотой, которая наверное могла согреть холодный уже вечерний воздух.

– Свет! – спрыгнул первым Седой разбойник, не решившийся впрочем, шагнуть в объятия охотника.

Следом на земле оказался его квадратный помощник. Его тут же подхватил под руку Анатолий.

– Знаешь этого человека, Свет?

– Знаю, – улыбнулся охотник, – встречались пару раз.

– Нет! – с жаром перебил его землянин, – это уже не тот человек, которого ты знал. Это настоящий герой. Если бы не он, враг разбил бы нас поодиночке. Расскажи сам, Бурмат.

И Квадратный, скупо, но без всякого смущения рассказал о своем беспримерном походе через разоренный континент, который он совершил, гоня коней с единственной вестью – враг ступил на землю Белого континента.

– А он не только скакуна у мурганского владыки увел, – что было сил хлопнул по плечу подчиненного и друга Седой, – он еще жену привез.

Вот теперь Бурмат смутился. А Свет добавил краски в его лицо, спросив у смутившегося тоже Седого:

– Ну вы хоть орден ему дали?

– Орден? – не понял бывший разбойничий атаман, – что такое орден? Золотых монет на свадьбу дали: дом в деревне рядом с замком Великого герцога дали, а ордена у нас не было…

– Забудь, – махнул рукой Свет, поворачиваясь к Квадратному, – а ты сам, доволен? Женой, домом?

– Доволен, – Бурмат, – всем доволен. И Нюша моя красавица. Вот только плачет иногда, когда дом вспоминает.

– Дом?

– Да. Она ведь сама из Баргаса. Только нет больше никакого Баргаса. Вырезали там его жителей мурганцы – всех, до одного.

На лицо Света упала тень. Вместе с тем он почувствовал, как внутри все-таки лопнула тончайшая струнка, что еще жалостливо звенела в память о перебитых захватчиков. Он тряхнул головой, окончательно прогоняя мысли о мурганцах, и их властолюбивом владыке, и задал вопрос, который напрашивался с самого начала:

– А вы нас искали, или так – мимо проезжали?

– Вас, – кивнули оба посланца, – нас Великий герцог послал. За тобой, Свет. Сказал, что ты еще не все дела сегодня сделал.

– Дела? – удивился охотник; единственное, что он не успел сделать сегодня – так это поесть; если Рамир имел в виду такое дело, то Свет готов был поспешить.

Однако Седой имел в виду что-то другое, потому что хитро улыбнулся и выпалил:

– Нет, – там объявились люди, которым ты кое-что задолжал. Сразу трое.

Он пихнул Квадратного в бок и оба воина, которые в душе немного оставались разбойниками, захохотали…

Лагерь, точнее три лагеря – каждое войско организовало свой круг костров – выглядел сейчас совсем иначе. Если не обращать внимание на четвертый – тот, где под крепкой охраной готовились ко сну, и к завтрашнему суду пленники – можно было представить, что никакой битвы здесь еще не было. Жарко пылали костры, с ног почти сбивали запахи – свой от каждого круга воинов, что собрались для праздничного пира. Нет, не так – пир будет уже дома, и пир настоящий. А сейчас уставшие не столько от битвы, сколько от ее последствий воины тихо радовались, что остались в живых. И поминали немногих товарищей, ушедших навсегда. А еще – возносили тосты за того, кто внес самый значимый вклад в общую победу.

Свет с Анатолием шли к самому большому костру, и вслед за ними словно текла, вырастая с каждым шагом волна признательности и искреннего восхищения.

А у костра их ждали Рамир и Ширко – и на удивление скромное угощение.

– Пожалуй, у простых солдат столы накрыты побогаче, – подумал Свет, оглядывая дастурхан, накрытый прямо на земле.

Кроме большого кувшина с каким-то напитком, нескольких кубков и блюда с остывшим уже мясом и наломанными уже большими кусками лепешками здесь ничего не было. Герой сделал вид, что это его ничуть не задело (и это было действительно так, тем более, что Свет понял – тут есть какой-то подвох) и присел к столу вместе с друзьями. Он ухватился за кусок мяса, который едва не вывалился из блюда, второй рукой за кусок хлеба, и уже открыл рот, чтобы впиться в хорошо прожаренную баранину, когда Рамир вдруг остановил его. Ширко тем временем наливал из кувшина полный кубок какой-то темной тягучей жидкости.

– Вы ведь знаете, что я не пью вина, – отказался Свет.

– А это не вино, – славинский князь практически всунул ему в руку, из которой герцог ловко выдернул лепешку, кубок, – это напиток, который готовят очень редко. По особым случаям.

– И какой это случай сегодня особенный? – подумал Свет, припадая губами к краю кубка.

Это действительно не было вино, однако вкус напитка был божественным, а действие – просто ошеломляющим. Охотник не устал физически за этот длинный день, который начался невообразимо далеко отсюда – на Чернобыльской атомной станции. Но впечатлений – и очень светлых, радостных от встречи с друзьями; и черных, пропитанных кровью выигранного сражения – было так много, что они ощутимо давили на плечи. Каждый глоток неведомого питья словно размывал этот осадок в душе, а главное – побуждал охотника к действиям. Пока непонятным, ног очень волнующим.

– А что я говорил? – с ликующей улыбкой на лице воскликнул Ширко, – этот напиток наших древних богов даже такого героя, как Свет заставит отдать свои долги сполна.

– Какие долги? – опять удивился охотник.

Он прибыл в свой родной мир совсем недавно, и все, что задолжал – еще несколько лет назад – вернул с лихвой острой сталью. Тому же Гумирхану, например. Совсем скоро выяснилось, что он заблуждался. Нашлись люди – сразу трое, как и говорил Седой, – что предъявили сейчас свои претензии. Удивительно бодрым шагом Свет направился к шатру, на который показали ему друзья. Этот жест – иметь этой ночью в качестве крова шатер мурганского владыки – он не счел такой уж великой наградой. Но и отказываться не стал. На краю сознания натянулась и лопнула тонкой ниточкой обида – даже не накормили! Лопнула, когда он шагнул в полутемное пространство богатого шатра. Он был много больше того, в котором несколько зим назад он впервые познал сладости женского тела – с парсиянкой Халидой. Здесь, в царском шатре и женщин было больше. И одну из них – ту, что первой подскочила, а точнее плавно шагнула, к нему – он узнал. Это была именно та девушка, которую он видел в гареме мурганского владыки. И не только видел, но и успел подержать в руках – после того, как усыпил ее. Именно это девушка сейчас и предъявила счет охотнику.

– Ты, – тоненький пальчик ткнулся в нагрудник кольчуги, – ты подло обманул меня! Ты уложил меня на ложе любви – только затем, чтобы… Я была в твоей власти, и ты!.. Ты

этим не воспользовался!

Охотник оторопел. Он считал, что любая девушка обычно напротив, должна гневаться, если кто-то посмеет воспользоваться ее беззащитным состоянием. Эта же… Эта воспользовалась сама – его оторопью. Она прильнула к нему всем телом, не обращая никакого внимания на холодную сталь кольчуги, и впилась в него влажными губами, от которых невозможно было оторваться. Ну разве что для того, чтобы скинуть с себя и доспех предка, и все остальное. Нежные, но удивительно ловкие женские ручки – сразу шесть – освободили его от всего так быстро, что он даже не успел заметить. А самим им обнажиться было еще проще – достаточно было потянуть за шнурок… Свет этого, быть может и не знал, но его руки сами потянулись и к этим рукам, и к лампе, которая в последний раз испуганно метнула языки света по стенам шатра и погасла. А Свет, опускаясь на мягкий ковер, которым был устлан весь шатер, вспомнил израильских шалуний. Как они учили его, а потом учились сами – игре, интересней которой еще никто не выдумал, и в которой игроков, оказывается, могло быть не двое, а трое. И даже четверо – в чем он сейчас и убедился.

Алия – так звали первую из гурий – была девушкой не жадной. Она что-то пробормотала, что ночь впереди еще очень длинная, и подвинулась, уступая место подруге, но не отрываясь совсем от Света. Бесконечно долгие минуты, а потом часы он ощущал, как каждую клеточку его тела гладят, целуют, бесстыдно подставляя для ласк все, что только можно было, три гибких тела. Еще одно воспоминание – о шестирукой богине Кали – мелькнуло и пропало, потому что именно в это мгновение одна из девушек протяжно застонала, а другая вскрикнула, перебивая ее. Света хватало на всех, и – как он немного самодовольно подумал, подгребая под себя очередную красавицу, изнемогавшую от желания – зелье славинских богов здесь было не причем. Хотя оно, возможно, и обострило его чувства, заставляла парить в экстазе выше, рычать временами в исступлении громче, а приникать губами ко всему, к чему мог дотянуться нежнее, и в то же время исступленней.

А потом вдруг опять негромко затрещала сгоравшим маслом лампа. В ее неярком свете откуда-то появился столик, накрытый для трапезы столь обильно, что Свет понял – от него ждут еще очень многого. И это тоже было частью игру. Кормить с руки сказочных гурий; принимать все тот же божественный нектар из рук красавицы, что выиграла это право самым долгим поцелуем… И еще много всего такого, что самому Свету никогда не пришло бы в голову.

Теперь охотник – несмотря на выпитые кубки с возбуждающим зельем – был не так беспамятен. Он помнил главное правило любви – по крайней мере в постели – отдай тепло и ласку женщине, и они вернутся тебе сторицей. Здесь женщин было три, и у Света такого тепла хватило на всех. Скоро он и сам забыл, что от лагеря, от сотен воинов, отдыхавших после долгого тяжелого дня, этот космос любви отделяет только тонкое полотнище шатра. Огонек в лампе теперь никто не стал убивать, и он трепетал вслед движениям всех четверых. На светлом полотнище метались изломанные тени. И было их столько, словно охотник сейчас подгребал руками под себя, а потом отпускал на волю – на краткие мгновения – не трех, а целую дюжину шалуний. И сладострастных стонов к утру стало столько, что они не могли уместиться в шатре.

А потом все заснули. Сразу и вместе. Их не разбудил негромкий пока шум просыпающегося лагеря; ржание коней, которых полусонные конюхи повели на утренний водопой. Охотник поднял голову, а потом вскочил, лишь когда совсем недалеко – за пределами шатра – раздался громкий, полный страдания и ярости девичий крик.

Глава 6. Предводительница парсов

Нюша с содроганием вспоминала первые дни их Бурматом бегства из разгромленного Баргаса. Если бы не Квадратный, не его бесчисленные большие и малые дела, которые оказывается не переводятся в походе, она бы впала в оцепенение, и так бы сидела – на лошади, на циновке, или еще где-нибудь. Сидела бы, пока не упала, готовая последовать в иной мир за сородичами. Потому что в подлунном мире у нее никого не осталось. А потом внезапно оказалось, что это не так. Что у нее был Бурмат, которому было небезразлично, что она говорит, что кушает, и как сидит в седле.

Последний вопрос был одним из самых важных – ведь она ничуть не хуже Квадратного понимала, что за ними скачет погоня. А еще – уже через пару дней – она поняла, что ей хочется от этой погони ускользнуть. Чтобы хотя бы этим досадить убийцам близких ей людей. Бурмат уступил ей красавца коня, который прежде возил какую-то очень важную персону. Скачка у этого благородного животного была плавной; можно было сказать, почти не ощутимой. Но и на нем Нюша отсидела в первый день бешеной гонки все, что только могла. Так, что Бурмату пришлось снимать ее с седла. А потом этот ритуал – помочь маленькой ростом девушке утвердиться в седле высокого скакуна, а на стоянке снять ее – вошел в привычку.

В первое время Нюша испуганно жалась, ожидая, что этот невысокий (и как он только закидывал ее на седло?) парень снимет ее, и не выпустит из своих крепких рук. Но дни и ночи шли, даже бежали, чуть ли не быстрее их скакунов, а Бурмат не позволял себе ничего лишнего. И пришел такой вечер, когда Нюша, уже вполне уверенно чувствовавшая себя на коне, стала представлять себе, что вот Бурмат как всегда уверенно и бережно опустит ее на землю, и… еще бережней притянет ее к себе. И ведь она чувствовала – иначе какой бы она была женщиной? – что он страстно желает этого. Только вот девушка не знала, что чудовищно сильный, практически квадратный сложением парень был к тому же невероятно стеснительным. Что та нарочитая грубость, которую он нередко проявлял, обращаясь к ней, тоже была своего рода защитой – от самого себя, от собственного желания схватить Нюшу в объятия и не отпускать больше никогда.

Первое время девушка даже обижалась, потому что к лошадям, которых на двух всадников было целых восемь штук, он обращался куда мягче и ласковей, чем к ней. А потом… Потом – к исходу первого месяца их неустанной гонки – она сама сделала шаг навстречу отчаянно покрасневшему Бурмату и оказалась в таких желанных объятиях. Так что перед глазами Седого – легендарного разбойника, о котором Бурмат рассказывал много, с искренней любовью – они предстали фактически мужем и женой. То обстоятельство, что Нюша оказалась причастной к подвигу избранника, а именно так назвал их долгую беспрерывную скачку франский герцог, позволило ей оказаться в войске, что выступило навстречу вражеской рати. Никто ее, конечно, в ряд с рыцарями не поставил, но местечко в обозе Нюше нашлось. Муж, теперь уже вполне официальный, пытался оставить ее в доме, который подарил герцог, но молодая женщина уставилась на него огромными глазищами, в которых вместе со сдерживаемыми слезами застыла фраза: «У меня ведь в подлунном мире никого, кроме тебя нет!». И Бурмат сдался, пошел запрягать смирную лошадку в телегу. Царственного скакуна, кстати, у него выкупил герцог.

– Не в соперники Орлику, – объяснил он Бурмату и Седому, который теперь не отходил от герцога ни на шаг, – подарю Би Рослану. Правитель Рагистана не очень любит лошадей – говорит, стар стал для скачек. А на этом иноходце будет ездить, как на кресле, так? – подмигнул он Нюше.

В кровавой битве Бурмат не пострадал. Скорее больше настрадалась, от переживаний за любимого, сама Нюша. А еще – от сострадания к раненым, которым помогала чем могла.

Ранним утром уставшая, почти не отдохнувшая Нюша вскочила на ноги, как только зашевелился муж. Бурмат сел на телеге, где ночевали молодые супруги, и широко, с удовольствием потянулся, обратным движением заграбастав в объятия жену.

– Пусти, – сделала слабую попытку Нюша, совершенно не желавшая освобождаться от столь сладостных объятий, – люди же вокруг.

Людей вокруг действительно было много, целый лагерь. И многие из них сейчас с добрыми, а некоторые завистливыми ухмылками уставились на них. Впрочем, вслух никто ничего не сказал – острякам было достаточно посмотреть на широченные плечи Бурмата. А тот легко соскочил с телеги с Нюшей на руках, и только там опустил красавицу-жену на землю.

– Пойдешь со мной?, – спросил он, любуясь чуть сонным лицом супруги.

– Куда?

– Седой сказал, что утром нас собирает Великий герцог. Да вон же он – машет рукой.

– Идем, – подхватила под руку сразу засмущавшегося воина Нюша.

Какой бы не был немудреным утренний туалет в походных условиях, паре пришлось свернуть чуть в сторону, к ручью. Уже возвращаясь на тропу, которую успели натоптать воины, Бурмат с женой едва не натолкнулись на стражника, который шел впереди длинной вереницы пленников, связанных попарно. Нюша безразлично скользила взглядом по этим усталым равнодушным лицам. До тех пор, пока он не зацепился за лицо, которое она уже стала забывать. Лицо, которое ей почти каждую ночь являлось в кровавых кошмарах.

– А.а.а!.. – Бурмат едва успел подхватить на руки жену, рванувшуюся с криком, не имевшим ничего общего с человеческим языком, к пленнику.

Это был скорее вой раненой волчицы, у которой охотники безжалостно выбили все племя. Нюша все-таки достала одной рукой до мурганца, и тот – много крупнее – послушно упал на землю от легкого толчка. А жуткий вой все никак не кончался, собирая вокруг толпу. И первым рядом оказался Свет, уже одетый, готовый к новой битве. Только увидев его, героя в кольчуге и шлеме, Нюша закрыла рот. И тут же снова открыла его, чтобы бросить гневные слова на пленника:

– Это он! Он убил всех – мать, отца, сестренок… А самую младшую…

Тут она разразилась страданиями, которые не смогли перекрыть скрежет зубов Бурмата, и еще более страшный и громкий звук лезвий, вынимаемых из ножен. Обычно мечи оказывались в руках охотник бесшумно и совершенно незаметно для окружающих. Теперь же они все тянулись и тянулись, являя всем длинные сверкающие на солнце лезвия столь медленно и страшно, что все невольно отшатнулись от охотника. Отшатнулся и Бурмат, вместе с замолчавшей Нюшей. Мечи наконец мелькнули заставив воздух загудеть, тоже громко и страшно. Но ни одна капля не пролилась на землю. Лишь обрывки кожаных ремней, что туго стягивали руки пленника, упали вниз. А сам он повалился в ноги теперь уже Свету, бессвязно бормоча какие-то слова.

Мечи уже снова были наверху, готовые начать свой бег, последний для мурганца. И лишь знакомые имена заставили охотника расслабить мускулы, а потом и вовсе бросить клинки в ножны

– Я сказу, я все расскажу, – в ужасе бормотал тот самый мурганец, который положил полусотню воинов в схватке с франскими рыцарями, – и про Замиру расскажу, и про Нажудина. И про старуху, которую Авархан одним ударом сабли…

– Какую старуху? – стальные пальцы охотника чуть не оторвали ворот мурганского кафтана, вздергивая полусотника на ноги.

– Какой Авархан? – рядом остановились герцог Рамир с Седым.

Воротник все-таки не выдержал, и полусотник опять упал на жесткую траву. А потом был допрос – без всякого насилия, потому что мурганец говорил захлебываясь, не успевая выталкивать из себя слова. И с каждым словом все сильнее мрачнел Свет.

Наконец он повернулся, отыскав взглядом Рамира с Ширко и Анатолием. Трое полководцев уже догадались, куда уже мысленно скачет охотник. А Рамир еще понял, на каком коне. Но ничуть не пожалел, когда Свет кивнул в сторону табуна, которое конюхи как раз отводили от ручья:

– Найдется ли достойная пара Орлику. Хочу успеть за ними до ущелья.

– Один?! – попытался воспротивиться Ширко.

– Можешь отправиться со мной, – пожал плечами охотник, – если успеешь.

– Есть такой скакун, – вклинился в их разговор Рамир, только… Только я обещал его в подарок Би Рослану.

Свет на мгновение замер, и герцог франов почувствовал, над головой словно прошелестела невидимая волна. Он понял, что это было связанно с охотником, с его неожиданным озарением. А Свет тут же невесело рассмеялся, подтвердив его догадку:

– Ну вот, придется ехать и в Шахрихан. Я сам отведу твой подарок Би Рослану, – уже другим, не терпящим возражения голосом он добавил, – там и отпразднуем победу.

Он поочередно посмотрел на трех воинских начальников, и те согласно кивнули. Свет повернулся и направился к ручью – как раз к тому месту, где утреннее омовение совершала молодая супружеская чета.

– А с ним что делать? – заставил его замедлить шаг вопрос Седого.

Свет не повернулся, понял и так, что бывший разбойник спросил о мурганце. Сильная, а сейчас такая нежная рука охотника опустилась на голову Нюши, которую Квадратный так и не выпустил из объятий:

– А это пусть она решает…

Когда охотник, умывшийся, спокойный как обычно, а еще – голодный как волк – вернулся, тело мурганского полусотника болталось в петле на суку старой осины. Нюша не отрывала глаз от болтавшегося на слабом ветру казненного до тех пор, пока Свет не положил руку на лохматую голову Квадратного и не повернул ее в направлении девушки, слегка подтолкнув. Бурмат понял правильно. Он опять подхватил жену на руки, и унес к телеге – единственному, что сейчас вместе с мужем олицетворяло для нее подлунный мир.

Свет тем временем направился к кострищу, у которого вчера его так и не накормили. Сегодня предводители объединенного войска были куда гостеприимней.

– Вы на войну собирались, или на пикник? – уже почти весело воскликнул Свет, усаживаясь у дастурхана и окидывая взглядом то великолепие, что сейчас теснилось на нем.

– Не знаю, что такое «пикник» – почти правильно выговорил незнакомое русское слово князь Ширко, – но я точно знаю – на войне кушать хочется еще сильнее.

– Особенно, если эта война победная, – подхватил Анатолий.

Свет сейчас не опасался, что его кто-то обвинит в неповоротливости, во внешнем равнодушии к судьбе тех, кого сейчас увозил Авархан. Он знал, что сейчас ему готовят припасы в дорогу и запрягают лошадей. А еще – этот плотный завтрак позволит ему скакать до вечера, сообразуясь только с силами лошадей. В своих силах охотник не сомневался.

Наконец он вскочил на Орлика, косившегося недовольным взглядом на скакуна, мало в чем уступавшим ему самому. Именно в это мгновение откинулся в сторону полог шатра и наружу вышла в невесомом одеянии Алия. Ее подруги остановились за ее спиной, не такие смелые под взглядами сотен мужчин, повернувшихся к ним. А охотник махнул им рукой и, повторив друзьям: «Значит договорились – в Шахрихане», – слегка дернул поводьями. Орлик рванул с места, словно пытался доказать скакуну, чье жаркое дыхание подгоняло его сзади, что равных ему в подлунном мире нет.

Охотник пересел на иноходца через два часа. Он оценил легкий размашистый шаг этого скакуна, на котором можно было мчаться не уставая часами. Соскакивая с Орлика, он ласково погладил его меж ушей, без слов подтверждая, что тот все равно самый лучший. Уже оценив иноходь второго коня, он подумал, ничуть не кривя душой:

– Если Орлика можно сравнить с бурлящим горным потоком, который может смести все на своем пути, то Гнедыш (именно так назвал мурганского скакуна Бурмат) похож на равнинную реку – спокойную и могучую.

Он не стал сравнивать их стати; главное – это действительно были лучшие скакуны, которых он знал, и они с каждым часом приближали его к цели…

Авархан спешил. Эту скачку никак нельзя было сравнить с недавней – когда капитан вел свой отряд на соединение с владыкой, совсем не желая этого. От Гумирхана от избавился – не сам, конечно, а с помощью Света. Теперь он страстно желал одного – что бы победитель мурганского владыки как можно больше не догадывался о самом существовании Авархана. Вместе с тем он понимал, наливаясь тоской, что о том страшном ударе, который прервал жизнь старой провидицы победитель Гумирхана обязательно узнает. Пленников – Замиру с Нажудином – теперь не жалели. Не били, конечно, и не подвергали другому насилию, хотя у многих его воинов – был уверен Авархан – такие мысли не исчезали. И капитан не был уверен, что его власти и авторитета хватит, чтобы остановить насильников.

Между тем горы, которые недавно казались сизой черточкой на горизонте, очень быстро росли. Капитан в последнюю ночь не стал устраивать привала. Он разрешил воинам дремать в седлах, вызвав уже неприкрытый ропот возмущения.

– Теперь главное, – прикидывал он, – заставить один десяток остаться в прикрытии.

Авархан совсем не был уверен, что соплеменники послушают его. А заросли, которые вскрывали узкую щель в скалах, уже были хорошо видны. Как и приметная скала, что была похожа на выпрямленный палец, грозивший ему сейчас из-под земли. Капитан перевел взгляд на зеленую завесу и чуть не закричал от отчаяния – из ущелья выбрался, раздвигая гибкие зеленые ветки, воин, ведущий на поводу коня. За ним второй, третий… Всего пятнадцать врагов – а кто тут, в центре Белого континента, мог появиться? – вышли из тайного прохода в горах.

– Нет, – поправил себя Авархан, – шестнадцать. Если только последнего можно назвать воином.

Действительно – последний человек, скользнувший на равнину из трещины в скале, мало походил на воина. Во-первых, он был мал ростом, не имел скакуна. А самое главное – очень старым. Это Авархан разглядел даже с сотни шагов, где остановились, готовясь к схватке, мурганцы.

– Главное, – оценивал он сейчас выучку врагов, одетых в одежды, которую тут носили простолюдины, – не дать им вернуться в ущелье. Там и троих неопытных воинов хватит, чтобы задержать их. Тем более, если в руках у этих троих будут арбалеты.