Текст книги "Тайна пролива «Врата скорби». Том второй"

Глава 39. Профессор Арчелия. О пользе и вреде профилактики заболеваний

Был ли счастлив профессор Арчелия в новом мире? Ответить однозначно не мог ни он сам, ни, наверное, никто из обретенных в последние дни товарищей. У тех, естественно, у кого были время и желание задать себе подобный вопрос. Когда взгляд его останавливался на Зинане, опять молодой, красивой и желанной, ответ был однозначным – да, иной жизни он теперь не желал. Но то, что их мир, точнее мирок, ограничивается вот этими нескладным, полуразрушенным лагерем; немногими, пока еще хаотично расположенными новыми строениями; реликтовым лесом, в котором совсем недавно произошли жуткие события, свидетелем которых он тоже стал. Ну и конечно – бескрайней степью, у которой, как оказалось, есть все таки границы – та же река, названная с чьей-то легкой руки Волгой; Индийский океан; горы и проливы, образованные той же могучей и безжалостной силой, что легко, словно кубиками, играет судьбами и самой жизнью людей и животных.

Как в этой цепочке разместить новых персонажей – неандертальцев – он пока не знал. Да и знать не стремился. Он только чувствовал, что от них, внешне мало чем отличающихся от людей, исходит угроза существованию крошечного человеческого лагеря.

– Вот, – понял он, наконец, – вот что его поражает и подавляет – несоразмерность их микроскопической человеческой общины и огромного, бесконечного, учитывая их совсем невеликие возможности, мира. Мира девственного, ждущего своих будущих исследователей и покорителей. И именно они стоят у истоков нового человечества.

Страшно. Страшно и безумно интересно. Особенно если учитывать тот факт, что он сам сможет увидеть всю цепочку становления цивилизации. Если, конечно, теория профессора Романова верна. В то, что есть принципиальная возможность понаблюдать, а может и принять непосредственное участие в строительстве египетских пирамид и того же Рима; постоять в толпе, которая провожает взглядами первый в истории крестный ход в Иерусалиме, свершаемый человеком, взвалившим на плечи вместе с деревянным крестом всю боль и горе человечества… Может быть подглядеть, как ложатся на холст краски с кисти великого Леонардо?.. Или встать в бою рядом с дедом, сложившим голову в битве под Москвой?..

Увы, ничего этого не будет. Потому что история сейчас поворачивает совсем в другую сторону. В какую? Георгий надеялся, что туда, где будет меньше трагедий, бессмысленных смертей и предательства; где люди учтут все горькие уроки, записанные в человеческой памяти и… Википедии.

А пока надо эту самую историю творить с укрепления лагеря, со строительства города. Именно для этого Арчелия уже который день прерывается от опытов только на сон и еду. Последнее, впрочем, тоже занимает совсем немного времени, потому что в столовую сам Георгий старался ходить пореже – ел то, что приносила Зинана. Стыдно было профессору перед Егоровой за невыполненное обещание. Не то чтобы Зинаида корила его, показывала обличающе на чадящие очаги, количество которых угрожающе росло вместе с ростом населения лагеря. Просто каждый раз, усаживаясь за обеденный стол, он словно расписывался в собственном бессилии.

Казалось, вот оно – солнце, дарящее им огромные, просто невероятные объемы энергии, которые так заманчиво загнать в ту же чудо-пластмассу, а затем расходовать ее – на освещение, на те же печи или, наоборот, холодильники. Да мало ли куда можно расходовать практически безграничную и дармовую энергию светила? Только вот как объяснить полковнику Кудрявцеву, единственному человеку, способному как-то изменять внутреннюю структуру жидкого пластика, что такое полупроводник? Нет, не объяснить – дать почувствовать командиру, как этот самый полупроводник преобразует энергию кванта света в электрический ток…

Георгий остановился у крайнего улья. Он уже два дня не был на своей миниатюрной пасеке, занятый бесчисленными экспериментами. Сегодня в лаборатории был не его день. Вся рецептура, поминутный цикл изготовления панелей и блоков были расписаны, точнее распечатаны Зинаной; чертежи и схемы прилагались. А вот как все это перевести в практическую плоскость, наладить самый примитивный конвейер? В этом вопросе Арчелия был не силен. Командовать умелыми, горящими желанием людьми, да еще и десятком неандертальцев? Увольте. Пусть кто другой, с навыками организаторской работы командует. Тем более, что такой человек был – комендант лагеря Валерий Николаевич Ильин. Он сейчас и носился между зарождающимся на месте будущей цитадели котлованом, лабораторией и экскаватором, начавшим копать длинную траншею – там, где будет внешняя ограда города. Профессора пугала сама цифра – три километра стены пятиметровой высоты – которую к тому же планировалось заглубить, да еще снабдить, словно крыльями, широкими дорогами с внутренней и внешней сторон.

– Такую стену, несмотря на ее легкость, – хвалил свой замысел Валерий Николаевич, – не то что мастодонт, танк не прошибет!

– А время? – попытался ограничить запросы коменданта Георгий, – и силы! Нас же не тысячи? Зачем начинать с такого масштабного проекта? Построим цитадель, потом домики – твои знаменитые коттеджи, внутреннюю стенку, ну и так далее. Лет через десять и к внешней стене подберемся.

– Десять лет, говоришь? – протянул с каким-то необъяснимым выражением Валерий, – нет у меня десяти лет! У тебя есть, у командира, у других – бессмертных. А я хочу не только построить город, я в нем хочу пожить! И увидеть, как в нем счастливо живут мои дети и внуки. И попутешествовать хочу, посмотреть этот мир своими глазами, а не только в рассказах Толика Никитина. А пока город не построю, я отсюда ни ногой!

– Это полковник Кудрявцев такой приказ дал?

– Это я сам себе такой приказ дал, – отрезал комендант.

Он помолчал, и уже более спокойно стал разваливать аргументы Арчелия в пух и прах. Разваливать с калькулятором в руках – точно таким же, какой был у новой подруги Зинаны – у Марии Котовой. А может, это и был тот самый калькулятор. Пальцы коменданта, сейчас прораба, инженера-проектировщика, и прочая.., забегали по кнопкам:

– На три километра забора высотой пять метров плюс метр в глубину потребуется… восемнадцать тысяч блоков…

Профессор присвистнул.

– Пусть по пять минут на блок, – щедро отмерил Ильин, – хотя это только на самый нижний, закладной ряд так много времени уйдет… ну пусть. Это получается… полторы тысячи часов, или… почти девяносто четыре дня, при двухсменной работе. Минус выходные и праздники – всего-то четыре месяца. И это (он воздел кверху указательный палец) – если будет работать одна пара каменщиков. А если четыре? Или восемь?

– Да где ты столько специалистов наберешь? Я, например, тоже готов стать каменщиком – только какой из меня толк?!

– Специалисты и не нужны, – добродушно объяснил Валерий, – первый ряд – согласен – там человек должен знать, что такое отвес, уровень и многое другое. А потом – укладывай на тонкий слой застывающей пластмассы – хоть один на один, хоть с перевязкой – никакой разницы.

– А?..

– А крылья – дороги – в это время другая бригада укладывать будет, – опередил очередной вопрос прораб-комендант; – мы еще социалистическое соревнование устроим.

– Скорее уж не социалистическое, а доисторическое, – пошутил Георгий.

Но Ильин шутки не поддержал; он вдруг нахмурился:

– Есть правда одно.., Нет, два ограничения. Первое – то, что у нас всего два компрессора…

– Так отведи от каждого по несколько шлангов!

Совет дилетанта в строительстве настолько поразил Ильина, что он даже забыл на время о второй проблеме; ухватившись за рукав Арчелия, он беззвучно шевелил губами, очевидно считая в уме, насколько вырастет выпуск стройматериалов, и какая при этом будет экономия ГСМ. Валерий Николаевич забыл сейчас и про калькулятор в руке, и про собеседника, которого он теребил за обшлаг куртки. Георгий напомнил о себе покашливанием.

– Да, – вспомнил комендант, – вторая проблема – верблюды. Точнее верблюдицы. Больно медленно они ходят. Конечно, расход жидкой пластмассы невелик, но за компрессорами им никак не угнаться. Тем более с приспособлением имени профессора Арчелия.

Оба довольно расхохотались; веселья добавил «изобретатель»:

– А ты им – верблюдицам – перчику под хвост. Или Игнатову кнут потолще и подлиннее выдай.

– Ага, и сам же этим хлыстом по спине и получу, – не согласился с таким рацпредложением Валерий, – по-моему, Роман Петрович своих горбатых друзей любит больше, чем людей.

– Женить его надо, – предложил опять Арчелия, – сразу на мир другими глазами будет смотреть.

– Это да, – согласился комендант, очевидно вспомнив, что и он, и его собеседник прибыли в этот мир со своими половинками (а сам Валерий сразу с двумя), – но проблемы доставки это не решит. А возить по тонне трактором… командир не разрешит.

– По тонне не разрешит, – согласился Георгий, – а по десять тонн? Сделай из пластика цистерну… да хоть кубическую – и вперед.

– А герметичность?… Впрочем, – стало видно, что заработала инженерная мысль, – сообразим какие-нибудь мембраны с односторонней проницаемостью…

Ильин убежал к лаборатории, а профессор Арчелия принялся обкатывать на губах зацепившее чем-то сознание фразу: «Односторонняя проницаемость». Он открыл крышку улья и… вместе с горестным возгласом улетели в пространство и эта фраза, и все проблемы коменданта, которыми тот недавно щедро делился с профессором.

Пчелиная семья была мертва. Все – и матка, и рабочие пчелы, и немногочисленные по случаю начала сезона медосбора трутни, и даже – понимал Георгий – детки в расплоде, тоже сейчас немногочисленному по той же самой причине. И соседний улей был таким же безжизненным. Но третий и четвертый (профессор едва не запел и заплясал) были живы! Пчелы деловито гудели, и Арчелия даже не обиделся на ту, что ужалила его за небрежный жест пальцем, придавивший насекомое.

Обычно он был весьма аккуратным; с пчелами ладил без всяких дымарей и защитных сеток. Теперешнюю свою ошибку Георгий объяснял только реакцией на гибель половины пасеки. Та самая сила, о которой думал с утра Арчелия, настигла ни в чем не повинных пчел уже здесь, в новом мире, через полмесяца после катаклизма.

Погибли как раз те ульи, которые он не успел обработать от варроатоза. Два других радовали своей жизнеспособностью – не менее удивительной, чем то обстоятельство, как стремительно и безжалостно клещи Варроа погубили две семьи.

Профессор осмотрел два живых улья; подумал – не стоит ли еще раз обработать бипином, небольшой запас которого он хранил.

– Нет, – решил он, – сейчас самый взяток начинается, – вот откачаем мед, разделю семьи, и можно будет опрыснуть. Только куда девать погибшие семьи? Пожалуй, лучше сжечь – вместе с ульями, рамками и медом – от греха подальше.

Его отвлекли – у пасеки, не решаясь ступить поближе к грозно гудящим пчелам (для других грозно – профессор воспринимал этот гул как прекрасную и животворящую песню природы), переминался с ноги на ногу негритенок Максимка. Георгий посмотрел на часы – половина третьего; занятия в школе закончились.

А Максимка наконец выпалил громко и достаточно чисто для человека, который три недели не знал, что на свете существует русский язык:

– А вас полковник дядя Саша зовет!

Он умчался в сторону столовой, и Георгий, вздохнув, последовал за ним. В «царстве» Зины Егоровой накрывали столы для позднего обеда разведгруппы. Все восемь ее членов (не было рядом только алабая) рассевшиеся за двумя столами, дружно повернули головы к Арчелия. Было видно. что каждый из них готов задать ему какой-то вопрос, но командир молчал. Он только улыбнулся и пригласил Георгия на стул рядом с собой; а где-то за спинами маячила Зинаида с поварешкой в руке. Все это, конечно, не способствовало разговорам. Главное – восхитительный запах похлебки, буквально ударивший по осязанию профессора из очутившейся непонятно как перед ним тарелки французского стекла. Он не заметил, как тарелка опустела. Зато успел углядеть, как из-за спины протянулась тонкая рука одной из помощниц Зинаиды с другим блюдом. Второе было не менее вкусным – так же, как и обжигающе горячий чай с добавлением каких-то местных травок, чьи ароматы живо напомнили Георгию и склоны Кавказских гор, куда он выезжал с пасекой. Еще он вспомнил двор родного дома, где они с семьей вечерами пили и молодое вино, и такой же бесподобно вкусный чай, которая его Зинана заваривала не менее мастерски.

Она тоже была здесь; наверное, уже пообедала, потому что сидела за соседним столом без приборов – оперлась щекой о руку и любовалась, с каким аппетитом обедает муж. Наконец трапеза закончилась, вся посуда была убрана, а столы чисто вытерты. Полковник Кудрявцев попросил Егорову принести какое-нибудь блюдо.

– Какое, Александр Николаевич?

– А какое не жалко, Зинаида Сергеевна; и сама к нам подсаживайся – я сейчас тебя пугать буду.

Явно заинтригованная повариха вернулась за считанные секунды, притащив огромный пластмассовый поднос. Но эта пластмасса была из двадцать первого века, поэтому принял его командир бережно, словно опасаясь раздавить его пальцами.

– И правильно, – вспомнил Арчелия, – совсем недавно эти пальцы с легкостью крушили кубики, которым нипочем были удары кувалды.

Он тут же замер в великом изумлении, когда командир достал откуда-то из-за спины обычную рабочую перчатку, и вытряхнул на поднос ее содержимое. Рядом испуганно вскрикнула, вскакивая со стула, Егорова. Георгий и сам едва сдержался от такого же возгласа, когда увидел на подносе громадных ос, смертельно опасных даже в таком, полураздавленном состоянии.

Эти огромные родственницы его трудолюбивых пчелок явно не были предназначены для сбора нектара с цветов.

– А для чего? – задал он резонный вопрос, подвигая к себе блюдо со страшными и отвратительными останками.

Нет – сами по себе эти грозные летающие хищницы были наверное вполне пропорциональными, а на взгляд старого пчеловода даже грациозными и красивыми в своей смертельной красоте, но… Но сейчас, раздавленные чьими-то безжалостными руками (он покосился на сидящего рядом полковника Кудрявцева), они даже у него могли отбить аппетит.

– Впрочем, – подумал он, – я уже пообедал, а… вот эта оса относительна целая – только голова расплющена, словно блин. И вот эта тоже… Погодите – это же разные виды! Или?..

Он опять повернулся к командиру:

– Где вы их нашли?

– Сняли, – усмехнулся полковник, – сняли с тел наших союзников – неандертальцев.

– Живы хоть союзнички? – профессор сам удивился, насколько безразлично к судьбе этих существ произнес он фразу.

– А что им сделается? – опять усмехнулся командир, – вон Таня-Тамара «угостила» одного из них супрастином, а второй и так обошелся. Главное – мелкий лишь улыбается, а здоровяка раздуло как шарик – вот его супрастином и откачивали.

– Ага, – сунулся в разговор с веселой улыбкой тракторист Анатолий; его, очевидно, судьба аборигена тоже не сильно волновала, – я такое в фильме «Невезучие» видел. Так этого неандертальского Терминатора посильнее, чем французского Ришара в фильме раздуло.

– Погоди, Анатолий, со своим Ришаром, – остановил этот порыв Кудрявцев, снова поворачиваясь к Арчелия, – место, где мы их нашли, имеет значение?

– Не это главное, – ответил Георгий, – главное – были ли они вместе, или они нападали в двух разных местах?

Он подвинул блюдо ближе к командиру, чтобы тот своими глазами убедился, что трупики на нем принадлежали двум разным видам. Первым сунулся вперед все тот же тракторист. Своим крепким ногтем он нажал поочередно на брюшки обоих насекомых так ловко и быстро, что Георгий не успел вмешаться в этот «эксперимент». Результаты последнего впечатлили даже его. Из первой осы, отличавшейся более мелкими размерами и какой-то хищной грацией, выдавилось и снова утонуло в брюхе длинное жало, маслянисто блеснувшее на солнце. Вторая – толстая, и явно менее поворотливая, чем первая («Словно грузовой авиалайнер рядом с истребителем», – дал мысленное определение Георгий), исторгла из себя большую темно-красную каплю. Это была кровь! И кровь не насекомого, а того, в кого эта оса вонзила вот этот длинный острый хоботок перед своей смертью. Одного из неандертальцев. Значит, это один вид – две осы одного вида с разной специализацией. Этот вывод он и озвучил:

– Вообще-то такие же, ну или чуть меньшие осы встречаются… Встречались и в нашей современности. Знаменитые осы-убийцы в Китае. Недавно от них погибло сразу полтора десятка человек в Поднебесной. Но эти, конечно, будут помощнее. И организовано их общество, или семья – если хотите… более специализированней, что ли. Каждая словно создана для определенной цели – эта (он пошевелил меньшую хищницу) – убивает жертву, а рабочая «лошадки» высасывает кровь и несет ее…

– Куда? – вскрикнул тракторист.

– В гнездо, куда же еще? – Георгий пожал плечами, – осы, чтобы вы знали, как и пчелы живут семьями, там у них матка, детки, запасы пищи.

– О, Господи! – перекрестилась Егорова, протягивая палец к толстому трупику, – это ты называешь пищей? Не дай бог попасть или даже увидеть это гнездо!

– А ведь придется, – негромко сказал кто-то за соседним столиком.

– И чем раньше, тем лучше, – согласился с этим мнением профессор Арчелия.

– Почему? – тут же спросил другой профессор – Романов.

– Потому, коллега, – повернулся Георгий к другому краю стола, где и сидел Алексей Александрович, – что осиные семьи имеют обыкновение роиться. Сейчас они, скорее всего, привязаны к определенному месту и служат тоже живой преградой, про которую вы, милейший, и рассказывали. Но когда-то – через год, пять лет, а может через день… Масса роя достигнет критической массы, или старая матка погибнет…

– И что будет в этом случае? – на удивление эрудированный русский тракторист, который был штатным оппонентом в любой дискуссии, подался вперед, пожирая взглядом и профессора и мертвых ос перед ним.

– Ну, у пчел в таких случаях выводятся новые матки – сразу несколько особей. Самая сильная остается в улье. Некоторых она убивает, а те, что посмышленей и потрусливей, улетают, чтобы где-нибудь построить новый пчелиный дом.

– А может быть еще проще, – добавил командир, – сейчас этот рой держит на месте какая-то сила – вон, отъехали мы немного, и осы за нами не полетели. А когда мы разберемся со Спящим богом? Куда они полетят?

– И что же делать? – Никитин теперь смотрел на Кудрявцева.

– А это ты у него спрашивай, – палец полковника почти ткнулся в грудь Арчелия.

– А я уже знаю, – храбро встретил этот выпад профессор.

Он вдруг вскочил и убежал. Он спешил на пасеку – туда, где мелкие, но опасные паразиты за двое суток уничтожили две здоровые семьи… Запыхавшийся от недолгого бега Георгий плюхнулся на свое место и с возгласом: «Вот!», – высыпал на поднос несколько мертвых пчел. Рядом с громадными раздавленными родственницами они казались такими беззащитными и не опасными, что так и не отошедший от стола тракторист протянул:

– Ну и что! Этим осам твои пчелки, Георгий, на один зуб. Или на жало, если хотите. А там этих хищниц – мириады. Видел бы ты, профессор, как они за пару минут с медведем разделались. А в том мишке, между прочим, росту метра три с половиной было.

– А ты присмотрись повнимательней, – пригласил его Арчелия, – видишь вот эти бляшки?

Он показал на выпуклые светло-коричневые пятна, густо усеявшие брюшки и головогруди мертвых пчел. Такой концентрации клещей Георгий никогда не видел. И еще – они двигались! Нет, конечно, это были живые организмы, и передвижение с места на место было им присуще. Но не так же шустро! Один вроде уже добрался до соседней мертвой осы. Так что Арчелия поторопился объяснить всем:

– Эти пчелы были поражены клещом Варроа…

– Что за мерзость вы сюда принесли, профессор? – возмутилась Егорова.

Впрочем, дальше этого она не пошла – понимала, конечно, что Георгий принес сюда эту «мерзость» ради не забавы.

– Эти паразиты, – продолжил, как ни в чем не бывало, Арчелия, – есть практически в каждой пчелиной семье. Развиваются они не так стремительно. Есть много средств – и химических, и биологических; даже от того, какие растения присутствуют рядом с пасекой, зависит, как успешно семья может противостоять этой напасти. Но если пчел не лечить, семья может погибнуть. Вот как у меня – сразу две семьи.

– И что в это необычного? – спросил тракторист, почуявший какую-то недоговоренность в последней фразе Арчелия.

– Но не за два же дня! – воскликнул тот, – позавчера ульи были здоровыми; пчелы летали за взятком. И матка ползала, откладывала детку, как ей и положено. А сегодня – ни одной живой особи. Так что эти пчелы для окружающих родственных видов – настоящее биологическое оружие.

– Вот и опробуй это оружие на осах, – предложил командир.

А профессор даже обрадовался такому приказу. Сам-то полковник мог считать свои слова пожеланием, но для всех остальных это всегда было… В общем, призывом к немедленному исполнению. Арчелия обрадовался, потому что надо будет ведь съездить в разведку, и потом – наблюдать за течением смертельной болезни… Если только она окажется смертельной. Честно говоря, он с некоторой ревностью наблюдал за профессором Романовом – за тем место в разведгруппе было закреплено давно и, понимал Георгий, вполне заслуженно.

– Хорошо, – рассмеялся командир, явно разгадавший далеко идущие планы Арчелия, – при соблюдении двух условий.

– Трех! – непреклонным голосом добавила Зинана.

О последнем профессор конечно же сразу догадался – он и сам хотел видеть свою ненаглядную всегда рядом, а первые два – командирские, признал и необходимыми, и вполне исполнимыми. Во-первых – надо было продумать и изготовить механизм доставки «биологических бомб» к месту назначения; опробовать его, и не один раз – чтобы не утопишь ульи в канале с крокодилами. Ну, здесь понятно – катапульты все видели, хотя бы в кино. А с их чудо-полуфабрикатом, и мастером-артефактором в лице полковника Кудрявцева изготовить что-то типа гигантского арбалета трудностей не составит. Тем более, что местные метеорологи пророчат назавтра дождь и командир может весь в день провести в лаборатории. И катапульту поможет изготовить, и второе задание, не менее важное, исполнить.

– Впереди нас, – заставил всех притихнуть и задуматься полковник, – может быть, ждут еще более страшные и опасные создания. Так что не мешало бы экипировку понадежней подогнать – хотя бы для разведгруппы сначала. Да и нашему исследователю тоже… Как называют ученых, изучающих ос?..

Утро четверга действительно встретило Георгия моросящим теплым дождиком, который, будь он где-то в средней полосе России двадцать первого века, назвали бы грибным. Скорее всего где-то там грибы росли и сейчас; при большом желании и достатке времени можно было поискать их и здесь – все это скороговоркой сообщал ему Никитин, встретившийся ему первым на улице. Тракторист накинул на голову какую-то накидку из полиэтиленовой пленки; он подсказал, где взять точно такую же – под небольшим навесом, оборудованным предусмотрительным комендантом рядом с баней в центре лагеря.

Добежать до столовой, сейчас накрытой высоким пластиковым навесом, было делом нескольких секунд. Завтракающих здесь было достаточно – по случаю нерабочего (не для всех!) дня люди не спешили. Но командира, как ни всматривался Арчелия, не было. Впрочем, мало ли забот было у полковника Кудрявцева!

Никитин, завтракающий рядом, словно понял мысли Георгия. Он дожевал кусок пирога с мясом (здесь практически все блюда были мясными), заговорщицки подмигнул и пообещал:

– Допивай чай и пойдем со мной – покажу, как командир молится.

Арчелия едва не поперхнулся чаем – хорошо тот уже остыл, иначе ходить бы ему сегодня с обожженными коленками, и еще кое-чем, о чем не говорят вслух, особенно в столовой.

– Под дождем не промок, а тут выйду из-за стола с неприличным пятном на штанах, – потрясенно думал Георгий, не в состоянии понять – правду сказал сейчас Никитин, или, как всегда, пошутил.

Если это и была шутка, то… очень смелая, что ли. Арчелия видел, с каким уважением относятся русские к своему командиру (и моему тоже!), и Анатолий был не исключением. Так что, скорее всего, он и сам недавно был огорошен так же, как сейчас абхазец. За Никитиным, широко шагающим за пределы лагеря, профессор Арчелия поспешал вприпрыжку – так не терпелось ему увидеть коленопреклоненного полковника. Часовой на крыше вагончика проводил их понимающей улыбкой – он тоже видел сверху что-то необычное… На краю большого, разделенного на равные участки поля бродили люди в таких же, как у профессора и Анатолия, накидках. Но ни один из них не подходил к одинокой фигуре, действительно стоящей на коленях.

Это был полковник Кудрявцев. И стоял он, кстати, не на коленях, а на корточках; так что в жирной почве, напитанной влагой, утопали только его высокие ботинки. Командир действительно наклонил низко голову и бормотал что-то себе под нос. Была ли это молитва? А если так – почему она возносится к небесам именно здесь, и в одиночестве?

Полковник, очевидно, почувствовал стоящих за его спиной людей и медленно повернулся. Улыбка на его лице была такой восторженной, мальчишеской, что Георгий искренне позавидовал такой радости Кудрявцева, и сам непроизвольно улыбнулся в ответ. А командир словно понял, какой вопрос готов сорваться с губ профессора; он необычайно нежным голосом, словно говорил с малыми детьми, произнес:

– Который день прихожу сюда утром («Ага, – понял Арчелия, – вот откуда Толик знал!»), а сегодня увидел…

Он оторвал от чернозема ладони, домиком скрывавшие что-то, и перед изумленным профессором открылась картинка… обыкновенного ростка картофеля, выпустившего наружу два первых листочка.

– В первый раз в жизни увидел, как картошка растет, – немного смущенным голосом сообщил командир, – раньше-то я все по таким полям ползал, где разные бататы, или там, маниок растет; в рисовых чеках мок, в хлопчатнике приходилось маскироваться, а картошку – нашу обыкновенную картошку – в первый раз вижу.

Профессор почувствовал, как у него запершило в горле; полковник тем временем пружинисто вскочил на ноги и махнул рукой. Те самые фигуры, что бродили рядом, наверное, были в курсе его ежеутренних процедур – они сразу все бросились вперед, так что вокруг командира, ну и Георгия с Никитиным тоже, тут же образовалась толпа; шумно и весело галдящая.

– Что за люди, – потрясенно думал профессор, – рядом древние чудовища, осы-убийцы, неандертальцы – а они радуются обыкновенному ростку картошки!

Впрочем, он и сам чувствовал, как внутри зарождается какая-то теплая волна, которая грозила выплеснуться, как у остальных, наружу восторженным воплем… Ну или позволить сделать что-то такое значительное, о чем потом будут долго помнить потомки. А полковник Кудрявцев и сам был настроен на эту волну. Арчелия вдруг был выдернут из бушующей толпы сильной рукой – выдернут бережно и непреклонно.

Кудрявцев был уже спокоен и деловит – лишь в глазах еще можно было разглядеть лукавые искорки, да голос был наполнен иронией:

– Пойдем, Георгий Георгиевич – нас ждут великие дела.

Дел в лаборатории действительно было много. А людей – еще больше. Под широкий навес нырнули практически все, кто недавно прыгал и плясал на краю поля, шурша полиэтиленовыми накидками. И всем нашлась работа. Кого припряг сам профессор, кого комендант, а одного – точнее одну – работницу не отпускал от себя командир. Они действительно работали – примеряли на себе какие-то кусочки пластмассы, мяли ее в руках, расходились и сходились по лаборатории. Наконец полковник исчез, оставив супругу с напряженным от усердия лицом.

Профессор невольно задержал взгляд на Кудрявцевой. Вот она радостно улыбнулась, бросила в воздух перед собой несколько слов, и из стены дождя, не такого, кстати, частого, материализовался командир. Да не один, а со своим псом. Теперь все манипуляции с кругляшами пластмассы производились втроем. Малыш, казалось, понимал хозяина без слов; часто самым настоящим образом кивал головой, а один раз – показалось Георгию – повернул голову в его сторону и подмигнул, мол: «Что, интересно?».

Профессору действительно было безумно интересно; но он знал, что командир не станет скрывать свои успехи, если только, конечно, они будут. А еще он, полковник Кудрявцев, строго спросит об успехах самого Арчелия. А вот у последнего дела шли не ахти. С катапультой разобрались быстро – оставалось только вставить тугие пружинистые планки, но это без помощи Кудрявцева, сейчас занятого другими проблемами, сделать было невозможно. Вот они – формочки, заливай пластмассу, зови командира и через полчаса можно посылать по широкой дуге к небу точную копию улья – и по форме, и по весу.

А вот с доспехами, которыми ему надо было обеспечить для начала разведчиков (ну и себя с Зинаной, конечно), дело не пошло сразу. Потому что Георгий не мог решить для себя, какими будут эти доспехи. Он, конечно, в юности почитывал рыцарские романы, да и «Звездные войны» с внуками смотрел. Но одно смотреть, а другое – сделать самому, да так, чтобы была и безопасность, и подвижность, и дизайн не их худших, и…

– Да, – подумал он, – придется мне, как Валере Ильину, идти на поклон к Никитину: «Сделай милость, Анатолий Николаевич, подскажи, как сделать доспехи – чтобы и командиру понравились, и его жене, и всем остальным».

Шустрый тракторист тоже был здесь – он, кажется, помогал и советами, и крепким плечом и руками всем, кому требовалось, только профессору…

– Стоп! Что это он делает? Стряхивает с рукава жидкую пластмассу? Ну, правильно – камуфляж ведь пропитан особым составом, водонепроницаемым. А если?..

Точно – если вместо этого состава использовать пластмассу – окунуть в нее, или размазать по поверхности. А дальше… Дальше – работа для командира. Пусть «колдует» – придает камуфляжу необходимые свойства, он про них лучше кого другого знает!

Арчелия повернулся к полковнику, а тот уже сам подходил; вместе с Оксаной. И тоже, очевидно, с новостями. Но сначала Кудрявцев внимательно выслушал предложение Георгия и одобрительно кивнул; даже сходу перечислил несколько необходимых свойств будущего спецснаряжения – пуленепробиваемость, способность распределять ударную силу по всей поверхности… На вопросительный жест профессора тут же пояснил:

– Пуля, даже если не пробьет броник, может переломать ребра, или куда там она попадет.

– А как же представить себе такое чувство – что в тебя стреляют, и что эта самая сила растекается?..

– Очень просто, – немного грустно ответил командир, – если в тебя уже так стреляли. Показал бы я тебе, Георгий Георгиевич, какие шрамы остаются потом, но… Сюда я попал целехонький, как и все остальные… А еще можно попробовать придать свойства односторонней, или вернее избирательной проницаемости.